* * *
— А сколько тебе нужно? — уточняет Астора. Я серьёзно задумываюсь. Вопрос хороший. Дереву, теоретически, потребуется явно больше, чем гному… Или нет? А может, для дерева, даже такого, слишком много спирта окажется ядом? — Из расчёта на обычного гнома, — решаю я наконец. — Какую они там типовую бутылку берут? — Они ценители, — Астора оборачивается к винной выставке за прилавком. — Семикратный дисциллянт? Эвермёд? Эст-эст-эст? Я тоскливо вздыхаю, прикидывая собственные финансы. — Увы, я пока что не настолько богат, чтобы угождать изысканным ценителям… Какая-нибудь креплёная медовуха найдётся? Для эльфа, соответственно, разбавленная травяными настоями… — Есть, от Аиды Плаховны, — с нижней полки Астора достаёт две глиняные фляги. — Шесть пшиков. — Давай, — я отсчитываю ему. — Надеюсь, достаточно прочные, просто так не разобьются? Кстати, какая тут какая? — Эльф тоже оценит эту марку, — заверяет дракон. — Вот и вернулись душечки… — Крупинки, — хмыкаю я. — Всё равно снова вернутся. Прямо тот анекдот вспоминается, про две долларовые купюры… а впрочем, ты же, наверно, этой валюты вообще не знаешь, у вас тут её нет. — Как можно использовать в качестве валюты сокращения текста? — вытягивает Астора надо мной голову и поднимает уши. — Эм? — я тоже в недоумении. — Какого текста? Доллар — это просто переиначенное «талер», монета такая у нас была в средневековье. — Не слышал выражение «текст без купюр»? — выдыхает Астора через ноздри. — При чём тут монеты? — А, понял! — я прищёлкиваю пальцами. — Купюрами у нас ещё банкноты называются. Ну, бумажные деньги. Полагаю, такого в Нашаре сроду не водилось… — Нашаране даже металлическим монетам не доверяют. Долгое время считалось, что у энергии, напрямую задействованной в промышленности и войне, не может быть инфляции… Ага, ага… — возвращает Астора голову в позицию «лебединой шеи». — Насколько я помню, инфляция — это когда в результате перепроизводства денег товары дорожают, — задумываюсь я. — Используются ли деньги при этом для чего-то ещё, по идее, разницы нет. — Энергия прямо конвертируется в вещь при её создании, монеты — косвенно, если их не переплавляют на эту вещь. А сар-гачтарь Жардея постановила фиксированное ценообразование с наценкой над затратами не более пятой части, и то только когда в Нашар эмигрировало много ушлых ардинцев без чувства меры. Но произошёл наплыв энергии из сокровищ восстанцев, да и магический прогресс изобретает менее затратные заклинания, поэтому энергии всё больше, а тратится её всё меньше, вот и, — Астора оканчивает предложение интонационной точкой. — Ага, понятно, — киваю я. В самом деле, итог представить несложно. — Но что, неужели эту энергию больше не на что тратить оказалось, кроме как на деньги? — В том и прелесть энергии как денег, что её можно тратить не только на покупки и налоги, но и на любое заклинание. Но с магическим прогрессом народ всё меньше развивает собственную магию и всё больше полагается на уже готовые артефакты, потому что делать подобный эффект самим слишком сложно или слишком лень. Происходит гиперспециализация в одних областях и регресс способностей во всех остальных. — Ну… — я серьёзно задумываюсь. — В принципе, у нас нечто похожее имеется, только в плане техники. Но, чтобы это работало, требуется очень много народа, чтобы на каждую специализацию имелось достаточно специалистов. Астора хмыкает и только собирается что-то ответить, как его отвлекает какой-то посетитель, которому тоже потребовалось нечто градусное. Взглянув на часы, я обнаруживаю, что сильно дальше мне тут засиживаться ни к чему. То есть можно, конечно, но тогда дальше придётся бежать. Ведь мне нужно ещё добраться до комнаты, переоснаститься, переодеться, сбросить пока ненужное и взять нужное… и тогда уже спокойно успеть на занятие, придержав рядом с собой место для Лууны. Так что, раскланявшись с Тильвер и Камурен, я выхожу из «Девственного дракона».* * *
Заглянув в свою комнату, нахожу на столе бумагу — так же, как и в первый учебный день. Поздравляем с успешным завершением недели! Тобой заработаны баллы: +5 Натурфилософия +10 Инкомансия +10 Артефакторика +10 работы по кампусу Чтобы студенты не расслаблялись, каждый из них назначен в соревновательную пару. В конце полугодия баллы студентов пары сравниваются. Студент с наибольшим значением получает наградной артефакт, с наименьшим (или в случае равных значений) — получает обязательное назначение на исправительные работы (без заработной платы) и запрет к посещению оплачиваемых работ и студенческих кружков на следующее полугодие. Твой соревновательный оппонент — Аврора Луна Зимняя Звезда. Количество баллов оппонента на данный момент: 45 Удачной учёбы! В первый момент мне очень желается выругаться от всей души. То есть, по мнению… кого-то там, гхыр знает кого, я ещё расслабляюсь слишком много?! А уж назначенная кара… Это вообще не имеет никакого отношения к справедливости. Впрочем, кто мне тут обещал справедливость? Но, с другой стороны… Если со мной обращаются так, я имею полное моральное право не щадить этих уродов в ответ. Бумага сминается под моими пальцами, прежде чем отлететь на стол. Выяснить, как заработать баллов побольше — раз. Желаете, чтобы я не расслаблялся — окей. Только потом пожалеете. Выяснить, не дешевле ли будет сделать так, чтобы эта «звёздочка» однажды просто пошла в лес и не вернулась — два. Оставаться без зарплаты для меня просто недопустимо. Если пошли такие ставки — ну, извините. Вы сами это начали. Выяснить, чья была это идея вообще — три. Чтобы затем, после окончания учёбы, свернуть этой твари шею со всем смачным хрустом. А душу засунуть в брелок. Узнает эта мразь, как выдавать «запрет к посещению оплачиваемых работ»! Ну, а сейчас — время собираться. Успокоюсь по дороге.* * *
