* * *
Очухиваюсь я под дырявым потолком. Запах болота никуда не исчезает, в груди зудит и побаливает, но, скривив взгляд, замечаю там только чуть более короткую шерсть на месте удара. Жив… И если не победил, то сыграл в ничью. Кина рядом, лежит в том же сарае, что и я. — Яростный гару, почему ты на него варгов не натравил? — встаёт она на свои три, заметив, что я очнулся. — Варгов?.. — язык более-менее слушается, но говорить довольно тяжело. В голове тоже ощущение тяжести, так что выговариваю я слова неспешно. — Не знаю… В голову не пришло. Не уверен, что вообще смог бы. Они же спят. Пока проснулись бы. Смогли бы прокусить его? Не знаю… Жалко, опять же. Да и не натравливал я ещё никого менталкой… В общем, не катит, — замолкаю на некоторое время, прикидывая, что случилось. — Это ты меня сюда принесла? — Не похож ты на того, кому жалко… — волчица достаёт из нагрудного платка склянку с алой жидкостью и бубнит: — Выпей ещё, если плох. Я принесла. — Не настолько, — благодарно улыбаюсь я. — Теперь сам оправлюсь… а ты лучше прибереги это. С меня должок. А те… Ну да, жалко. Я же всё-таки не совсем… циничен. Нагибая голову, Кина кладёт «кровавого» обратно. — Когда ты доканчивал скорпиона, явилась Аврора. Уложила его своей бандурой или что у неё, вылила что-то прозрачное в источник и убежала, я бы её догнала, но ты был плох. Источник после этого очистился и больше не воняет. Лежишь ты, наверное, четверть нашарского часа. — Быстро же, — хмурюсь я. — Она не пыталась меня добить или атаковать тебя? Неужели даже внимания на нас не обратила? — Обратила и смотрела как принцесса на навоз, когда в него случайно наступает её ненавистный жених, — изыскает метафорой Кина. — Но ничего не сказала и удрала сразу. — Странно… Или я был не прав насчёт неё, или… или неизвестно, что она туда ещё вылила, — я устало потираю лоб. — Может, ей дали такое же задание? Типа, если я не смогу? Не знаю… Но мне не говорили ничего, что я могу не выливать, если кто-то чего-то уже вылил. Пожалуй, мне нужно взглянуть на источник самому… За двуногую походку я сейчас совершенно не уверен, так что, перевалившись на живот и с трудом подобрав под себя ноги, неспешно выбираюсь наружу на всех четырёх, благословляя про себя эту двувариантность передвижения пушистых драконов. Источник всё ещё булькает, из него всё ещё истекает гудрон, но другого оттенка, это моё зрение безошибочно определяет. На берегу гоняется за навозным жуком маленький скорпиончик, а на соседнем острове два обычных размеров волка нюхают задницы друг друга. — Занятно… Неужели то, что она выплеснула, нейтрализовало вообще все эти бальзамные чары в округе? — задаюсь я вслух вопросом. — Впрочем… неважно. Надеюсь, эти волки не станут нас атаковать… Сил у меня сейчас на передвижение еле-еле. Кстати, а где труп того скорпиона? Зачарованный или нет, пережить такое он не мог. — Он, когда вылили жидкость, скукожился в того, — кивает Кина на маленького. — Ты точно не будешь вторую дозу лекарства пить? У тебя же ещё занятия и охота. Ну выпей свой, если мой жалко. — Охота… — вздыхаю я. — Да, не повезло — будь он прежним, сейчас можно было бы его труп разделать. Думаю, Тильвер была бы довольна такой экзотикой. Но, раз уж так… Я неторопливо подхожу к мелкому поганцу, внутренне содрогаясь от презрения и отвращения. Неужели вот это чуть меня не убило? — Как многое значат размеры, — саркастически произношу я, меряя скорпиона взглядом. — Что ж, теперь на тебя у меня хватит пламени даже сейчас. Струя огня облизывает мерзкое членистоногое, заставив сначала задёргаться, а потом, скукожившись, замереть уже навсегда. От опалённого хитина струится вонючий дымок. Удовлетворённо кивнув, я