Филипп Лунин и драконье училище

— Отправимся-ка мы на Розовую Сцену, — Кальция углубляется в чёрно-бело-золотой квартал Буктвора. — Этой ночью там проходит крупный фестиваль импровизации. Это жутко круто, уморительно и чувственно, собирает множество народа и зачастую профессорам приходится палками выгонять зрителей и актёров запоздна, чтобы на следующий день хоть кто-то пришёл на занятия! Костюмы и реквизит выдают всем желающим и выпускают на сцену по трое, а там уже можно творить что вздумается, лишь бы понравиться публике и получить призы. — Ага, кажется, я представляю, о чём идёт речь, — киваю я. — В моём родном мире это называется стендап-шоу. В основном там дают нечто юмористическое. А здесь как? — Что бы ни пытались, выходит юмористическое, — подтверждает моя подруга. Я издаю лукавый смешок, глядя на неё искоса. — Кальция, жемчужина моя… Насколько я тебя успел узнать — очень удивлюсь, если ты не имеешь обыкновения сама в этом шоу участвовать! — Обычно нет, искусство это не моё, но сегодня ради тебя попробую и тебя тоже поощрю. Мы отправляемся к зданию, похожему на цветочный бутон или свёрнутую салфетку из арок Колизея. Оттуда слышится гомон дуделок, гомерический хохот, овации и неразличимые за всей кутерьмой надрывные голоса артистов. — Люблю здешнюю архитектуру, — одобрительно говорю я, оценивая силуэт здания. — Но нас двое, а ты говоришь, что по правилам нужны трое… - ну как тут не вспомнить про приключения одного незабвенного капитана яхты? — Где планируешь подобрать третьего? Прямо на месте? — Да. Туда пускают не всех троих сразу, а по очереди. Но за раз на сцене три актёра. Плюс те, кто им ассистирует с декорациями, — Кальция поднимает голову на выглянувшую с балкона второго этажа структуры Аврору. — О, вы сюда играть? Или смотреть? А может, вы музыкальные таланты? В любом случае, это обещает быть интересным — как вы пытаетесь! Эту наглую особь я бы уже просто слопал, будь я фералом должного размера… — А ты уже, видать, все призы зацапала? — с лёгким сарказмом хмыкаю я в ответ. Аврора дудит в мою сторону, изображая выдвигающейся дуделкой длинный язык, и скрывается в темноте колоннады. Да уж, если это мой Малфой, то какой-то жалкий аналог, совсем без благородства… — Так, нам за кулисы, — Кальция углубляется в переулок, чтобы зайти с чёрного хода. — Кстати, ты раньше когда-нибудь играл на сцене? — Ну, последний раз совсем недавно было, когда испытания для первокурсников проходил, — пожимаю я плечами. — Не назову, правда, это игрой в полном смысле слова, скорее декламацией. Но кое-какой опыт в школе был. Опять же, я менталист, для меня работа с мысленными образами — норма. В общем, я, конечно, не профессиональный актёр, но от публики в обморок не упаду. — А я даже там присутствовал! — встречает нас за фойе, в раздевалке, аристократичный парень, подслушав которого я узнал о смерти Сваверы на первом занятии. — Меня зовут Квентилий Антифоний Мелентор Третий, если у меня ещё не было случая вам представиться. Примо сеньоре театрального кружка Аднирваны, а сегодня — ваш костюмер. Есть конкретные пожелания или, по классике, положитесь на случай в выборе роли? Так он прима или костюмер, интересно? Обычно первые актёры таким в принципе не занимаются — орёл мух не ловит! Но, впрочем, сейчас это не важно. — Кальция, у тебя есть какой-нибудь план? — вопросительно смотрю я на неё. — Чтобы наши костюмы соответствовали друг другу? — О! о! Я буду демоном, а ты меня вызовешь! — Кальция в порыве вдохновения начала качать и тыкать когтистыми пальцами в воздух. — Или ты будешь накачанным супергероем, а я дамой в беде, и это будет ещё смешней, учитывая наши размеры! Или я буду драконьим рыцарем верхом на человеке! — Я всё же полагаю, что смех должна вызывать наша игра, а не наш вид, — замечаю я с улыбкой. — Как насчёт… Слегка задумываюсь, перебирая в голове варианты. О. Кажется, есть один удобный. — Как насчёт отыгрыша чего-то преподавательского? Что тебе, что мне это знакомо, пусть с разных сторон. — Это идея, — оборачивается к Мелентору Кальция, а тот уже улыбается в ожидании и чуть ли не руки потирает. — Мне найди форму богатой профессорши-взяточницы, а Филиппа наряжай юным гением. — Значит, мантия с вырезом и подтяжки… Занимайте кабинки, унно моменто, ора ло портеро! — Кальция, я только надеюсь, от гения не предполагается, м-м, взятка натурой? — торопливо шепчу я ей. — Для публичного представления такое уж слишком! Впрочем, если потребуется звучно напороть взяточницу теми самыми подтяжками, то в этом что-то есть… — Не предполагается, это была бы педофилия, — наморщившись, Кальция поднимает нос. — Мне тридцать четыре, — смеюсь я, беззлобно подмигивая. — Боюсь, сыграть кого-то ниже возраста половозрелости я уже в принципе не смогу. Тем более что речь вроде бы шла о студентах, разве нет? — Ты можешь быть взрослым в теле ребёнка, — получив от Мелентия костюм, она мне подмигивает и удаляется в тесную гримёрку. — И бить актёров тоже не надо… Но это только если вдруг захочешь, — отдаёт Квентий и мне яркую одежду. — Желаю удовольствия! — И пусть удача всегда будет с вами, — не удерживаюсь я в ответ от девиза Голодных Игр, прежде чем забраться в театральную переодевалку самому. Ну-с, что тут мне досталось, а главное — как всё это надевать?

* * *

Кальции, на мой взгляд, платье идёт. Мне панталоны — не очень. — Готов? — берёт меня моя верная за руку галантно. — Немного нервничаю, — признаюсь я. — Но тут ведь заведомо полностью не подготовишься, верно? Какая у тебя основная идея для представления? — Там увидим, нам ведь нужно ещё и вписаться в поток того, что уже происходит, — мы идём за кулисы, хохот толпы и реплики актёров самодеятельности всё явственнее слышатся. Я выглядываю на сцену и вижу троих участников местного СТЭМа: орка-очкарика в бутафорских доспехах, низкую и широкую, как безбородую гномиху, деваху в шутовском колпаке и кого-то совсем неразличимого в толстенном фурьсьюте крокодила с пастью в половину роста, лежащего на полу мордой кверху. — Хоть бы раз подумал серым веществом, а не белым! — тыкает арлекинша цветастым посохом в растерянного «рыцаря», и зал грохочет новым приступом хохота. Ёлки-моталки… вливаться в действие на ходу? Да уж, импровизация тут во все углы должна быть! Благо, моя прошлая жизнь предоставила мне немало опыта на эту тему… Так, кто тут у нас? Орк-очкарик… Невиданное издевательство над проектом великого Мелькора! А впрочем, стоп — уж не его ли я видел на ритуале посвящения в студенты? Он там ещё какой-то кактус вроде бы удобрял незамысловатым способом… Гномка — фиг с ней, ничего особенного. Крокодил… блин, лежит так, словно я уже эротику тут должен представлять. Ладно! — Кальция, какие идеи? — Совет не для ситха, но… доверься своим чувствам! — как только два голема-работника сцены вынесли за лапы крокодильчика за другие кулисы, Кальция поощряюще толкнула меня в спину, выводя под свет софитов. Орк и гномиха обернулись