* * *
Аудитория, где проходит занятия по менталистике, настолько похожа на класс в школе или институте, что вместо ощущения чуда дарит ностальгию. Три ряда парт, приставленных друг ко другу боками, деревянные стулья и доска для рисования мелом за преподавательским столом. Собирается нас около двадцати существ, а лектор — старик с длинными волосами, аккуратной окладистой бородой и круглой пиратской накладкой на правом глазу. У Танаты правый глаз повреждён, у Кины… Что это за закономерность странная? — Отмечаемся, — подаёт лектор листочек ближайшему студенту, пока представляется сам, — зовут меня Фёдор Гаврилович Нахожаев, но можете звать меня по имени-отчеству. Тридцать пять лет назад служил в ныне уже рассекреченной войсковой части, которая занималась проектом «Пастырь» — обучением партийных лидеров способностям ментального контроля. В Советском Союзе было немало хороших экстрасенсов и телепатов, но на руководящих должностях — ни одного, поэтому нам было поручено разработать систему, по которой человек даже с заурядными паранормальными способностями смог бы достичь уровня харизмы и магнетизма легендарных лидеров прошлого, таких как Ленин и Сталин. Программу разрабатывали мои хорошие знакомые Дмитрий Верищагин, Алексей Грыщак, Пётр Келдоровский и Сергей Десменцев, я этот проект курировал и стал одним из первых тестовых учеников. Мы сделали даже больше того, о чём нас просили — методику, повышающую сознание разумного существа на следующий уровень развития, где человек избавляется от болезней, получает бессмертие и возможность видеть и контролировать независящие от него события. Но наших вышестоящих волновала только та часть программы, которая раскрывает возможности ментального влияния на других людей, особенно на народные массы. Уже под конец СССР, когда генеральные секретари сменяли друг друга чуть ли не каждый год, а потом появился ориентированный на запад Горбачов, мы поняли, что советской системе осталось недолго и нового Гитлера мы не взрастим, поэтому мы заявили о завершении работы над проектом. Встречен он был холодно, но нескольких до сих пор известных у нас политиков мы обучили — хотя они пожелали учиться только производить ментальные внушения, а не системе в целом. В девяностые, когда уже стало можно говорить на публику, Верищагин начал обучать системе людей на постсоветском пространстве, Десменцев уехал в Америку, а я обосновался у вас. Многие иные, к сожалению, погибли. Мы всегда считали, что эволюционное развитие разума должно быть даровано всем, а не только элите. Что ж, как говорится — ничего никогда не бывает так хорошо, как ожидаешь, но и так плохо, как боишься, не бывает тоже. Я молча расписываюсь в листке и передаю его дальше. Посмотрим, какие тайны Вольфа Мессинга нам тут будут давать. Посмотрев мельком имена, полковник переходит к доске и начинает чертить на ней штрихованные кружки один в другом: — Хотя официально на Земле до сих пор признаётся только строго материалистическая наука, исключающая существование чего-то кроме физических объектов и даже разум рассматривающая только как химию и электродинамику в головном мозге, сознание это сущность энергоинформационная. И оно вполне способно влиять на материальную действительность. Вы, наверное, не раз слышали о том, как пациенты, которые находили в себе желание жить, избавлялись от эмоциональных проблем, переезжали на природу, чудесным образом исцеляют даже смертельные болезни, так что врачи даже руками разводят, а внешне благополучные, здоровые люди с высоким материальным достатком вдруг понимают, что занимаются не тем, к чему лежит их душа, только тяжело и без причины заболев. В том и ином случае выполняются энергоинформационные программы, которые разум создаёт инстинктивно и подсознательно. И это умеет каждый — нам нужно только прислушаться к себе и научиться — или даже, точнее сказать, вспомнить — как это делать осознанно. Про такое я слышал, более того — даже не раз, из разных источников. Правда, пока что это выглядит несколько базово по сравнению с тем, что я уже умею… Но неудивительно — ученики здесь заведомо неодинаковы. О, кстати… Я аккуратно окидываю класс взглядом, не отворачиваясь от учителя. Быть может, здесь есть кто-то знакомый мне? Если даже просто по виду памятный… Как ни странно — не вижу. Но, что интересно, в окошко с любопытством смотрит Кальция, причём не только на меня, но и на преподавателя. Заметив мой взгляд, она махает рукой сверху вниз, чтобы я оставался на месте. Лекция идёт о довольно известных на Земле, но обычно не ввоспринимаемых в серьёз вещах — о нескольких телах различной плотности, о чакрах и потоках энергии вверх и вниз по позвоночнику и чуть более мелких, используемых в акупунктуре. Интересное начинается, когда полковник начал показывать, как практически применять эти знания. — Для начала научимся направлять собственную энергию и двигать нашим эфирным телом. Вытянете руки в стороны и медленно, чувствуя каждое движение, подвигайте ими вверх-вниз. А потом так же прочувственно совершайте эти движения мысленно, но держа физические руки в прежнем положении. Чувствуете разницу с простым воображением подобного движения? Ещё бы нет — нужно дополнительно направлять команды мышцам оставаться на месте. А то руки так и норовят воплотить в жизнь представляемые движения. Интересно, может, будет проще, если я попробую вообразить, как обнимаю Кальцию? Любопытно, а откуда она вообще здесь взялась? Ну, то есть я понимаю — у неё, вроде как, вольный график да свободный доступ… но всё же интересно: случайно ли, что она сейчас оказалась рядом? Или решила дополнительно на меня глянуть? От этой мысли настроение разом поднимается почти до урчания. — Попробуйте теперь удлинить свою эфирную руку до стены, ощупать её, непередаваемые ощущения, правда? Я почувствовал кое-что лучше — как Кальция дотрагивается до моего плеча потоком, вышедшим из её ауры. С улыбкой я, сосредоточившись, разделяю усилия — левой рукой выполняю задание, а вот правой… Правой аккуратно выдвигаюсь навстречу движению Кальции. Наверно, в телесном исполнении это должно быть что-то вроде ладони с разведёнными пальцами, протянутой навстречу другой такой же ладони. Когда я чувствую на расстоянии мягкость её шерсти, меня чуть ли не тянет танцевать с ней, выйдя из тела, я даже не сомневался, что у меня это получится. Ну, то есть танцевать-то — это вряд ли… увы. Дело тут даже не в магической стороне дела — а, увы, в более чем физической. Мои танцевальные способности немногим лучше рисовальных — то есть удручающе малы. А вот обнять… обнять бы получилось. Я слегка прикусываю губу, чтобы не «поплыть» от мечтаний прямо на уроке. В голове всплывает строчка из песни: «И мне до тебя, где бы я ни была, дотронуться сердцем не трудно»… Удивительно. Быть может, эти слова писались на основе подобного опыта? — Точно так же можно перенаправлять потоки энергии из своего тело вовне, — продолжает преподаватель, — и вот зачем нам это понадобится. После того, как чистая энергия Космоса проходит через наши тела и выходит снизу, она принимает свойство наших мыслей, и точно так же энергия Земли, поднявшись через нас, окрашивается в наше настроение. И если выход нашего восходящего потока перенаправить из головы не вверх, а в нижнюю чакру другого существа, ему можно передать собственное настроение и, если у того нет ментальной защиты, он воспримет это настроение как своё собственное. Или же если изменить траекторию исходящего снизу потока и направить его в верхнюю чакру собеседника, можно внушить ему свои мысли. Это грубый метод и энергозатратный, позже мы изучим куда более изящные и надёжные решения, но именно так подсознательно люди заражаются чужим настроением, особенно когда находятся в радостной или, наоборот, жестокой толпе. Ага, а вот это уже поинтереснее… Контакт разрывается с очень большой неохотой. Поймав взгляд Кальции, я прилагаю все усилия, чтобы за короткое время — насколько получится безопасно отвернуться — беззвучной лицевой жестикуляцией дать понять, что это не по моей воле — пошла новая тема. А впрочем, тпру. Новая, безусловно… но что, если опробовать как раз её? Снова сосредоточившись, нащупываю нужный поток и аккуратно шлю его для Кальции, стараясь передать то, что испытываю сейчас при мыслях о ней — радость, взволнованность, теплоту… и гадание о будущем. Она сводит ладони в основании шеи и закрывает глаза, давая понять, что всё получилось, а лектор, тем временем, завершает урок: — От неосознанных «выхлопов» разумных существ со схожими мыслями и настроениями и возникают эгрегоры — энергоинформационные сущности без тел, которые кормятся на энергии определённой группы людей, доят их и поддерживают в них нужные мысли и настроения, чтобы существовать самим. — Правильно ли я понимаю, — задаёт вопрос ученица-грифон, — что в данном случае эгрегоры — нечто вроде неосознанных энерговампиров? Нечто вроде… самозарождения злых духов? Нахожаев отвечает, подрисовывая к штрихованному кружочку человечков на ниточках: — Да, но не только, самые мощные обретают самосознание и начинают играть в политику с другими эгрегорами. Они потом существуют, даже если исчезнуть породившие их люди, но будут другие, кем питаться. Но если их