оборачиваюсь к Кине. — Я никак не предполагал, что нам так рано придётся столкнуться со смертельной, без преувеличения, опасностью. Кто знает, что ждёт нас впереди? Лучше уж я оправлюсь несколько медленнее, зато сберегу нам лишнюю возможность спастись. А сейчас, на всякий случай, плесну-ка я в источник то, что меня просили плеснуть. Пусть будет сделано, как сказано, а меня не смогут упрекнуть в легкомысленном своеволии. Кина соглашается, и я делаю это, откупорив бутылку и вылив её содержимое с протянутой руки. По воде идёт серебристая рябь, пропадает болотный запах, сменяясь неожиданной свежестью, с поверхности уходят цветение и мелкий мусор, но смолистая жидкость по-прежнему извергается. Но подсознательно я уверен, что теперь безопасно. — Спасибо, — трогает меня Кина щекой за бок. — Тебе спасибо, подруга, — накрываю я крылом её спину. — Если бы не ты, я бы, весьма вероятно, сейчас послужил сытным обедом для той лохматой парочки. Ты меня спасла, и я этого не забуду. — Хорошо! А я не забуду про тетрадь, всё помнила, а как ты очнулся… — Кина идёт обратно к сараю. — Читала, пока ты валялся. Всё размыто и большую часть не прочесть, правда. Все записи, что сохранились — почему-то исключительно третьих дней в девятицах. Кто-то долго сидел на этих болотах и экспериментировал с их жизньпожирающей магией. Последняя запись, тритейник этой недели, планирует вчерашний, седьмичный, кавардак на какой-то Розовой Сцене. На большее, написано, не хватит объёма, а потом, сказано, сразу зачистят. — Это любопытно… — задумчиво тяну я. — Что именно зачистят, не сказано? Следы? Или что-то ещё? — Ну давай ты попробуешь разобрать, — подносит мне Кина размокшую тетрадь. Осторожно принимаю её, стараясь не только вчитаться в слова, но и запомнить округлый корявый почерк прыгающих рун: — «Преподы зачистят… источник». Источник. Оля-ля. Я обмениваюсь с Киной понимающими взглядами. — Значит, всё-таки не по доброй воле наша пирсингованная эльфка сюда заявлялась. Не удивлюсь, если предполагала, что я просто не выживу. Возможно, не добила лишь потому, что с тобой связываться побоялась. И, значит, я был прав — она явно причастна ко всему этому. — А зачем выливала что-то? — растерянно крутит хвостом волчица. — Отводила подозрения? Думаешь, это её дневник? — Рискну предположить, что это было нечто вроде ластика, подтирающего следы, — оглядываюсь я на источник. — Возможно, магические. Как бы это сказать… Слышала сказки про живую и мёртвую воду? Вот она вылила мёртвую. А мы — живую. Первая стёрла следы прежнего, вторая обновила всё на корню. Дневник же… Не уверен. Тогда бы она сцапала его первым делом. Опять же, вряд ли она тут экспериментировала столько времени. Нет, я подозреваю, что у неё имеется либо пособник, либо босс. — Нехорошо, — вздыхает подруга. — Учителям эти записки покажем? — А то! — удивлённо отвечаю я. — Конечно, покажем. Смотри: если писавший — кто-то из Академии, то, вполне возможно, кто-то из преподавателей узнает почерк. Во-вторых, мне всё равно нужно будет доложить о том, что поручение выполнено. Кстати, если меня чем наградят — то пополам. Как тогда. Я весело улыбаюсь, вспомнив наш первый совместный рейд. — Но самое главное — я надеюсь, что подскажут что-то толковое. На всякий случай нужно будет перекопировать образцы этого почерка. Поручение мне давала та инкомантка, сдавать буду ей же. Но покажу потом почерк Танате, а если она тоже ничего подозрительного не вспомнит — тогда ещё Иоданару. Уж из всей тройки кто-то что-то должен зафиксировать! Как минимум — чего можно ожидать дальше… — Если не боишься максимальной огласки, можешь ещё показать Ярине, — добавляет Кина идею. — И сегодня я тебе помогу с