на меня. — А вот мой сын, — «рыцарь» стукнул рукоятью меча о нагрудник, и откуда-то из-за сцены с небольшим запозданием донёсся грохот удара по пустому горшку. — Вчера он был на митинге, а сегодня сидел в участке. — Я горжусь твоим бунтарём! он храбрец и герой! — арлекинша поощрительно показала бицепсы. «Рыцарь» поправил огромные очки, выбивавшиеся из-под шлема: — Я тоже горжусь! Он уже капитан милиции… Уже напрягшийся было в ожидании опасной политической шутки зал облегчённо взорвался смехом и хлопками по коленам. М-м… а отчего же не для ситха? Как раз они полагаются на чувства, в противовес джедаям! — Поэтому мне срочно нужна машина времени! — объявляю я, сначала разводя руками, а потом берясь за голову. — Остальные капитаны уже в полиции! Орк быстро глянул за кулисы на Кальцию, чтобы предугадать, куда дальше пойдёт «сюжет»: — Ты домашку сделал, машина времени? Но арлекинша по мнению зала отвечает куда остроумнее: — Возьми ту, что продаёт пончики — она приезжает всегда вовремя! И уходит под аплодисменты. Появляется Кальция, ходя вальяжно и копируя мать: — А вот и он… Дорогой отец, у вашего сына знаний — ноль. — Ну вот так получилось, ну не выучил, он же наш защитник! — оправдывает меня оркчкарик. — Ну не считать же героев лентяями и бездельниками? — смотрит Кальция на «рыцаря» с развратной улыбкой и из-под ресниц. Орк стушевался: — Вы знаете, бывают же знания пятьдесят на пятьдесят… — Это как? На половину — лентяй, на другую — бездельник? — Кальция сама едва не расхохоталась вместе с залом. Ай, ловко ведёт! Угнаться будет сложно… Но мы не привыкли отступать! — Какой бездельник? — прикладываю руку к груди. — Я отлично знаю географию! Все улицы в городе назвать могу! Вот как вам понравится — так и назову! Я срываю собственные долгожданные овации. Из первых рядов мне советуют что-то невпопад про бухгалтера. — А как бы ты назвал вот это существо? — Кальция распахивает крыло в сторону того, кто заваливается на сцену взамен испуганно убежавшему орку. Но тут я понимаю, что это не актёр, а настоящий разъярённый монстр — измазанный в чёрной слизи гибрид совы и медведя. Ах-ха, вот это да! Я раньше о таком только читал… Страха не испытываю. Ни совы, ни медведи отродясь высоким психическим сопротивлением не обладали. Прикусываю губу. Черпаю силы в физической боли, в сдерживаемом уздой воли страхе, в гневе на очередную попытку нападения. Сердечником заряда становится испуг за то, что совомедведь может развернуться на Кальцию. Энергия ментального всплеска с протяжным воем, слышимым мне одному, заворачивается в тугой конус, который и срывается, имея на оси голову незваного гостя. Этого не хватает: медвесов мотает головой, но после этого яростно ухает в мою сторону тембром совы, страдающей от несварения. В этот момент зал понимает, что это не актёр, а внезапно вырвавшаяся на свободу фауна. Большая часть студентов бежит и кучкуется в давке. Несколько студентов постарше и преподавателей создают защитный купол, отделяющий зал от сцены. Кальция просто удивлённо пялится на косолапящую к нам тварь. «Силы мало, — заявляет мне голос Радины. — Держи от меня подарок». В моих руках появляется нечто увесистое. Мои руки сжимают фолиант — тяжёлый, несмотря на не самый большой размер. Фолиант переплетён в какую-то кожу и дополнительно защищён металлическими оковками. Та, что по центру, выглядит скорее декоративной — она изображает растянувшегося в полёте дракона. Внезапно она сдвигается — оставаясь двумерной, тем не менее меняет позу, обращая на меня взгляд. Драгоценный камень, изображающий драконий глаз, блестит в мою сторону, приковывая внимание. «Знаю, что тебе нужно» — звучит в голове голос уже не Радины, а новый, более тонкий и звонкий. — «Ищешь силы, чтобы защитить. Готов сделать шаг от человека к дракону? Тогда вложи палец в мой рот». Я понимаю, что речь идёт именно от этого изображения — плоской статуэтки, распластанной на обложке. А ещё — что каким-то образом я услышал внятную речь, а не торопливое тараторенье, даром что, кажется, не прошло и секунды. Драконья пасть распахнута, клыки приглашающе поблёскивают. М-да… Многозначительно, однако! Но… есть ли у меня выбор? Моя менталка явно недостаточно сильна против этой твари. Ножом я эту громилу не уложу. На превращение в дракона нет времени, да и не для того я берегу эту тайну, чтобы раскрывать её на театральном подмостке! Остаётся рискнуть — и будь, что будет… Я решительно влагаю кончик указательного пальца в рот металлического дракона — больше не влезает. Клыки незамедлительно и даже как-то радостно смыкаются на нём, и следует вспышка боли… которая почти тут же утихает, сменяясь новым, странным ощущением… Ощущением огня! От места укуса по пальцу начинает ползти словно жидкий огонь. Жгучие струйки разбегаются, следуя рисунку кровеносных сосудов. Это больно, но не до крика, как ни странно… Ощущения подобны тому, как если бы я держал в руке кружку с горячим чаем, горячим на последней грани, когда ещё можно усилием воли стискивать пальцы, преодолевая требование спинного мозга разжать те… Но всё же это именно огонь, он бьётся в капиллярах… венах… артериях! Он играет, кидаясь, качаясь, колеблясь, гладя язычками и распространяясь всё дальше. Более того — на каком-то этапе он начинает уже усиливать себя сам, поддерживая жар собственным объёмом, помогая ему заполнять крупные сосуды. И вот — он достигает сердца и начинает страстно литься в него, плещась, окутывая стенки, расплёскиваясь из предсердий в желудочки с каждым толчком клапанов. Сердце начинает биться всё чаще, огонь выплёскивается в аорту, проникает в малый круг, десятками струек разбегается в мозгу, окутывает дымкой тумана альвеолы… и внезапно обдаёт резкой вспышкой всё тело, так что на мгновения темнеет в глазах. А потом жар отступает, и время возвращается к своему привычному темпу. Я, слегка пошатываясь, стою на ногах, всё ещё сжимая левой рукой фолиант. Челюсти дракончика неторопливо разжимаются на моём пальце. Кровь там уже запеклась. А затем металлическое живое изображение коротко, весело… подмигивает мне! «Держи! Привыкай», — снова раздаётся прямо в голове его голос. — «Тебе придётся это по вкусу. Думаю, ты быстро сообразишь основы. Но для первого раза немного подтолкну. Эта зверюга ведь ещё здесь? Источник твоего огня — сердце, оно рядом с лёгкими. Чувствуешь этот туман? Вдохни и выдыхай!» Я осознаю предложение раньше, чем разрешаю себе поверить. Но времени на сомнения уже нет — если я промедлю ещё несколько секунд, клюв совомедведя сомкнётся на моей руке. Я набираю в грудь воздуха — быстрым, глубоким вдохом. И, ещё не закончив даже этот вдох, ощущаю, как удары моего сердца действительно подкачивают этот самый туман, нежным огненным маревом колышущийся и рдеющий, кажется, на каждой альвеоле… и в каждой, едва я начинаю выдох. Мои губы успевают слегка изогнуться в улыбке, когда я встречаюсь глазами с совомедведем и вижу на его морде настороженную опаску — кажется, до него начало доходить, что эта дичь слишком опасна, не будет добра… А потом мой выдох, добравшись до ротовой полости, вырывается наружу размытым конусом пламени, окутывающим всю переднюю часть головы громилы. Медвесова взревела, пытаясь загородиться лапами от огненного потока, зажмурилась — и тут же вскипела и потекла чёрная смола на её перьях. Фигура монстра одеревенела, превратившись из живого и разозлённого монстра в движущуюся скульптуру из досок и шарниров, тут же начавшую гореть, как масленичный костёр. — Что это за потрахушки? — Кальция пришла в себя, оглядываясь. За пределами сцены творился полный кавардак. Летали бумажные дракончики, вспыхивая от собственного пламени. Ожившие вешалки отнимали у магов их шляпы и мантии, прежде чем треснуть пополам от удара заклинанием или сапогом. Я стремительно оглядываюсь по сторонам. Всё это похоже на… атаку механизмов! Точнее, даже не механизмов. Анимированных предметов. Как тот же автоматон… Даже этот совомедведь — ему был лишь придан такой облик! А под ним был тот же конструкт! Я снова бросаю взгляд на него. Пламя охотно ширится, неуклюжие взмахи лишь помогают его раздувать. Ну, ещё бы — если эта смола более-менее похожа на привычную, то дерево, пропитанное ею, горит на ура, а загорается ещё легче. — Это ещё одна атака, — отвечаю я Кальции. Мысли стремительно складываются в моей голове в единую картину, благо информации сейчас перед моими глазами более чем достаточно. — И, кажется, на сей раз я точно знаю, кому следует задать вопросы! — Кому же? Добро постепенно побеждало взбунтовавшееся добро: маги из тех, что посильнее, догадались потчевать агрессивные вещи каким-то заклинанием, действующим, по-видимому, на манер развеяния чар: угодившие под него агрессивные предметы тут же теряли подвижность и с шумом грохались на пол. Как только стало спокойнее и опустились щиты, на сцену поднялась, аплодируя, седая волшебница в строгой и при том вычурной чёрно-белой мантии. — Браво, Филипп! Ты, оказывается, не только шутить умеешь, но и колдовать. Благодарю вас обоих, что не растерялись и помогли восстановить порядок. Я на несколько мгновений зависаю, пытаясь понять, имеет ли она к этому какое-то отношение или нет. Раньше я эту сударыню как-то не встречал… или, во всяком случае, не запомнил. А вот она меня откуда-то знает. — Эм… Да, конечно, — несколько неловко отвечаю я. — То есть, я имею в виду… мне немного… ну, знакома такая ситуация. Медведи у нас, правда, обычные. Прошу прощения, не имею чести быть знакомым. Слегка склоняю голову в знак вежливости. — Джойен Тотски, профессор начал инкомансии, — она сняла одну перчатку и подала руку для поцелуя. — Мы, профессора, хорошо знаем всех подающих успехи первокурсников, и мысленно уже подбираем вам институт и кураторов. Так… Имя впервые слышу. Про эту разновидность прорицания — надеюсь, что окончание «мансия» действительно говорит об этом, — тоже. Ладно, так уж и быть, поцелую вам руку, сударыня… с меня не убудет. В конце концов, я всё ещё на сцене. — О, премного польщён, — произношу я, беря себя в руки и склоняясь для формального касания губами сухой кожи. — Правда, осмелюсь удивиться: я здесь всего неделю. Даже ещё ни одной контрольной мы не написали… Разве я уже успел где-то отметиться? — Просто обращаем внимание на некоторые детали, — кивнув и улыбнувшись, она оборачивается к догорающему манекену. — Но вот какой маньяк постоянно оживляет предметы, ума не приложу… Я колеблюсь, думая, выложить мои подозрения или нет. Но через несколько секунд всё же решаю — нет. Я совсем не знаю эту женщину. Более того, сам ещё не уверен, верны ли мои подозрения. Неохота оклеветать невиновную и тем самым подпортить мою репутацию. А если я всё же прав — тем лучше будет сделать подарок Танате, а не этой… Тотски. — Профессор, — на ум внезапно является новая идея, — а есть ли на территории академии предметы, оживление которых могло бы обернуться большой опасностью? Вроде, скажем, статуй-колоссов? Я представляю себе двадцатиметрового каменного исполина, идущего на толпу студентов. Да, такого не отпугнёшь факелом в рожу… — Есть, вот именно поэтому надо проблему решить как можно быстрее, — Джойен переводит взгляд на Кальцию, которая ляпает: — Если у преступника хватило бальзама на целый театр реквизита, на статуи тоже может хватить. — Есть вопрос ещё интересней, — я тру подбородок. — Бальзама используется всё больше. Такое впечатление, что его производство нарастает. Я не знаю, правда, что для него нужно, но, всё же… это примечательно. Возможно, что в итоге планируется совершить атаку разом на территории всей Академии. В этом случае даже не обязательно будет использовать именно колоссов, против каменной статуи в мой рост я тоже не смогу ничего поделать, разве что убежать. — Ключевой компонент бальзама — вода из источника в заболоченном рукаве у Жимора. Если наложить вредные чары на эту воду, любая партия будет испорчена. Не обязательно умышленно, вброс дикой магии возможен так же… — Тотски, подумав, достаёт из внутреннего кармана прозрачную баночку с водой, от которой чувствуется чистая свежая энергия, похожая на росу, и отдаёт её мне. — Это Лунная Вода, она применяется для очищения и благословения. Ты часто ходишь на охоту, не против ли завтра утром посетить именно окрестности Жимора? Если кто-то спросит, что ты там делаешь, скажи, что профессор Лэнг отправил тебя за компонентами для вашей лабораторной в понедельник. Я обсужу это с самим Верелдой, чтобы он не удивлялся. — Профессор… — я с сомнением гляжу на баночку, затем быстро, почти не двигая головой, бросаю взгляд вокруг. — Вы уверены, что… это имеет смысл — давать мне такое поручение публично, в прямом смысле слова на сцене? Что, если злоумышленник сейчас нас слышит? Да и вода в источнике… она же всё время обновляется, сама собой. Если я опорожню туда эту баночку утром, уже вечером там и капли не останется. — Профессор тоже оглядывается на зал, где уже улеглась паника, и студенты на подработке восстанавливали ряды стульев где простенькими чарами, а где поднося новые из кладовки и убирая мусор. — В самом деле, и что это я. Но в Лунной Воде я уверена, как и в вас. А теперь пожелаю вам спокойной ночи, передайте привет профессору Танате. Я сглатываю и делаю глубокий вздох. Похоже, мне только что пришло очередное предложение, которое, несмотря на всю его опасность — потенциальную, во всяком случае, — выгодней принять, чем отвергнуть. Ну, коли так… Будем извлекать выгоду. — Я согласен, профессор, — прячу баночку в карман мантии. — Есть ли особая разница, куда именно мне выливать воду? Или достаточно просто плеснуть в источник? — Да, просто плеснуть. Можешь проверить эту воду в алхимической лаборатории, если сомневаешься в её чистоте, но вряд ли кто-то передаст тебе более чистую. — Я сомневаюсь не в её чистоте, а в том, что у источника меня ничего не ждёт, — качаю я головой. — Если вода из него — ключевой