Когда-то я мечтал тебя спасти, Теперь ты мертвый на руках. В жизни красок не найти, Один несчастный страх. Скажи, в чем провинился я, И пусть смерть убьет меня.
13.05.1921 Вечер пятницы Аарон сидел, казалось, не на стуле, а на маленьких иголках, что въедались в его кожу с такой силой, что он скорее помрет от них, а не от рук своей матери. Что-то невидное витало в воздухе. Тильда была явно в слишком хорошем настроении. Эта старая карга поставила миску с какой-то кашей на стол прямо перед своим сыном, который прикусил язык, дабы сдержаться от рвущейся рвоты при виде отвратительной стрепни. Даже собака не сумела бы это проглотить, будучи намертво голодной. Тильда мило улыбнулась сыну, отчего того начало сдавливать пространство в неясную теснящую пустоту, и тогда он под сумасшедшим взглядом своей матери подвинулся ближе к тарелке, выпрямляясь, дабы не чувствовать запах гари, что исходил от обычной каши. Но на вид она походила на сгоревшие ошметки шкуры. Замешательство искрилось на лице Аарона, и даже невооруженным глазом был виден его сочащийся вязким омутом испуг. Глаза невольно следили за каждым шагом ведьмы. Когда она повернулась, парень неосознанно отстранился от стола и уперся в самую спинку стула, больше не в силах сидеть на краю так близко к отвратительной еде. Слишком сильно его удивляло то, как мать могла создавать "еду" которую не то что есть нельзя, а даже в качестве удобрения использовать. Чтобы создать столь отвратительную стряпню, нужно приложить все ведомые усилия. Движения ведьмы казались резкими и дерганными, как и у Эндрю, а взгляд слишком стеклянный, ничего не чувствующий, в то время как Аарон ощущал себя единственным действительно живым, тем, кто мог обзавестись нормальными эмоциями, подходящие для ситуаций, в отличии от брата, который мог заразиться маниакальным смехом от матери, когда та протыкала куклу одной и той же ржавой иглой на протяжении нескольких длинных лет. Аарон даже не мог представить, сколько это будет продолжаться. Перед сном он немало думал о смерти, но не своей, а Тильды. Он хотел было взять нож и проткнуть ее гнилое сердце, избавив себя и Эндрю от мук, но был слишком напуган и знал, что мать убьет его раньше, чем тот попытается замахнуться. Но однажды это желание отпало слишком лихо, когда нож слетел со столешницы и остро вонзился в босую ногу Тильды. Она со скукой глянула на него и спокойно достала со своей плоти нож, продолжив нарезать им свежий хлеб. Аарон смотрел на ногу: ни крови, ни раны. Та быстро затянулась, не оставив и следа. Тогда-то парень и задумался о том, живым ли мертвецом мать его являлась, но определенно не человеком. Мать снова начала шептать какие-то излюбленные фразы из книг и продолжала накладывать кашу в тарелку Эндрю. Раньше Аарон не обращал внимания на ее действия, предпочитая сидеть и смотря на еду, подготавливаться пихать ее себе в желудок насильно, ибо утопать в болезненном мраке он не любил. На этот раз он заострил внимание на каждом невесомом ломающем движении рук ведьмы. Спиной она явно ощущала его взгляд, потому что замерла на мгновение, испустив нервный выдох по всему помещению. Тильде было несвойственно нервироваться, но ее спина выпрямилась в напряжении, и Аарон хотел было отвергнуть свою затею с заметной слежкой, как снова заставил себя стать храбрее. Тишина вонзалась шипами в него, что он уже слыхал громкий и вязкий звон шепчущего воздуха. Да вот проблемой была не сама тишина, а то, что когда Тильда сунула руку в карман за чем-то, этот неслышный звук почти оглушил парня, заставив сморщиться на фантомную секунду, как мать начала что-то подсыпать в кашу Эндрю. — Что это? — не сдержался Аарон, и слова, словно пух одуванчика, спохватились в неслыханном вальсе на ветру, что, даже навострив слух, ничего слышно не было, но она услышала. Казалось, все было произнесено одними лишь губами, а Тильда стояла в нескольких долгих шагах спиной к нему и все смогла осознать, подловить и напоследок сыпнуть какой-то кристаллический порошок, который по внешним характеристикам походил на соль. Это оказалось слишком очевидно. Тильда протяжно вдохнула и аккуратно, будто бы была готова к фатальной атаке, повернула голову в его сторону, как на лице заплясала улыбка, говорящая о маниакальном желании напасть с булавой смерти. — Это соль, — в ее глаза мелькнула правдивая ложь, что заставило парня нахмуриться, но он с опаской потянулся лицом к каше, когда словил свирепость, направленную на его тарелку и на него самого. Она уловила это движения и уголки ее губ в довольном маневре потянулись к самым очам. Ее плечи померкли в досадном расслаблении тела и довольства своей персоной. Когда баночка с «солью» была спрятанная за тканью ее облачения, она соединила свои пальцы, сдавливая их в испытании яростного гнева, что плескался в ней, неясно откуда явившись. Возможно, Аарон потянул за рычаг ее тайны, который тянуть следовало намного позже. — Эндрю больше по вкусу соленное, вот отдельно и посолила его кашу, — обмолвилась она, защищая один ход в своем лабиринте. — Что ж, — тарелка с громким стуком была поставлена на стол, что тело током прошибло. Нависающая напряженность витала