Филипп Лунин и драконье училище

Обедая частью своей добычи, я задумываюсь, не попросить ли Радину… о дополнительных курсах, что ли. Ведь обучать меня, выходит, в её интересах, почему бы не воспользоваться этим и не приобрести такие навыки, которые в Аднирване не преподают? А кое-что Радина явно умеет, раз справилась связаться со мной аж из… Лабиринта Ананты. Надо бы побольше об этом месте узнать. О нём что-то Кадорас говорил ещё на посвяте. Более того — далеко не только со мной. Положим, я ещё понятия не имею, по какому принципу тут отбирают кандидатов, но ведь… меня ждали. Пусть со мной тогда, на Земле, говорила Радина, рассказывая об академии, пусть меня пронёс через варп… или как там здесь гиперпространство называется… по её приказу этот самый нав, но ведь меня ждали! Меня встретили! Получается, Радина или как-то сумела убедить местную приёмную комиссию, что я тут ко двору придусь, или сама в ней сидит под чужим именем, или подкупила кого, или пошуршала в местных книгах учёта потенциальных кандидатов… Так или иначе, а она хороша! Кстати, раз уж она теперь — королева фей… даже жалко, что всё-таки отказалась, чтобы я её титуловал, было бы намного круче быть при настоящей королеве… Повлияло ли это как-то на её, скажем так, магический профиль? Предпочитаемую магию? Сложно сказать… А на какой магии, если так вдуматься, обычно специализируется Дивный Народ? Пытаюсь вспомнить всё то, что мне известно о феях. Кажется, чаще всего они работают с магией иллюзий, природы и артефактов. А ещё бывает прорицание. В общем и целом, по сути, та же разнообразная ментальная магия, во всех её обличиях, плюс некоторая, скажем так, «кузнечная». Что ж, занятно: примерно то же самое, что выбрал я сам… Возможно, это не просто так, и у нас с Радиной больше общего, чем можно подумать? Недурно было бы обновить знания о феях за счёт здешней библиотеки. Нужно эту мысль себе отметить. Ещё можно того же Ртутя расспросить… но это оставим, как резервный вариант. Кажется, его напрягает общение с нашей королевой фей, причём сильно. Не буду его принуждать. Заявившись в Книгоцентраль несколько раньше, я слышу голос Танаты из главного лекционного зала. А ведь я действительно не интересовался её расписанием, хотя знать его полезно — даже если только ради чаще встречаться с Кальцией наедине. Зайти, что ли, послушать? Но, наверно, неудобно будет заявляться на чужую лекцию без приглашения, да ещё посередине… А, впрочем, зачем заруливать внутрь? Раз уж я слышу её голос даже отсюда, можно просто подойти и послушать рядом со входом. Я устраиваюсь на одну из многочисленных скамеек в холле там, где акустика ещё не гасит её лекцию. — Как неоспоримое доказательство приводилась и архитектура Авваатерского храма, и статуя раскинувшего руки человека, которая тогда стояла на первом этаже. Это же, они говорили, сам Иисус, точно как его изобразили на «чудотворном» образе в Рио-де-Жанейро! А тела в подвалах храма — они не даже не мумифицируются, так и остаются свежими! И тоже исключительно человеческие! Сначала эти факты впаривали как доказательство того, что покон вернее православия, а потом, после подставы Мирдала, двухмесячного правления неудобных для Светлых демиургессы Хаараглаш и Соборной Джейеры и, наконец, свержения и их полуэлементалем огня Семарглом, эти же факты подали обработанному поконом крылатому народу уже под иным соусом, как доказательство того, что Светлыми могут быть только люди. А Тёмными никому из семуран быть не хотелось, образ жрущего своих и чужих младенцев врага был создан. Если бы Тёмные не прятались тогда среди семуран и не вели подпольную деятельность, приказу Семаргла всем мохнатым драконам превратиться в людей никто бы не сопротивлялся. Но вот тогда и произошла первая осознанная революция Хардола, которую Варшан Велеяр в целом верно описал в своём мемуаре «Искры Разума». На домашнее чтение его я вам и посоветую, чтобы при следующей встрече нам было, что обсудить, — завершила Таната урок. Надо же, история! Не только теолингвистику преподаёт… Что это вообще такое, кстати, теолингвистика… Та самая «магия слова»? А может, как раз что-то исторического типа… Впрочем, так ли уж важно? Прежде, чем выбирать предметы для того уровня, мне нужно сначала до него дотянуть, причём, желательно, в приличном виде. А потом ещё может оказаться так, что всё желаемое в расписание не влезет — как уже в этом семестре не влезли. Поэтому вряд ли сейчас имеет смысл прикидывать, что выбирать, а что нет. Но если предметы Танаты такие вот — примерно аналогичные, в сущности, заседаниям её клуба, — то вполне можно посидеть там, отчего бы нет. Мирно, уютно. А впрочем, потом, это всё потом. Сейчас же — отчего бы не встретить Танату со всей приветливостью? Пускай пока ещё ничего не решено, но мать моей спутницы заслуживает радушия и уважения. — А что не вошёл? — с потоком выходивших учеников ко мне подбирается Кальция. — Меня пускают, хотя я даже не студентка. — Ты член семьи, а я тут и по расписанию не числюсь, — развожу я руками с улыбкой. — Опять же, невежливо посередине урока заваливаться… Как день прошёл? — Сегодня прочитала «Мастера и Маргариту» по заданию мамы, чтобы не выглядеть дурой на сегодняшнем разборе, — идёт она вместе со мной к кабинету Танаты. — С твоим появлением она чаще стала выбирать земные книги, чую, потому, что тебя уважает. Или потому, что во мне заинтересована. Впрочем, то же самое, только в профиль… — Это немаленькая книга, — замечаю я. — Ты очень быстро читаешь, если сумела одолеть её за день! — За ночь и за день, это проще, — она показывает на свои красные глаза. — Скажу тебе, пока «умники» не слышат: не понимаю, что она нашла в Мастере. О Сатана, ни характера, ни мускул, ни ума… — Ум-то имеется, раз уж интересную книгу сумел написать? — поразмыслив, мягко возражаю я. — Ну… — она задирает нос к потолку, — не читала ту книгу, не знаю. Поэтому я и не вякаю на собраниях, мало чего понимаю, — добавила она искренне. — Я бы предпочёл проводить с тобой время не на собраниях, — признаюсь с лёгким смешком. — Но, с другой стороны, там можно встретить интересных личностей и много чего занятного послушать. М-да, если так вдуматься… вспомнить небезызвестный одно время интернет-мем «Интересная личность»… то да, каламбур получается. — Хочешь, прямо сейчас пойдём полётам учиться? — Кальция останавливается уже в коридоре у кабинета, оглянулась на меня с жаждой в глазах. — У нас будет время. А маму твою расстраивать будет невежливо, если мы разом сбежим с её посиделок, — склоняю я голову набок. — Понимаю, — она тыкает меня носом в шею, восприняв мой жест как просьбу поцеловать. — Тогда идём, уже открывают! — Идём, — соглашаюсь я. — Взять тебя под руку? — А как же, — она приосанивается и берёт меня под локоть. С её ростом походит скорее что она меня взяла, а не я её, но пока раскрывать на публике другие свои облики рановато. Вот на старших курсах, надеюсь, будет самое то! Народа на сегодняшнем собрании почти столько же, сколько на первом, где-то полтора десятка молодых поэтов и почитателей творчества. Таната закуривает, но мундштук в её пасти дикции не мешает, да и сам запах, на табак не похожий, стал мне привычным. — Я много ругаю Светлых, это правда, так что для баланса позвольте мне рассказать вам о том, что мне нравится в Тёмных… И каковы они есть вне вражеской пропаганды. Воланд, безусловно, был бы доволен тем, как Таната его представила. Даже не трикстером, а супергероем, который восстанавливает справедливость и в погрязшей в пороках и приземлённости советской Москве, и в древнем Ершалаиме. По сути, выполняя ту работу, которую приписывали себе прокуратор Иудеи и Бог: судил честно, награждал и карал по заслугам, не переставая при этом быть ярким и элегантным, умел радоваться жизни и смерти. Собственно, в общем и целом я с Танатой согласен — действительно, пока Га-Ноцри не пойми где и чем занимался, Воланд за него всю работу выполнял. Так что с определённого момента я начинаю слушать впол-уха, кивая с благообразным видом. А сам, пользуясь тем, что место выбрано не в первом ряду и не на сильном освещении, незаметно освобождаю одну ногу от обуви и начинаю легонько поглаживать пальцами хвост Кальции, который та спустила под кресло. Она тоже млеет и подставляет мне хвост, откидываясь на