компонент, то мне что-то подсказывает, что вряд ли злоумышленник этого не знает или не учёл этого в планах. Скажем, не оставил у источника ещё какой-нибудь оживлённой дряни, приказав ей атаковать всякого, кто приблизится. — А вот тут я уже рассчитываю на тебя, — Тотски одевает перчатку обратно, совершает реверанс и задом наперёд спрыгивает в партер. — Понятно, очередной внеклассный экзамен, — шучу я, вежливо склоняя голову ей вслед. — Ну что, Кальция, какие будут соображения? Что ты обо всём этом думаешь? — Как бы узнать, нападают предметы только рядом с тобой или были другие случаи? — она идёт за кулисы к выходу для актёров. — Тебя завтра проводить на эту охоту? Позови и Кину тоже. — Вот как раз об этом я хотел с тобой поговорить, — понижаю я голос, оглядываясь по сторонам и одновременно бдительно ощупывая в ментальном поле всё, что рядом. — Но мне нужно быть уверенным, что нас не подслушают. — В каморку или на улицу? — мотает Кальция головой из стороны в сторону, выбирая, где спрятаться. — Давай лучше на улицу, там сложнее будет подслушать, — решаю я. — Только сбросим эти сценические наряды. Опять же, мало ли — вдруг здесь какие магические «жучки» есть, а все улицы ими не заставишь. Кальция рыкает, отдирая с себя сложное платье, крепящееся на липучках: — Уже забыла, что на мне надето, замотаешься тут! Бедные человеческие женщины, теперь понятно, почему у них всегда в трусах чешется. — На голой коже одежду носить проще, чем на шёрстке, — замечаю я, избавляясь от лишнего сам. — Но ты права, тем более что ты прекрасно смотришься и безо всякой одежды. Мимолётом задумываюсь, что для человеческой женщины это прозвучало бы прямым намёком на секс, в отличие от антродраконицы. Несмотря на тёмное небо, снаружи достаточно людно — и не только, представителей иных раз тоже хватало. Поэтому нам приходится идти достаточно далеко от центра Буктвора, почти что до нашего приметного дерева. Уже когда мы выходим на пустынную ночную дорогу к центральному корпусу, а звуки ночных насекомых заглушают шум ранне-ночных гуляний, я решаюсь заговорить. — Кальция, — я поворачиваюсь к ней и сдвигаю брови, — у меня есть главная подозреваемая. И это — та самая Аврора. Смотри: первый случай произошёл прямо при ней. Кому легче всего было намазать лягушек этим бальзамом? Кто точно знал, что и где случится, чтобы этим было можно легко управлять? Она. Её даже, помнится, не особо напрягло случившееся. Потому что ждала? Дальше вспомни. Мы встретили её во время похода за твоей куклой. Почему она там оказалась вообще, случайность ли это? Именно там, именно в это время? Притом, что её там быть вообще не должно. Как она мимо Оскара пробралась? На следующий же день после встречи со слизнем. Конечно, может, он никак не связан, но сомнительно на общем фоне… Теперь смотри: мы встречаем её тут, и почти сразу начинается эта катавасия… Понимаешь? Уж не знаю, завязано ли это как-то на меня, но явно она всё время оказывается рядом с этими атаками! Я сугубо подозреваю, что либо она — организаторша всего этого, либо, как минимум, исполнительница. — Есть смысл устроить слежку лично за ней, — Кальция развивает мою мысль. — Только как и кому? — Ну, первая, кто является тут на ум — это Кина, — признаюсь я, разводя руками. — По самой её природе ей выслеживать нормально. Тем более эта её «игра»… Кина не раз говорила мне, что для неё выслеживать — скорее даже забава, чем труд. Думаю, мне имеет прямой смысл потолковать с ней и подробно описать ситуацию. Правда, в этом случае придётся, скорей всего, отказаться от её сопровождения завтра… но не факт, что оно вообще бы получилось, у неё тоже дела имеются. Что же касается тебя… Кальция, а ты вообще… умеешь драться, если что? Когти у неё, конечно, длинные. Но что-то мне подсказывает, что при её образе жизни вряд ли им когда доводилось служить оружием. — Нет, это же мужское дело, — отвечает она несколько удивлённо. Я коротко вздыхаю. В принципе, я этого ожидал… но всё же надеялось, что у драконов такого дурацкого гендерного деления нет. — Тогда, я думаю, тебе лучше завтра не сопровождать меня. Случись что, мне будет проще отбиваться, не тревожась о тебе. — Сегодня ты хорошо себя показал, я за тебя спокойна, мой герой, — не останавливаясь, Кальция целует меня в макушку. — Эта книга, откуда она у тебя? Давно? — Только что, — я задумчиво перевожу взгляд на фолиант, который всё это время не выпускал из рук, даже переодеваясь. — Я… услышал её. Радину. Она сказала, что мне нужна помощь… и что это — подарок. Именно благодаря ему я овладел огненным дыханием. — Повезло, что у меня такой парень, — вздыхает Кальция мечтательно. — Что же, тогда ты к себе, или на урок полёта ещё остались силы? — Вполне остались! — киваю я, улыбаясь. — Тем более что в преддверии завтрашнего дня потренироваться определённо нужно. Признаюсь честно, я сильно рассчитываю на то, что, если встречу какую ожившую статую — смогу удрать от неё по воздуху. Вся засада в том, что весь мой арсенал против такого противника бесполезен… Ни нож, ни когти, ни клыки, ни ядовитый шип, ни менталка, ни даже огненное дыхание против анимированного камня не сработают. Так что крылья мне завтра могут жизненно потребоваться! — Попробуй взлететь на этот раз не с места, а с разбега, встречный ветер будет держать тебя и помочь подняться, — Кальция расправляет крылья и использует дорогу как взлётную полосу, заскакав по ней галопом и подпрыгнув, когда воздух уже поднимал её. Внимательно оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что нас никто не видит, я превращаюсь в дракона и довольно разминаю крылья. С каждым разом это не только становится понемножку всё легче и легче — к новому телу начинаешь привыкать всё больше. Быстрее перестраивается ощущение вестибулярного аппарата, быстрее вспыхивает в мозгу мышечная память. Думаю, не так уж много времени пройдёт до того, как весь процесс превращения вообще перестанет отнимать сколько-нибудь заметное время. Покачав крыльями и расправив те, я пригибаюсь и начинаю разгон. Но тут же выясняется, что всё не так просто. Какая ирония судьбы! Длинные драконьи пальцы вообще не очень-то хорошо приспособлены для быстрого бега. Нет, по счастью, о землю они всё же не цепляются при каждом новом выбросе ноги вперёд — но бежать, как я привык бегать, с опорой на плюсну, уже толком не получается. Ногам нужно придавать совсем иную позицию, да и пальцы слегка раздвигать в стороны, чтобы не переносить весь вес тела на те, отталкиваясь от земли. Может, перейти на четверную опору, как Кальция? Нет, пока не получится, ведь мне нужен простор для сильного размаха крыльями… По счастью, вскоре дорога начинает идти под откос — уклон не слишком велик, но достаточен, чтобы заметно повысить скорость, а главное — ещё больше отдалить землю от крыльев. К этому времени я успеваю понять ещё одно: не нужно торопиться расправлять крылья на бегу, скорость здесь всё равно недостаточна для создания нужной