группа полностью исчезают, эгрегор пропадает. Что же, как домашнее задание я поручаю вам выйти на природу и сравнить свободную атмосферу там от институтской, где сталкиваются и раздражаются очень много аур. Спасибо за то, что сегодня все собрались, надеюсь, и следующие занятия посетите, материал обещает быть ещё более интересным! Кальция к моменту, когда я собрал вещи и выхожу из класса, уже добралась навстречу: — Как у вас интересно было! Наверное я всё-таки тоже пойду учиться. А я поговорила с мамой. У нас в кружке есть целых два потомка Хорламира. Ратихор — его сын. Жарегнев — его правнук, и он же — сын нынешнего правителя Антеи, внука Хорламира. — Опаньки… — изумлённо протягиваю я. — Похоже, клуб имеет неслабые такие шансы привлечь внимание что Иоданара, что… «охотников». Нужно быть внимательными… Быстро провожу руками по лицу, стряхивая напряжённые мысли. Безусловно, это всё тоже важно, тоже заслуживает внимания… Но ёлки зелёные — моя драконья девушка явилась встретить меня после занятий! От одного этого осознания будоражит, как под контрастным душем. В родном мире ни одна такой заботливой не оказалась… — Кальция, — ласково произношу я, широко улыбаясь, — вряд ли для тебя будет новостью, если я скажу, что буду безумно рад делить с тобой парту. — Моя постель мягче, — она покручивает локоном, — но если у тебя фетиш на отношения ученик-учитель, можешь не стесняться. Я смущённо фыркаю одним носом, задорно ероша собственную шевелюру на затылке. — Знаешь… никогда раньше не встречал настолько откровенных девушек, как ты. Мне немного непривычно… но очень, очень здорово! Кальция, ты… ты очень мне нравишься. Даже затрудняюсь подобрать слово, которое бы… в должной мере выражало всю степень этого «очень». Хм, надеюсь, я не слишком заумно изъясняюсь… — Всё в порядке, можешь не говорить, — дотрагивается она подушкой пальца до моего рта. — Ну что, ты ко мне, я к тебе или у тебя есть другие идеи на отдых после тяжёлого дня? — Ты прелесть, — от всей души признаюсь я, растрёпывая волосы ещё усиленней и взволнованно дыша. — Так, секунду… то есть, минутку… Принять тебя у себя был бы очень рад, но комнатки в общежитиях совсем непритязательны, увы… Опять же, не очень вежливо после вечера далеко отсылать девушку. О. Есть идея… Не скажу, чтобы у меня была возможность вот прямо всё здесь поблизости изучить, но всё же территория у Книгоцентрали мне более-менее знакома. В том числе и одно замечательное местечко, словно нарочно созданное для романтической встречи. Впрочем, почему «словно»? Ни на йоту не удивлюсь, если именно что нарочно создали. — Кальция, что скажешь насчёт уютного вечера в укромной рощице, у пруда с водопадом? — Лучше не придумаешь! — она берёт меня под руку, чтобы я её вёл. Тот момент, когда чувствуешь себя одновременно шикарно и неловко… Нет, не то чтобы от волнения у меня заплетались ноги. Просто сейчас, когда вечерние уроки ещё только-только закончились, народу в Книгоцентрали полно… и мне всё время кажется, что на меня, идущего рука об руку с такой красавицей, устремлено немало недобрых взглядов — кто завидует, кто ревнует, а кто и полон расизма — причём что за людей, что за пушистых драконов. Более-менее удержать нервы в узде помогает только менталистика, давая понять, что среди подозреваемых, на самом деле, едва одна треть действительно обращает на нас внимание, и не больше четверти от этой трети проникается в какой-то мере тем, что я навоображал. А впрочем, думаю, мои полупараноидальные привычки сейчас скорее полезны. В конце концов, нельзя забывать, что кто-то может вести охоту на членов клуба. Или даже вообще на кого попало, если вспомнить тех лягушек… Тут повод даже в одиночку держать ухо востро. В квадрате — если, как сейчас, держишь ответственность не только за себя! Однако же, по счастью, за всё время неспешной прогулки ничего нежелательного не случается. Мы с Кальцией перебрасываемся время от времени лёгкими фразами — тем, что англичане называют «маленьким разговором». О погоде, о направлении пути… Обычно я легко поддерживаю подобные речи, но сейчас, из-за волнения, случаются запинки. — Ты слишком напряжён, Филипп, — мягко говорит драконица где-то на середине пути после очередной заминки и ласково хихикает. — Извини, — виновато отвожу взгляд в сторону. — Очень неохота… как это у нас говорят — ударить в грязь лицом. — Ну вот и расслабься, — Кальция, не сбавляя шаг, нежно проводит носом по моему уху, посылая по телу толпу мурашек. — Не съем я тебя. Только немножко покусаю… В следующий момент с шага сбиваюсь уже я — зубы драконицы легонько касаются того самого уха… но едва ли не нежнее, чем это было сделано носом. Ритм движения восстанавливается быстро, а я глубоко вдыхаю, бросая на неё взгляд, полный на одну половину смущения, а на другую… желания. — Интересно, когда мы дойдём до нужного места — ты сразу кинешься на меня или немного повременишь? Кажется, моя неловкость начинает отступать. — Я ещё не решила, — невинно моргает Кальция. Весело фыркнув в ответ, я веду её к рощице, которую присмотрел заранее. Правда, тогда я ещё совершенно не был уверен, кого туда приглашу. Что ж, зато теперь уже точно ясно! Сплетение ветвей довольно густое — деревья невысокие, но насажены плотно. Полагаю, именно насажены — на дички они мало похожи. Зато вместе с кустами они дают весьма основательную стену — извне увидеть то, что делается в сердце рощи, глазами невозможно. Более того — сложно рассмотреть даже с воздуха. Малореально будет и подслушать, подкрасться, не выдав себя треском да шелестом… и уж совсем нереально — быстро вломиться внутрь. Ну, если у тебя нет сложения пиррийского дракона, разумеется. Наконец, отведя крайние ветви, я вывожу Кальцию на уютную поляну. Она почти полным кольцом тянется вокруг небольшого озера. В одном месте расстояние от деревьев до озера занято большим камнем… или небольшим утёсом, сложно сказать. Он большей частью устелен широкими пятнами густого мшистого полога, а посередине утёса струится небольшой ручей, сбегая вниз и превращаясь в небольшой водопад где-то за метр до воды. Вообще-то такие лесные источники обычно холодные. Но этот на удивление тёплый — не только озеро, но даже бегущий по камню поток. Ещё один довод в пользу того, что это уютнейшее местечко появилось тут не случайно, а было намеренно сооружено некоей доброй душой. — Ну… вот, — улыбаюсь я, с волнением ожидая реакции Кальции. — Как тебе здесь? — Прекрасное убежище прямо посреди населённого квартала, — садится в мягкую и высокую траву Кальция в позу по-турецки, которую я от драконицы не ожидал. — Надеюсь, никто другой не решит сюда заявиться, место выглядит специально созданным для свиданий. А создатели Аднирваны могут заморочиться созданием таких укрытий для романтики. — Знаю, — смеюсь я, усаживаясь рядом. Правда, более просто — вытягиваю ноги и слегка откидываюсь назад, опираясь на руки. — Очень подозреваю, что это действительно так. Я слышал, что сама территория, на которой расположена академия, была сильно переделана. Раз так… отчего бы, в самом деле, авторам этой переделки не оставить тут такой уголок? И, между прочим, вполне вероятно, что здесь также есть некие чары, отводящие прочь тем или иным способом, если место уже занято. Во всяком случае, я бы нечто такое навёл, если бы мог. — Могу научить тебя кое-чему не менее полезному, но о чём лектор явно тебе не расскажет. Например, что потоки с эмоциями можно отправлять в конкретные чакры для более точного восприятия. Или что можно объединять ауры с партнёром, — оборачивается она ко мне с намёком и расплетает ноги. — Звучит… многообещающе, — улыбаюсь я. — Но не может ли это быть… опасно для неопытного? Всё-таки по таким вопросам у меня сегодня только-только первое занятие случилось. Никак не хотелось бы по неосторожности или неумению навредить… себе или тебе. — Опыт в этом у меня есть, я только физически девственна, — она хитро усмехается. — Девственна? Упс… — невольно вырывается у меня, и я неловко хихикаю. — Нет-нет, не подумай, что у меня какие бзики есть на этот счёт. Просто, должен признаться… у меня очень мало опыта по правильной дефлорации. Строго говоря, практического нет совсем. Раньше с девственницами как-то не доводилось… А, как я слышал, это отдельный навык нужно иметь. Тот момент, когда жалеешь, что не можешь быстро погуглить. «Как правильно дефлорировать пушистую драконицу»… Смех смехом, а задачка-то действительно серьёзная. Как ни крути, это боль, а боль в таком месте — никак не лучший спутник для секса. Опять же, кровотечение… А впрочем, на худой конец — салфетки у меня есть ещё. Довести же до оргазма всё равно намного проще, воздействуя на клитор, а не на стенки влагалища. — Энергетическими приёмами ещё проще, можно даже связанного и не касаясь, — она тоже посмеивается, но скорее предвкушающе. Кажется, только сейчас я осознаю в полной мере, что — да, секс будет. Причём прямо сейчас! М-да. Повезло, что я на всякий случай решил таскать с собой презервативы! Ещё больше повезло, что я вообще решил притащить в этот мир приличный запас… Уф. Теоретически, я должен бы озаботиться возможными венерическими заболеваниями. Но Кальция выглядит абсолютно здоровой. Тем более что не факт, что те в