спинку стула и расслабляя крылья, беззастенчиво вливая в меня свою ауру. М-да, а вот этого не заметила бы Таната… или кто ещё. Впрочем, если иметь при этом вид незаметный и скромный, то, может, и прокатит? Добавляю к поглаживанию хвоста поглаживание кончика её левого крыла, до которого теперь вполне могу дотянуться левой же рукой, просунув её под правую в «позе внимания». Перепонка у неё гладкая, тёплая и натянутая, как кожа на бедре спортсменки. Но Таната знает, чем нас отвлечь и заинтересовать: — Впрочем, это больше, чем просто история, это гримуар и инструкция. Если хотите, я проведу вас на настоящий бал Сатаны. — Имеется в виду краткая экскурсия или на всю ночь, как в источнике? — вежливо спрашиваю я. Потому как на ночь, да и на вечер тоже, у меня несколько иные планы, чем смотреть на выскакивающие из камина скелеты. Пусть даже эти скелеты потом сопровождаются голыми женщинами… человеческими. — На сколько вы пожелаете остаться, — улыбается мне Таната. Снежок изображает удивление: — Ничего себе у тебя связи, Таната! И при них ты работаешь простым учителем? — О нет, это хобби… Работая моя глубже, — она заявляет с толикой гордости и загадочности. При этом она чем-то неуловимо напоминает мне Сивиллу Трелони из Поттерианы, тоже любившую напускать тумана в прямом и переносном случае. Но, однако же, не следует забывать, что даже Трелони сделала минимум два вполне реальных пророчества. — Кальция? — негромко спрашиваю я у неё. — Что думаешь? Кальция переводила взгляд с меня на мать, не решаясь, кому отдавать предпочтение, но наконец улыбнулась Танате: — Всегда мечтала сама попасть в мир книги! Я коротко вздыхаю одним носом: — Раз так, то я с тобой… Но, умоляю, будь осторожна. Что-то я сомневаюсь, что речь идёт о безопасном месте. М-да, вот реально жаль, что Лууны сейчас рядом нет. Она бы, как минимум, подсказала, где именно риска больше. В родном мире — если б такие гончие существовали на родной Земле — я бы с ней обменялся телефонами, чтобы иметь быстрый контакт. Здесь же я такой возможности пока, увы, лишён, раз её смартфон как-то работает без электроэнергии, а у меня ничего подобного нет. Нужно будет разузнать ещё и о какой-нибудь магической альтернативе сотовой сети — были же у Танаты «вестники» для вызова Измаила? Таната и Кальция начали подготавливать ритуал вроде того, что прошёл после первого собрания. Только теперь благовония воскуряли на трёхногой кадильнице, вытащенной из угла кабинета. Эльф-Кадорас тихо описывал слепой Зерре, что происходит, Селена в нетерпении мяла край своей униформы, Владлена заинтересованно блестела большими глазами из-под капюшона чёрного плаща, заменявшего ей университетское одеяние. Не волновался, кажется, только Ратихор, поглядывая с ленивым любопытством сытого кота. Я, поразмыслив, решаю пристроиться поближе ко Снежку. Из всех, кто здесь находится, он кажется мне наиболее наивным, добрым и уязвимым, а, значит, и наиболее нуждающимся в защите. За себя я не очень боюсь — не в интересах Танаты сейчас меня под монастырь подводить… как бы забавно это ни звучало на данный момент. Жаль только, что нет Жарегнева. Надеюсь, Таната приняла во внимание моё предупреждение. А как было бы сейчас здорово просто случайно забыть там этого… спецагента-мстителя недоделанного… Шторы в кабинете завешивают, чтобы остатки вечернего света не мешали действу, а в канделябрах Таната зажигает чёрные свечи с красноватыми рунными узорами. Меня, как и остальных, начинают клонить в сон древесно-травянистые запахи, но я успеваю взяться за руки с Кальцией, прежде чем меня уносит в транс. Очертания комнаты расплываются, но потом проясняются обратно, хотя немного иные, чем были. Я начинаю слышать музыку оркестра, приглушённого стенами. Встряхнувшись, внимательно оглядываюсь по сторонам, проверяя, всё ли в порядке с остальными. Других разумных в комнате я вижу особенно чётко, всё остальное похоже на осознанный сон, невозможно даже всмотреться в детали. Таната подходит к Зерре и без спроса снимает с неё повязку, а та удивлённо хлопает глазами и оглядывается не так, как слепая, а фокусируясь на том, куда глядит. Что ж, радостно уже от того, что хоть здесь она может видеть. — А что дальше? — Ратихор, возможно, не осознаёт перехода. Владлена слезает с пуфика и подскакивает ко двери, любопытливо её приоткрыв и заглянув в помещение, уже совсем не похожее на коридор Книгоцентрали. В вытянутом тёмном зале с алыми фонтанами танцуют — кто-то даже кружится в воздухе. Среди посетителей бала я не вижу ни одну персону, упомянутую Булгаковым или добавленную в экранизациях. Людей здесь в целом не так уж и много. — Снежок, Кин’Нара, — негромко окликаю я. — Держитесь поближе. На всякий случай. Руку Кальции я тоже не отпускаю. Кин’Нара выглядит настороженной, алые глаза моргают часто — она старается не спать и следить за обстановкой, но при этом и держать в поле зрения Снежка, который кажется разморенным этими травами и запахами. Ратихор, наоборот, смело отошёл от группы заигрывать с симпатичной мантикорой. Интересно, а реальность ли вообще то, что я вижу? Или просто массовая галлюцинация? Точнее, иллюзия… Интересно проверить. Так, иллюзия может имитировать, в зависимости от качества, практически любые телесные ощущения… за исключением одинаковости у разных наблюдателей. Кажется. Если только качество не совсем уж убервысокое… Так. Оглядевшись по сторонам, я выбираю приметную парочку — судя по внешности, это инкуб с суккубой. — Кальция? — я киваю на тех. — Как тебе подбор цветов в этом платье? Красный с зелёным, по-моему, смотрятся вместе не очень… ладно ещё, что жёлтого нет. — Ну, в некоторых культурах это символ нового года… — нерешительно отвечает Кальция, глядя в ту сторону. — Здесь очень сложно присматриваться, всё размытое, как на акварельном рисунке. Но музыка хороша. Оркестр и его звуки здесь кажутся даже более реальными на слух, чем мои воспоминания о музыке на вчерашнем празднике. Он играет сразу несколько мотивов, переплетающихся в фугу, а чёрный пудель на первой скрипке дрожит смычком по струнам так часто, что кроме высокого тона скрипки возникает низкий гул от слишком близко стоящих друг ко другу коротких нот. Что ж, ясного ответа не получается… Коли смотрится размыто. Но, если так вдуматься… В общем-то, да — наша компания видна более-менее ясно, но все прочие… да что там, всё прочее смотрится… несколько даже не размытым, а нечётким, будто во сне. Значит ли это, что всё перед нами может являться большой галлюцинацией? Так, вспоминаю! Нужно полуприкрыть глаза и аккуратно нажать пальцами на глазные яблоки. Если подозреваемый объект не расплывётся вместе с полем зрения, он — галлюцинация, порождение мозга. Вот только на ком это опробовать? На Кальции? Или Кин’Наре со Снежком? Но ведь они вряд ли галлюцинация… Даже если мне снятся… О. А что, если всё это — действительно сон, наведённый воскуриванием… да невесть чего воскуриванием, вообще говоря? Тогда может помочь самый простой приём. Вот только вариант со щипком неудачен, у Кальции же когти… — Кальция? — я понижаю голос, чтобы не смущать её такой просьбой. — Можешь легонько куснуть меня за ухо или шею? Желаю понять, сон это или не сон… Она охотно наклоняет свою голову к моей, схваченной в лапы, и кусает в мочку уха почти как вампир. И я, дёрнувшись, очухиваюсь в кресле кабинета. Тихо и темно, вокруг лежат расслабленные тела, сваленные как попало. Прямо сидят сейчас только я и ещё один индивид, которого раньше не было. Рядом с Танатой так же, как я с Кальцией, восседает, закинув ногу на ногу, угольно-чёрный антропоморфный олень ростом с нашарских драконов, с козлиной бородкой и конической свечой над головой: — Ну, здравствуй… наслышан о тебе. Опаньки. Это называется — когда получается лучше, чем задумываешь… или всё же хуже? — Приветствую вас, сударь. Простите, не имею чести знать вас лично, — вежливо отвечаю я, наклоняя голову, но не опуская глаза. А сам торопливо соображаю, кто передо мной. Если верить рассказам Танаты — вполне вероятно, что Сам. Но… почему тогда олень, а не козёл? Где запах серы? Где разноцветные глаза? Одно из двух: или средневековые описаторы наврали, что, в общем-то, неудивительно… Или передо мной сейчас вовсе не Великий Противник, а кто-то, антуражащийся под него. Может даже, вообще не