подъёмной силы, а вот сопротивление воздуха изрядно нарастает. Но, наконец, всё необходимое для взлёта собирается воедино. Крылья прижаты к спине, уклон под ногами помогает набрать нужную по мышечной памяти скорость. Я начинаю разбавлять бег скачками — одним, другим… И вот, наконец, когда до выравнивания спуска остаётся уже немного, я отталкиваюсь от земли в очередном скачке особенно сильно, одновременно расправляя крылья и делая изо всех сил взмах на верхней точке дуги. Дальние маховые перья всё же чиркают о землю, но мне удаётся продолжить взмахи, не дав себе слишком сильно испугаться и затормозить движения. На следующем ударе крыльями о землю чиркают уже самые кончики, на третьем — вообще уже не очень понятно, было ли касание, или перья напряг обратным движением уплотнённый воздух, отразившийся от земли… на четвёртом — касания уже нет точно. Я лечу. Лечу! Изменив угол встречи крыльев с набегающим потоком воздуха, мне удаётся начать понемногу набирать высоту. Кажется, мои полётные мышцы со временем могут стать очень даже сильными, но им нужны для этого тренировки. Немало тренировок. Пока что мой взлёт даже мне самому напоминает не стремительное взмывание в небо перехватчика, а неторопливый отрыв от земли тяжелогруженого бомбардировщика. Ладно, для начала — сойдёт! Небось, для Кальции мои движения сейчас выглядят довольно уморительно… ну да ничего. Всё равно же я буду ещё совершенствоваться, много, много совершенствоваться… Подруга летит надо мной и сбоку, поддерживая улыбкой. Я её выражения морды не вижу, но чувствую по ауре, как она улыбается. Маги и драконы воистину могут понимать друг друга без слов, и от того, что это не романтичное иносказание, это становится ещё более романтично! Отвлекаясь на свою девушку, я лечу более ровно и правильно, передав управление своим телом подсознанию, что хорошо приняло крылатое тело, будто я всегда имел шесть конечностей и длинный хвост. А быть может, тут ещё та же штука, как в той сказке Биссета про сороконожку, которая запнулась и упала, как только задумалась, как она не путается в собственных ногах? Не исключаю. Впрочем, так или иначе, а траекторию плавного подъёма у меня получается сейчас держать достаточно спокойно и уверенно. Внезапно мне в голову является отличная мысль. — Кальция, а ты случаем не знаешь: нет ли учебников по полёту для пушистых антродраконов? Чтобы теорию ещё почитать? — Уверена, в громаде Книгоцентрали и такое найдётся. Но практика полезнее теории. Ты же не учился ходить по учебникам! — Это да, — смеюсь я. — Но всё же, когда начинаешь чему-то учиться во взрослом возрасте, с теорией как-то спокойней. Ну да ладно, так или иначе, это дело будущего. Итак, взлететь без помощи высокого камня у меня получилось… правда, пока только под уклон, но всё же. Что ты посоветуешь мне теперь опробовать? — Увеличим дистанцию и сделаем полёт увереннее. Доберёмся до самого твоего корпуса! — Кальция взлетает чуть выше. — До совсем самого — нежелательно! — со смехом бросаю я вслед. — Мне ещё рано там в этом виде показываться, мало ли кто запомнит… Однако же сама по себе идея хороша. В конце концов, ещё одна важная проблема не решена, помимо нормального взлёта: долгий полёт. Пока что мне ещё не удалось подобрать для него нужную позу. Казалось бы, просто глянуть на Кальцию и скопировать! Ан нет, не так-то это просто. Имеются тут какие-то тонкости в положении и напряжении мышц тела… а может, ещё и расслаблении? — которые глазу не заметны, но явно сильно влияют на процесс полёта. Довольно долго я пытаюсь комбинировать все возможные варианты, одновременно силясь запомнить, какие уже отброшены, а какие — ещё нет, но особого толку это не даёт. Подсказывает, более-менее, нужный вектор, но ясного ответа пока не видно. В какой-то момент я просто плюю на это, поняв, что таким темпом просто истощу силы изрядно до того, как доберусь до нужного корпуса. Внизу, под нами, виден блеск реки — и я, коротко махнув рукой, бросаю расчёты, отдаваясь на милость телесных ощущений. В конце концов, торопиться мне некуда — завтра, случись что, главное — взлететь. Если я правильно понял описание тамошнего ландшафта, то он изрядно обводнён и пересечён. Долго улетать мне там не потребуется, достаточно будет буквально пересечь несколько проток, чтобы никакой оживший конструкт меня уже не догнал. Как ни смешно, но это решение приносит больше успеха, чем все предыдущие пробы. А впрочем, они тоже были полезны — как минимум, задали нужный вектор, а возможно, что и разогрели мышцы, как следует. Так или иначе, а, глядя на воду и вспоминая о плавании в её толще, мне удаётся инстинктивно… впрочем, можно ли тут употребить это слово… или лучше будет сказать — машинально? Телесно? В общем, я наконец-то нащупываю ту драгоценную позу, в которой мышцы не перенапряжены и силы не тратятся слишком быстро. Остаток пути до уже знакомой рощицы я проделываю — наконец-то! — без ощущения, что так вымотаюсь гораздо быстрее, чем при ходьбе, да и ощущения, что вот-вот разболится спина, больше нет. Правда, я чувствую, что оно не так уж далеко, а спасает от него только счастливо найденная поза. Нужно очень внимательно её запомнить — и телом, и умом! А ещё — поработать над стабильностью полёта. Да, сейчас меня мотает меньше, чем в первый раз, но всё-таки до той ровности траектории, что у Кальции, мне ещё далеко. Особенно это проявляется, когда я начинаю убавлять скорость, заходя на посадку. Снижение подъёмной силы при этом немедленно сказывается на стабильности всей глиссады — меня шатает то вверх, то вниз. Странно, вроде в первый раз в этот момент такого не было? Может, позу другую принять… А! Точно! Я торопливо меняю ту на памятную прежде и с облегчением чувствую, как контролировать изменение высоты снова получается намного проще. Занятно… Кажется, у пушистых драконов есть та же самая разница между взлётно-посадочным и полётным режимом, что и у самолётов. Ну, не совсем в точности, разумеется — предкрылков у меня нет, закрылков тоже, — но общая идея в том, что процесс здесь разнится, налицо. Земля снова мягко бьёт сначала под задние лапы, затем под передние — рисковать с экспериментированием здесь я пока не имею желания, воспользуемся тем, что сработало в прошлый раз. Правда, сейчас, как тогда, перевалиться на спину мешает тючок, в который собрана собственная одежда… но это ничего, я всё равно не настолько измотан, чтобы отдышиваться, как в тот раз, разбросав конечности «звездой». Довольно быстро выровняв дыхание, я встаю, опираясь на заботливо протянутую руку Кальции. — У тебя запор или это тебе действительно так тяжело? — она подшучивает с наивной мордашкой. — В любом случае, сегодня ты летел ровно, из всех результатов этот лучший! Уже похоже на полёт дракона. — О, спасибо! — я признательно улыбаюсь. — Но, на самом деле, это ещё только начало. Нужную позу и положение мышц я нащупал почти случайно. Возможно, мне действительно очень не помешает изучить