Когда я прихожу в Книгоцентраль, до экзамена остаётся ещё немного времени. Замечаю, что Иодонар сейчас не дежурит, вместо него — дракон с ярко светящейся бело-жёлтой чешуёй. Что ж, познакомиться было бы неплохо — но совершенно не факт, что окажется достаточно времени. А второпях нет никакого смысла болтать — только плохое впечатление о себе создавать. Лучше спокойно пройти к месту занятий и скоротать время за повторением материала. Не то чтобы я его не помнил, конечно, но это лучшее, что я могу сейчас придумать. К моему огромному подозрению, до момента, как явился профессор Ленг, ни Лууна, ни Аврора так и не появляются. А потом не до того стало, весь разум сконцентрировался на распределении разнообразных названий по категориям местной классификации. Медвесов это монстр, отьюг это абберация… Как только я ставлю финальный ответ, на листке сама собой возникает оценка. «Защищено»? Это местный «зачёт», стало быть? Ну ладно… Но где же всё-таки Лууна? Меня это тревожит. Я внимательно оглядываю аудиторию. Может, ещё кого приметного не наблюдается, или вообще учеников явно меньше, чем должно было бы быть? Ну, разве что не намного… не как в первый день, есть «пробелы» в ряде мест, но почти все всё же заняты. То и дело другие студенты подскакивают, с тихим довольным шипением махая руками в довольных жестах или яросто рвя бумагу. Да, определённо сегодняшняя новость подогрела, мать его, соревновательный интерес! А учитывая, что кое-кто не появился… Это я довольно поздно увидел бумажку, кто-то мог её прочесть раньше — и претворить в жизнь соответствующие планы… Я всерьёз начинаю бояться за Луну, когда она, наконец, подсаживается ко мне как ни в чём не бывало. Я с облегчённым вздохом провожу рукой по лбу. — Что-то ты подзадержалась, — спокойно замечаю я. Есть желание спросить, не было ли проблем, но об этом сейчас нужно умолчать. На всякий случай. Собачья неопределённо мотает головой, а Велерда, как только выходит время, отведённое на экзамен, и у всех не успевших проявляется надпись «провалено» на листке, начинает основную лекцию. — Сегодня, дорогие друзья, мы начнём разбирать каждый класс по-отдельности, как принято, в алфавитном порядке. Первым в алфавитном порядке классом является… — он делает паузу, ожидая, что кто-нибудь продолжит за него и заработает баллов за скорость, если не за серьёзные знания. Повезло, что я именно так раскладывал записи — для простоты перечисления! — Аберрации, — отвечаю я, подняв руку и дождавшись кивка Верелды. Говорить приходится довольно громко, поскольку сижу я на всё том же излюбленном месте. И успеваю не один я, но Верелда каждого из нас отмечает добрым взглядом: — Спасибо. Аберрации в общем случае — это существа, не поддаюшиеся логической классификации и без известного происхождения. Все те создания, при встрече с которыми испытывается космический ужас. Разберём мы аберрации на примере слаадов. Прошу, — Ленг двигает рукой, и наши столы и скамьи преобразуются. Я, Лууна и ещё трое студентов оказываемся за одной партой, на которой было растянуто рвущееся в оковах существо, похожее на лягушку. Подобное произошло и с остальными студентами, мгновенно рассортированными на лабораторные группы. Я внимательно рассматриваю представленную нам живность. Пожалуй, это скорее даже не лягушка, а головастик сантиметров эдак тридцати. — А где же космический ужас? — вполголоса хмыкаю я себе под нос. — Или он будет, только если цепи снять? — Ещё не вырос, пока это лишь маленький ужастик, — серошёрстая драконица из моей лабораторной группы осторожно тыкнула когтем в забранный намордником нос мелкого слаада, который лишь беспомощно кусался. — Слаады, как и многие аберрации, родом из пограничных областей между явью и навью, едва оформленных кусков различных местностей, которые ещё называют Лимб, — повёл рассказ Верелда. — Но, в отличии от большинства своих «одноклассников», они обязаны своим появлениям энергиям порядка… В давние времена сущность Порядка, известная как Первый, отправила в Лимб тетраквадрон — артефакт, призваный упорядочивать вокруг себя пространство. Но поскольку вокруг существовала лишь материя хаоса, тетраквадрон мог использовать лишь её, пытаясь стабилизировать её же саму, с задачей не справился и, если этот термин применим к артефактам, обезумел. Сами слаады называют свой испорченный тетраквадрон, порождающий их, «нерестильным камнем», около него и добыты выданные вам для практического занятия живые образцы. — Уважаемый профессор, — я поднимаю руку, — а ещё чего-нибудь… непредвиденного эта сущность случаем не натворила? Скажем, в этом мире? А то вдруг ненароком тоже наткнёмся на какой-нибудь артефакт… сумасшедший. — Это уже выходит за рамки данного курса и будет изучаться на ордологии или артефакторике. Итак, когда слаад появляется из «нерестильного камня», Тетраквадрон магически помещает в его мозг собственную частичку. У взрослых особей она вырастает до самоцвета размером с кулак, у головастиков — только с горошину, но уже обладает всеми теми же свойствами, а именно — если этот самоцвет извлечь, не повредив жизни слаада, владелец может это существо контролировать. Сейчас мы проведём учебное вскрытие для этой цели, — по мановению руки дриада на столах появились хирургические инструменты, фартуки и марли. Серая драконица охнула, ворон Хёдура заинтересованно каркнул, Лууна вытащила из зубов жвачку и прикрепила её под столешницей. — А мне что делать? — спросила ещё одна участница группы, антропоморфка с повязкой на оба глаза. Эге, да я же её припоминаю! Она была у нас в клубе. Как подозрительно тесен этот мир! Или же… всё дело в том, что группы были подобраны не случайно? Весьма вероятно. — Конспектируй, что он там вещает, — Лууна бросает ей, прежде чем спросить Верелду, — а чем его усыплять? — Ваши группы разбиты по принципу самодостаточности, — заявляет профессор Лэнг. — Некоторые способны вытянуть камень даже без хирургического вмешательства, что предпочтительнее. — Имеется в виду… телекинез? — неуверенно спрашиваю я, бросая сомневающийся взгляд на головастика. Мягко говоря, у меня не настолько большой опыт, чтобы работать телекинезом на таком, практически ювелирном уровне. — В твоём случае — менталкою лучше, — экспромтит незрячая поэтесса. Минуточку, а откуда она знает? Я бросаю на неё подозрительный взгляд. Впрочем, сейчас не время выяснять… — Я могу навести на него ужас, — передёргиваю я плечами, с невольным состраданием глядя на маленькое беспомощное существо передо мной. — Или оглушить. Но я не могу приказать ему «Вынь магический камень из своего мозга и отдай мне». — А успокоить? — предлагает серая. — Успокоить? — задумываюсь я. — Могу, если у него не слишком высокая психическая сопротивляемость. Но чем это нам поможет? Доставать в этом случае всё равно придётся… ну, вполне физическим путём. — Достанем, — каркает ворон, пока Хёдур одевал перчатки и подбирал скальпель. — Делайте надрезы аккуратно, но пару чешуек можете оставить себе, — отвечает Велерда другой группе. — Покров слаадов отражает магию даже в небольших количествах, но без соприкосновения с организмом его ресурс ограничен. — Тогда начинаем, — я разминаю руки. Да, менталка, в отличие от обычной магии, в жестах не нуждается никак — это её важное преимущество. Да и в словах тоже. Но всё-таки проще, когда есть возможность и нужны усилия, такие подпорки иметь. Я протягиваю руку, вытягивая пальцы к голове слаада. Сам себе напоминаю при этом императора Палпатина — разве что моя задача сейчас не молнии, а ментальное влияние. — Покой, — приказываю я шёпотом, обволакивая незримую для обычных глаз цель плотным, густым, тёплым облаком, словно ватным одеялом. — Нет ничего. В норме это должно сыграть роль депривационной камеры, заглушив сигналы органов чувств, а главное — притушив тревожность. Посмотрим, как этот слаад сопротивляется. Если будет слишком сильно, останется только отбросить в сторону деликатности и просто стиснуть его сознание в железном кулаке блокады. Не хотелось бы… причём не только потому, что я не уверен, что у меня достанет силы перебороть сопротивление существа, о котором я почти ничего не знаю. Головастик уже через минуту крепко засыпает. Видимо, не всякую магию отражает его кожа. — Если у него то же строение, что у гуманоидов, — бормочет Лууна, обтирая ему макушку стерильной салфеткой, — в темени сейчас есть дыра между костями черепа, и не придётся делать трепанацию. Хотя вряд ли учителя рассчитывают на высокую выживаемость, иначе будет целый поток слаадоводов. — Если они плодятся от камня-артефакта — то рискну предположить, что рождаемость тоже как у лягушек, не только внешность, — отвечаю я, продолжая держать слаада в депривации. — Опять же, если бы заменить было сложно — не давали бы первокурсникам на первом же практическом занятии. — Мы волнуемся не о слаадах, а о конкурентах, которые вырастят боевых слаадов, — ворон слетает с плеча Хёдура, чтобы не мешать тому делать надрезы. — Живодёры… — отворачивается серая. — Мне кажется, после всего у нас отберут и камни, и слаадика, — спокойно отвечает Зерра, морща нос с вибриссами. После университетской биологии вскрытием живого существа меня удивить сложно. Другое дело, что доставить удовольствие тоже — во всём зрелище не найти ничего приятного. Перехожу на дыхание ртом — пусть слаад и аберрация, но пахнут его внутренности не сказать чтобы заметно иначе. То есть — лучше не надышиваться. — Посмотрим, — коротко бросаю я, чтобы не отвлекаться от поддерживания депривации. — Всё равно мы мало что пока умеем. Хёдур держит края разреза, Лууна вынимает пинцетом красноватый сморщеный камень. У обоих пальцы не дрожат, а морды выражют только лёгкую сосредоточенность. Остальные во вскрытии участия не принимают — группы, видимо, были самодостаточными, но не минимально необходимого размера. Не удивлюсь, если в этом был заложен смысл познания друг друга у представителей разных мировоззрений. Не думаю, что остальные девушки не справились бы с такой, в сущности, простой задачей, как вскрытие. Скорее им не по душе само это занятие. В общем-то, несложно понять. Да, как егерь, потрошить я сам спокойно умею. Но всё же… как ни смешно, делать это с мёртвой тушей обычной дичи — реально совсем другое дело, чем проводить такой вот процесс. — Зашивать надо? — спрашивает похожая на чёрно-белого сыча грифоница из