Обратная сторона истории магии: легенды и диалоги

      — Миссис Малфой, вы должны понять, что так больше не может продолжаться. Я понимаю, вам нужно время, но чем дольше вы будете копить в себе свою боль, тем стремительнее будет развиваться ваша болезнь.       Молодой целитель с аккуратной ухоженной бородой внимательным взглядом рассматривал свою пациентку, нервно кусающую губы и терзающую заусенцы на пальцах. Его глаза были преисполнены заботой, но отнюдь не беспокойством — он был настоящим профессионалом и умело ограждал себя от чужих переживаний, не смея приобщаться к тревогам и боли посторонних. Ему с лихвой хватало и своих собственных.       — Вы правы, — тихо произнесла Гермиона, крепко обняв себя руками. — Я понимаю, что вы говорите. Я постоянно об этом думаю, но мне сложно преодолеть эту преграду. От мысли, что кто-то увидит меня настоящую, меня охватывает паника. Я привыкла быть кремнем.       — Вы хотели сказать, делать вид, что являетесь таковой, — поправил её целитель Ледбур. — Вам нравится это?       — Что именно?       — Притворяться. Быть той, кем вы по своей природе не являетесь.       — Нет, — Гермиона медленно покачала головой и опустила взгляд. — Меня это изматывает. Но я не умею иначе.       Целитель наклонился вперёд и оперся локтями на колени.       — Как думаете, миссис Малфой… Что будет, если кто-то увидит ваши слёзы? Скажем… ваш муж?       Гермиона скривилась и нервно усмехнулась.       — Это недопустимо.       — Вы очень категоричны, — заметил целитель Ледбур. — Почему? Что будет, если это случится?       Она медленно сглотнула и сосредоточилась на своих истерзанных пальцах. Её дыхание участилось, в груди зародилась паника. У Гермионы не было ответа на этот вопрос. Просто сама мысль об этом была ей противна.       — Он вас пристыдит? Высмеет? Возможно, такое случалось раньше? — предположил целитель.       — Нет, — твёрдо ответила Гермиона. — Он чуткий и понимающий. Он заботится обо мне.       — Что ж, это хорошая новость. Значит, у вас есть все основания доверять ему, я прав?       — Я доверяю, — подтвердила она слабым уставшим голосом, словно повторяла это в сотый раз. — Просто… я испытываю отвращение, когда меня жалеют. Когда кто-то видит мою слабость, мне становится ещё хуже. Все вокруг меня такие… свободные, открытые, сильные. Они достойно переносят все тягости, что им преподносит судьба. У них есть силы радоваться, жить, посещать театры и матчи по квиддичу. Внешние обстоятельства не влияют на них так губительно.       Целитель Ледбур вновь облокотился на спинку кресла, снисходительно, но по-доброму улыбнувшись.       — Скажите, миссис Малфой. Случалось ли вам видеть слёзы ваших друзей?       — Да. Джинни часто плачет. Помню слёзы Гарри, Парвати, Фреда и Джорджа, миссис Уизли. Даже Пэнси плачет иногда, но она в принципе чрезмерно эмоциональна. По правде говоря, я никогда не верю её слезам.       — И что вы чувствуете, когда видите слёзы ваших друзей или знакомых? Которые вас не стесняются?       Гермиона на мгновение задумалась, но быстро нашла ответ:       — Неловкость. Я испытываю сочувствие к ним, но не могу поддержать. Хочу, чтобы они перестали. Я не умею успокаивать и уязвляюсь ещё сильнее, когда успокаивают меня.       Целитель медленно кивнул, раздумывая над следующим вопросом.       — Значит, вы, можно сказать, примеряете на себя их эмоции и боитесь оказаться на их месте. Будто их поведение деструктивно, неестественно.       Гермиона вяло пожала плечами.       — Вроде того.       — А что, если я вам скажу, что после этого «выброса» они избавляются от всей той тяжести, гнёта и боли, что в них накопились, и просто идут дальше, оставив ненужное позади? Пускай даже с лёгким чувством стыда от непрошенных слёз, но они чувствуют облегчение. Освобождение, если угодно. Вам бы хотелось того же, миссис Малфой?       Хотелось ли ей? Безусловно. Это было её мечтой, о которой она не смела заявить вслух. Если бы Гермиона раньше поняла, насколько пагубной для её больного сердца была эта чёртова упёртость, гриффиндорское упрямство, она бы не позволила себе страдать ни минуты. Но было поздно. Истязать себя вошло в привычку, она не умела иначе, как бы ни старалась. Свою слабость она ненавидела больше, чем болезнь.       — Конечно, — с мягкой улыбкой произнесла она. — Я над этим работаю, целитель Ледбур. Правда.       Это не было правдой. У неё не было сил на борьбу с зависимостью, но терапия её окрыляла. Пускай и на время, но Гермионе становилось легче. Слабый луч веры всё же просачивался в её сознание и душу. Однажды ей обязательно станет легче.       — Давайте попробуем с вами договориться, — целитель сложил пергаменты в стопку взмахом палочки и поднялся с кресла. — Находясь дома, вы отследите момент, когда почувствуете, что больше не в силах терпеть эту боль. Ваш муж будет первым, кому вы откроетесь и покажете свою слабость. Позвольте ему увидеть ваши слёзы, миссис Малфой. И я гарантирую: вы почувствуете облегчение. Это будет вашим первым маленьким шагом к исцелению.       Гермиона поднялась со своего кресла вслед за целителем и коротко кивнула. Это было безопасно. Это было правильно — согласиться.       — Благодарю вас, целитель Ледбур. Увидимся в понедельник.       Спешно покинув кабинет, Гермиона глубоко вздохнула и направилась к выходу из больницы. Её мысли вертелись вокруг недавнего диалога. Целитель был абсолютно прав, его суждения были рациональны. «Вы сами должны захотеть себе помочь, миссис Малфой, в противном случае наши встречи не принесут пользы», — сказал он ей однажды, и Гермиона очень хорошо это запомнила. Перманентное покалывание в груди непрерывно напоминало ей о том, что оттягивать больше некуда.       Я переступлю через своё эго. Я сделаю это, чтобы быть здоровой. Я хочу быть здоровой, хочу быть нормальной. И мне это по силам.       Вдохновляющие самонаставления сопровождали её весь путь до поместья. Оказавшись в холле, Гермиона остановилась и окинула взглядом пустое помещение. Она медленным шагом направилась в кухню, освобождённую от эльфов, и прислушалась к разносящемуся эхом голосу радио:       «…Совет Визенгамота, согласно исследованиям аврората и показаниям Минервы Макгонагалл и Гарри Поттера, вынес единогласное решение посмертно наградить Северуса Снейпа орденом Мерлина, несмотря на все совершённые злодеяния…»       Гермиона резко взмахнула палочкой, велев радио замолчать. В её памяти вспыхнуло похожее воспоминание двухлетней давности, когда другой, но похожий металлический голос вещал о том, что «молодой лорд Малфой избрал в свои пожизненные спутницы грязнокровку». Это случилось на следующий день после победы Ордена. Диктор министерского радио, очевидно, не мог смириться со столь резкой сменой режима.       Послевоенные годы во многом оказались значительно тяжелее военного ужаса. Осознание невосполнимых потерь навалилось так же резко, как и всеобщее осуждение с обеих сторон: чистокровных семей, придерживающихся нейтралитета в войне, и всех орденцев, на чьей стороне боролась Гермиона.       Её кулаки непроизвольно сжались, ногти больно врезались в ладони. Война никогда не закончится. Никогда.       Сзади послышался скрип половиц. Гермиона прикрыла глаза, чувствуя как к горлу подбирается ком.       — Ну, как прошло?       Любимый голос был слишком мягким, слишком нежным. Интересно, догадывался ли Драко, что его любовь тоже причиняла ей боль.       Давай. Ты сможешь. Откройся ему, Гермиона, он ведь твой самый близкий человек. Ему важно, чтобы тебе стало лучше. Возможно, даже важнее, чем тебе самой.       Она обернулась. Его светлые глаза были наполнены пытливым предвкушением с плохо скрытой тревогой. Драко беспокоился о ней. Но никогда не переступал черту, не давил и не настаивал на ответе, если Гермиона была не готова поделиться с ним.       Сердце учащённо забилось.       Ты справишься. Ты сможешь. Он должен узнать тебя настоящую.       — Всё в порядке? — тихо спросил Драко.       Гермиона глубоко вдохнула, стиснув зубы. А затем медленно проглотила подступивший ком и улыбнулась, настойчиво игнорируя острую боль в грудной клетке.       — Да, милый. Всё хорошо. Поможешь мне с ужином? Я ужасно проголодалась.