демон, а тот же Рогатый Бог — Цернуннос? — Имеешь, а я знаю тебя, — он приветственно отводит руку в сторону, словно делая реверанс без поклона. — Здесь ты можешь говорить со мной безопасно, моя музыка не даёт нас подслушать. У тебя есть ко мне вопросы, у меня к тебе тоже. С чьих начнём? — Полагаю, что вам, как более старшему, подобает вести речь первым, — несколько секунд поразмыслив, отвечаю я. Конечно, охота предложить ему тогда назваться… но, если это действительно тот, кого я подозреваю, лучше его не злить лишний раз. А если не тот… что ему мешает соврать? Проверить я сейчас всё равно не могу… — Мне нужен наследник в этом мире, — собеседник переходит сразу к делу. — Кальция не хочет, получить его через ритуал в реальности не получилось, сейчас Таната проводит ритуал в Изнанке. Его участники присягнут мне на верность, а кто-то из них должен остаться со мной. Скорее всего это будет Зерна — в Изнанке её жизнь полнее, чем здесь, она больше не будет инвалидом. Но в этом мире она умрёт. Я надеюсь, ты понимаешь, что это к лучшему? — Я понимаю, что нам с Танатой снова придётся отмазываться перед Измаилом, заверяя, что мы тут ни при чём, совершенно ни при чём… — вздыхаю я. — Впрочем, побочные последствия могли оказаться и неприятнее. Но я несколько не понимаю: если наследник нужен в этом мире, как поможет наличие Зерны в этой самой… Изнанке? — Будет достаточно, чтобы забеременел её труп. Собственно, в этом и будет заключаться моя просьба — надо её спрятать быстрее, чем явятся «Светлые», — рогатый напрягается, а его свечка трещит. — Поэтому я и не стал использовать в ритуале Танату. Что-то мне это не нравится. Я нахмуриваюсь. — Вы просите меня, чтобы я прятал трупы? Как какой-то, миль пардон, мелкий уголовник? Прошу меня извинить, сударь, но я полагаю, что с этим отлично справится и сама Таната, когда придёт в себя. К моему глубокому сожалению, я не благородного происхождения… официально за последнюю сотню лет, во всяком случае… Но это не значит, что у меня нет понятия о чести и достоинстве. — Таната не успеет даже очнуться, они ворвутся уже через несколько минут. А мне такое тем более не по статусу, — ухмыляясь, чёрный встаёт и начинает расплываться монотонной тенью, прежде чем исчезнуть. — Считай это экзаменом в высшую лигу, сынок. Я в недоумении приподнимаю одну бровь, прежде чем фыркнуть в образовавшуюся пустоту. — Ни тебе спасибо, ни до свидания, ни даже пожалуйста. Сударь… нелюбезный, а с чего я вообще должен вам помогать? Я имени-то даже вашего не знаю. Да и что это за высшая лига? У меня уже имеются избранные небожители для поклонения, имеется магическая наставница… Услуги демонического толка мне абсолютно без нужды, да и не такой я дурак, чтобы душу на кон помещать, заключая сделки с вашей братией. Размявшись, я встаю со стула и оглядываюсь. Думаю, лучше всего сейчас разбудить Кальцию. Мало ли что… Спокойней будет, если она будет стоять рядом со мной. — Кальция! — я трясу антродраконицу за плечо. — Проснись! Снаружи видения выбраться из него было сложнее, чем изнутри, Кальция только сонно мычит. Так. Как будят девушку, не желающую просыпаться? Нашатырём. Но того под рукой нет. Обдать водой? Я оглядываюсь по сторонам. Воды тоже что-то не видно, даже в объёме графина… Что тогда? Отхлестать по щекам? Но это же Кальция! Ладно, опробуем для начала самый романтичный способ. Если получится, ей понравится. Наклоняюсь к ней, переплетаю пальцы с одной её рукой, второй своей приподнимаю её голову и нежно целую в губы. Надо же, но это срабатывает, она пробуждается и начала оглядываться: — Ты там такое пропустил!.. — Прости, милая, потом, — решительно накрываю пальцами её губы. — Два вопроса. Ты давала там кому-нибудь клятву на верность? — Конечно, а ты нет, и не знаю теперь, что тебе делать! — смотрит она на меня с сожалением, будто мне не досталась коробка старых конфет после новогоднего утренника. Я мрачно рычу сквозь зубы: — Второй вопрос. Ты в курсе, что Зерне сейчас предполагается умереть, а отряду Светлых — сюда ворваться? — Первое да, но мы нашли другую, — Кальция распахивает крыло в сторону лежавшей на ковре мантикоры. Она была в видении, но не участвовала в собрании! — А второе — с чего бы им вдруг? — О, Сёстры… — я медленно качаю головой. — Кальция, тебе мозги, что ли, затуманили? Короче. Судя по всему, скрыть уже ничего не удастся. Подумай, как ты будешь отмазывать свою мать, ибо у неё сейчас начнутся невероятные проблемы. А ещё — ради всего святого и нечистого, молчи и даже не думай, что с тобой сейчас происходило! Со стороны запертой двери, которая ходит ходуном, слышатся странные звуки — как будто часто падают капли из крана в ванну, а громкость их увеличили в десять раз. Коротко оборачиваюсь на дверь. Ломают? Видимо. Выброситься бы вместе с Кальцией в окно, превратившись, но я очень сомневаюсь, что за окнами сейчас не следят. Так… Идея. — Ложись на пол! — резко шиплю я, понижая голос и разворачиваясь к антродраконице. — Сделай вид, что ты без сознания, а я тебя пытаюсь привести в чувство! Ты ничего не помнишь после того, как заснула, только неясные туманные грёзы, поняла? Она только успевает лечь, как после взрыва, а все остальные — пошевелиться, очухиваясь, как дверь вылетает — буквально, становясь отдельным от петель объектом и быстро уменьшаясь в размерах, но без единой царапины. В дверной проём врывается Жарегнев с подковообразной штукой в ладони. Окна разбивает и распахивает занавески Измаил с объятым пламенем позолоченным пистолетом. — Всем лежать! — кричит ангел. — Именем Добра! — более пафосно восклицает Жарегнев, мгновенно меняя «подкову» на снайперскую винтовку, которая в столь тесном помещении выглядит по-дурацки. — Какое добро… — полулёжа Ратихор хватается за свой висок. — Только что в аду были! — Есть труп, — Измаил подскакивает к мантикоре так, будто не обладает весом при своей объёмной фигуре. Свободной рукой он вытаскивает из-за пазухи книжку и сверяется с ней. И сверяется долго и озадаченно. — Она? — Жарегнев уже нетерпеливо выцеливает Танату. — Что?! — она удивляется громко и естественно. — Впервые вижу её! Это вы мне подбросили?! — Жарегнев, на ней твоя аура, — ангел оборачивается к анту и прицеливается уже в него. — Чего?! — благородный потомок демиурга поднимает уши так же высоко, как Таната. Оп-паньки. Кажется, дело начинает идти на лад… но радоваться рано. — Помогите! — жалобно прошу я. — Был дым… или туман… от благовоний… какие-то грёзы… Я очнулся, а все лежат! Кальция никак в себя не приходит! Наверно, в благовония что-то подмешали… Между прочим, практически не вру. Плюс моя пассивная менталка «на убедительность» наверняка сейчас пропитывает слова на полную катушку. Ну-ка, пройдёт? — Не с теми… не с теми спор, — Кин’Нара выглядит недовольной, глаза её слабо сфокусированы, а движения вялые, но она быстро приходит в себя. Несколько секунд её голос звучит нетвёрдо, но когда Кин’наре удаётся сориентироваться, она говорит более уверенно: — Таната… уговорила Барбару покончить с собой, чтобы стать невестой Сатаны. — Знал, что ничего хорошего ей этот тип не предложит! — досадливо рыкает Ратихор, пытаясь порвать когтями кожу подлокотников. — Так это было на самом деле? — Кадорас ошарашенно оглядывается. — Ничего не вижу… опять… — вздыхает горестно Зерра, но за поднимающимся гвалтом её почти не слышно. — Ах! Ох! — переигрывает на полу Кальция. — Кто вам разрешил носить оружие в университете?! — Таната тычет когтями обоих рук в Измаила и Жарегнева. — Чёрт возьми, зачем ты это сделала? — Владлена распахивает свои перепончатые фестральи крылья, смотря на Танату и хватаясь за щёки копытами. — Она же не понимала, что вы её на самом деле убьёте! — Так и знала, что ты в чём-то замешан! — Селена клацает зубами на Жарегнева. Тот ещё громче отнекивается: — Не в чём я не замешан, это вы здесь устроили жертвоприношение дьяволу! Всё это произносится криком и почти одновременно. Зерра хватается за уши. Измаилу приходится выстрелить в потолок. Огненный пистолет с хлопком зажигает за раз все свечи в кабинете — теперь горят не только чёрные и становится относительно ярко. В этот момент я замечаю, что труп мантикоры, с которой общался Ратихор, очень старый, мумифицированный, пусть и хорошо сохранившийся, в темноте так точно выглядел совсем