соседней группы. — Естественно, он же должен остаться живым! — кивает дриад. — Иначе от камня контроля никакой пользы. — Это ты уже делай сам, — требует Лууна, протирая камень от слизи. Хёдур сделал, медленнее, чем большая часть лаборантов, но аккуратнее. — Домашним заданием назначу отчёт о проделанной работы и сочинение на тему социально приемлемых способов успокоения слаадов, а сейчас я расскажу о стадиях роста этих существ, — Велерда отходит от кафедры ко проектору, настраивая то ли голографическую, то ли иллюзорную презентацию. — А так же об их размножении естественным, то есть, в их случае, паразитическим образом… — Паразитическим? — удивлённо уточняю я. — А как же тот самый «нерестильный камень»? — Он их породил и до сих пор порождает, но обычно взрослые слаады откладывают личинки в свои жертвы. Такие слаады вырастают без камня в голове и получают его, только если однажды подойдут слишком близко к Тетроквадрону. — Даёт ли им это какие-либо преимущества или недостатки? — заинтересованно склоняю я голову набок. — Нет, но, оказавшись в Лимбе, слаады не могут сопротивляться зову Тетраквадрона и приближаются к нему. — А использует ли он для чего-то… эти порождения? — я задумчиво потираю нос. — Если он сумасшедший, то вряд ли может внятно ими руководить? — Судя по всему, он не руководит ими вообще… Либо, что хуже — выжидает момента. Ладно, возвращаемся к теме. Цвет слаада зависит от их пола и возраста. Красные слаады зарождают синих и зелёных, синие — красных и зелёных. Зелёный с годами в один момент сереет и за счёт этого становится могущественнее, а съев останки чёрного слаада, самой мощной вариации, чернеет сам. Зелёно-серо-чёрная ветвь так же может превращаться в то существо, на котором паразитировала его личинка, если слаад был рождён через инфестирование, а не Тетраквадроном… Мы киваем, дружно записывая. Точнее, киваю я и серенькая, остальные себя этим не утруждают, хотя строчат вполне исправно, даже Лууна. Как она и предполагала, камень и «пациента» после занятия у нас забирают, но чешуйку гончая утаивает в кармане шорт. Как же ей идут эти шорты, между прочим… На её мускулистых, но не перекачанных бёдрах они смотрятся просто из разряда «взгляд отрывать силой». Что я, собственно, и делаю. Закончив с записями конспектов и выслушав ещё раз домашнее задание, мы оказываемся отпущены на волю. Собирая вещи, я мысленно отмечаю, что нужно будет заглянуть в библиотеку — отчёт-то о сегодняшней работе ладно, а вот про «социально приемлемые способы успокоения» точно нужно будет нарыть в литературе. Вряд ли дело ограничивается менталкой. Так, а чем следует заняться теперь? Вообще-то я намеревался зайти к профессорам, но совсем неохота упускать возможность поговорить с Лууной. Особенно если учесть её непонятное опоздание. Можно, конечно, предположить, что она просто проспала, но как-то странно при этом тогда она умолчала… — Ты не занята сейчас? — осведомляюсь я, когда мы выходим в коридор. — Не особенно, а что? — она переводит на меня взгляд с уходящих по своим делам согруппников. — Ты ведь видела это… — я морщусь, — постановление о рейтинге? Что ты о нём думаешь? — Говно, — она не стесняется в выражениях. — Я уехала из Ада, чтобы пожить спокойно, а они и тут учат гадить в суп товарищу. Я с глубоким облегчением вздыхаю и широко улыбаюсь, зарабатывая в ответ недоуменный взгляд гончей. Даже, пожалуй, не просто недоуменный — таким смотрят, когда несколько сомневаются в здравом рассудке собеседника. — Я боялся, что это тебе понравится, — просто и честно объясняю я. — Рад, что ошибся. — Стереотипы? — она кривит одну половину морды и улыбается другой. — Есть вероятность, однако, что администрация как раз отсеивает тех, кто будет готов идти против принципов ради поблажек. Иначе это тупо, а так — просто глупо. — Насчёт стереотипов… ну, не совсем, — признаюсь я. — Да, ты первая адская гончая, с которой я познакомился вживую, так что возможности откалибровать стандартные представления до тебя у меня не было. Но ты ведь говорила давеча, что надрать зад окружающим — отличный стимул для тех, кто сам по себе хорошо учиться не мотивирован? И удивлялась, что сам по себе рейтинг меня не интересует… Я понял это так, что тебе подобные идеи как раз нравятся. Извини, если… ну, недопонял. — Тогда бы я пришла на экзамен пораньше, — она встряхивает гривой. — А ты что собираешься делать по этому поводу? Я снова улыбаюсь — хищно и довольно одновременно. — Отличный вопрос, между прочим! Видишь ли, когда я прочитал сегодня эту бумажку, я поначалу психанул, решив, что меня бросили, считай, на гладиаторскую арену, где предстоит бороться за выживание в прямом смысле слова. Не то чтобы я был беспомощен при таком раскладе, но бодрости это не добавляло. Но! Пока я шёл сюда, мне в голову явилось несколько важных идей. Я возношу палец вверх, словно читающий мировую лекцию доктор наук. — А именно? — не став долго терпеть, коротко дёргает подбородком гончая, глядя с интересом. — Главная идея — это пожаловаться на руководство академии вышестоящим инстанциям. Но не просто так пожаловаться, а масштабно, собрав голоса недовольных — как студентов, так и преподавателей. Наверняка среди что тех, что тех немало таковых найдётся. А ещё — жаловаться не просто так, а подкрепив позицию логическими аргументами, что автор этого нововведения просто гробит всю систему образования