принципе могут передаваться через такой межвидовой барьер! А, стоп. СПИД же передался. Причём именно через межвидовой. Нездешний, правда, но всё же… Значит, лучше не рисковать. Гхыр его знает, справится или нет мой флакончик Кориктофиса, если поставить перед ним подобную задачу… Нужно будет завтра порыскать в библиотеке на предмет местных «заболеваний не от нервов, а от удовольствия». А на сегодня — нужный запас есть. — С чего тогда начнём? — интересуюсь я, лаская взглядом драконицу. — Вообще, что ты предпочитаешь? Только подумать, что мы знакомы всего вторые сутки… Пусть Авваатер не Нашар, но мне в голову упорно лезет подслушанная недавно шутка: «Представители разумных рас обычно сначала дарят цветы, потом зовут на свидание, затем дарят кольцо и уж тогда тащат в постель. Только нашаране делают это в обратном порядке». — По части телесного я асексуалка. А в духовном люблю садомазо пожёстче. Во всяком случае выросла я на романах матери, — прищурившись и наклонив голову, Кальция наблюдает за моей реакцией. — М-м… Довольно странно, что у тебя разные вкусы в телесном и душевном плане, — удивлённо провожу я рукой по виску. — Что ж, жаль, что не удастся толком поласкать такое тело… но не буду навязываться с тем, что тебе не нравится. Тогда очередь за тобой — рассказывай, как правильно… ну, в общем, «бесконтактно». — Проще всего заряжать чужую половую чакру напрямую, — она вытягивает руку в сторону моей промежности, касается её энергетическим потоком, наполняет энергией… И я чувствую, как моментально возрастает желание, причём совсем не духовно! — Оу… — вырывается у меня, когда я машинально расставляю ноги пошире — для удобства. — Да уж, это сильно упрощает прелюдию! Желаешь, чтобы я попробовал? — Совсем не против. Отправляй обратно ту же энергию, она будет циркулировать и постоянно усиливать желание, — развратно бормочет Кальция, разлегаясь передо мной во всей красе. — Сейчас, — я мягко откидываюсь на траву, зажмуриваюсь и отворачиваюсь, мысленно смеясь над самим собой. Оригинальный подход для секса, нечего сказать! Прямо-таки «в точности до наоборот». Но что поделаешь — раз уж трогать нельзя, только задействовать энергетические потоки, то так будет только удобнее. В конце концов, можно рассматривать это как, в некотором роде, тренировку той же менталистики. Нащупав тянущуюся ко мне струю незримой энергии, я мягко переформировываю её, разгоняя обратно по той же траектории. Теперь я будто бы сразу чувствую не только своё желание, но и её. И одновременно с этим осязаю её тело, будто бы оно у меня второе и собственное. И оба тела всё жарче начинают желать. Не спутаться бы с непривычки, где чьё… Ощущения, мягко говоря, совсем необычные! Вроде пресловутых «фантомных болей», только тут, наоборот, фантомное удовольствие. Сосредоточившись, я всё же разделяю свои и её ощущения — голова проясняется. — Что… дальше? — я слышу собственный голос как будто бы со стороны. — Веди. — Назгул тебя кусал… — вдруг восклицает Кальция, будто ругается. Поток затихает, но не прерывается совсем. Я оборачиваюсь на девушку, не зная, чего ожидать, и вдруг обращаю внимание, что нос у меня очень уж вытянулся. И покрылся шерстью. Глянув на своё отражение, понимаю, что внезапно сам стал таким же мохнатым драконом, как Кальция, только бескрылым. Поморгав, я начинаю хохотать. Громко, в голос, от души мотая головой. Жаль, не получится сказать Отрими о таком нежданном успехе, ведь тогда придётся объяснять, как именно у меня это получилось… Хохот, в котором лёгкая истеричность мешается с циничным надрывом, обрывается так же внезапно, как и начался. Я тяжело дышу, глядясь в воду. — Какая ирония судьбы… Впрочем, наглядная иллюстрация поговорки… — но тут я поспешно обрываю сам себя. Держи язык за зубами, дурень! Точнее, думай, что говоришь. Быстро морщусь и моргаю, приспосабливаясь к новым мимическим мышцам. — Весьма интересное явление, — я оборачиваюсь к Кальции и стараюсь приятно улыбнуться. — Но, кажется, для тебя оно тоже было… непредвиденным? — Ещё бы… — она подходит меня осматривать и даже трогает. Я сейчас примерно её роста, поэтому она уже больше не возвышается надо мной на две головы, и это психологически сближает. — Ещё интересней, впрочем, обратимо ли это, — я вытягиваю перед собой руку, изучая новое естественное вооружение — когти. Повезло, что они всё же не настолько велики, чтобы помешать держать мой верный клинок. — Иначе придётся очень много объясняться. А мне бы этого не желалось… совсем не желалось. Уже оборвав энергоинформационную связь, Кальция растерянно и задумчиво смотрит по сторонам. И тут я замечаю вместе с ней, как из воды озера… что-то вылезает. Больше всего оно напоминало слизевика, но громадного, а ещё невероятно быстро передвигавшегося. В жёлтой массе болтались непереваренные остатки склянок и свитков. Желе ползёт прямо к нам, голодно почавкивая. Я от души выругиваюсь, отскакивая в сторону. — * * * * *! Ну что за * * * * * * ночь! Не такие у меня были планы на неё. Совсем не такие! Но так сейчас даже лучше. Я собираю воедино всю злость, боль, разочарование на это издевательство судьбы. Пылающие жгуты словно текут по конечностям, собираясь в жгучую, пылающую звезду в груди. Вот она сжимается до предела, вытягивается, набухает в сторону врага, готовясь прорваться. Меня обдаёт ярая радость от того, что есть на чём выместить тройную злость. — СДОХНИ, МРАЗЬ!!! — срывается с губ хищный вой. Одновременно руки разворачиваются, формируя конус выплеска, и я обрушиваю на это существо всю мощь напитанного яростью ментального удара. Обычный ментальный всплеск походит на удар «глушилки» по работе радиоприёмника. Детали разнятся, но суть аналогична — размеренный, осмысленный ритм беспорядочно смешивается помехами. Но сейчас… Это похоже уже не на радиоэлектронную борьбу, а скорее импульс электромагнитной бомбы, чтобы не сказать больше. Мне самому почти физически больно от жжения в руках ментальной разрушительной мощи. Если у этой дряни есть хоть какая-то нервная система — она будет просто сожжена. Кальция вздрагивает, когда из слизевика испаряется вся жидкость и остаётся только желтоватый налёт. Я оборачиваюсь к девушке, обеспокоенный, не слишком ли она испугалась — не важно, монстра или меня — но, кажется, ужаснуться она даже не успела. Зато быстро сообразила: — Эти злоумышленники не на кого угодно нападают… А на тебя конкретно. — Что? — я растерянно моргаю, не торопясь оборачиваться. Откат от удара медленно течёт по телу, напоминая ощущения от длинной пробежки. — Почему ты так решила? Первый раз был с мимиком. Меня там даже близко не было, я подоспел уже к итогам. — А другие случаи, где ты и близко не стоял, были? Впрочем, нам о них не скажут, — Кальция начинает думать ещё более усиленно, даже морщась. — Так, что бы на нашем месте сделал Дмитрий Нагибов… Что-то, что от нас не ожидают! Слушай, если объявить Филиппа пропавшим без вести и выбить тебе другие документы, это народ обманет? Вряд ли, аура у тебя прежняя осталась… — Да причём тут аура, — мрачно отмахиваюсь я, удивляясь собственному спокойствию. — Если эта тварь действительно была нацелена на меня, значит, за мной кто-то следит. Даже если не прямо сейчас, всё станет ясно, когда мы выберемся отсюда. Не говоря уже о том, что меня многие помнят. Та же Кина, к примеру. Походка, жесты, интонация голоса — я всё это не смогу изменить! Даже если попытаюсь — где-то что-то непременно прорвётся. Нет. Давай просто отыщем моего преподавателя по аутотрансформационному тренингу. Пускай меня в нормальный вид вернёт. Завтра у меня занятия тоже под самый вечер, так что время будет, — я морщусь, недовольно поводя плечами. Противно ощущать себя узником собственного тела, — а там… разберёмся. Посмотрим ещё, кто кого убьёт. Как я сейчас понимаю Танату. — Может, переночуем всё-таки вместе? — Кальция накрывает мою спину крылом. — Как зовут преподавателя? — Отрими, — всё так же мрачно буркаю я, выскальзывая из-под её крыла. — Не надо, не касайся меня. Я выгляжу отвратительно… — Тогда я тоже, — надувается Кальция. — Идём обратно, спросим, где его находят сами преподаватели. — Прости, — я торопливо оборачиваюсь к ней и виновато улыбаюсь. — Я не хотел тебя обидеть. Ты-то выглядишь просто чудесно. Я о себе говорю… — мрачно обхватываю себя руками и ёжусь. — Считаешь, что в человеческой одежде ты теперь выглядишь глупо? — удивлённо предполагает драконица. — Одежде? — я моргаю, только теперь сообразив, что, за исключением обуви, одежда, против ожиданий, осталась на мне — и даже в неразорванном виде. Конечно, изрядно кое-где повытянулась, а кое-где напряглась, но в целом — терпимо. — Нет, Кальция… — я печально качаю головой. — Совсем не в этом дело! Понимаешь, я… я был бы совсем не против быть драконом. Говоря откровенно, предпочёл бы несколько больший размер и классический вид, но не суть. Но вот это! Моё лицо перекашивает от саркастической боли, когда я полуоборачиваюсь и тычу себе пальцем за спину. — Что ты видишь? — Ничего, — удивлённо отвечает драконица. — Ну, то есть, твою спину… — Вот именно! — я со злостью ударяю кулаком в ладонь. — Спину! Абсолютно бескрылую! Я понимаю, это звучит смешно — я всю жизнь так прожил. Но для человека-то это