теорию… Подозреваю, что то, что я нашёл — вариант не единственный, а очень вероятно, что даже не лучший. Нормальную посадку, наконец, нужно освоить, а не по самолётному типу… Взлёт с места, а не с разбега под горку… Одним словом, работы ещё много! А как научусь летать более-менее прилично, здорово ещё было бы суметь взять воздушную акробатику. Но это уже так пока, мечты… — Если умеешь, можешь помогать себе телекинезом. Без него невозможно зависать в воздухе при полёте. А пока — добрых снов и приятной мечты! — Кальция лижет меня в щёку и прощается. — Телекинезом я, увы, не владею… а жаль! Было бы здорово. Возможно, я нашёл себе одну из тем на следующий семестр, — с улыбкой отвечаю я Кальции, прежде чем не менее тепло распрощаться с ней. Так, теперь мой путь лежит в густые кусты… уже можно сказать, традиционно в густые кусты. Выйти, естественно, в другом месте… славно, что одежда в таком виде толком не различима — вопросов у случайного наблюдателя не возникнет. Так, всё в порядке? Нож на месте, это на месте, это… о! Агнира! Я уж за всеми ближайшими перипетиями подзабыл о ней. Даже как-то стыдно… — Агнира? — мягко зову я, касаясь пальцами статуэтки. — Ты как, в порядке? — Я едва не взорвалась! Несколько раз! — затараторила она нетерпеливо. — И все разы из-за Танаты. Иногда от хохота, иногда от стыда, иногда просто от отсутствия лап и крыльев сделать рукоморду. Свёкр мой бог, случай с самосожжением поэтессы это грибы высшего сорта. Я лично слышала от своего мужа, как он собирался сносить Авваатерский храм, и это было задолго до того, как Альра покончила с собой. И по Инанне, крайне доброй девушке, отменившей рабство в Нашаре, эта вагиновещательница прошлась… Я, кажется, поняла теперь, про кого ходил тот анекдот про связь умалишённой с подложным «Сатаной», это Таната была как минет дать! Я задумчиво прохожусь когтями через гриву, размышляя, стоит ли продолжать разговор здесь или всё же превратиться, одеться, добраться до комнаты… а там уже всё подробно обсудить. Но побеждает всё-таки любопытство. Насколько я вижу в ментальном поле, никакой разумной жизни вблизи нас сейчас нет, да что там — нет вообще кого-то крупнее насекомого. — Верно ли я тебя понимаю, что, по твоему мнению, Таната находится в… изменённом состоянии сознания? — Нет, она вполне трезво трахает уши. Возможно, придумала она базу своего фэнтези про Волну и зеркальный мир под веществами, но пока она навязывала собранию молодых поэтов и тебе в особенности «героическое» самоубийство, она действовала осознанно — лично на мой взгляд, конечно. Я не психолог и не телепат. Про то, что в молодости она была известной поэтессой, она не врала. Пока она была восьми-десятилетней девочкой, Таната была очень популярна и мы её даже рекламировали, включали её стихи в чиби-чтения. Но в девическом возрасте она начала наглеть. Запросила поставить себе памятник за народные деньги и включать в жюри конкурса красоты, а когда ей вежливо отказали, начала устраивать беспредел, писать анонимные листовки про злой режим и бездарных конкурентов в сговоре с ним, устраивать в борделе групповые оккультные вечера с избиением шлюх и насыланием порчи на банан Хорламира… По итогу доигралась. Я задумываюсь над услышанным. Нельзя забывать, разумеется, что я сейчас говорю со статуэткой Агниры, которая наделена лишь её памятью, но не душой. Более того — о том, чем она наделена, я знаю лишь от неё же самой, а она может как лгать, так и заблуждаться. В конце концов, всю правду ей легко могли не сказать её же создатели. Но всё же нельзя упускать из виду второй вариант событий — полагаться на один нежелательно. Особенно если можно сопоставить оба. Эх, жаль, нельзя устроить очную ставку… или как это там называется — перекрёстный допрос? В общем, усадить Танату и Агниру друг напротив друга, после чего разом послушать взаимные контраргументы. Ну да ладно — будем работать с тем, что есть. — Ты имеешь в виду, что Хорламир за покушение на него отправил Танату в сумасшедший дом? Какой добрый дракон, однако. Я бы за такое шею свернул. Жаль, в обозримом будущем нет возможности познакомиться — судя по всему, личность Хорламир весьма интересная. — Нет, за покушение он её отправил в суд. Пока она ждала приговора, она грызла себе вены, рвала веки и лезла к охранникам с предложениями своего тела за свободу, но не они же эти вопросы решают. Но из-за этого её отправили на медосвидетельствование и признали невменяемой, поставили вместо памятника диагноз — параноидального бреда, что ли. Только поэтому её отправили лечиться, а не на перезапись сознания — решили, что случай не потеряный и её можно вернуть к адекватности. Если тот анекдот — правда, в психушке она постоянно кричала, что к ней со дня на день явится Главный Тьма и она родит от него Антихриста, который всех Светлых покарает, а остальных поимеет. А потом вдруг забеременела и несколько дней довольная пела «хаосатанас» и «насатанадза зазаз». Сделали анализ спермы и по её энергии определили личность «отца греха». Им оказался один санитар, который не вытерпел, обмазался серой и пришёл к Танате ночью: «Я Дьявол, принюхайся. Пошли зачинать Антихриста». Вот его уже на перезапись отправили за недобровольное изнасилование. Ты не подумай, хардольцы развратные, но совесть у них есть. Ну… у большинства. Что ж, вот это уже серьёзно. Можно зацепиться за чёткий фактор… ну, во всяком случае, теоретически. В самом деле, генетика может дать ясный ответ… или нет. Таната может легко ответить, что телесно-то да, был санитар, а вот одержим он был тем самым. Поди опровергни. — Я разделяю свободу сексуальных нравов и дурные наклонности, — неторопливо отвечаю я, продолжая раздумывать. — Более того — собственно, не имею ничего против первой в отсутствие вторых. Но я не понимаю одного момента. Перспективы в детстве — ясно, перебор в юности на предмет чувства собственного величия — ясно, протесты против ограничений — тоже ясно. В общем-то, типичная подростковая картина. Но вот то, что ты описываешь дальше, начиная с членовредительства — это уже вполне явные признаки сумасшествия. На какой почве такое могло произойти? От уверенности в том, что ты — незаслуженно затёртая поэтесса, до актов… самопожирательства, или что-то вроде того, уж очень велика дистанция. Такую враз не проходят. — Вот тут я уже не смогу ответить, — мысленно вздохнула голова. — Я не была на суде и в той лечебнице, и личностью Владеющей, то есть, госпожи Парастас, не интересовалась в то время, для меня она была просто героиней газет — что как поэтесса, что как маньячка. Нужно найти статую — или живого свидетеля тех событий, желательно её врача или члена семьи. Или, чем чёрт не шутит, призвать настоящего Сатану, если он существует — отрицательный результат здесь тоже результат. Ну или попробовать достать её медицинскую карту, протоколы допросов… История, мой друг, это сестра Истины. — Но ты была со мной, когда Таната занималась тем самым