охотой. — Огласки? Ну… даже не знаю, — я не очень уверенно повожу плечами. — Не думал об этом. Но Ярина ведь не преподавательница. Сомневаюсь, что она может знать что-то, что им напрочь неведомо. Так что… В принципе, можно подумать, но только если уж совсем окажется глухо. А за помощь — премного благодарен! Впрочем, думаю, мы вполне можем упростить себе задачу, организовав рыбный день. Насобирать оглушённую моей менталкой водную живность будет гораздо проще, чем гоняться за чем-нибудь крупным сухопутным, а спрос на неё тоже имеется. Я и раньше уважал Кину за огромную силу духа — как бы иначе она могла отважиться на такое межмировое путешествие в её состоянии? — но, пожалуй, только теперь я оценил её по-настоящему. Сказать бы ей, что она живая драгоценность, но не поймут ли меня слишком неправильно? Поэтому я просто коротко прохожусь по собственному сознанию, собирая тепло, благодарность, уважение и радость, прежде чем щедро коснуться этой волной волчицы. Кажется, эта методика уже становится у меня чем-то вроде нематериального объятия.* * *
Кина следует со мной не только на охоту, но и на занятие — артефакторика у нас оказалась общей. Лекционным залом служит двор мастерской, куда вместо стульев повыставили колоды, а некоторые ученики вовсе лежат на траве и на земле. Ровно в момент начала занятия из кузницы выходит дракон-нашаранин с чёрным мехом, белой гривой, подвязанной в китайский пучок, и белой бородой от подбородка до шеи. Изо лба дракона выступает рог наподобие единорожьего, а морда учителя столь квадратна и сурова, что одновременно берёт смех и трясутся коленки от ужаса. — Я Таумиэль Кетер, придворный оружейник династии Нингаль, но сегодня я веду у нас артефакторику, — он ставит на пол громадный ящик с полувыцветшими надписями на английском. — Подход к занятиям будет практический, поменьше теории и побольше работы руками и головой. Ого, стало быть, перед нами здешний Закнафейн. Можно было бы понадеяться, что нравом он будет помягче, чем тот, но это вряд ли — одна физиономия чего стоит. Впрочем, как говорится, с лица не воду пить. А вот что меня интересует больше всего, так это почему надписи на английском, а не гораздо более обыденном для этого мира праговоре… Я морщусь, потирая плечи. Оправиться я более-менее успел, но обратное превращение сил не придало — скорее наоборот. Так что будет здорово, если на данный момент работа руками не подразумевает основы кузнечного ремесла. Преподаватель вскрыл ящик когтями, там оказалось сложено много вытянутых коробочек поменьше: — Сейчас подходите по очереди и быстро забирайте первый попавшийся экземпляр, строго по одному в конечности, — и, пока озадаченные студенты толпятся у ящика, попутно рассказывает. — Вам повезло стать обладателями самого первого артефакта в документальной истории. Не именно того, но такого же. Первым маги изобрели магический жезл, эволюцией его является волшебная палочка. Это один из вариантов магической фокусировки, без которой колдун может творить волшебство, но будет делать это размыто, как видит близорукий без очков. Изобрёл магические жезлы жрец Бен Нагари. В его время маги в качестве фокусировки использовали собственное мужское достоинство, а колдовство осуществлялось как соитие со Вселенной, где маг посылал намерение и энергию, а Вселенная рожала результат. Бен Нагари был скопцом, но для того же самого приспособил отполированную ветку. И во всех поединках воли побеждал остальных шаманов, зачинавших чары по-старинке. Опыт того человека переняли и используют до сих пор все, кому не лень. Нашаранам зачастую лениво, а зря. Тело палочки это направляющий стержень, прокол реальности и ввод вашей воли. Покровы на палочки не