нормально. А вот для дракона… Бескрылый дракон — это всё равно что безногий человек. Представь, что твою мечту исполнили, издевательски исказив! Как если бы ты… скажем, всю жизнь мечтала иметь гитару, а тебе её подарили. Только без струн… Понимаешь, Кальция? Ты прекрасна. А я на твоём фоне выгляжу как издевательская пародия. Вот почему я желаю вернуться в прежний облик. Да, я был бы только рад быть драконом — но настоящим! Лучше уж быть полноценным человеком, чем неполноценным драконом. — Если из этого исходить, могу понять как дочь неполноценной драконицы. Идём за Отрими без задержек, — она отправилась назад к Книгоцентрали. «Переоценил ты свою готовность к переменам, когда фырчал на смешариков», заявляет мой голос-наставник. «Иди в лес, где ты Отрими впервые встретил, я сейчас позову его туда. Иначе вы его долго искать будете». «Надеюсь, он не сильно злиться будет, что его из постели вытащили» — мысленно хмыкаю я в ответ. Очень охота много о чём спросить «Вергилия»… но, подозреваю, не ответит. Пока, во всяком случае. — Твоя мама как раз вполне полноценна, — отвечаю я вслух Кальции, идя следом. — Разве что внешность немного необычна… но не более того. Отсутствие век на одном глазу не урезает её способности, свойственные ей, как драконице её вида. В отличие от такого вот варианта, как я сейчас… Кстати, нам не туда. Отрими должен быть в лесу. — Она нормально спать не может, — она намекает слегка обиженно. — Тогда я за тобой. Проклятье! Вот об этом я не подумал… — Прости, — искренне извиняюсь я. — Не сразу дошло. Спиши на мою глупость… А что, если придумать такую повязку на глаз, которая бы не раздражала незащищённое глазное яблоко? Так-с, кажется, я знаю, какую выберу тему для курсовой на артефакторике.* * *
— О… Половину работы ты сделал, — высовывается довольная морда учителя из едва видного в сумерках бревна. — Рыцарь и Дракон объединились. Осталось только оторваться от земли и взлететь в небо, чему мешает твой страх Банальности. — Какое это имеет отношение к физическому облику?! — Кальция обоими руками показывает на возмущённого меня. — Потому что я говорил, что от воспоминаний о прошлой жизни его отделяет немногое, но не только те две его половины личности, которые он успешно объединил. Филипп хочет мечтать и в небо, а подсознание тянет к банальности в противовес. — Учитель, — со вздохом поднимаю я руки. — Во-первых, простите, что побеспокоили в такую поздноту. А во-вторых, честно признаюсь… это получилось непредвиденно. Точнее даже, абсолютно непредвиденно, я сам не понимаю механизм произошедшего. В любом случае, это не имеет отношения к тем тренировкам. А главное — не могли бы вы рассказать, как это можно откатить назад? Видите ли, меня… выражаясь деликатно, весьма удручает нахождение в настолько… неудачном варианте драконьего тела. Лишь бы не стал расспрашивать, почему. Сам-то он тоже бескрылый. Впрочем, по всей видимости, всё же это нормально для его вида… — Предвиденно, вполне предвиденно. Ты нашёл женщину, с которой можно быть Рыцарем и Драконом одновременно, ты решил стать Тёмным в хорошем смысле слова. Дальше нужно было только вспомнить иную форму тела, как она чувствуется изнутри. И, раз вы пришли вдвоём, из-за девушки это и произошло, — поражает меня дедукцией динозавр, чьи шесть глаз светятся в темноте. — Раз ты решил сдать курс экстерном, мне совесть не разрешит тебя отпустить на половине. Если ты хочешь вернуть человеческий вид, просто вспомни, как он чувствуется, и наполни этот образ энергией. Когда ты это сделаешь, мы поговорим, почему ты не смог обрести все нужные конечности. Смущение, нахлынувшее было, стремительно перебивается жаждой знаний. Значит, вспомнить иную форму тела? Как она чувствуется изнутри? Но ведь я не пытался этого сделать… стоп. Тот самый момент! Точнее, даже не один… Когда я затруднялся даже понять, какие ощущения мои, а какие — Кальции! — Ага, так вот оно что… — бормочу я себе под нос, привычным жестом проводя рукой по подбородку. — Кажется, уловил, в чём причина… Это очень интересно. Как только выясню, как мне обезопасить себя впредь от последствий неудачного эксперимента, точно нужно будет разработать этот вопрос. Так, а что теперь… ах, да. Вернуть прежний вид. «Первый блин комом», — иронизирую я над самим собой. — «Но он на то и первый… а вышел-то, для первого, совсем не так уж плохо. Для первого». Сосредоточившись, я ухожу в себя, предельно ярко возобновляя в голове приятные воспоминания. Я в море. Я плыву. Солёная вода легко держит меня, Солнце греет спину, на губах мягкий привкус от морской влаги — эта солёность чувствуется совсем иначе, чем та, что в еде. Она живая, уникальная… вечная, как сам Океан. Я чувствую, как плавные, размеренные сокращения мышц движут меня вперёд, как струится по коже тёплая вода, слышу лёгкий на таком расстоянии шум прибоя, вижу солнечную дорожку — рассыпанную на гребнях волночек вблизи, сливающуюся в сплошную яркую полосу вдали. Лёгкие заполняет живительный морской воздух. Работают — и наслаждаются — все чувства моего тела. Проникшись этими ощущениями, я начинаю набирать силы для нового ментального… нет, уже не удара. Тянущего рывка, который должен вернуть мне все эти ощущения. Вернуть возможность ощущать всё это — в привычном исполнении. Солнце греет мою спину, Океан качает на волнах, вечный Ветер струится над водой. Всё пропитано этой энергией. Я человек — пока не захочу иного. Направлено моей волей. РЫВОК! Перекуворачиваюсь через голову и встаю уже в старом-добром теле. Облегчённо выдыхаю, щупая свои руки и оглядываясь на расширившую глаза Кальцию. — И так можно не только в человека, — Отрими выползает из выдолбленного ствола, где спал. — Но для твоего дракона твоей девушке не хватает духовной крылатости, а свою ты настолько хочешь приобрести, что боишься потерять, и за этим страхом не видишь. — У меня аура в порядке, если ты не видишь, — Кальция распахивает свои крылья и смотрит на них. — Да, за час не пропала. — Но духовных крыльев тебя лишили, — настаивает Отрими. — Сделали тебя обычной и серой. Настолько обычной и серой, что драконице стыдно. Твои цели и интересы плоше, чем у Филиппа. Кто тебя так воспитал? Я сдвигаю брови и быстро шагаю вперёд, словно собираясь снова загородить собой драконицу от прямой угрозы. Насчёт того, какая из Танаты воспитательница, судить мне сложно. Но как я буду выглядеть в глазах Кальции, если после моего недавнего неудачного ляпа ещё и откажусь поднять голос в защиту её матери? — У Кальции был… не самый лучший отец, к сожалению, — уверенно выдаю я, параллельно заложив руки за спину и жестикулируя драконице — мол, подожди, я прикрою. Оно, конечно, не очень вежливо загораживаться тем, про кого я ничего не знаю. Но что отлично помню — так это то, что Кальции пришлось от него спасаться. Вряд ли она будет против, если я использую такого папашу, как козла оправдания. И судя по её улыбке и поднятым ушам — действительно не против. — Это уже не рыцарь, а целый джентльмен, — хрипло хихикает Отрими. — Впрочем, ей такие нравятся, вот она тебя и заметила. Крылья, Филипп и Кальция, вы получите вместе, либо один из вас подарит их другому. Если не хочешь копаться в прошлом Кальции, покопайся в своём. Почему ты боишься стать обычным серым человеком, даже учась в Аднирване? — Разве то, что я учусь здесь, само по себе меняет меня? — пожимаю я плечами. — Здесь неизмеримо больше возможностей, да. Но, как говорят в моём родном мире — не всяк вывозит, кому везёт. Если я не сумею или не захочу использовать эти возможности, сами себя они не используют. — О, понимаю, ты боишься недостаточно работать, неправильно поступить, прожить жизнь неэффективно… — сощуривается Отрими всеми глазами. — Наверное, в детстве тебе говорили: «Нельзя поступать так, как тебе хочется, это эгоизм! Ты должен думать об окружающих! Будь приличным человеком и живи не хуже других». Но по какому параметру не хуже? Как раз по тому, что делает людей нехужими-нелучшими, так? А тебе хочется быть особенным и жить в удовольствие. Ты знаешь, что от такой жизни не помрёшь, но то ли боишься осуждения, то ли просто боишься не справиться с тем, что наметил. Я прав или снова только отчасти? — А с чего ты это всё берёшь? — встревает Кальция, но Отрими шикнул на неё змеиным языком: — Опыт, конечно! Богатый жизненный опыт и умение трансформаций телом и характером. — Прав, — честно признаюсь я. — Во всяком случае, здесь я неверного не вижу. Другое дело, что, наверно, главная причина всё же другая… — Я болезненно морщусь. Такое говорить неприятно, но… Отрими, кажется, даже без менталки видит меня чуть ли не насквозь. А Кальция… Сердце говорит — ей можно довериться. Уж в этом вопросе точно. — Если я не буду хорошим, меня не будут любить, — угрюмо выдаю я, таращась вбок, в пустоту между стволами ночного леса. — Я буду не нужен. А это страшно… — Проблема вас с Кальцией в том, что вы считаете себя недостойными любви. Что вас можно любить только за достижения, причём не рядовые, а исключительного масштаба, будь то готовка и уборка или целый собственный мир у ног матери — но только первое место или последнее. Вы смотрите вертикально на горизонтальный мир, поэтому вместо полёта ползаете по земле, — выдыхает