свежим. Даже поначалу со спящей перепутал… и аура на ней слабо, но виднелась. — Говорить будем по очереди, — сразу требует Измаил. — Здесь больше не клуб дебатов, а место преступления. Жарегнев, не своди с них глаз и не давай сбежать или говорить друг с другом… но если ты сам начнёшь беспредел или улетишь — искать тебя будем всем ангельским хором, и от Ярины не поздоровится! Все остальные: буду вас вызывать в коридор по очереди. Филипп, ты первый, ты был в сознании и можешь знать больше. Идём, поможешь мне разобраться. Прах вас всех подери через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия… Не могли очнуться на несколько минут позже?! Я бы тут уже всё замутил, как нужно… Но, увы — делать нечего, играем с тем, что есть. Жаль, что Кальции напоследок нужный совет не дашь… но вроде должно быть достаточно и того, что уже было сказано. Послушно кивнув Измаилу, я поднимаюсь на ноги — достаточно медленно, чтобы успеть напоследок обдать Кальцию в ментальном поле волной ободрения — и выхожу следом за ним в коридор. Ангел ставит дверь на место — она встаёт с деревянным стуком, тут же увеличиваясь до нужного размера. Измаил оглядывает пустой коридор и возвращает взгляд на меня: — Ситуация крайне странная, как сам видишь. Кто бы этот цирк не начал, мы до неправых доберёмся, а остальных успокоим. У тебя самого есть версии произошедшего? Или кому это могло быть выгодно? — Мы всего лишь собирались обсудить творчество Булгакова на примере «Мастера и Маргариты»… — медленно протягиваю я, потирая лоб. Так проще успевать подбирать слова… да и антуражиться под не совсем пришедшего в себя от дурмана тоже. — Таната собралась показать… нечто вроде демонстративной иллюстрации, как я понимаю, что-то вроде групповой иллюзии. Но что-то пошло не так… Всё было размыто, я не очень хорошо помню детали. Но вот эта… мантикора Барбара? — её не было, когда благовония только зажигались. Это я точно знаю. Я её вообще раньше не видел. Но она появилась, когда этот дымок пошёл по комнате… начались грёзы… Я не знаю, кто она и откуда, но подозреваю, что… — я, наконец, отнимаю руку ото лба и глаз, выпрямляюсь и прямо смотрю на собеседника. — Мне кажется, это подстава. Труп несвежий… совсем несвежий. Весь засохнуть успел. Кем бы она ни была, она умерла уже давно. Так что… я действительно кое-кого подозреваю. Неохота, конечно, возводить напраслину, так что прошу учесть, что это лишь мои предположения, но… — делаю глубокие вдох-выдох, — я могу ошибаться, но мне думается, что здесь не обошлось без… Жарегнева. — На каком примерно моменте ты проснулся — как в иллюзии, так и в реальности, и что начал после этого делать? И в какой момент заметил тело Барбары в кабинете? — Измаил на миг отводит взгляд ко двери, явно беспокоясь о том, чтобы за ней сейчас не начался второй — или третий? — тур вакханалии. — На часы я не смотрел, — виновато развожу я руками. — Но вряд ли прошло много времени. Минут… несколько, точнее не скажу. Три, четыре… семь? Когда я очнулся, мне мерещился какой-то олень в человеческом обличье, нёс какую-то дичь… потом развеялся… Я огляделся, увидел, что все лежат, решил начать с Кальции, привести её в себя. А тут вы ворвались. Тогда и труп оказался… Не знаю, может, раньше тоже был, но было темно, сложно различить, кто труп, а кто просто без сознания. Как ты все свечи зажёг, сразу ясно стало, а так… — Иллюзия по какому рассказу планировалась? Этот олень вписался бы в неё или нет? — Измаил доходит уже до менее удобных вопросов. — Вряд ли ты много общался с Жарегневом, но у тебя есть предположения, где бы он мог эту мумию спрятать и, что важнее, откуда забрать? И как она могла появиться в момент перед самым началом видения, если ты именно это имеешь в виду? — По балу весеннего полнолуния, он же бал Тысячи Королей, — пожимаю я плечами. — Памятуя книгу… туда кто бы только ни вписался. Что же касается Жарегнева… Видишь ли, у меня имеются веские поводы его подозревать. Он формально тоже числится у нас в клубе, но как-то признался мне — это конфиденциальная информация — что считает Танату злодейкой и намерен её уничтожить. Как именно, не сознался, но, учитывая, что он мне клинок к горлу приставлял просто ради того, чтобы покрасоваться… сам понимаешь, не удивлюсь, если он где-то эту жертву и прибил, сочтя её тоже… «злодейкой». Насколько я понимаю, это вполне в духе его народа. Прибил, выждал подходящего момента, что-то подмешал в благовония, дождался, когда все уснули, затащил труп в комнату… а потом пафосно ворвался со стволом наперевес и устроил истерику. Да ты сам всё видел уже дальше. — Осталось выяснить, — ангел, слегка улыбаясь, трёт свой нижний подбородок, — как и откуда он его донёс и где прятал. Морг есть в Жиморе. Или с меньшей, но всё же вероятностью мог забрать тело из склепа. Но Жарегнев, как классический ант, вряд ли бы стал так себя марать, даже ради посрамления большего зла. — Да он мог просто взять тело в лесу, — пожимаю я плечами, вспомнив того несчастного мальчишку. — В лесу? — удивляется Измаил, опуская руку. — Это где же в лесу покоятся мумии, да ещё так, что их никто не съел? — Только сегодня видел! — развожу руками. — Мы охотились с Лууной. Глядим — призрак. Подошли поближе — труп валяется. Что характерно, тоже уже весь высохший. Призрак нам удалось упокоить, труп сжечь, но, раз уж там один такой валялся, то кто сказал, что там не может иметься ещё? Тем более, что… гхыр его знает, кто вообще все эти трупы насооружал… — Ну и ну… — Измаил озадаченно убирает оружие в кобуру. — Ты успел выяснить у призрака, кто он был? Впрочем, всё равно большое спасибо за помощь. Я мрачно вздыхаю. Настроение снова ныряет вниз. — Это был мальчик… Он потерялся в лесу, ища свою игрушку. Кубик. Так и не нашёл, и, похоже, погиб от голода, холода и жажды… Горькое зрелище это было, что его несчастный труп, что бродящий неподалёку призрак. Собственно, его удалось упокоить именно так — найдя его кубик и вернув телу. — Очень странное дело. Либо ребёнок настолько упёртый… либо его заманили туда специально для неведомых целей. Спасибо за откровенность, позовём следующего, — Измаил возвращается в кабинет. — А мне что? — окликаю я его, сообразив, что действительно не знаю, что дальше. — Я ещё здесь нужен? Или могу идти? Или что? — Да, тоже зайди. Потом всем вам вместе оглашу свой вердикт, — он отвечает не только мне, но и остальным, для информирования. — Селена, теперь ты. Прошу. Та крайне неохотно поднимается и презрительно задирает нос, но за ангелом в коридор следует. Я сажусь рядом с Кальцией, дико досадуя на то, что даже словечком не перемолвиться при этом… паладине недоделанном. Проклятье, как жаль, что я ещё не могу вести безмолвный разговор! А может… сейчас попробовать? Что я теряю? Прикрыв глаза, я сосредотачиваюсь и обращаю всё внимание на Кальцию, пытаясь для начала как следует ощутить её настроение и эмоции. Благодаря моему теплу, и физическому, и аурному, она сейчас спокойна и уверена в том, что всё в нашу пользу завершится. Мне бы такую уверенность! Впрочем, если правда то, что я успел наслышаться о кобничестве… Может, поможет? Или, как минимум, лишним не будет… Так или иначе, мне нужно вытащить её. И Танату тоже. Собственно, до самой Танаты мне дела особого нет — если уж выбирать протекторат среди преподов, так я бы предпочёл того же Отрими. Но раз Таната — мать моей девушки, я не имею права бросить её без защиты. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что она не умеет защищаться сама. Наверняка это не первый случай, когда ей нужно отбрыкаться, особенно если вспомнить то, что говорил наш летающий «паровозик» при первой встрече. Другое дело, что это не отменяет моей союзнической обязанности. Лучше всего я выполню её, поддержав, а по возможности и защитив, Кальцию. Аккуратно касаюсь сознания моей девушки, имитируя ощущения от руки на плече. «Посмотри на меня». Это мне удаётся, я вспоминаю урок Фёдора Гавриловича о том, как удлинять ауру, и Кальция оборачивается. Отлично! Теперь… Сомневаюсь, что я смогу пока внятно изъясняться, образуя устойчивую телепатическую связь. Отвечать да, могу — слышит же меня Ртуть, — а вот инициировать разговор первым… не уверен. Но ведь, по счастью, кое-что уже удалось сказать до этого вслух, а значит, нужно только пояснить. Чтобы наши показания более или менее, но достаточно совпадали. Я снова сосредотачиваюсь, следя параллельно затем, чтобы не выдать это телом, внешне изображая лишь глубокую задумчивость. А сам снова касаюсь сознания Кальции, изо всех сил осуществляя ментальный аналог жестикуляции. «Рука» слегка ведёт по её ауре, указывая в сторону Жарегнева, и я окунаюсь в гнев, страх, настороженность, подозрительность. Перекачиваю эти чувства по ментальной связи. Это враг! Затем перевожу указание на Танату. Яростные чувства отхлынывают прочь, взамен остаются недоумение, миролюбие, желание защитить. Она не виновата. Это друг! Напоследок же скольжу по её ауре в третьем направлении, указуя на труп. Тут уже чистое недоумение. Откуда это? Не знаю! Но, возможно… Снова указание на Жарегнева, снова всплеск классической тройки Тёмной Стороны. Страх. Гнев. Ненависть. Берегись его! Плавно убрав ментальную связь, я, наконец, откидываюсь на спинку кресла и впервые позволяю себе бросить взгляд на Кальцию. Слегка приподнимаю брови. «Ты меня поняла?» Она кивает достаточно незаметно, чтобы не привлечь внимания. Потом машет хвостом в сторону двери, не смотря на меня. Ура! Кажется, главное получилось… Ну-ка, а что там с дверью? Я неторопливо перевожу взгляд туда, изображая на лице лишь всё ту же глубокую задумчивость. Дверь выглядит ровно так же, как до того, как её выбивали, ни единого следа того, как в неё долбились, ни на петлях, ни на досках. Тогда в чём проблема? Я начинаю скользить взглядом уже по тому, что рядом с дверью, планомерно расширяя траекторию по спирали. Кальция будто в усталости и желании полетать распахивает и складывает крылья, при этом складывая ладони в молитвенном жесте. Она желает выбраться отсюда? Понятно вполне, но сейчас я ничем помочь не могу! Или же это значит что-то ещё? Проклятье, я так гадать невесть сколько могу! Нужно иначе. Я снова закрываю глаза, чтобы ничто не отвлекало, и возобновляю ментальную связь. Эмоции плавно струятся по ней ручьём. Недоумение. Вопрос. Дверь. Что? Она, пытаясь запрятать раздражение глубже, на поверхность выносит глупенькое благостное состояние. Я потираю лоб. Кажется, есть одно предположение. Пробую изобразить более сложную цепочку. Образ волчицы движется в комнату. Образ Кальции, подпрыгивая, выпархивает наружу, навстречу Измаилу, и невинно хлопает глазами. Не удержавшись, дорисовываю глуповатую ухмылку, корзину с ромашками на руке и цветочный венок на голове. Измаил, вылупившись на это чудо, машет рукой и отпускает прочь. «Желаешь идти следующей?» — сосредоточившись, думаю я. Это единственные слова, которые я произношу прямо. Впрочем, эмоцию вопроса я тоже шлю параллельно — для подстраховки. Она успокаивается и слегка кивает. Возможность ей предоставляется уже скоро. Селена возвращается с видом победителя, Кальция встаёт: — Разреши, я следующая. Много думала о тебе и всей ситуации, есть что сказать. — Хорошо, — Измаил пускает её в допросный коридор. Да уж, ощущения напоминают сидение в коридоре после сложного экзамена, из которого ты уже вывернулся, а твоя девушка ещё нет. Облегчение пополам с тревогой. Бросаю взгляд на Жарегнева. Смотря на меня, он усмехается в ноздри. Кальция по ощущением проводит с Измаилом в два раза дольше, чем я. И, возвращаясь, грозит Жарегневу, проводя пальцем по шее. Уже слишком, но если она так в себе уверена… Главное, что Жарегнев сейчас не показывает агрессию, помимо как в ауре. Кальция действительно провела на допросе дольше любого из остальных, кто шёл после неё. Но когда остаются недопрошенными только Таната и Жарегнев, Измаил меняет тактику и возвращается в кабинет окончательно, даже садится на тахту и закуривает сигару от свечки: — Ваши показания, дорогие мои дихотомы, будут заведомо друг другу противоречить, поэтому их я проведу уже совместно, без тайных сверок. Итак, Жарегнев, начнём с тебя. В ходе следствия выяснилось, что почитатели Мирдала, «Мир разумных» — ты там состоишь — давно копают под Танату и пытаются показать миру её злодеяния. Эта неприязнь на пустом месте или под неё имелись основания? — Таната довела до самоубийства мою родственницу Альру, и не её одну, — Жарегнев отвечает холодно. — Не важно, ради самоутверждения или чёрных богов, меня это не волнует. Но я не убивал эту мантикору и не подкладывал её труп. Я, как всякий харадолец, вижу ауры. Да, даже как вы тут ими болтали, пока я сторожил. Если б труп подкладывал я, то столь жирную улику не пропустил бы. И это не случай, когда «прячут на видном месте», без этой подставы никто бы на меня не подумал. Измаил оборачивается к Танате прежде, чем она успела возмущённо открыть рот: — Не знаю, кто там и о чём разговаривал, хоть я и не просил, но почти у всех показания о видении сходятся в таких мелочах, которые сложно обговорить. — Естественно, это же транслируемая иллюзия, если не настоящее путешествие в ад. Но ни там, ни там заповеди Светлых смысла не имеют, — Таната тоже закуривает. — Да и убийства-то не было, этот труп умер давно. — Но убедила остаться в вымышленном мире ты, — Измаил переглянулся с Ратихором. — Причём Зерру ты предупредила о последствиях, и она отказалась, а Барбару не предупреждала, и она согласилась. Пойми, если ты прилетела из другой страны с чемоданом, а там труп, то, что ты его убила в другой стране, тебя не оправдывает. — Меня оправдывает то, что я и не уговаривала Барбару. Наш Господин обговорил всё с ней сам. Как насчёт этого сходятся показания? — Таната ударяет пальцем по мундштуку, посылая пепел в сторону ангела. — А меня интересует ещё один вопрос, — решаю вклиниться в разговор я. — Измаил, ты сказал в самом начале, что на трупе аура Жарегнева. Если это так, то каким боком к нему может оказаться причастна Таната? Вряд ли можно представить, что они делали этот труп вместе! — Ни Таната, ни Жарегнев не причастны. По крайней мере, к этому трупу, — Измаил качает голову в сторону пепла, упавшего на пол, а потом выпрямляется. — Убийца, я полагаю, это привидевшийся тебе олень! — Правда? — я с облегчением снова откидываюсь на спинку кресла и вздыхаю. — Вот радость-то. Извини, Жарегнев, сожалею, что ошибался. Я правда думал, что это ты чего-то намухлевал в своём желании отомстить. — Я знаю, что я невиновен, так что меня клевета не задевает, — он со скрытой гордостью слегка кланяется мне. — Какой олень? — Таната удивлённо ко мне поворачивается. — Что ты видел, что не видели остальные? — Да когда я очнулся, мне ещё какой-то антроолень чёрный глючился. Нёс какую-то невнятицу, я даже не разобрал толком, чего он хотел. А потом развеялся, как дым. Я подумал, что это… того, — я смущённо прокручиваю неопределённый жест в воздухе, — от благовоний остаток. Куда тот же, кто подложил труп, подмешал чего-то, чтобы мы отрубились. — Он же, насколько я понимаю, присутствовал и в самом видении, выдавая себя за Сатану, причём выглядя пуделем, а не оленем, — Измаил ссыпает пепел с сигары в подсвечник. — Возможно, он же контролировал всех присутствующих на балу, кроме вас. В том числе Барбару. Это гипотеза, но она объясняет, с кого он бы списал внешность для достоверности — с мумии, — ангел показал сигарой в сторону трупа, и я вижу, как едва заметная аура Жарегнева на нём рассеивается. — Этот Сатана зачем-то решил подставить Жарегнева. Но ему нужно было свежее тело и срочно, поэтому он пытался убедить кого-то из вас «остаться с ним», наврав, что после этого сей дурачок выживет где-то там, у него. Барбара — если её при жизни звали так, в чём я сомневаюсь — была запасным планом, на случай, если никто из вас не станет лёгкой добычей. — Но почему он просто не убил кого-то, если он и в реальности воплощался, полностью контролируя иллюзию? — задумывается Снежок. — Не хотел, чтобы вы его потом считали врагом, — находит ответ Измаил. — Вы ещё для чего-то ему нужны. — То есть… — напряжённо привстаёт Ратихор, глядя на мумию. — Она была ещё тогда мертва? С самого начала? — Да, — Измаил подтверждает. — Целоваться нужно осторожней, — не удерживаюсь я от того, чтобы слегка подколоть его, уж больно ситуация забавная. А сам думаю над более важной темой. Так-так… Значит, здорово, что я на уговоры этого типа не поддался. Но кто же это тогда был? Помнится, я читал Гоэтию… был там кто-то из списка архидемонов, предпочитающий являться как раз в более