ритуалом, — сдвигаю я брови. — Ты всё слышала. Уж не знаю, кто там являлся на её зов, но факт остаётся фактом: кто бы это ни был, он предоставил нам для разговора Радину. А в её реальности я сомневаться не могу. Голос её я узнал, то, что она сказала, укладывается в то, что я знаю… наконец, самое главное — тот фолиант, который я сегодня получил от неё. Вот он, и он реален так же, как реально теперь моё огненное дыхание. Таната без проблем призвала того, кто призвал Радину. И без проблем завершила ритуал, не утруждая себя всеми обычными рутинными деталями демонологии. Согласись, это совсем не похоже на бредни сумасшедшей. Точнее, было бы очень похоже, если бы я лишь услышал об этом — но всё это я лично видел, причём совсем недавно! Агнира соглашается: — Как ты понимаешь, газеты тоже могли врать, особенно в моё время. Но и я ручаюсь за свой диалог с Хорламиром о сносе храма, он был уже после всех перезаписей моего сознания, значит, абсолютно реален. А рассказ Танаты о ценности самопожертвования — абсолютно ложен. Я бы не доверяла бабище, которая пишет про людей под мужским псевдонимом. — М-м… Извини, но здесь я не могу согласиться, — аккуратно возражаю я. — О том, что добровольное самопожертвование обладает колоссальной мистической силой, рассказывает огромное количество легенд ещё моего родного мира, причём легенд из самых разных источников. Что же касается твоей памяти… Агнира, ещё раз извини, но ты сама говоришь о перезаписи сознания. Кто может поручиться, что во время таковой тебе просто не подкорректировали заодно всю память в нужном ключе? — Префактум, о будущем? Даже у богов нет такой технологии. Да и стали бы меня призывать в бюст на урок истории, если бы не доверяли мне как источнику? — Агнира в себе остаётся уверенной. — Одна из ма́ксим Светлых атеистов — «Цель жизни есть жизнь». Самопожертвования — это из религий, когда правящая каста хочет, чтобы за её интересы умирали бесплатно. А в случае Танаты, такое впечатление, просто ради её самоутверждения. Когда перед ней разбился Анактан, Таната обрадовалась поначалу, а испугалась уже потом, на перспективу встречи со стражем порядка. — Что ж, это звучит тоже разумно, — признаю я. — В таком случае скажи мне: что ты думаешь о Кальции? Что ты полагаешь, что Танате не следует доверять, я уже понял. А что ты скажешь о её дочери? Мне видится, что, что бы ни задумывала Таната, Кальция к этому непричастна. — Таната на словах возлагает на Кальцию надежды как на какую-то чёрную богородицу, а сама заставляет её мыть полы, готовить и при любом удобном случае обзывает её дурой. Будь я Сатаной, я бы ещё раз отсношала такую мать, но уже фигурально, чтобы относилась к Антихристу как подобает. И вообще, если это Кальция Антихрист, зачем ей рожать ещё одного? Такое впечатление, что Таната и на дочери отыгрывала своё чувство величия, вот и выросла бедная девочка со святой, — Агнира кашлянула, — нечестивой верой в свою глупость, хотя на деле она не глупее меня, просто её так воспитала не в меру властная мать, как дворецкого. — Это совпадает с тем, что я услышал от неё самой… — задумчиво киваю я. — Во всяком случае, с тем, что она говорила в начале нашего… близкого знакомства, скажем так. Ну, что же… А что ты думаешь относительно того, что говорит Таната про грядущее сопряжение миров, результатом которого должен явиться всепоглощающий хаос? Ну или что-то вроде того, если я верно запомнил. Это тоже из разряда параноидального бреда? Или желания величия? — Даже не буду пытаться в этом разобраться. Назгулы, которых делают на кладбище, снайпера́, убивающие через границу миров… Но грозу девушка-волчица призвала, а Вася кобнически избавился от наркоторговцев… Самая опасная ложь, Филипп, это полуправда, потому что её можно доказать. — Я знаю, — киваю я. — Что ж, так или иначе, а это следует, видимо, определить на потом… Тогда давай подведём итоги. Ты считаешь, что Таната — полусумасшедшая, оказавшаяся таковой на почве неутолённого стремления к славе. Однако же у неё определённо существуют способности… или, точнее, связи демонологического характера, позволяющие легко проводить смертельные для любого другого ритуалы. Кальция ко всему этому непричастна, она просто хорошая девушка. Ей я могу доверять, в отличие от её матери. Но многие детали ещё неясны, а чтобы сделать те ясными, мне следует как-то выйти на тех, кто был зрителем событий молодости Танаты. Я верно обрисовал ситуацию? — Совершенно. Добавлю к этому идею понаблюдать за Танатой в момент, когда она считает, что её не видят. Или же когда она общается с кем-то из иного круга, чем твой. Например, с Рябиновским. Как вариант, можешь использовать меня в качестве жучка. Или иную статую, если достанешь и уговоришь. — Момент, когда она считает, что её не видят, может ещё ни о чём не говорить, — хмыкаю я. — Скажем, вряд ли я что-то узнаю о ней, пронаблюдав её в душе. Ты же сама слишком ценна, чтобы я так рисковал тобой, подсовывая куда-то. А вот идея заглянуть во время общения с кем-то из другого круга интересна… Правда, я пока не могу придумать, как именно это организовать. Насчёт другой статуи… О. Я замолкаю, вспоминая, как Кальция достала эту. В голове всплывает вдобавок знакомство с той странной пони, которая тоже с Забызнана. Так-так. — Кажется, я знаю, как можно решить этот вопрос… во всяком случае, теоретически, — подытоживаю я. — Детали ещё нужно будет обдумать, но идея имеется. Что ж, Агнира, тогда на сегодня, пожалуй, у меня остаётся только два вопроса. Первый: ты случаем не знаешь, что за тип этот Рябиновский? Харя у него, прямо скажем, мерзкая. И второй: ты была неплохой лётчицей при жизни? Если так, то, может, посоветуешь мне какую-нибудь «Теорию полётов для начинающих» или что-нибудь в этом духе? Я желаю как можно лучше научиться летать. — Рябиновского я не знаю, я жила среди людей самое позднее когда его прадедушка сосал грудь. А в обучении полёту я сама могу послужить аудиоучебником, даже поправлять твои движения в процессе. Общими словами порекомендую тебе сосредотачиваться не на своём теле, а на пейзаже, чтобы подсознание управляло, а сознание направляло. — М-м-м, интересно… — задумываюсь я. — Это похоже несколько на то, что я сегодня периодически ощущал. Что ж, благодарю за предложение! Думаю, скоро я им воспользуюсь. — Гляди только не урони меня в этот заболоченный рукав Жимора, а то нырять придётся, — смеётся Агнира. — Ещё какие-нибудь вопросы появились? — Да нет, пожалуй, — качаю я головой. — Мне уже имеющееся нужно обдумать… а тут ещё денёк выдался напряжённей, чем я предполагал. Думаю, пойду-ка я лучше спать на сегодня. — Тоже верно, каким бы твоё тело сейчас ни было, но оно всё же из живой плоти, а не неутомимого камня… — соглашается статуэтка. Превратившись в человека, одевшись и аккуратно собравшись, я отправляюсь в свою комнату. Но, прежде чем лечь спать, решаю всё-таки ознакомиться с фолиантом поближе. Обожаю книги, а эта ещё такая