Отрими, закрывая глаза. — Вашу любовь к себе самому или самой никакая чужая любовь не заменит. Но я вам открою тайну. Создатель мира — это ты, тот, кто слушает. Если создатель мира полон ненависти и желает доказать разумным вокруг свою крутость и исключительность, бог получается жестоким, а мир несправедливым. Если создатель любит себя, он любит всю вселенную, всё своё тело. Если ты будешь помнить, что твоё тело не ограничивается твоей фигуркой, ты не сможешь совершить зла себе и соседу осознанно, потому что сосед тоже ты. Величайший эгоизм и величайший альтруизм равны. Я провожу по лицу обеими руками. Начало его речи отдаётся в сердце страхом и надеждой одновременно. А конец заставляет взволноваться. Дело в том, что я, кажется, уже читал нечто похожее. Причём совсем недавно. — То, что ты говоришь, — я отнимаю руки от лица и пристально смотрю на Отрими, — напоминает мне о кобничестве. Я кое-что читал о нём, о его принципах. Они звучат очень согласно тому, что ты сейчас предлагаешь. — Я тоже, кажется, поняла кое-что, — взгляд Кальции становится одновременно осмысленнее и светлее. — Нельзя быть абсолютно хорошей девочкой, и абсолютно плохой нельзя быть. Всегда будут разумные, тобой недовольные, и разумные хуже тебя. — Что же касается Бога — в Боге нет смысла, — добавляет Отрими. — Бог определяет смыслы, но сам бессмысленен. Богу нет пользы в окружающем мире, но без него он бы соскучился и уснул. Так что настоящий Бог не может быть полезным или вредным. Только спящим или бодрствующим, здоровым или сумасшедшим. — Это уже какой-то Таргариен получается, — вздыхаю я. — Как там было? «Когда рождается Таргариен, боги бросают монетку, и весь мир, затаив дыхание, следит, какой стороной она выпадет». Но, если сам Таргариен — бог, то кто же бросает монетку? Или меня уже на философию потянуло… Отрими довольно урчит, когда я начинаю говорить на понятном ему языке: — Уронишь орлом — настолько полюбишь ближнего, что из заботы сожжешь на костре. Уронишь решкой — настолько полюбишь себя, что забудешь о том, что остальные разумные — не дрова для твоей печки. Купишь на монетку обогреватель — станешь кобником. Делай что должно, а не спрашивай разрешение у самого себя. Тело ограничено в ресурсах, а Бог безграничен. Но монетка у тебя уже есть. — Мне кажется, что в данном случае лучшим вариантом будет, если монета упадёт ребром, да так и останется, застряв в щели пола, — задумчиво хмыкаю я. — Чтобы обошлось без убийственных крайностей… А ты как считаешь, Кальция? — Я как раз такая монета, но это домохозяйка, — глухо она отвечает. — Мама мне всегда говорила, что не с моими мозгами понимать то, чем она занимается, и я создана для того, чтобы освободить ей время на великое творчество, поэтому я всегда переезжала вслед за ней и обслуживала. Меня бросает в шок. По телу словно прокатывается сначала волна жара, а за ней — волна холода. Обычно я люблю просчитывать последствия собственных действий. Но сейчас — тот редкий случай, когда не время. Шагаю вперёд и крепко обнимаю Кальцию, прижимаясь виском к её ключице. — Даже когда я повёл себя сегодня глупо и некрасиво, ты не отвернулась от меня, а пошла со мной, чтобы помочь и поддержать, хотя ничем не была мне обязана, — выпаливаю я на одном дыхании. — Кальция, ты чудесная девушка и чудесная драконица. Не верь, ты слышишь, никогда не верь, если кто-то будет говорить тебе, что ты недостойна! Даже если это будет Таната. Сердце у неё бьётся в два или три раза чаще, чем когда мы держались за руки. Точнее не посчитать. — Хорошо… Но только если ты будешь знать то же самое про себя! — она отвечает шёпотом. — Вот теперь попробуйте крылья, — зевает Отрими и вползает в своё дерево. — Звёздного неба! Крылья? — Доброй ночи, учитель, и спасибо за помощь! — вежливо склоняю я голову в ответ. А сам думаю. Крылья… Он это сейчас в прямом смысле слова? Предлагает попробовать прямо сейчас? С одной стороны, так оно удобней, когда подстраховка в его лице рядом… а с другой — как-то невежливо будет, случись что, снова его будить. Тем более что я сильно не уверен насчёт дальнейшего действия. «Вот теперь попробуйте крылья»? Что же, снова опробовать… тот самый процесс, который прервала та испарённая мной куча? — Кальция… — задумчиво произношу я, не торопясь размыкать объятия, — как ты думаешь, что он… что именно он имел в виду? — Что ты уже сможешь полететь как дракон. Я так и не поняла, что изменилось, но давай попробуем, — она распахнула кожистые перепонки. — Будет удобнее, чем на ногах возвращаться! — Ну… давай, — не очень уверенно соглашаюсь я. Видимо, всё же придётся рискнуть второй раз его потревожить, если что… Впрочем, может, так оно и лучше — сразу получить помощь. Вот только я что-то совсем не уверен, что смогу так же просто дать превращение в того, кем я никогда ещё не был! Разве что… кгм, если действительно повторить тот процесс? По крайней мере, до того же уровня, на котором в прошлый раз это случилось… А, нет! Есть идея получше. Я разжимаю объятия и, оглянувшись на дерево Отрими, начинаю быстро раздеваться. — Не хочу рисковать, — объясняю я в ответ на задумчивый взгляд Кальции. — Мало ли как я на этот раз превращусь. Не знаю, выдержит ли моя одежда снова такое. Опять же… если и вправду получится с крыльями, рубашка не выдержит точно. Прорезей в ней нет — разорвёт. — Да, пожалуй, это разумно, — соглашается драконица, не переставая внимательно следить за процессом. Освободившись от всей одежды, я немного нервно провожу руками по телу, переступая с ноги на ногу. Всё-таки как-то не очень привычно стоять вот так перед драконицами! Особенно если учесть подозрение на краю сознания — а не подглядывает ли, случаем, за нами Отрими? А впрочем… пускай. Если что, он всё равно тут роль врача выполняет. — Я вот что думаю, — начинаю объяснять текущий расклад мыслей для Кальции. — В первый раз это случилось, когда мы чувствовали друг друга во время закольцовывания энергетического потока между нами. Полагаю, нам стоит запустить его снова, но уже на… так сказать, более высоком уровне. Поясняюще касаюсь груди и головы. — Если всё получится, то можно будет попробовать так шагнуть снова, но уже в… полноценный облик. Только одна просьба… у меня будет, — я смущённо потираю переносицу. — Кальция, ты позволишь мне, прежде чем мы начнём, изучить твои крылья, чтобы я лучше представлял себе, как они устроены и работают? Она ложится на землю в позу сфинкса и расправляет крылья, заинтересованная, что я придумал: — Тут темновато, это ничего? Хотя, полагаю, она догадывалась. — Я неплохо вижу в темноте, — отвечаю я, присаживаясь на землю рядом с ней. От Кальции веет приятное тепло, разгоняющее ночную прохладу. Здесь, в Аднирване, достаточно тепло, и эта ночь по температуре близка июльской средней полосы, но всё же этого недостаточно, чтобы при голой коже спокойно расхаживать без одежды. Я аккуратно касаюсь пальцами левого крыла драконицы, которое охотно расправляется мне навстречу. — Скажи, если вдруг станет неприятно, — прошу я её. — Думаю, мне долго придётся ждать этого, — хихикает Кальция, ничуть не смущаясь. Легонько фыркаю в ответ одним носом, продолжая свои исследования. Кожа на крыле тёплая, даже на перепонках, и легко натягивается до тугости при полном расправлении конечности. Судя по всему, она прочней, чем кажется. В принципе, это понятно, если вспомнить, что перепонки в воздухе должны уверенно держать всю массу драконицы. М-да, ладно ещё, что это я не вслух… Невольно так и представляется возмущённая Кальция: «Ты это что, намекаешь, что я толстая?!» — Я пока не определился, но мне нравится… — полушучу я в ответ, только в последний момент соображая, что вот на этот раз — действительно вслух выдал. — О-о, — игриво покачивает крылом в моих руках Кальция, — и с чем же ты не определился? — Признаться, не очень понимаю, как работает твоя полётная магия, — спустя секунду неловкого промедления нахожусь я. — Ведь чисто механически при такой плотности атмосферы для машущего полёта такого размера крыльев и мышц недостаточно… Ты что-нибудь знаешь об этом? Или ты летаешь просто… интуитивно? — У преподавателей спроси, — она разводит руками, не вставая. — У мамы в библиотеке даже энциклопедий нету. Но я же как-то и без этого научилась! Так что без расстройств, — она улыбается. — В попаданческих историях летать учатся за сутки максимум, а часто хватает просто сорваться с достаточной высоты небоскрёба. — По счастью, небоскрёба поблизости не наблюдается, так что я предпочту воспользоваться менее экстравагантным, но более надёжным методом обучения… — я возвращаюсь к исследованию драконьего крыла. Что особенно приятно — это дополнительное опорное ребро жёсткости между боком и основным несущим веером. Потому как это типичнейший признак наших родных пиррийцев! Да-да, знаю, что Кальция — авваатерка… а всё равно одно удовольствие на это смотреть. Словно привет с родины получил. Смешно… Или не очень. В смысле, Пиррия для меня, конечно, не родина, но всё же… всё же на сердце сразу теплеет, когда думаешь о ней. Так… что тут у нас дальше? Несущий веер на три пальца, четвёртый — отдельно на крыле, хватательным. Сильно выражен. Вот это уже различие… А веер на три пальца — ещё одно сходство. Точно