или менее антрооленьем обличье. Но кто именно? Не помню… Нужно будет завтра Лууну спросить, она точно должна знать. А если нет, заглянуть заодно в библиотеку и за этой книгой. Насколько я помню, среди демонов любимая игра — выдавать себя за другого. Но, если Танате помогает пусть даже не сам Великий Противник, а кто-то из его присных — что ж, это объясняет, как она смогла, пускай ненадолго, но заставить явиться Радину. — Как грех некрофилии это не записано, будьте спокойны, — Измаил перепроверяет по книжечке. — Я бы попросил вас всех не покидать пределы города до конца расследования, но вам в университете заполнять мозги до каникул, поэтому вы все свободны. Кроме Танаты, Селены и Филиппа, с вами я ещё кое о чём хочу поговорить. Кальция уходить и не думает, наоборот, подходит к матери: — Это ты убила Альру? Ту, о которой ты столько хорошего рассказывала и кого ставила нам в пример? Не верю! — Разумеется, они врут, — Таната расправляет крыло и прикрывает им бок дочери. — И мотив для вранья очевиден. — Я твою ложь долго терпел, Таната, — Жарегнев развоплощает своё оружие. — Так переврать историю, о которой помнят ещё в Авваатере, это надо вообще забыть про совесть. — Справедливости ради, — негромко говорю я, опуская глаза, — в данном случае ничьё слово не может считаться безукоризненным. Если Таната в чём-то замешана, ничего удивительного, что она будет это отрицать. Но точно так же не может считаться убедительным и Жарегнев, поскольку Альра — его родственница. Нельзя исключать вариант, при котором некто просто натравил Жарегнева на Танату, воспользовавшись, м-м… его паладинистым характером, скажем так. — Мама, я тебя всегда слушалась, теперь ты меня послушайся, — Кальция обращается к матери неожиданно твёрдо и встаёт на четыре лапы, опуская крылья. — Ты уже давно не та беспомощная поэтесса, которую гнобили в Авваатере. Ты преподаёшь в лучшем ситете галактики, держишь свой литературный кружок, издаёшься на нескольких человеческих планетах миллионным тиражом! Ты великая, и если ты доводишь окружающих только чтобы показать себя выше остальных, это уже не работает так. Может быть, работало раньше, но сейчас этот уровень ниже, а не выше. — Всё проще, чем ты думаешь, но об этом я вам скажу только наедине, — она смотрит на неё и потом на меня. — А при следователях я имею право не свидетельствовать против себя и родственников. Тем более свидетельствовать ложно. — Госпожа Таната… — Измаил гасит сигару пальцами, — или Владеющая Таната, если тебе удобней, чтобы к тебе обращались как в Авваатере. Если таможенник находит у иностранца труп в чемодане, это его дело, а не дело страны, откуда прибыл преступник. Самоубийство — это грех, в котором виновна жертва, и ты этим пользуешься. Как и твой адский парень. — Если уж брать юридические термины, — складываю я руки на груди, прежде чем подойти к Танате и Кальции, а затем повернуться к Жарегневу, — то никто не может оказаться назван виновным иначе, чем по решению суда. Так написано в большинстве судебных кодексов моего мира и, я полагаю, этот мир несильно отличается. Было ли следствие? Улики? Соревновательный судебный процесс? Пока я слышал только «Таната довела до самоубийства Альру», причём без какого-либо доказательства. Откуда мне вообще знать, что тебя не надоумил на это какой-нибудь старейшина твоего рода, которого ты обязан непреложно слушаться? — Следствие ведётся сейчас, — Измаил поворачивается к Селене. — Ты единственная сказала, что пудель под конец встречи, когда уводил Барбару, а вы просыпались, превратился в Жарегнева. Это правда или ты додумала? Надо понять, мог ли наш условный «Сатана» так же подделать ауру на трупе. — Все остальные разговоры с вами мы будем вести только в суде, — Селена складывает руки под грудью. — И не небесном, а честном, по законам Нашара. Старейшинами Аднирваны считаются щуры-директора? Пусть они и рассматривают твои обвинения. Только подбери верно состав преступления. Поклонение Тьме в Нашаре не запрещено. А Тьма порой даже собственных учеников убивает, что уже говорить о врагах. Кадорас и Владлена тоже скрещивают передние конечности, решив поддержать подругу. Таната одобрительно кивает и улыбается. Кин’Нара фыркает: — Тьма это всё-таки не ситхские мальчики. Если Тьма здоровая, а не как бывшее Воплощение Намира в молодости, которая раньше убивала учеников за насмешки, а теперь передумала быть Тьмой и вышла за Жарегнева. — Состав преступления есть, — Ратихор показывает на труп. —Барбара была живая. А теперь нет. Как нам найти того черношёрстого чёрта и отомстить? И как больше не позволять Танате ему помогать в его жестоких проделках? Если надо помочь, я это сделаю. А если не справлюсь сам, то призову своего дедушку, Создателя Процесса Создания, и бабушку Данадару. Она как Мирдал, но за Хаос. Уж они разберутся. — Нас попросили разбирать всё по нашарским законам, а твои прародители Инанну не любят, поэтому не стану их напрягать, — Измаил встаёт. — Ну а до рогатого пуделя мы доберёмся. Это моя обязанность. Я только тяжело вздыхаю, потирая висок пальцами. — Почему у меня такое ощущение, что вот так вот и начинаются гражданские войны? А впрочем… Полагаю, вариант «воздержался» не примут? Что ж. Жарегнев, я отлично помню, как ты приставлял мне клинок к горлу ради личного выпендрёжа. Если Альра была похожа на тебя, плакать по ней я не собираюсь вне зависимости от того, сама она решила убиться или кто помог. Я тебе не верю. — Филипп, — Измаил уже собирается уходить, но оборачивается ко мне, — ты хочешь найти того, кто виновен в смерти мальчика с кубиком? Жарегнев, да и все остальные, удивлённо на меня оборачиваются. Я хмыкаю и пожимаю плечами: — Полагаю, ты сейчас скажешь, что это и его Таната по лесу водила, подменив местного лешего? — Нет. Я скажу, чтобы Лууна вышла на след, даже если запах забит гарью. А там вы с ней сами всё увидите, — толстый ангел подмигивает мне и выходит. Остальные ошарашенно переглядываются. — Ещё и её собрался сюда впутывать… А вот не выйдет, — сквозь зубы говорю я себе под нос. — Ещё адская гончая на побегушках у ангела не была! Сложив на груди руки ещё теснее, я делаю пару шагов к Танате и Кальции — так, что при желании обе могли бы дотронуться до меня что крыльями, что хвостами. — Надо будет нам решить, где надёжнее собираться, — Таната встаёт, подавая мне и Кальции руки, слегка опираясь о них после выматывающих разбирательств. — Предлагаю с этих пор устраивать литературные прогулки, о местах сбора буду дополнительно сообщать. — Кому скрывать нечего, тот и не прячется, — Жарегнев выходит за Измаилом. — Хайль Покон, — брезгливо кривлю я губы. — Тоталитарные напевы уже пошли. Жарегнев, доиграешься ведь. Причём с огнём. — Очередной раз так называемое «добро» являет вам своё лицо, о чём я вам постоянно говорила, — Таната кивком головы просит меня и Кальцию выводить её из кабинета. — Ну… Я бы тоже перепугался после такого, — Снежок начал заворачивать мумию в ковёр. — Надо будет её… — помогает ему Кин’Нара, — на экспертизу. Кто-то в Аднирване должен находить энергетику даже после стирания и накладывания иллюзий. Либо другие улики обнаружить. — Давай помогу, — Кадорас выводит слепую Зерру наружу. Владлена отодвинула штору, через которую ворвался Измаил: — Труп оставили, но хоть стекло Жарегнев починил… — стекло оказывается целым и в самом деле. — А ты с тем «пуделем» тоже шашни водила? — Ратихор увязывается за Танатой. — Берегись, как бы он и тебя не решил порешить, с другими своими невестами за компанию! — Мне это уже не грозит, — Таната устало ему отвечает. — Кальция, Филипп, везите меня домой и гоните всех, я не в настроении разговаривать сегодня с остальными. — Без вопросов, — соглашаюсь я, вставая рядом. — Ратихор, право же, не стоит так возмущаться, даже если тебе та мантикора так понравилась. Ты видел не её, а лишь иллюзию, да и к оригиналу… точнее, к тому, что случилось с оригиналом, Таната отношения не имеет, что тот же Измаил подтвердил. Таната отпускает наши руки, зайдя на площадь с колясками, но заговаривает только когда мы отправились, и нас точно перестают подслушивать: — Второй раз мне обряд срывают. Теперь и Барбара умерла напрасно. Хотя откуда она появилась в нашем зале, да ещё и таксидермированным телом — чёртова мистика. Я её физического