ставят, они видны такими, как есть. Душа палочки это её сердечник, резонирующий с владельцем, а воля подбирает артефакту мага по вкусу. Земляне делают из выбора палочки целое шоу, чтобы продать их подороже, но на деле палочка всегда находит своего владельца. Очередь дошла до меня, я забираю футляр, отхожу и открываю его. Знакомая по канону и фанфикам вещь лежит в коробочке, на крышке которой изнутри написано «Yew wood, wool of kitsune tail core». М-да, жаль, что я не успел как следует выучить английский. Словаря под рукой нет, гадай теперь, что это за дерево «йю». А вот кицунэ… Я мягко, довольно улыбаюсь. Кицунэ, японские лисы-оборотни. Одни из тех существ, которым повезло шагнуть за пределы локальной мифологии во всеобщую. Немного колдуньи, немного герои, немного антигерои и всегда — прекрасные девушки. Как зелена в глазах глубина, будет на дне тепло, как летом, и черно моё кимоно — твоё, как снег, бело… Искры ночи всё горячей, плавится хрупкий наст, занялся мох, но наш лисий бог — он не оставит нас! Ну, если это не некая учебная подделка, то угадали верно! — А… как колдовали девушки? — робко и при этом с хитринкой задаёт вопрос пёська, которую я помню по занятию экософией. Таумиэль смотрит на неё как бык на красное яблоко, недоумевая, сердиться или облизываться: — Проверяешь меня, следую ли я предписаниям деканата о толерантности? В ту историческую эпоху, когда открыли использование артефактов, толерантность ещё не изобрели. Жрицы были помощницами жрецов и мистериально изображали ту богиню или того духа, которому маг отправлял своё пожелание. Сами они заклинания не творили, но могли нанять подходящего самца для этого. — Что у меня написано? — тем временем тихо подходит ко мне Кина. Я успеваю мимолётом удивиться — вроде бы читать Кина вполне умеет! Потом успокоиться — а может, действительно не очень? В конце концов, зачем волчице чтение, да и далеко не всякое колдовство его требует, шаманы подтвердят… А затем, наконец, соображаю: написано-то на английском языке, а вот его Кина может совершенно честно не знать. Наклоняюсь над перевёрнутой крышкой. — Cypress wood, feather of gryphone core. Если я не ошибаюсь насчёт «кипресс», то у тебя тут палочка из кипариса, содержащая в себе перо грифона. Ты прекрасна без обмана, Ты стройнее кипариса. Будь скорее со мною, Инанна, Вечно буду я твоей кисой, — Поёт Кина, будто пришла к нам на поэтический вечер. — Спасибо! Таумиэль продолжает лекцию: — Есть три стиля владения палочкой. Путь тела — тот, который известен на Земле, и он самый замороченный из всех. На каждое заклинание нужно учить отдельные слова и отдельные движения рукой, уешься по самое небалуйся. Путь разума — нашарский. В палочку дополнительно вселяют душу и программируют её на резонанс с собственной волей, либо на определённые заклинания, в девяноста девяти случаях из ста — боевые. Я научу вас стилю единорогов, стилю души, ради которого я сам себе вживил палочку, — показывает он на свой рог. — Он самый простой и универсальный, и сейчас вы в нём потренируетесь. Творите известное сам заклинание как обычно, но перед этим влейте в палочку свою ауру из руки и выпускайте чары именно из палочки. Та, как мощная линза, сконцентрирует их и усилит… Эй, остолопы! Не тренируйтесь друг на друге! Лучше вот, — рог Таумиэля засветился аквамариновым, и из склада подлетели объятые таким же свечением железные болванки. Я широко улыбаюсь. Как это знакомо выглядит! Ну, то есть, не сказать чтобы знакомо вживую — но сколько раз я видел это на экране… Привет, эквестрийская магия! Улыбка, увы, быстро сползает с лица, как только я вспоминаю о том, что сказала мне та необычная пони в мой первый день