нужно будет внимательнее изучить родословную Кальции. Ну, а тут я, кажется, практически закончил. Напоследок изучаю возможности движения крыла, аккуратно проверив его способности изгибаться в нужные стороны, ловя воздушные потоки. Крыло поражает сочетанием прочности и гибкости. — Тебе говорили, что у тебя просто чудесные крылья? — интересуюсь я, мягко проводя руками по тёплой, упругой поверхности, согретой изнутри кровью и покрытой снаружи слоем тонкой, почти незаметной глазу, но тёплой и довольно плотной шёрстки. — Что ж, это комплимент лучше, чем хвалить каблуки, которые даже не девушка делала, — она улыбается ещё шире и хитрее. — Люблю поэтичных мужчин. Но я уже боюсь за сны Отрими с такими диалогами у него над ухом. Прогуляемся или сразу хочешь попробовать полетать? — На его месте мне бы снились очень приятные сны под такие беседы, — лукаво улыбаюсь в ответ. — Но ты права, всё, что меня интересовало в наружном устройстве крыльев, я оценил. А теперь пора опробовать то, что посоветовал Отрими… Взволнованная дрожь пробегает по моему телу. Всё-таки Кальция была совершенно права, когда посоветовала второй раз опробовать прямо здесь и сейчас. Так оно спокойнее… да, несмотря на всё волнение! Потому что иначе вообще было бы невесть что… Я на время закрываю глаза и сосредоточиваюсь, отгоняя в сторону нервность. Не сейчас. Бояться нечего. Мне помогут, если что. Путь вполне достаточно просчитан. Поразмыслив, я пересаживаюсь к дереву, кора которого выглядит не слишком шершавой, а ствол — достаточно широким. На него удобно опереться спиной. Так будет простор для превращения тела, а мышцам не придётся лишний раз напрягаться, отвлекая от процесса. — Давай, — киваю я Кальции. — Запускай ко мне поток. Желаю тебя… почувствовать. Полностью. Кальция встаёт надо мной, будто уже готова совокупляться, кладёт крыльевые ладони мне на плечи, массируя их подушечками пальцев так, чтобы когти не касались кожи. В меня входит даже не один поток, а два, и оба закольцовываются, вынося меня в круговорот между моим телом и её. Они будто бы объединяются, так что я боюсь даже, как бы мне не слиться в одно существо с драконицей вместо того, чтобы стать на неё похожим. Спокойно. Этого не будет. Вот я… вот она. Спокойно. Нащупываем потоки… разбираемся в разнице… во вкусе и цвете, если так можно сказать о ментальной энергии… Вот оно. Проясняется. А теперь прикасаемся своим потоком к её. Не сливаемся… плавно обвиваем. Отражаем. Копируем основу внешности, только без цвета. Притягиваем на себя новые очертания. На этот раз уже сознательно, а не как в прошлый раз, когда вышло что-то вроде копировки без переноса формата. Я пристраиваю перемены на ощущение собственного тела. Вот несколько подрос размер. Вот изменилась форма нижних конечностей. Вот ногти трансформировались в аккуратные когти — нет, не такие длинные, покороче… да, вот так. По телу прошлась волна тепла от шёрстки — теперь ночная прохлада не тревожит. Изменились очертания головы в целом и черепа в частности, плавно перетекая в новую форму. Новые уши… Волосы становятся гривой… Я действую медленно, не спеша, стараясь внимательно запомнить все ощущения. Это как несёшь полную чашу воды — бережно, плавно, чтобы не расплескать… А теперь — финал. Парочка… вернее, троечка недостающих конечностей. Хвост. Да, вот он, оказывается, как ощущается. Нечто среднее между спиной и ногой. Непривычно… но привыкнуть вполне можно. Это ощущение родственно прежним. Ну и, наконец, главное… Крылья. Они должны чувствоваться вот так… Спина тяжелеет, принимая новые мышцы и новый груз за собой. Нервы проникают в новые части тела, даря живые ощущения — вплоть до ерошения тонкой шёрстки ночным ветерком. Я становлюсь… больше? Завершённее. Процесс копирования практически закончен. Всё, что нужно, отражено теперь во мне. Пожалуй, единственное, что ещё не определено — это цвет… Его я могу тоже взять у Кальции, но тогда я буду уже выглядеть, как её брат-близнец. Свой придумывать сейчас слишком долго, да и сложно представить внешность физического цвета в ментальном поле, которое лишено в собственных цветах всякой прямой связи с привычным глазу миром. Так что я просто расслабляюсь, позволяя напоследок подсознанию черпнуть напрямую из моей души и памяти приятные чувства, завершая новый облик. Потоки успокаиваются, отпущенные хваткой воли. Чувства возвращаются к ощущениям материального мира. Но кое-что остаётся, не исчезая. В частности, приятное чувство… большей полноты набора. Большего простирания своего тела в стороны. И, кажется, сдвинувшегося центра тяжести. — Кальция, — я не тороплюсь открывать глаза, прислушиваясь к собственному голосу, ставшему более глубоким и рычащим, — мне кажется, на этот раз получилось? — А то, — она переносит свои крылья на мои, сцепляя их хватательные пальцы, воспринимаемые сейчас будто большие пальцы рук. Я медленно открываю глаза. И тут же зажмуриваюсь — таким непривычным кажется мир вокруг. Делаю несколько взволнованных вдохов-выдохов и осторожно открываю снова. Ночная темнота словно выцвела, отступив в стороны. Глубокая ночь превратилась в сумерки, причём сумерки гражданские — как минимум, вблизи. Я вновь различаю цвета, да и тонкие ветки с отдельными травинками становятся видны. Похоже, глаза пушистого дракона обладают намного большим количеством палочек и колбочек, чем человеческие. Кальция плавно опускается, усаживаясь на траву между моими ногами. Места ей не очень хватает, так что правую ногу она пристраивает, согнув в колене, над моей левой, а длинный хвост просто откидывает назад. Её руки скользят по моим, пока не доходят до ладоней, — и наши пальцы мягко переплетаются. — Ну, как ты себя чувствуешь? — негромко спрашивает она. — М-м… Несколько непривычно, — признаюсь я под ласковый смех Кальции. — Но, во всяком случае, намного лучше, чем в прошлый раз! Действительно — то ли тогда превращение, произошедшее спонтанно, просто где-то прошло не в должной мере, то ли моё неприятие неполноценного варианта оборвало нужные комплекты связей, но тогда меня как-то не впечатлило ни зрение, ни прочие чувства — в отличие от того, что я чувствую сейчас. С восторгом я обнаруживаю, что могу теперь двигать ушами — вдобавок к тому, что они сами стали намного чувствительнее. Невнятная ранее ночная возня зверушек в подлеске отчётливо распадается на отдельные звуки, позволяя буквально не глядя вычленить тех, кто эти шорохи издаёт. Кажется, теперь я при желании могу охотиться на тех же полёвок, даже не используя ментальное чутьё — просто на слух. Мышцы тоже явно стали посильней — впрочем, неудивительно, ведь больше стало всё тело, и перед ними стоит более основательная задача. Скашиваю взгляд на собственный хвост. Он очень похож на хвост Кальции, если не считать другого цвета и другой опушённости: если у неё словно тянется по всей длине вторая гривка, то у меня, наоборот, лишь довольно жёсткая кисточка на самом конце. Зато, если я не ошибаюсь, на вид он выглядит несколько потолще и посильнее — копируя, впрочем, всю основную форму. Ну и, наконец, крылья. Я осторожно качаю ими вперёд-назад, потом осторожно поворачиваю голову — налево, потом направо… Какие потрясающие ощущения! Даже в плане шеи — она точно стала на порядок гибче и подвижнее, чем раньше. Да и, пожалуй, заметно подлиннее… Но крылья! Здесь благополучно скопировались все очертания образцов — только немножко больше стали, в рамках общей пропорции, да тоже поменяли цвет. В остальном же… Я бережно двигаю мышцами, привыкая к невероятным ощущениям: вот эти крылья — мои. Они действуют, они двигаются, я чувствую ими до самых кончиков. Те самые движения, которые совсем недавно я выполнял с крылом Кальции руками, теперь я могу выполнить со своим собственным — что левым, что правым. Просто собственным желанием, посланным по нервам. — Кальция? — Да? Я поворачиваюсь к ней. Сердце ноет и колотится от счастливой благодарности. На мгновение возникает тревожная мысль — не ошибиться бы, но я тут же вспоминаю, что ласковый «кусь за ушко» она охотно выполнила по дороге в рощицу сама. Значит, вряд ли ей это будет неприятно. Осторожно наклоняюсь вперёд и, склонив голову набок, целую её. Она не отстраняет меня и даже подаётся ко мне, обняв за основание шеи и повиснув — теперь она воспринимается лёгкой и худой, уже мне хочется возить её по небу на спине, а не наоборот… И поцелуй она не разрывает, даже пробует лизать мне губы языком. Из моей груди вырывается нежное, ласковое урчание. Я обнимаю её в ответ — правой рукой между крыльями, левой за талию, — и привлекаю к себе. Целоваться с новой, ещё непривычной формой челюстей не очень удобно, но, поскольку спешить некуда, я бережно и аккуратно экспериментирую, осваиваясь на ходу. Быстро выясняется, что у этой новой формы есть как недостатки — нужно быть осторожней с клыками, — так и преимущества: пустить в ход язык намного проще, особенно если учесть, что он и сам стал гораздо длиннее прежнего. Я несколько углубляю поцелуй и мягко касаюсь её языка своим, безмолвно предлагая более насыщенную ласку этого процесса. Переплетаясь со мной языками и слюнявясь, перекрёстно схватившись пастями со мной, Кальция часто посматривает в сторону бревна Отрими, словно