в академии. Аргументы я уже продумал. Не думаю, что Инанна обрадуется, узнав, что её детище под таким прицелом из-за дурных экспериментаторов! Если потребуется, можно ещё для пущей основательности предложить альтернативу, чтобы стимуляция была, раз уж она требуется, но не в таком вот уродском виде. В общем… вот так вот. Что думаешь, Лууна? — Наверное послушают, только если недостатки будут очевидны и всё начнёт рушится. Например, перемрёт половина потока. Ведь те, кто это вводили, тоже наверняка приводили аргументы за пользу. — Проблема в том, что я не знаю, как устроена там система решений, — раздосадованно вздыхаю я. — Может, там просто один дурной тип нашёлся, который волевым решением продавил чушь, стукнувшую ему в башку на фоне алкогольного делириума или глухой депрессии. Мало ли что… Но дело тут даже серьёзней, чем ты думаешь. Смотри: я очень сильно сомневаюсь, что большинство студентов уже оплатили весь период обучения. Всё-таки шестнадцать тысяч пшиков — сумма очень немалая, насколько я успел оценить. А запрет на посещение оплачиваемых работ фактически означает в этом случае отсутствие возможности оплачивать обучение. Значит, половина или почти половина — в данном случае не суть важно — вылетает. И так — каждое полугодие! А теперь считаем. Полугодий, без учёта этого, семь. Два в седьмой степени — это сто двадцать восемь. Как думаешь, эта академия создавалась для того, чтобы процент выпуска был — одна сто двадцать восьмая? То есть меньше одного процента. Но ведь и это ещё не всё! Наибольшие шансы будут остаться у кого? У мажоров-богатеев, которые давно всё оплатили, а потому могут не колыхаться на тему работы. А такие, сама знаешь, редко блещут усердием, трудолюбием и всем таким прочим. Ну, а теперь представь себе лицо Инанны, когда ей сообщают: «Дорогая сар-волод, в результате реализации твоей затеи по созданию супер-академии из каждых ста двадцати восьми студентов вылетело сто двадцать семь, а оставшийся примечателен только жирным банковским счётом». — Знаешь, сколько родственников Инанны по демократическому праву сильного работают сарами, володами, гачтарями и волхами, правителями городов? Каждый четвёртый, о ком я слышала, — просвещает Лууна. — Остальные наверняка просто друзья или приплатили, или ещё как-то удобны Инанне. Поэтому подход с «соревнованиями» — удобный предлог вытурить из университета ненужные морды и сохранить репутацию заведения, куда берут всех. — То есть ты думаешь, что это может являться её же собственной идеей? — хмурюсь я. На такое никак не рассчитывалось… — Нет. Она такими мелкими вопросами не задаётся. Не помню по истории ни одного момента, когда она вмешивалась в традиции образования, стоило оно того или нет. Я раздосадовано рычу, ударяя кулаком по ладони. — Проклятье… Лууна, но ты же понимаешь, что просто так это оставлять нельзя? Добавлю, между прочим, ещё вот что: даже в соревновании двух гениев кто-то окажется проигравшим. То есть такая вот идея будет реально вычищать всех, не глядя. А поскольку на кону будет стоять столь многое, то готов поспорить: после этого полугодия, если такой вот механизм не остановить, студенты начнут вполне реально резать друг друга, наплевав на любые запреты. Более того — те, кто поумней да порешительней, начнут делать это уже в этом полугодии. Лууна, вопрос на миллион: кто в итоге останется? Кому нужен такой выпуск? Кому нужна такая академия? — Демонам и Тьме, — она особо не задумывается с ответом. Я скептически качаю головой. — Лууна, здесь вопрос не морали, а логики. Даже самый злобный демон должен понимать: кадры интеллектуального отдела должны быть интеллектуальны. Должны уметь работать головой, причём не только в направлении того, как угробить соседа. Если в результате работы сепаратора вместе с рудой уничтожается девяносто девять процентов искомого элемента — такой сепаратор непригоден никакому демону. Если в результате такой работы академии на выходе получится кучка бешеных со страху мажоров, готовых резать всё, что шевелится — кому какой прок будет от такого выпуска? В конце концов, чтобы получить такой результат, не нужно академию городить, достаточно понабрать отребья из подворотен. — Но ведь здесь делают магов с божественным уровнем, которые должны уметь за себя постоять. Или ты думаешь, что тут готовят деструкторов? Тех, кто планомерно уничтожает Вселенную? — Лууна! — я разворачиваюсь к ней всем телом и даже слегка наклоняюсь вперёд, давя желание взять её за плечи, чтобы заглянуть предельно прямо глазами в глаза. — А кто ещё получится, если поставить перед студентами задачу «рвите друг друга любой ценой, если желаете продержаться тут следующее полугодие»? Какие это будут маги божественного уровня, прошедшие через такое семь раз? Да любые обычные деструкторы спрячутся от ужаса! Постоять за себя — это одно. Но поставленные условия потребуют, по сути, истреблять кого попало, не глядя! Что получится, если натасканным на такое дать божественные силы, ты представляешь? Это же будет пострашнее весёлой лавкрафтовской компании из Йог-Сотота, Шуб-Ниггурата и остальных ктулхоидов. — Поверь: откуда я родом, такие обычаи не только в школах, но и детских садах, — усмехается гончая. — В моей родине могут застрелить демона за то, что он стоит в очереди перед тобой, и всем будет норм. Поэтому до совершеннолетия доживают только самые отбитые, и