появления честно не предполагала, клянусь отцом Кальции. Отражение и реальный мир связаны, конечно. Но чтобы настолько… — Мама, нам ты можешь признаться, — Кальция снова берёт её за руку. — Что там в Авваатере на самом деле произошло? — Это вам сама Альра расскажет, когда мы домой доедем, — Таната откидывается на спинку, потирая свободной ладонью под раскрасневшимся глазом без век. Сама? Это что же, теперь её дух вызывать будем? Или же… В голове начинают появляться интересные мысли. А может, она на самом деле лишь имитировала гибель, а сама сбежала? Или даже, возможно… Мои глаза расширяются, когда я кошусь на Танату. А может, она на самом деле и есть та самая, якобы самоубившаяся, поэтесса? А что, это объяснило бы очень много чего… Ладно. Сейчас не суть важно. Сначала благополучно доберёмся до дома, а потом уже разберёмся. — Так или иначе, я желаю, чтобы ты знала, — утешающе поглаживаю я ладонь Танаты одной рукой, согревая одновременно другой. — Мне, в общем, без разницы, врёт этот ант или нет, а если врёт, то насколько. Пока ты не причинила вреда тем, кто для меня — свой, ты тоже своя, потому что ты — мама моей девушки. А значит, имеешь полное право на мою поддержку и защиту против любого чужака. — Ты настоящий Тёмный, Филипп. Мне и Кальции с тобой повезло, — Таната наконец улыбается расслабленно и подаёт ладонь для поцелуя. — Кстати… ты правда видел кого-то после возвращения в реальность? — Ещё бы, — хмыкаю я, мягко коснувшись губами костяшек пальцев её руки. — Видел даже больше, чем рассказал. Я не стал там говорить всё, чтобы картину не усугублять. Этот тип… он вполне чётко говорил, да и видел я его чётко. Это был действительно некто в антрооленьем обличье, весь чёрный. Только бородка козлиная. Размером был примерно с тебя. Над головой у него горела коническая свеча. Он заявил, что знает меня. Он сидел рядом с тобой. Он заявил… что ему нужен физический наследник в этом мире. Что ты проводишь ритуал в Изнанке, что кто-то должен будет остаться с ним, скорее всего, Зерна. А ещё… Ещё он сказал, что решил не использовать в ритуале тебя, потому что труп жертвы должен забеременеть. Ума не приложу, правда, как он собирался потом роды для мертвячки организовывать… А потом… потом свечка у него вдруг треснула, он сказал, что сюда вот-вот ворвутся Светлые, что я должен спрятать труп… а потом исчез. Развеялся тенью. Я успел только привести в чувство Кальцию, чтобы удостовериться, что с ней всё в порядке. А затем уже эта погром-команда действительно ворвалась. — Если б ты всё же успел спрятать, то оставлять их с носом было бы ещё веселее, — Таната коварно усмехается. — С другой стороны, Филиппа могли бы счесть соучастником, если б ворвались в неудобный момент, — Кальция отворачивается от тёмных придорожных пейзажей к матери. — Этот Тёмный ведь и есть мой отец? Зачем ему тогда зачинать другого ребёнка в качестве Проводника, если есть я, уже выросшая и готовая? — Ты слишком тупа для антихриста, уж извини, — Таната гладит дочь по гриве, не смотря в её сторону. — И то верно, — вздыхает Кальция с облегчением и улыбается. Я гневно выдыхаю через нос: — Кальция, быть может, не гений, быть может, бывает наивна… Но она не тупая! — По сравнению со мной и даже с тобой? — Таната ко мне наклоняется. — Наивна не Кальция, наивен ты. Тёмный тем и лучше Светлого, что он говорит правду и не стесняется гордиться собой, тем, что он лучше многих. Иначе в чём смысл? Будешь таким же самоунижающимся Светлым, лобызать ноги начальству и ближним. Я качаю головой, слегка улыбаясь в ответ: — Тёмный отличается вовсе не правдолюбием, Таната. Правда — лишь инструмент, как и ложь. Тёмный отличается свободой. Тем, что позволяет себе думать, чувствовать, действовать не так, как прописано в инструкциях, какими бы благомудрыми авторы тех не были. Тёмный может оказаться лучше остальных, а может — хуже, но он всё равно найдёт, чем в себе гордиться и ради чего жить… — откидываюсь назад, на сиденье. — Что же касается интеллекта… у него есть тьма градаций, пардон за каламбур. От гения до тупицы — куча ступенек. Кальция — не тупая. В конце концов, будь она тупицей, я бы не стал оставаться с ней. Ты же не думаешь, что иных кандидаток у меня в принципе не было? — И я свободна называть свою дочь так, как она это заслуживает, — Таната отстраняется, задрав нос. — Тем более она сама не против, верно? — Ну, на тест по коэффициенту интеллекта у меня и правда низкое значение, на уровне среднего землянина, — оправдывает маму Кальция. — А они… ты наверное по собственному окружению знаешь, какие. — Хм, вопрос сложный, на самом деле, ибо среднего землянина мне как-то ни разу не встречалось, — миролюбиво улыбаюсь я. — Как вариант, мне повезло, и среди моего окружения люди были в основном умными. В принципе, не удивительно, я же в приличном месте учился. — Фух, это хорошо, — Кальция расслабляет уши. Мы сходим с кареты и отправляемся в дом Танаты. На этот раз она не приглашает за стол, а сразу проводит в комнату для ритуалов. Сняв одну из небольших ваз с каминной полки, Таната кладёт её в треугольник призыва: — Это прах Альры. Так мы удостоверимся, что отвечать будет именно она, а не тёзка или дух-обманщик. — Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, как ты умудрилась его достать? — с любопытством приподнимаю я брови. А про себя мысленно добавляю, что где гарантия, что это именно её прах? Как это в принципе можно проверить? — Выкопала из её могилы, — отвечает Таната буднично. — Прежде, чем улететь из Авваатера. В круг! — она распахивает крылья и машет ими назад. Кальция, вздрогнув, слушается и встаёт в центральную фигуру магических знаков. Кивнув, я встаю рядом с Кальцией, но сомнение продолжает нашёптывать дымные струйки. С тем же успехом Таната могла засыпать в этот кувшин пепел сожжённой при готовке курицы! Первым делом Таната призывает не Альру, а «своего господина», вновь повторив ряд имён главных противников светлых сил из разных религий и фандомов. Чёрный провал, почти такой же, как в котором исчез козлобородый олень, появляется почти сразу, но Таната всё равно дочитывает список до конца, и только после этого переходит к основному ритуалу. — Кояв энрофрет, — она прокалывает себе запястье собственным когтем и протягивает кровоточащую руку к треугольнику. Кровь течёт не вниз, а в сторону сосуда, на котором начинает дрожать крышка, будто там кипятилась вода. И пар похожий. Или не пар, а частички праха поднимаются над вазой, складываясь в еле различимую беловатую фигуру. — Именем господина моего, я призываю тебя, Альра. Я создаю из праха твоего и крови моей уши, чтобы слышать меня и только меня, и уста, чтобы голос твой слышали все в этой комнате. Твой разум возвращается к тебе, твоя память возвращается к тебе, твоя воля подчинена моей воле. Твоя душа возвращается из ада, Альра, врата для тебя открыты. Заза азданатасан заза заза. Интересно. А её-то туда за что? Слышал бы это Жарегнев — вышел бы на орбиту на, как грубо шутили у меня дома в Интернете, тяге собственного горящего пукана. Проявляется белый силуэт драконессы, размытый, но по нему уже понятно, что она была не мохнатой, но с гривой и перепонками на крыльях. Вокруг силуэта разбавленная кровь плясала дёрганно, походя на тёмное пламя. Таната обращается к ней другими интонациями, более тихими и коварными: — Что привело к твоей смерти? — Ты донесла на меня ратникам, — эхо от призрака слышится на секунду прежде, чем его же голос. — Я явилась к тебе, как к лучшей подруге и спросила, как мне убежать. Ты посоветовала мне улететь в другой мир, что я и сделала. Ты призналась в своём преступлении, только когда я уже воспламенилась… — Для чего я тебя вызываю чаще всего? — Таната довольно улыбается. — Ради стихов Магии Слова… — обречённо отвечает приведение. — Что случится с тобой, если ты перестанешь мне подчиняться? — Таната оглядывается на меня и Кальцию, довольная нашим шоком. — Ты уничтожишь мои черновики, сотрёшь всю память обо мне, предашь забвению, и тогда даже я забуду, кто я, буду мучиться, не зная, за что. Сейчас я знаю, что мучаюсь за самоубийство, и когда умрёшь ты, мои муки добавятся тебе… — По счастью, я помирать не собираюсь, — Таната прерывает Альру. — Ну что, Филипп, похоже на правду? Видишь, насколько я тебе доверяю? Я мрачно