интересуясь, старается ли она только для любимого или ещё и на публику, но, похоже, драконицу устраивали оба варианта, а учитель, если и подглядывал, то никак не комментировал это. Так что Кальция смело продолжила, гладя меня по бокам крыльями и руками. Что ж, если её всё устраивает… то меня тоже! В конце концов, если уж мы надоедим Отрими, он явно даст нам это понять. К тому же, кто знает, какая у его вида физиология — может, он мгновенно засыпает и благополучно успел нырнуть в сон, пока я занимался превращением? Вот только… есть одна маленькая проблема. Или, точнее, уже не совсем маленькая… За шёрсткой пушистых драконов у меня не было возможности изучить интимную анатомию, но сейчас у меня есть отличная возможность лично ощутить, насколько несильно она отличается от человеческой. Уж во всяком случае, в плане реакции на то, что влекущая красивая обнажённая девушка страстно целует тебя, параллельно не менее страстно отвечая на твои объятия. Дополнительным возбуждающим фактором невольно служит одна особенность рук Кальции — её длинные когти. Конечно, сейчас моя кожа не голая, а защищена довольно густой шёрсткой; но когтей Кальции, тем не менее, вполне достаточно для того, чтобы время от времени, легко проникая через эту шёрстку, касаться боков. О, она явно бережно обходится со своим естественным оружием, чтобы ненароком меня не ранить; вот только дразнящие, царапающие на грани нежности случайные касания вызывают откровенно щекотливые ощущения. А нежная щекотка для меня — самый настоящий афродизиак… — Кальция… — нежно полувыдыхаю-полустону я, с трудом и глубокой неохотой разрывая поцелуй и тяжело дыша, — прости, но у меня сейчас… явно на тебя… реакция. Да, та самая… Абсолютно не хочу прерываться, но вряд ли у меня получится продолжить, никак тебя не… не задевая. — Можно привязать тебя к дереву, как будто тебя поймала разбойница, — она предлагает хитро и достаёт будто из ниоткуда верёвку. Я легонько фыркаю. Идея… интересная! — Надеюсь только, я не буду при этом слишком громко шуметь, — лукаво урчу я в ответ, на мгновение скашивая глаза в сторону дерева Отрими. И как раз к нему она меня и подводит, собираясь меня прямо на него уложить! — Кальция! — нервно перехожу я с урчания на откровенное шипение, благо голосовой аппарат сейчас таким звукам способствует гораздо больше, чем раньше. — Ты что? Представляешь, как я буду биться о дерево? Да он проснётся, даже если сейчас спит! — Вот, будет тебе лишний повод не дёргаться, иначе в чём острота?.. — берёт она меня за руку уже более твёрдо, пусть и не так сильно, чтобы я совсем не мог вырваться. Рррр! Что же делать? Что хуже — обозлить свою девушку или своего учителя? Вот в чём вопрос! Впрочем, ответ довольно прост — перед учителем-то потом можно будет извиниться… а вот испорченную первую любовную ночь девушка не забудет никогда. — Ладно, — я со вздохом сдаюсь. — Но пожалуйста, Кальция… Постарайся не подвести нас под монастырь! Надеюсь, в Авваатере вообще знают, что это такое? — Нет, если ты заранее планируешь громко орать, можем прогуляться в другое место, — она кивает на лес, облизываясь. — Или можно воткнуть тебе кляп. Или всё сразу… Я весело фыркаю, с некоторой растерянностью разводя руками. — Если бы я знал, что именно ты планируешь делать, то смог бы лучше предсказать звуки, которые будут у меня вырываться! Впрочем, полагаю, ты скажешь, что это испортит сюрприз? Кальция с предвкушающей улыбкой кивает. — Хм… — я привычным жестом пытаюсь потереть затылок… и натыкаюсь на нечто необычное. Настолько, что это полностью сбивает мои мысли. — О, у меня что, рога? — удивлённо спрашиваю я вслух, ощупывая новое украшение. — Ага, и очень даже красивые! — радостно подтверждает драконица. — Интересно, откуда ты такие взял — у меня-то ничего подобного нет… Судя по ноткам досады, звучащим в её голосе, смотрится и впрямь неплохо. В принципе, логично: рога — давнее украшение драконов. Не всех, правда — среди пушистых я замечал такое редко. Но вообще… Так, стоп! Я внимательно прохожусь руками по рогам ещё раз. — Кальция, какой они формы? — Ну, эм… — задумывается драконица, покачивая верёвкой, — сложно так сразу сказать… У основания довольно толстые, к окончаниям сужаются. Сначала отходят прямо, но потом выгибаются сначала назад, а потом вперёд, как эти… Она досадливо прищёлкивает пальцами, явно припоминая. — Как ятаганы, вот! Как ятаганы? Так это же, кажется… Я от души смеюсь. Похоже, я знаю, откуда у меня это. Тот самый момент, когда я напоследок позволил завершать свой новый облик подсознанию. Я люблю Пиррию — вот частица облика пиррийца мне и досталась. Причём вполне конкретного пиррийца! Спасибо за образец для вдохновения, Глин. Так, а нет ли у меня вдобавок ещё чего? Я раскидываю руки в стороны и медленно кружусь, внимательно себя оглядывая. — Кальция, прежде чем мы продолжим — ты не замечаешь в моём облике чего-то… непривычного для пушистых драконов? — М-м… — драконица внимательно окидывает меня взглядом, качая его от головы до пальцев ног и обратно. — Да я бы не сказала… Рога — так они у нас тоже бывают. А в остальном — дракон как дракон… Стой! Я послушно замираю, не опуская рук. — Ну-ка подожди… — Кальция подходит ко мне, перебросив верёвку на руку. — Стой спокойно, хвостом не шевели… Я чувствую, как она осторожно, но крепко берётся за него чуть пониже кисточки и начинает её бережно ерошить. — Ого! Хах! — изумлённо восклицает она спустя несколько секунд. — Ты только посмотри, какой у тебя… сюрприз притаился! — Чего там? — я пытаюсь извернуть шею, чтобы заглянуть через плечо, но Кальция, обойдя меня, уже подсовывает конец моего хвоста в моё поле зрения. — Нравится? Я присвистываю. Сейчас, когда кисточка распушена, в её сердцевине виднеется довольно серьёзный шип — пожалуй, размером с ладонь. У него круглое основание и вогнутые грани, как у бронебойного копья. Но даже это не самое примечательное: в шипе видны аккуратные отверстия у кончика. Они не сквозные — наоборот, уходят куда-то вглубь. — А вот и второй привет из Пиррии… — провожу я пальцем по переносице. — Кальция, будь осторожна! Я почти уверен, что этот шип — ядовит. Песчаные драконы. Видимо, поздравительную посылку для нового собрата Глин собирал на пару с Вихрем. — Значит, хвост оплету отдельно. Так где тебя связывать? — Кальция, совершенно не удивляясь тому, каким мутантом я вышел, начинает скручивать верёвку вокруг ладони. Аура у девушки начинает светиться сильнее — сейчас я вижу её безо всяких стихов. Я внимательно окидываю взглядом дерево Отрими. Вроде прочное, но… — Твёрдые тела отлично проводят звук, — качаю я головой, оборачиваясь к Кальции. — А тут, я полагаю, громкие стоны будут в любом случае… Кажется, я краснею. Впрочем, в темноте да под шёрсткой это незаметно. — Но главное… — я пытаюсь закатить глаза вверх так далеко, как только могу, но собственных рогов всё равно не вижу. Зато шип на кончике хвоста выглядит не только острым, но заодно и довольно весомым. — Главное — едва ли мне удастся, будучи привязанным к дереву, не колотить о него по ходу дела что рогами, что вот этим шипом. Я демонстративно покачиваю хвостом. — А уж чтобы такое стаккато не разбудило Отрими, он должен в летаргию впасть. На что рассчитывать вряд ли стоит… Так что лучше всё-таки отойти в сторонку. — Да, а то ещё пырнёшь его случайно, и доказывай, что не ты стоишь за убийствами, — Кальция манит меня хвостом за собой и уводит дальше в чащу в поисках достаточно открытой небу, но при этом укромной поляны, где и видно будет всё хорошо, и никто не додумается помешать нашей забаве. — Между прочим, нужно будет подробно выяснить все возможности моего нового тела, — я на ходу проверяю гибкость суставов. — Шипа в том числе. Как именно им следует действовать, идёт ли выплеск яда автоматически или нужно особым способом сжать мышцы хвоста… Ну и, разумеется, как этот яд вообще работает. Надеюсь, это не нервно-паралитический. Чрезмерная убойность принесёт сейчас больше проблем, чем пользы. — Пусть это Отрими и объясняет, у вас же будут ещё уроки, — Кальция наконец останавливается на подходящей просеке, заросшей сиреневыми цветами, будто светившимися под лучами луны, светлыми для моего зрения, но непривычно бледными. Нежно пихнув меня ко стволу так, чтобы мои крылья не примялись им, Кальция начинает привязывать меня к нему, обездвиживая и крылья, и хвост, и лапы, и даже голову, воспользовавшись моими рогами: Телом, духом и душой Ты ко мне привязан, Пенис твой такой большой — Доведёшься разом! — На мой взгляд, романтичнее будет звучать «фаллос», но это на твой вкус, — лукаво ухмыляюсь я. — Кстати, спасибо за комплимент. Не то чтобы совсем уж большой, конечно, но явно больше человеческого. Собственно, при обычном сексе это отнюдь не всегда бывает хорошо, а вот при… мануальном — самое оно. — Это хорламирская песенка, а из песни слов не выкинешь, — закончив с «перевязкой», Кальция снова встаёт передо мной, аккуратно взяв мою длину в когти, но даже не думая натирать, только держа на весу и наблюдая за моей истомленной реакцией. Истомлённой, впрочем, она остаётся весьма недолго. Не то чтобы я принципиально увлекался именно связыванием, но в сочетании со всем прочим — ночь, прекрасная драконица, новое