здесь. Печально… горько. Но всё же легче на сердце, если видишь что-то родное. Так-с, ладно. Что бы нам опробовать? Что вообще можно опробовать на железке? Точно не Аваду Кедавру… впрочем, наверно, оно и к лучшему. Интересно, а она вообще здесь заработает? Как бы мне утром пригодилась зелёная вспышка, чтобы навеки заставить замереть того скорпиона одним ударом! Заработают ли вообще здесь заклинания из Поттерианы, вот в чём вопрос… А впрочем… Возможно, раз уж речь зашла об аурах, не так уж важно, что именно произносить — важно, чего ты желаешь? Ладно… отчего бы не опробовать. Только что именно? Левитацию, как в Хогвартсе? Как-то скучновато… Мне не одиннадцать, в конце концов! А что ещё можно сделать с железкой простого? Рассечь? Смять? Многовато сил уйдёт, я полагаю… Поджечь? Железо не горит при обычной температуре… Эге. Минутку. Мысль в правильном направлении. Не горит, да — ну и чудесно, так только проще. А что, если просто обдать эту железяку огнём? Я-то, конечно, могу сделать это безо всякой палочки, просто боевым выдохом. Но именно поэтому, наверно, сейчас будет проще всего оформить это мыслью и волей для неё! Покачиваю палочку в руке — всё же с движением как-то проще. Моя аура окутывает её, и та, то ли делая видимым этот цвет, то ли просто отражая его в привычном глазу диапазоне, покрывается колышущимися лилово-пурпурными волнами. Так, как там зажигательное заклинание будет? Инсендио? Нет, мне нужно другое, железо так не подожжёшь… Чары Проклятого пламени? Понятия не имею вообще, как они вызываются. Опять же — вспоминая о том, насколько они убойны… вероятно, это к лучшему. Пиро — заклятие, просто трансфигурирующее объект в пламя? Сложно. Так что же? А быть может, что-то своё? Так, что мне сейчас нужно? Струя огня. Как это будет по-латыни? Огонь — игнис. А струя? Струя… кажется, вирга! Помню, нас учили, что именно так называется, в честь латинского слова, явление, когда дождь испаряется, не долетая до земли — сбоку это выглядит как раз висящими в воздухе под облаком туманными струями… — Вирга игнис, — еле слышно шепчу я, плавно опуская палочку, словно кивком указывая ею на железку. Моя аура, окутывающая палочку, дрожит, словно в неуверенности, что от неё требуется. Я повторяю несколько раз, приноравливаясь то так, то эдак, прежде чем аура словно нащупывает нужный путь и встраивается внутрь, как бы частично ныряя в палочку. — Вирга игнис! — снова повторяю я, в красках представляя себе как можно ярче струю огня, бьющую в цель. Пульсирующие на палочке фиолетовые волны становятся ярче, резче, напористее — и, наконец, с её кончика срывается то, что мне нужно. Ну, строго говоря, не совсем в точности то — струя получается довольно слабая, скорее струйка, — но всё же раскалённые язычки пламени начинают лизать металл. Другие студенты тоже забавляются, как могут. Пёська, не произнеся ни слова заклинания, дарит одной из чушек две резвых ноги, другой антропоморф тут же делает ходящую болванку кривоногой и заплетающейся. Кина, схватив палочку пастью и ещё сильнее напоминая так трёхногую собаку, ворчит что-то, и её цель то ли исчезает, то ли стирается из реальности. Что ж, как известно — чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Так отчего бы мне не потешиться огнём? Благо пожара я тут устроить не смогу… Немного поэкспериментировав с потоком энергии, мне удаётся добиться более-менее ровной струйки огня, но серьёзной мощью она пока что отметиться не может. Максимум, чего мне удаётся добиться — это вишнёво-красное пятно на железной болванке, размером примерно с обе мои ладони, прижатые друг к другу. Что ж, конечно, от волшебной палочки ожидаешь чего-то большего… но ладно, не будем, что называется, губу