смертность по итогу снижается, так как те, кто остались, уже достаточно жёсткие, чтобы жить в подобных условиях. Может, здесь готовят к такому? И нельзя не допустить вариант, что это только эксперимент на неделю, иначе бы о соревновательном принципе было известно с первого дня. Что не отменяет его говёность, — добавляет она после раздумий, уходя в парк. — Или же что на этот эксперимент на следующую неделю накрутят ещё чего-нибудь — того, что сейчас нам показалось бы полным безумием… — мрачно откликаюсь я. — Этого, увы, тоже исключать нельзя. Но, как я понимаю — тебе совсем неохота возвращаться в те порядки? Пусть даже они тебе привычны. — Судя по всему, жизнь меня не спрашивает, — Лууна опускает уши и плечи. — Зато спрашиваю я, — всё-таки решившись, я легко касаюсь её плеча ладонью. — Я не желаю жить в уродском мире. Ещё более не желаю сдаваться ему. Если тебе всё это тоже не по душе — давай набьём ему морду вместе? Она переводит на меня оценивающий взгляд, а пытается укусить за ладонь, вытянув шею, только через две секунды. — Займёмся этим сейчас или после секса? Я едва не икаю от неожиданности, а мой взгляд вычерчивает натуральный противозенитный зигзаг. Такого я никак не ожидал! Точнее, конечно, мечтал об этом… Но не вот так вот, с бухты-барахты, когда ещё ничего не готово! Что делать? Первое — цапаем смущение. Благо тут менять ничего не нужно — я действительно смущён. Рукой прохожусь по щеке, виску, затылку, озадаченно ероша себе волосы. Пауза начинает затягиваться. Лууна выжидающе смотрит на меня, сложив руки под грудью и еле заметно, лукаво то ли ухмыляясь, то ли улыбаясь. Пальцы правой лапы начинают слегка постукивать по полу, и это подбадривает меня выйти из зависания. — Идея, что спорить, хороша. Но есть кое-что, что нужно перед этим обсудить. Причём я не имею в виду, что ты мне не нравишься. Уф. Ощущения… наверно, как у фигуриста на катке. Когда нужно выписывать удивительно красивые пируэты, просто чтобы не приложиться об лёд. — У меня было венерическое, но я его вылечила. Или ты про то, что я другого биологического вида? — гончая понимает меня не так. — А. Насчёт этого не волнуйся, — смущённо хмыкаю я, коротко встряхивая туда-сюда пальцами — словно стирая меловую надпись с доски. — Во-первых, я здоров, а во-вторых, у меня в любом случае большой запас презервативов. Собственно, почему я и здоров… Со лёгким присвистом, через открытые губы, но сжатые зубы, втягиваю в себя воздух. Затем внимательно оглядываюсь по сторонам. Никакие свидетели этому разговору не нужны! — Лууна, — неторопливо начинаю я, аккуратно подбирая слова, после того, как убеждаюсь, что всё чисто. — Не буду врать, ты мне нравишься. Очень нравишься. — Скажи что-нибудь, что я не знаю, — снова полуулыбается-полухмыкает канидка. — Что я тебе нравлюсь, поняла ещё тогда, когда проснулась с жёстким похмельем и обнаружила перед собой стакан воды и твой совет. Точнее, нет — сначала я разозлилась, — она прищёлкивает пальцами, слегка щурясь на воспоминания. — Комната выглядела совсем не так, как когда я отрубилась. — Угу, — с намёком на саркастическую укоризну хмыкаю я. — Это я прибрался. — Ага, это я поняла, когда записку прочитала, — согласно кивает Лууна. — А прочитала, когда воду выпила и голова чуть поменьше трещать стала. Заодно сначала подумала, что ты мной того… попользовался под удобный случай. — Лууна!!! — возмущённо восклицаю я, всплёскивая руками. Какую-то секунду гончая пристально смотрит мне в глаза, прежде чем лающе расхохотаться. — Понимаю. Порода не та, да? В смысле, чтобы девушек бесчувственных пользовать, — её голос беззлобно-насмешлив, но взгляд теплеет. — Ну, я это и сама сообразила, когда поняла, что ты мной только вволю налюбовался, но даже дрочить не стал, а наоборот, одеялом прикрыл. — Не то чтобы вот прямо любовался, — неловко повожу я плечами, снова смущаясь под насмешливо-весёлым взглядом алых глаз. — Ну, то есть, я не имею в виду, что мне не понравилось… то есть, тьфу! Короче, я понял, что сначала прибраться нужно. А потом уже… ну… хм… — Вообще, вдвойне непривычно, — хмыкает Лууна. — Во-первых, оно, конечно, не первый раз, когда меня по пьянке в постель уносит. Но обычно после этого просыпаешься под кобелём, а не под одеялом. А во-вторых, ты меня хотел, очень хотел… но не стал трахать. Почему? На последнем слове взгляд канидки становится пристально-внимательным. — Откуда ты знаешь, что вот прямо хотел? — задаю я встречный вопрос. Гончая издаёт короткий смешок — настолько короткий, что он больше напоминает фырчание. А затем, укоризненно глядя на меня, постукивает аккуратно подстриженным когтем по своему носу. — Ты забыл, кто я? Твоим желанием пахло… ну, топор не топор, а ножик повесить можно. Я смущённо фыркаю в ответ, опуская глаза и передёргивая плечами. — Лууна, я молодой здоровый парень. А ты лежала передо мной обнажённая! Я не… ну, в общем… это было выше сил — не полюбоваться тобой. Гончая неожиданно издаёт довольное урчание. — А вот за это спасибо. Ну, что глаза вылупил? Думаешь, мне неприятно слышать, что я привлекательна? — Удивительна ты в первую очередь, — признаюсь я. — Никак не могу тебя толком понять… то ты ведёшь себя так, а то — совсем иначе… не так, как можно было бы подумать раньше. В общем, ты совсем необычная адская гончая. — М-м… Ладно, сочту за комплимент, — немного поразмыслив, хмыкает Лууна. — В конце