полезная! Интересно, о чём в ней идёт речь, если даже обложка оказалась настолько драгоценной во всех смыслах? Положив книгу на кровать, я изучаю её внимательнее. Обрез очень плотный — под подушечкой пальца ничего не зацепляется. Выглядит и ощущается так, словно даже капли воды, угодив на него, не впитаются, а просто скатятся сами. Это впечатление усиливается мощной обложкой, чьи края справа дополнительно стянуты металлической застёжкой, из-за чего компоновка всей книги напоминает ларец без боковых стенок. Из чего изготовлена сама обложка, непонятно. Возможно, дерево, а возможно, и нет. Вся она обтянута материалом, который больше всего напоминает кожу — вероятно, это она и есть. По всем краям, а особенно уголкам — металлические оковки. Металлом блестит и тот самый дракончик в центре, что одарил меня огненным драконьим дыханием. Теперь я вижу, что он не совсем двумерный — разные элементы его фигуры имеют разную толщину. Силуэт сам двумерный, а вот фигура уже несколько объёмная. Я бережно провожу пальцем по его крыльям, изящно изогнутым над спиной. «Во-о-от, правильно, сначала полюбовался, а потом лапать начал» — весело звенит в голове мысленный голос дракончика. Я даже слегка закашливаюсь от неожиданности. «Эм… Извини», — неловко пробую я ответить так же мысленно. Почему-то мне сейчас не хочется, чтобы наш разговор слышала Агнира. Вот только получится ли у меня такой безмолвный разговор? Ведь раньше ещё никогда… «Получится-получится!» — всё тем же звонким, дружелюбным голосом слышен ответ. Дракончик на обложке приветливо двигает правой передней лапкой туда-сюда, словно машет мне. — «Не волнуйся, я тебя отлично слышу. С другими так, наверно, ты действительно ещё не можешь, а вот со мной — запросто». «Очень этому рад», — сосредоточившись, отвечаю я. — «Как тебя зовут?» «Ой!» — дракончик комично прикладывает лапку к приоткрывшемуся рту. — «А я не знаю. Наверно, у меня нет имени…» Мне кажется, он погрустнел — насколько это можно заметить по движущемуся изображению. Впрочем, в его голосе тоже, кажется, что-то такое мелькнуло… «Я могу тебе его дать», — предлагаю я, стремясь его утешить. «Ой, правда?» — в голосе дракончика звенит радость, и он несколько раз сворачивается и разворачивается на обложке. — «Вот здорово! А какое?» Думаю я недолго. «Ртуть! Твоя чешуя блестит, как этот металл, и ты движешься так же легко, как его шарик. Будешь Ртутью!» «Ура, у меня есть имя!!!» — счастливо восклицает дракончик, в восторге крутясь по обложке. — «Спасибо-спасибо-спасибо! Ты добрый!» «Да не за что, Ртуть», — всё так же мысленно смеюсь я. — «Скажи, пожалуйста: а ты знаешь, что написано в твоей книге?» «Конечно, знаю!» — Ртуть активно кивает. — «Там всё, что нужно дракону! Драконья энциклопедия!» «Драконья энциклопедия?!» — я резко наклоняюсь вперёд. — «Что же такое «всё» там? Драконы бывают очень разные!» «Я знаю!» — весело отвечает Ртуть. — «Но эта книга тоже не обычная. Она, как бы тебе сказать… в общем, содержит всё, что нужно дракону, чтобы освоиться у драконов. Здесь и про навигацию есть, и про полёты, и про боевое дыхание, и про воздушную охоту, и про лапопашную, и про то, как себе дом построить, а ещё… ой, в общем, про всё-всё-всё!» «Для антродраконов или фералов?» — взволнованно спрашиваю я. Слова про полёты отдаются эхом в голове. «Для всех!» — дракончик радостно кувыркается на обложке. — «Здесь, правда, нет всякой тонкости вроде особого этикета, или истории, культуры… То есть есть кое-что, но немного! Самое главное. Это всё изменчиво, а потому книга вышла бы слишком толстой. А ещё скучной! Ты ведь желаешь быть драконом, правда? Я знаю! Так драконы — это не про этикет! Это про полёт, про радость, про познание нового, про друзей! Я помогу тебе научиться всему, что должен знать молодой дракон! А про количество вилок на тарелках ещё сумеешь узнать». Ртуть так забавно морщится и машет лапкой, что я смеюсь уже вслух, не сдержавшись от радости и умиления одновременно. «Ты очень милый!» — сообщаю я, только после этого торопливо думая, что это может прозвучать неоднозначно. «Ой, правда? Это так здорово!» — ответ звенит такой беспечной радостью, что мне невольно становится стыдно за себя. А впрочем… пошутил же он вначале про «полапать»? «Можешь ещё!» — весело щурится Ртуть, распластывая пошире разом крылья, хвост и все четыре лапки, да ещё и шею выгибая. — «У тебя очень тёплые руки, а мне это нравится!» «Так?» — с улыбкой спрашиваю я, накрывая ладонями изображение. «Ой, да-а-а!» — дракончик вьётся под моими пальцами, словно довольный кот, устраивающийся на коленях хозяина. — «Слушай, если ещё захочешь полапать, можешь не спрашивать! Ты такой тёплый!» «А тебе холодно?» — сдвигаю я брови. — «Если без рук?» «Нет! Ну, то есть, не совсем…» — Ртуть изгибает шею, чтобы почесать лапкой затылок. — «Я не чувствую холода, когда один. Но я чувствую тепло, когда ты меня гладишь! Погладь ещё, пожалуйста!» «На здоровье», — хихикаю я в ответ, продолжая нежить его. Интересно, кто он всё же такой? Как Агнира — искусная имитация жизни? Или чья-то вселённая душа, оживляющая изображение? А если так, было ли у него когда-то живое тело — или нет? Сколько вопросов… Но, если он не помнил или не знал даже собственного имени, вряд ли он сможет ответить на всё это. Во всяком случае, без посторонней помощи. «Ладно, Ртуть. Я очень рад познакомиться с тобой, но, видишь ли, за сегодня я устал, и мне нужно спать. Завтра мы ещё побеседуем». «Да-да, конечно! Только не убирай меня далеко, пожалуйста! Я желаю твоего тепла!» — дракончик словно обхватывает лапками один мой указательный палец. «Так что же, мне книгу рядом положить?» — хмыкаю я, окидывая её взглядом. Вроде поместится… «Да, пожалуйста!» — Ртуть активно кивает. — «И накрой меня ладонью! Не бойся, с книгой ничего не случится. Ей не страшны ни вода, ни грязь, ни огонь, ни жир. Всё это она легко оттолкнёт». «Ладно, Ртуть, как скажешь», — соглашаюсь я, устраивая книгу рядом с собой, раздеваясь и выключая свет. М-да… Если так вдуматься, я ложусь с ним голым в одну постель. Даже как-то неловко… «Первый совет молодому дракону…» — судя по голосу, Ртуть сейчас закатил бы глаза, если бы мог. — «Драконы всегда ложатся спать голыми. И я сейчас тоже голый, если ты не заметил. Так что кончай себе сложности придумывать, а лучше накрой меня рукой и спи. Я буду охранять твой сон». «А разве тебе самому не нужно спать?» «Нет. Во всяком случае, не так, как твоему телу. Не тревожься. Просто спи, я рядом». Забавно звучит от такого дракончика, нужно признать. «Я не такой уж беспомощный», — Ртуть фыркает с долькой недовольства, разбавленной игривостью. А вообще, очень даже возможно. Если вспомнить, как он меня наделил огненным дыханием… На что ещё он способен? «Узнаем. Но я здесь ради тебя. Спи и не волнуйся». «Хорошо. Спокойной ночи, Ртуть», — я накрываю дракончика ладонью, и он довольно сворачивается под ней. «Спокойной ночи, Филипп! Я очень рад, что я с тобой!»