раньше времени раскатывать. Конечно, эта струйка пламени много слабее, чем мой боевой выдох, но кто знает, насколько мне удастся в будущем её усилить? Впрочем, это же касается и самого выдоха тоже. Так или иначе — а штука, конечно, весьма полезная, вот только пока против теоретического нападения статуй не вот чтобы действенная. — Палочки оставляйте себе, — Таумиэль делает широкий жест крылом, показывая свою щедрость. — Занятие окончено! Но если кто-то хочет меня отблагодарить и помочь в чеканке реплик древних монет для оплаты духам героев, идите за мной! Хм. Отблагодарить, значит? Не думаю, что это его собственная идея, если вспомнить прочие случаи одаривания от Академии. Впрочем, в любом случае не помешает приятно себя проявить в глазах учителя, тем более что, если учесть его статус… совсем не исключаю, что наши с ним встречи могут не ограничиться временем моей учёбы здесь. Так что, пожалуй, загляну — не думаю, что времени это займёт сильно много. Опять же, ничего срочного на вторую половину дня у меня не осталось, рассказать о выполненном заливе я могу и позже. Тагирион отводит нас в кузницу с четырьмя наковальнями, ставит формы под чеканку на них, и разбивает нас по парам. Кина и пёська не идут со мной, поэтому в напарники мне достаётся незнакомая мне антропоморфная самка. Она чем-то напоминает Селену из нашего клуба поэтов, только если та приятно-фигуристая, то эта, наоборот, довольно стройная и крепкая, хотя форм тоже не лишена. Её шерсть белая спереди и серая сзади, особенно же внимание привлекают глаза. Поначалу мне кажется, что они пугающе налиты кровью, но потом я понимаю, что просто у неё склера и радужная оболочка словно поменялись цветами — первая алая, а вторая, наоборот, выцветшая до белесого оттенка. Или, скорее, это просто пигмент — иначе бы через него просвечивали сосуды, делая глаза красными. Конкретную видовую принадлежность этой канидки определить я затрудняюсь. Заметив моё внимание, она лишь ухмыляется — довольно беззлобно, правда, — после чего надувает пузырь жвачки, лопает его и снова аккуратно подбирает языком в пасть. — Объясняю один раз всем, — Таумиэль раздаёт каждой паре по ящичку медных кружков. — Кладёте в углубление на наковальне, накрываете печаткой и стукаете молотком со всей дури — не бойтесь, не треснет. Один ударяет, другой меняет заготовку. Всё просто как в косяк лбом. Моя напарница тихо хмыкает с иронией и смело берёт молот в жилистые руки. Мне с одной стороны неуютно заставлять девушку, даже столь накаченную, выполнять тяжёлую часть работы, но, учитывая мою усталость и недавние раны, я даже благодарен такому исходу. Чеканим монеты мы минут двадцать. Канидка напротив работает как заведённая и не роняет ни слова за всё это время. Другие пары уже решают поменяться обязанностями, а этой хоть бы хны. — Если тебе тяжело, давай поменяемся, — наконец не выдерживаю я. Антро приостанавливается и легко проводит по лбу рукой, сбрасывая капли пота и с лёгкой усмешкой глядит на меня. — Ты думаешь, я не чую кровь на тебе? — произносит она вполголоса, чтобы не слышали другие — впрочем, за звоном молотков по чеканным формам это в любом случае было бы нелегко. — Или не вижу, как ты двигаешься? Мне совсем не нужно, чтобы ты тут свалился. Я пристально сужаю глаза, встречая её взгляд — всё такой же насмешливый, но беззлобный. Более-менее беззлобный, во всяком случае. — Движения — ладно. Но кровь мою ты точно не можешь чуять! Я же уже превратился. А в человеческом обличье меня не ранили. — Твою? — алые глаза с любопытством щурятся. — Но ты не… А. Понимаю. Оборотень. — Откуда ты… — я потрясённо застываю на месте. Фурри со всё той же усмешкой опускает молоток на