концов, какой девушке не охота быть уникальной? Я с согласным смешком киваю и развожу руки в стороны, будучи не очень уверен в том, что лучше сейчас ответить. Несколько секунд мы молчим, поглядывая друг на друга и тут же отводя глаза в сторону. Первой решается Лууна. — Так почему ты не стал? Тебе ничто не мешало. Мой нюх ты не учёл, значит, мог смело рассчитывать, что наутро после такой пьянки я в принципе не вспомню, что ночью было. — Потому что я не привык… нет, не так. Потому что я в принципе не имею обыкновения пользоваться таким состоянием девушки, — твёрдо говорю я. — Ты вполне с этим угадала. — Даже если эта девушка не твоего вида? — задумчиво склоняет голову набок Лууна, не отрывая свой взгляд от моего. — Даже если это адская гончая… притом надёжно напившаяся до отруба адская гончая? — Да, — уверенно подтверждаю я, энергично кивая. Губы Лууны совершают странное движение, словно желая раздвинуться в улыбке, но в последний момент переплавляя её в ухмылку. Когтем указательного пальца гончая легонько царапает меня по скуле и щеке — не до крови, скорее дразняще. — Кобель вежливый, — понизив голос, почти мягко произносит она, прежде чем отстраниться и фыркнуть, сложив руки на груди. — Возвращаясь к нашим баранам… Так в чём там закавыка? Чего там ты хотел обсудить? Я протяжно вздыхаю, пристыженно отводя взгляд в сторону: — Кальция. Лууна поводит ушами, внимательным взглядом безмолвно предлагая продолжить. — Ты мне нравишься. Причём вовсе не только физически, — наконец, набираюсь я смелости для того, чтобы подробно озвучить ту главную проблему, которая стоит передо мной. — Ты умная, находчивая, бодрая, смелая. Ты мне нравишься. Но Кальция мне нравится тоже. Я совсем не желаю бросать её… Так что… Я снова с присвистом втягиваю воздух, массируя пальцами виски. — Короче, и ты мне по душе, и она тоже. Каждая по-своему, но обе — сильно. Проклятье… это тот момент, когда просто разрываешься надвое! Не могу ни её бросить, ни от тебя отвернуться… — Ну так и люби её дальше, я же не любовь предлагала, — Лууна пожимает плечами. — Но тут как желаешь, заставлять не собиралась! — Я опасаюсь за тебя, — признаюсь я. — Кальция — авваатерка. Они… скажем так, известны обыкновением убивать любовниц избранников. Мне совсем не хотелось бы, чтобы ты пострадала из-за меня… или чего ещё хуже. — И ты готов любить такую со… — начинает Луна, но обрывает себя. — На самом деле, ничего отличного от Ада, опять же. — Она меня любит. Сильно причём. Сам уж не знаю, чем я ей так зашёл, но… я бы почувствовал себя последним негодяем, если бы в ответ её бросил. Лууна что-то шепчет себе под нос на понижении, так что я еле разбираю «Почему ей так…». Остаток фразы тонет в шёпоте, понижающемся уже до неразборчивости. А затем гончая вздыхает и гордо передёргивает плечами, вскидывая голову и переводя на меня взгляд. — Короче, ты, как высоконравственный тип, предпочтёшь блюсти верность ей? Мне кажется, или в её голосе звенят подозрительно напряжённые струны Напряжённые… обидой? — Как я уже сказал — не могу отвернуться ни от тебя, ни от неё, — качаю я головой. — Послушай, Лууна… Есть такое предложение. Я, собственно, собирался в любом случае это предложить, только не думал, что это будет вот так… ну да ладно. Не желаешь поохотиться вместе со мной? Брови канидки изумлённо скользят на лоб: — Это у тебя такой эвфемизм для траха? — Нет же! — ошарашенно смеюсь я, активно мотая головой. — Я имею в виду настоящую охоту. Я ведь егерь, подрабатываю именно этим. Думаю, тебе ведь такое нравится? — Решил, что тебе охотничьей собаки недостаёт? — язвительно фыркает Лууна. Я снова качаю головой, уже спокойнее. — Охота — это то место, где мы будем наедине. Уверенно наедине. Где сможем узнать друг друга получше. Я не имею в виду именно секс — да, я понял, насчёт чего ты так ухмыляешься. Просто… там, где не придётся озираться в поисках лишних глаз и ушей, можно лучше решить, действительно ли я стою того. Только ты, я и природа… Лууна, пойдём завтра на охоту вместе? — Если твои стереотипы насчёт Кальции верны, она за тобой пассивно наблюдает и так, — щурится и ухмыляется гончая, садясь на скамью. — И на охоте тоже. — Стереотипы? — удивлённо переспрашиваю я. — Ну… видишь ли, я впервые познакомился с самим её видом только здесь, так что стереотипов у меня о пушистых антродраконах сложиться не успело. Ну, почитал ещё, конечно, про авваатерские обычаи… — задумчиво чешу правое ухо. — Что ты имеешь в виду под пассивным наблюдением? Если тот же нюх, то сильно сомневаюсь, что он у авваатерцев хотя бы на одну десятую так же хорош, как твой. — А про обычаи ада ты ничего не читал? — кладёт Лууна ногу на ногу, а подбородок на ладонь. Я хмыкаю, на пару мгновений закатывая глаза. — Какого именно, Лууна? Я знаю про древнеегипетский, античный, скандинавский, славянский, иудейский, буддистский, христианский, исламский… и это только земные. Какие тут имеются, я вообще ещё не изучал. — Да про любой. Что у них общего? — Честно? Полнейшая нелогичность самой идеи, — признаюсь я. — А именно? — с любопытством щурится гончая. — Во всех известных мне религиях, так или иначе, ад представляется как место, где оппонент верховного вседержителя усердно карает тех, кто не желает жить по правилам, установленным этим же вседержителем. Я решительно не понимаю, где тут логика? Если бы я был Великим Противником, собирающим