вздыхаю. — Знаешь… я думал о тебе лучше. Вот честно, лучше бы я всего этого не знал. — Благодарю покорно, — Таната кланяется, прикладывая крыло к сердцу. Тёмное пятно трескает так же, как свеча треснула между рогов оленя, и начинает клубиться по краям. Таната одёргивает себя: — Ты так считаешь? Что же, тебе я доверяю больше, — а потом оборачивается к духу. — Альра! Сочини стихи, которые проклянут стоящего здесь Филиппа на смерть в мучении, если он предаст меня. Кальция чуть ли не сжимается в комок. — Таната, — я повышаю голос лишь слегка, но он, к моему собственному удивлению, начинает угрожающим эхом отдаваться от стен, — то, что моё мнение о тебе ухудшилось, не значит, что я собираюсь от тебя отречься. Но знай, что мне покровительствует та, чья воля властна над пространством и временем. И если ты не желаешь, чтобы твоя душа после смерти стала вечной игрушкой адским псам, не советую пытаться контролировать меня! — Ляжет рок, и тот, кто предал… — стонет Альра. Моя рука слегка изменяет своё положение, готовясь в случае необходимости стремительно выдернуть клинок из ножен. Зря ты это, Таната, очень зря. Ты всерьёз думаешь, что я не могу тебя убить до того, как твоя горе-поэзия будет закончена? Может, я и не могу выйти из круга, но это не значит, что я не могу всадить тебе этот нож в шею одним броском. — Мой покровитель сильнее твоего! И я сама тебя сильнее! — здоровый глаз Танаты выпучивается так же, как и лишённый век, а пасть скалится. — Совершил, таясь, донос… — Ты правильно сказал, Филипп, — облизывает Таната клыки, — Тёмный свободен! Так что не вздумай моей свободе мешать! Она куда ценнее, чем твоя, — следя за моим кинжалом, Таната перестаёт стягивать себе запястье, и кровь капает снова, стекаясь кляксой барьера перед ней. — За неверность и презренье… — Маме порча на понос!!! — взвизгивает Кальция, сжимая свою голову. Призрак замолкает, словно бы услышал то, что Таната приказала не слышать. Таната странно скорчивается в тазовой области и двигает ногами, как будто… будто пытается что-то удержать… Порча на понос? Вот это ржач! Так! Нет времени… Я стремительно даже не обегаю комнату глазами — расфокусирую взгляд, улавливая, пускай и в размытом виде, всё разом. Обе антродраконицы в ближайшие секунды не опасны. Чёрный провал… колышется сбоку, но никак больше себя не проявляет. Альра… Её призрак колеблется над кувшинчиком. Те струйки — крови Танаты и праха из кувшинчика — что запускали призыв призрака, уже исчезли… Тпру. Но сам-то сосуд призыва остался! Он не так уж мал, да и неудивительно, если учесть его задачу… но при этом и не так велик, чтобы выдержать удар полукилограммового ножа, не опрокидываясь! Прах не тяжёл, куда как легче песка… Размахнувшись, я запускаю нож в кувшинчик, целясь не клинком, а тяжёлой рукояткой. Баланс у моего оружия ни разу не метательный, но, как ни смешно, сейчас это только на пользу — узкий клинок от плавных форм сосуда был бы в состоянии и отрикошетить, а вот увесистая, объёмная рукоять… Громкий стук утяжелённого металлом пластика о керамику разносится по залу, заставляя на мгновение замереть, кажется, всех — даже провал в небытие. Кувшинчик опрокидывается набок, валится на пол, а крышечка слетает с него. Прах Альры веером рассыпается из горлышка, а призрак с облегчённым вздохом исчезает. Звук, который издаёт Таната, по-настоящему жуткий — непередаваемая смесь леденящего стона, вопля и скрежета. Оставшись без ножа, я начинаю соображать ещё стремительнее. Палочка при мне, но Таната явно намного опытнее меня в магии. Зато она никак не похожа на опытную лапопашницу! Вспышка стремления словно огнём прокатывается по моим артериям и венам, зовя драконий антрооблик — и тот откликается так быстро, как никогда раньше. Я хищно пригибаюсь, напрягая ноги для броска, а руки — для броска, удара или захвата. С зубов рвётся лютый рык, огненное марево с готовностью оплетает собой все лёгкие… и даже тайное оружие — ядовитый шип на хвосте — сладко ноет от наполненности гемолитиком. Пока кисточка ещё не распушена, но это дело одного мгновения, стоит ему лишь метнуться вперёд… Меня Таната как врага воспринимает, но Кальцию — по-прежнему нет. Вскакивая, она врезается в Танату, то ли чтобы сбить её с ног, то ли что бы откинуть с линии моей атаки... и её мать ударяется о стену за пределами круга, оседая и охая. — Чую, тебе всё же придётся прятать труп, — темнота сгущается в оленя-бафомета, он смотрит на меня и ко мне обращается. — Добьёшь её сам? Я вздыхаю, со злостью глядя на Танату. — Если честно — очень хочется! Но, видишь ли, я сомневаюсь, что Кальции понравится, если я перекушу её матушке горло на её же глазах. А мне, как бы, с ней ещё жить… — Я тебя понял, — чёрный берёт Танату за шкирку, будто она весит не больше старого тряпья. — Ты же сам меня попросил!.. — Таната рычит, но олень уже растворяется вместе с ней. Хотя он успевает мне подмигнуть, прежде чем окончательно развеивается коптящим дымом. Измаил выбивает дверь с ноги. — Где она? — спрашивает он машинально, потом понимает, что мы можем быть не в курсе. — Таната даже преподавать не имела права после лечения в психушке! Кто её сюда устроил… Не важно, куда она делась? — Очень вовремя! — я всплёскиваю руками. — А раньше ты не мог доложить наверх, что она не имела права? Впрочем… сейчас уже разницы нет. Куда она делась, могу только гадать, но в одном уверен… как там у Филатова? «Князь Тьмы меня попросит на ковёр, и состоится крупный разговор!» — Даже так… — ангел входит в комнату осторожно и присматривается к гаснущим сигиллам. — Я бы доложил, но банально не знал. Жарегнев мне рассказал про эти ритуалы только сегодня. И… — он прерывается, с сожалением глядя на расплакавшуюся Кальцию. Потом с молчаливым вздохом достаёт книжицу, вычёркивает оттуда что-то и убирает обратно в складки туники. — Так, — вздыхаю я, осторожно касаясь плеча Кальции, но глядя при этом на Измаила. — Первое. Дай-ка мне святой воды, какой ни есть. Вон тот прах нужно обработать. Поможет или нет душе Альры, не знаю, но хоть никто больше её в орудие не превратит. Второе. Успокоительное у тебя найдётся? Я сейчас могу её только оглушить, но хотелось бы поделикатнее. А иначе, боюсь, того и гляди нервный срыв. Таната, несмотря ни на что, всё же была её матерью… — Не надо… ус… покоительное… — Кальция берёт меня за руку. — Альра на мне, а на тебе Кальция, — Измаил осторожно сгребает рассыпавшийся прах. — Хотя мы бы оба сейчас рвали перепонки Танате, будь такая возможность… — Сообщи только ещё Жарегневу, — я с сожалением бросаю взгляд на прах несчастной Альры. — Думаю, он захочет лично поучаствовать… Таната сказала, что унесла этот прах из могилы Альры, когда покидала Авваатер. И ещё… ещё скажи, что я прошу у него прощения. Мне стыдно, что я так недооценил Танату. При этом Кальция начинает содрогаться в рыданиях ещё сильнее, а я, печально вздохнув, поворачиваюсь к ней уже всем телом, беря её и за вторую руку. — Кальция. Мне очень жаль, что так всё обернулось. Поверь, будь моя воля, этого бы не произошло. Я знаю, что любые слова сейчас будут бессильны. Поэтому… позволь всё же предложить тебе провести первые, самые острые после потери часы в беспамятстве. Это самое милосердное, что я могу для тебя сделать. А там… а там я найду тут какого-нибудь специалиста. Измаил, тут ведь найдётся психолог? Или ещё какой душевед? Он кивает и дотрагивается крыльями до нас обоих. Не скажу, что после этого у меня поднимается настроение, но я понимаю, что в произошедшем не виноват. Кальции тоже становится слегка легче. — Тогда постарайся расслабиться, — я мягко касаюсь пальцами её висков. — Не сопротивляйся, я осторожно. Она снова соглашается, отстранённо глядя куда-то в пол. А я, сосредоточившись, впервые в жизни разряжаю ментальный всплеск в ослабленном, безопасном формате. Не корёжащим нейронные связи хаотическим ударом, а мягким ударом по голове деревянным молотом, завёрнутым в густой слой тряпок. Кальция с лёгким вздохом оседает, где стояла, а я успеваю затормозить её падение, дав бессознательному телу антродраконицы плавно опуститься на пол. Распрощавшись с Измаилом, я бережно отношу Кальцию наверх, в её спальню. Пользуюсь при этом телекинезом. Денёк выдался непростой, а я её бы, наверно, и полностью отдохнувшим толком на руки бы не взвалил.