наковальню и подаётся вперёд, ко мне, несколько наклоняясь при этом — мы одного роста. — Ты ведь никогда прежде не видел адскую гончую, верно? — Адскую гончую? — я тоже понижаю голос. — Я не думал, что они бывают антропоморфными! — Четвероногой тоже могу, — усмехается она, проводя языком по клыкам. — Но так мне привычнее. Удобней, опять же, когда руки свободны. Во мне просыпается интерес. Даже, пожалуй, большой интерес. — Я правда никогда раньше не встречал подобных тебе. Можешь рассказать мне больше? — Я тебе что, справочный отдел? — фыркает гончая, снова перехватывая молоток поудобнее. — Иди того раптора-переростка в библиотеке подёргай. На некоторое время мне остаётся только раздосадованно покусывать губу, подставляя под её удары новые штамповки. Эх, жаль, я не специалист по быстрому налаживанию отношений… А впрочем, никакое пикаперство не помогло бы тут. У кого найдётся такой опыт? Ну чем можно заинтересовать адскую гончую? А чем вообще должна интересоваться любая гончая? Охотой, разумеется. — Как тебя зовут? — снова обращаюсь я к ней. — А тебе-то что, оборотень? — недовольно передёргивает она ушами. — Да вот, есть тут у меня на примете любопытная охота. Одна кандидатка у меня уже есть, но, раз уж ты так легко почуяла на мне кровь, то, может, тоже захочешь посоревноваться? — Посоревноваться? — ядовито шипит мне канидка, отводя в сторону уже занесённый молоток. — Да никто, никогда не превзойдёт в чутье адскую гончую! Мы рождены для охоты! — Да? — я подпускаю толику сомнения в голос. — А я думал, вы больше по сторожению преисподней. — Не путай нас с церберами! — гневно фырчит гончая, гордо вскидывая нос. Я в ответ деланно-небрежно пожимаю плечами. — Что ж, тогда, если захочешь, присоединяйся. Как сказал Сусанин полякам — водки не обещаю, но погуляем хорошо! Адская гончая слегка закусывает губу несколько раз, не торопясь отвечать. Её удары, не теряя в силе и точности, становятся уже не такими частыми. — Дичь живая? — наконец коротко спрашивает она. — Мертвяков гонять неинтересно, — в тон ей отвечаю я. — Разумная? — гончая бросает на меня короткий взгляд, в котором на этот раз я ловлю толику интереса. — Спрашиваешь. Я сам егерь, неразумную и так выслежу, — спокойно подсовываю на наковальню новую штамповку, по которой через несколько секунд звенит молоток. — Лууна, — спустя ещё несколько ударов говорит гончая, демонстративно не встречаясь со мной глазами, а лишь деловито глядя на наковальню. — Что — Лууна? — приподнимаю я брови. — Зовут меня Лууна. Через два «у», не перепутай. Терпеть не могу, когда меня сравнивают с той синей поняшкой или полоумной из Хогвартса. Какое неуважение к принцессе Луне… Ваше высочество, молю простить, что сразу не вступаюсь. Обещаю, что потом приложу усилия, чтобы исправить мнение о вас. Но сейчас мне нужен контакт с ней… Ещё раз прошу, простите меня. — Филипп Лунин, — сбрасываю с наковальни очередную готовую чеканку к её товаркам. — Тоже не перепутай, а то уж больно фамилия похожая. Гончая фыркает, и я впервые замечаю в её тоне некое одобрение. — Для оборотня в самый раз. Когда и где встретимся? Я ненадолго задумываюсь. Позвать её с собой на встречу с инкоманткой? Рано. Предложить встретиться на природе ранним вечером? Как бы Кальция не перехватила. Вечером поздним? Ещё подумает, что я к ней уже клеюсь. Опять же — Кальция. А Кина? С ней ведь тоже потребуется потом обсудить, а перед этим желательно обдумать, что говорить, чтобы им обеим не перессориться тут же. Что-то подсказывает мне, что, возможно, Кина будет не очень рада новой напарнице. — А чего тянуть. Закончим тут, выйдем да обсудим. — Лады, — Лууна снова заносит молоток. — Как раз немного осталось.