силы для великой битвы при Армагеддоне, я бы, наоборот, сделал ад весьма приятным местом, чтобы больше народу стекалось ко мне, а не к моему… визави. — Я хотела тебе дать аналогию, что не во всякой книге пишут правду, чтобы ты сам додумался о том, что и Кальция может не быть стереотипной хардолькой, но не сработало, — Лууна расстроено отмахивает гриву за уши. — И ты не учитываешь версию, что Главный Тьма просто садист. Как и те, кто придумал сталкивать учеников за баллы. — Ну, я понимаю, что некоторым нравится получать удовольствие, просто мучая кого попало… правда, это не ко мне, — озадаченно развожу я руками. — Но как же ум? Ответственность? Сакральный долг перед мирозданием, наконец? На тебя возложена ответственность за целый его кусок, а ты вместо того, чтобы достойно творить и прогрессировать, тупо пытками развлекаешься? Это же… просто презрительно! — Говорят, Создатель Процесса Создания вселенных, умный, добрый и няшный Аренил Черсин (© Arenil Chersine) сначала убил всех остальных богов, а потом создал миры, чтобы соревноваться с их обитателями и всегда побеждать, потому что уже устал соревноваться с равными себе и захотел отдохнуть, соревнуясь с теми, кто слабее. Ну и попутно успешно обольщая самок. У богов есть логика, мало того, она не включает разумных в свою выгоду. Так что с таким Создателем работают из сакрального долга, а на сакральную прибыль. Другие же говорят, что создатель всего и ничего Султан Забытых Древних Азатот создал галактики с разумными существами в качестве огорода для своего насыщения, чтобы потом пожирать их, когда они созреют. Так что, как строят свою рекламу православные, «нет рабства свободнее рабства Божиего». С другими Создателями и того хуже! — откидывается Лууна на спинку скамейки. — Ладно, я тебя поняла, но оно и к лучшему, что без секса. Кальция — моя подруга, я не собираюсь с ней соревноваться. Лучше посоревнуемся с образовательной системой. — В идеале я бы просто предпочёл не выбирать, — вздыхаю я. — Ладно. Но насчёт охоты ты всё же подумай. Даже без секса есть много способов хорошо провести время вместе. — Ты уже передумал петиции собирать или что там? — нетерпеливо фыркает гончая. — Вот этим и займёмся, раз у тебя есть настроение. — Это само собой, но этим я собираюсь заняться уже сегодня, — весело фыркаю я в ответ. — Потому как охочусь я всё равно утром, а не вечером. Кстати говоря, насчёт как раз петиций… — задумчиво потираю кончик носа двумя пальцами. — Скажи, Лууна, у тебя случаем нет знакомых преподавателей? Я имею в виду — не по урокам, а чтобы ещё лично знать? Она отрицательно мотает головой. — Жаль, ну да ладно, ничего страшного, — машу я рукой. — Просто мне пришло в голову, что хорошо ещё будет проконсультироваться у знающего человека. То есть не человека, но это неважно. И я, кажется, уже знаю, у кого именно… Точнее, с кого начать. — И кого же? — деловито спрашивает Лууна. — Ярина, — решаю я. — Танату я знаю намного лучше, но не факт, что она тут согласится помочь. Инкомантка… как там её? Всё время забываю… А, Тотски! Так вот, что-то мне кажется, что она тоже вряд ли поможет… так называемому социал-дарвинизму она, кажется, сама не чужда, так что оставим этот вариант на самый крайний случай. Но вот Ярина… Она руководит клубом любителей Мирдала. Её от эдакой разновидности подхода к учёбе должно наизнанку выворачивать. Думаю, она — первый кандидат на то, чтобы помочь нам. — Тогда пошли к ней? — коротко дёргает головой гончая, демонстрируя полную готовность. — Ну… только одна деталь, — слегка помявшись, виновато вздыхаю я. — Это мирдаловцы. Очень большие любители светлых сил. Не уверен, что они смогут посмотреть на тебя дальше твоей… видовой принадлежности. Лууна возводит глаза к небу, презрительно скалясь и фыркая. Кажется, не сплёвывает вдобавок она сейчас только потому, что при таком угле рисковала бы попасть либо на меня, либо на себя. — Но это не значит, что они не могут пригодиться, — поспешно добавляю я. — Просто… подождёшь меня снаружи, ладно? Пойми меня правильно: я тебя ни в коей мере не стесняюсь, но эти… Тут нужно учесть возможные проблемы с мозгами. Гончая снова фыркает, но уже устало качая головой. — И почему я на всё это соглашаюсь?.. Ладно. Пошли давай уже… кобель вежливый.* * *
К удивлению Лууны и ещё большему моему удивлению, из храма Мирдала звучит вполне светская музыка, и за витражами различаются гуляющие силуэты и танцующие пары. На проходной выстроена гора бокалов с игристым, но внутрь меня не пропускают: — Сейчас минимальный ранг для посещения яринника — Рыцарь Сияющего Сердца, — заявляет охранявший вход кирпичноликий паладин, с которым я проходил инициацию. — Ты можешь предъявить повязку ранга? Я только фыркаю в ответ. — Ты прекрасно знаешь, что нет. Ладно, не буду мешать — но не мог бы ты передать Ярине, что я желал её повидать? Он отводит взгляд: — М-м… Я попрошу передать это следующего посетителя. — Ладно, спасибо и на том, — киваю я и не удерживаюсь от лёгкой шпильки, которую, впрочем, наш паладин не факт, что вообще заметил: — Бывай, служивый. Отойдя вместе с Лууной в сторону, мы переглядываемся. Выражение лица гончей понятно сейчас по уши безо всякой менталки: «Так и знала, что нечего было надеяться на этих святош». — Ну, как говорится в пословице — нету чёрных глаз, за голубые сватайся, — пожимаю я плечами. — Пойдём к Танате.