тело, тепло её пальцев на самом важном месте, — размер быстро восстанавливается до максимального, начиная даже слегка подрагивать в такт пульсу. — Единственная твоя свободная часть, — Кальция чуть качает ей, гладит сверху другой рукой, но потом отпускает в зависшем и натянутом состоянием, чтобы поворошить мою пышношёрстную шею. — Скоро твоя сперма совершит предательский побег из плена… Это неизбежно, и стоит наказать тебя за это заранее! — она резко начинает щекотать пушок меха между пупком и основанием члена. — Пффф-ха-ха-хаха… То ли угадала, то ли заметила там, на первой поляне, то ли сама это любит! Я бьюсь в путах, пытаясь — не особо активно, впрочем, — увернуться от её коготков. Получается, конечно, так себе, но это доставляет дополнительное удовольствие. Низ живота — не самое моё щекотливое место, но всё же чувствительность там выше среднего. Особенно если учесть, что гениталии совсем рядом… — Чего смешного? Наказание же! В тюрьме можно только плакать, рыдать и просить о пощаде! — состроив игривое возмущение, драконица возвращает когти на мои бока, но уже с несомненным и очевидным намерением, а выступающую мою часть оборачивает ворсистой кисточкой, чуть шевеля ей. А-ахх! Сквозь мой смех начинают прорываться откровенные стоны, причём, кажется, не особо мной контролируемые. О контроле сейчас вообще говорить сложно — ни возбуждение, ни щекотка не способствуют ему даже поодиночке! Когти Кальции елозят по моим бокам, заставляя извиваться налево-направо — ну, насколько это возможно, будучи примотанным верёвкой к дереву. Но намного горячее ощущение ометающей пушистой кисточки на всём члене. Возбуждение сливается со щекоткой в дикий коктейль, я стону, хохочу и отчаянно дёргаю тазом во все стороны. — Не бу-хухоха-ду-хохахах! Вдрухухуг по-хохоха-ща-ха-хахдя-яааат? — Ну смотри у меня! — она качает перед моим носом пальцем, отходит от меня и садится в метре, начав себя мять в промежности ребром ладони и гладить живот другой рукой, но касаясь меня лишь взглядом. Сначала я пользуюсь возможностью отдышаться, но потом начинаю недовольно постанывать, напрягая мышцы. Зрелище ублажающей себя драконицы заводит… причём заводит вдвойне знанием, что делает она это, любуясь мной! Но вот не иметь возможности при этом даже сделать то же самое… Мой фаллос подрагивает — возмущённо и просяще одновременно. На его кончике набухает капля прекума. Кальция чуть ко мне пододвигается и обхватывает моё достоинство ладонями задних — на ладони эти длинные пальцы с хватающей подошвой походят больше, чем на стопу. Но снова не натирает со всей желаемой мной страстью, а просто держит, перебирая коготками. Я стону уже в голос — правда, не раскрывая рта. Получается эдакое тональное долгое «м», изрядно размытое неоформленными гласными. Выгибаю шею, умоляюще смотря на Кальцию, продолжающую ласкать себя с довольной улыбкой. Ну сделай же что-нибудь! Щекочи, пожми, подвигай… хоть просто прижмись! Этих прикосновений мучительно мало! Хочу ещё! Она реагирует на это, но тем помучив меня ещё больше — одной из задних ладоней обхватывает мою мошонку, не сжимая, но чуть её приподнимая, продолжая гладить пальцами другой ноги по пенису. А её хвост начинает обвивать мои стопы от подъёма до пяток. Я начинаю хихикать, и снова смех активно разбавляется постаныванием. Это походит на эротический массаж, совмещённый с лёгкой щекоткой — ни то, ни другое не ощущается достаточно сильно, чтобы потерять контроль, а вот для дальнейшего раздразнивания подходит замечательно… Ох, будь это не дерево, а постель — как бы я сейчас на ней изгибался и выгибался! Кальция тоже дышит чаще и распахивает крылья от обилия чувств. Желая добавить мне впечатлений, она встаёт снова и бегает когтями уже по внутренней стороне бёдер и по животу, поднимая кисточку до голеней, а в подмышки просовывает крыльевые пальцы, тревожа ими там. — Ах-ха-ха-ха! Каль-ха-ха-хация-ха-ха! Какое неожиданное, но удобное применение крыльев! Ну да, свободные пальцы на них — не сказать чтобы особо точные манипуляторы, но мне сейчас вполне хватает. Подмышки — одно из самых щекотливых мест на моём теле… человеческом, вообще-то, но, по-видимому, вся условная карта чувствительности к щекотке перешла на драконье тело без изменений. Так что даже не самая ловкая щекотка подмышек сильно распыляет мои попытки к сопротивлению. Внутренние поверхности бёдер щекотливы немногим меньше, а если учесть близость к гениталиям, то эффект вообще ничуть не уступает. Щекотка в остальных местах сейчас скорее отвлекает от попыток сосредоточиться на одном месте. Меня словно щекочут в несколько рук разом… и, о Сёстры, какая же это невероятная смесь — полумучение, полуудовольствие! Но нет, удовольствия всё же больше… В первую очередь — от того, кто именно сейчас меня щекочет, к тому же сама тоже явно наслаждаясь этим. Как ей только хватает терпения не сесть на меня тут же, а продолжать меня мучить пятью конечностями и одновременно целовать, тыча мне в нос прядями гривы и этим ещё сильнее выбивая из равновесия? Я в раю! Как, оказывается, приятно отвечать на поцелуи, смеясь… Обычно я занимался этим, находясь в противоположной роли — но так тоже здорово! О-о-очень здорово… Но всё же я не могу больше терпеть. Точнее, щекотку-то бы вполне мог — нет больше ни малейшего желания сопротивляться возбуждению! — Кальхахацихихия-а-а… Прохохошухухух… Да-а-ха-хай мне-хехе ко-охохончи-хихить! — Ну хоррошо! — она отходит чуть вбок, чтобы не заляпаться семенем, убирает хвост и массирует меня уже конкретнее, выжимая всю накопившуюся во мне страсть будто бы за раз. Со всем накопившимся возбуждением ждать долго совсем не доводится. Довожусь я — и стремительно, как и было обещано в том куплете! Страстные судороги прокатываются по всему телу, достигая кульминации между ног. Я зажмуриваюсь от наслаждения, испуская громкие стоны. Откуда-то всплывает весёлая мысль: судя по тому, с какой силой я кончаю, оставайся Кальция прямо передо мной — и размашистой бахромой из спермы был бы украшен весь её живот. С последним стоном и последней судорогой я выбрасываю завершающие капли, после чего обвисаю в путах. По всему телу липким, сковывающим движения мёдом разливается сладкая истома. Тяжело дышу и медленно моргаю. — Кальция… Ты чудо… — Развязывать или посмакуешь момент? — она поддевает коготь между верёвкой и шкурой. — Как тебе больше понравится, — слабо улыбаюсь я, слегка хихикая. — Может, тебе тоже охота… посмаковать. Мммм, все мышцы сладко ноют. А говорила, что асексуалка! — Больше четверти часа так лучше не висеть, чтобы некроз не начался… Ну, обычный секс меня действительно не интересует, ни в одну из семи дырок, да и лизать грязные тела нет удовольствия, — всё же распутывает меня подруга. — Что ж, такой меня тоже вполне устроит, — довольно улыбаюсь я. — Кстати, я не заметил… не до того было, хех. Ты-то сама кончила или нет? — Нет, — она признаётся совершенно без обиды. — Проводишь до дома? — Тогда, может, помочь? — предлагаю я ей с ухмылкой. — Что вам, самцам, всё неймётся… — Кальция вздыхает. — Меня всё устраивает. — Точно? — удивлённо спрашиваю я. — Не подумай, что я навязываюсь, просто… это как-то несправедливо выглядит — ты мне такое удовольствие доставила, а сама почти ничего не получила. Вообще, если желаешь, я могу что рукой, что языком — без проблем. — Ой, неужели это приятно на вкус, — она морщится наполовину игриво и сворачивает верёвку. — Не надо, мне тебя жалко, а меня подобное, как я уже говорила, не интересует. Честно. Не потому что ты плох, хотя ты и стоял столбом на протяжении всего процесса, хи-хи! — Ну, если тебя интересует, то вкус там во многом зависит от предпочитаемой еды, — хихикаю я в ответ. — Что ж, как пожелаешь. Но не думай, что мне это неприятно. Видишь ли, у меня такая… особенность, скажем так: я очень доволен собой, когда довожу партнёра по постели до оргазма. Так что, если вдруг когда-нибудь всё же захочешь попробовать — не стесняйся! Я очень хочу, чтобы ты получала со мной удовольствие, не меньшее, чем я с тобой. Иначе я какой-то дурной парень оказываюсь. — Наоборот, ты внимателен к нестандартным вкусам партнёрши и не желаешь её подминать под себя или, упаси Сатана, под законодательство, светское или духовное, — развоплотила Кальция верёрвку и отправилась к выходу из леса. — Нужно будет тебя летать научить. Не против ещё одного предмета в расписании? Я подпрыгиваю от радости прямо посередине очередного шага. Крылья за моей спиной взволнованно подрагивают, словно прося дать им развернуться уже сейчас. Раньше я как-то никогда особо не думал о полёте — принципиально недостижимое, и даже непредставимое, интересовало мало. Но сейчас! Мысли словно сами раз за разом съезжают туда… в небо. Каково это — когда тебя держит сам воздух, а двумерное пространство остаётся внизу, сменяясь трёхмерным? Когда во много раз возрастает скорость, а ландшафт из помехи делается лишь украшением! — Кальция… Кажется, я люблю тебя, — вполголоса выдыхаю я, то отводя взгляд в сторону от смущения, то тут же возвращая его назад — даже полуотвернуться сейчас выглядит ни в какие ворота не лезущим. — Если ты сказал это даже после моего отказа в сексе, то это правда! — она останавливается, чтобы меня поцеловать.