между ними обоими, — пойду позову Эндрю к ужину, а то он засиделся. Негоже так поступать. — Она напоследок одарила его своей улыбкой, в миг снимая ее с лица, как только отвернулась. Аарон услышал, как мать завопила на весь дом имя сына. Крик смешался с подвижным ревем гнилых досок, и парень под раздражительной симфонией выпустил все свое напряжение через долгий протяжный выдох. Его голова обессилено легла около миски с кашей, которую он отодвинул настолько резко, что та во что-то врезалась. Он даже не обратил внимания на звон стекла опрокинутой вещи, как улыбка истерично растянулась на его лице, заставив тело дрожать скорее от еле сдерживаемого крика отчаяния и помощи, которая так ему была нужна, нежели от тщетных попыток Тильды оправдаться. Она казалась настолько нервной. И это был первый раз, когда Аарон видел ее такой взволнованной. Это было впервые. Он явно затронул щекотливую тему, которая заставила мать так реагировать. Соль. Эндрю. Она положила соль в карман. Эндрю больше по вкусу соленное. Но Эндрю ненавидит соленное. Аарон был готов в сию ж секунду упасть из-за стола, когда голову резко пронзила боль, ведь он буквально подорвался, отчего перед глазами прошелся калейдоскоп мрачных пятен, которые только что и делали, как врезались в его глазные яблоки с силой игл. То, что он ненароком опрокинул, было, как на первый взгляд могло показаться, солью. Определенно было ею. Тильда подсыпала что-то другое. Для своей же уверенности Аарон, несмотря на свою же безопасность, сразу же пальцем прикоснулся к опрокинутому кристаллическому порошку, взял щепотку и положил себе на язык, морщась от того, что это действительно была соль. Он руками держался за край стола и был готов в этот же момент своей сильной хваткой обломить небольшой кусочек, ведь гнев закипал в его жилах настолько быстро, что боязнь яростной матери моментально была перекрыта, словно рычаг, который столько лет не мог работать, но под сильным напором наконец-то смог отключить ненужный фрагмент. Аароном зауправляла неконтролируемая ярость из-за того, что его мать все это время жестоко издевалась над Эндрю. Оставляла его в подвале с ломкой, а после в еду подсыпала что-то, что явно являлось катализатором ломки и смены эмоций за жалкие секунды. Подменила святую воду на обычную с тем же порошком. Ей было плевать на Аарона, ведь он был для нее простой марионеткой, пешкой, которая далась ей легким путем. Заставила интерес исчезнуть. А вот неприступная кукла, которая ломалась, но оставалась сильной, ее очень позабавила, и мать, он был уверен, плевать хотела на него: ей нужна игра. Ведьма хочет доказать своему не покоряемому ребенку, что она сильнее. С какой целью? Она не просто хочет показать силу, она хочет заполучить Эндрю, ведь Аарон уже давно в ее подчинении. Тильда направилась прямо к комнате Эндрю, и Аарон аккуратно выглянул из-за арки, украшающей проход. Ему не доставило проблем заметить такие яркие изменения в доме: ненавистная дверная ручка, с которой Тильда наверняка не расставалась ни на минуту, и заметить ее можно было только тогда, когда мать была в мастерской. Сейчас же ее голос слышался с верхнего этажа. Глаза Аарона расширились настолько, что, позабыв свои страхи, он решил узнать, что же Тильда подсыпала в организм его брата. Ответ скрывался в ее мастерской. Он уверен. Шаги не было слышно, несмотря на то, что за все двадцать лет его жизни не было момента, когда дерево под ногами не скрипело. Он был настолько благодарен этому, потому что мать резко прекратила свою речь, когда он сделал резкий шаг, но доски не проскрипели. А потом он заметил, что единственная из них, где была его нога, не просела, как остальные, и он на носочках, затаивши дыхание, чтобы не издать даже шороха, проскочил к дверям мастерской и коморки, где был подвал. Эту часть дома он посещал крайней редко, стараясь забыть об ужасах, творящихся с Эндрю в подвале, когда крики брата разносились по всему дому, что сердце Аарона могло тут же разбить вдребезги грудную клетку. А еще он ненавидел мастерскую. Это то самое помещение, которое запрещено. Мертвая точка всего дома, и казалось, сам дьявол знать не знает, что там происходит. Или знает. Тильда. Она дьявол во плоти, скрывающийся за стенами своего могучего величия способностей, когда она начала заниматься своей ересью, начала превращаться в настоящего монстра. Аарон смотрел на те же следы от огромных когтей, с которыми не сможет сравниться даже следы самых хищных зверей. Несмотря на следы на дереве, парень аккуратно провернул ручку двери, как она щелкнула в положительном ответе, а когда дверь с комнаты Эндрю заскрипела, открываясь, он в этот же моменты моментально и проворно проскочил в помещение. Оно тут же встретило его с мертвыми открытыми объятиями. Было темно, а окно, забитое досками, зашторено. В мастерскую не проникал ни единый лучик дневного света. В воздухе смешиваются запахи тканей, пыли, нитей, и Аарон понимает, что он ничего не видит, кроме как свечей на столе, на одной из которой еле поблескивал тускнеющий огонек, освещая небольшое пространство поблизости. Полагаясь на это освещение, он нащупал спички. Двинулся вперед, но настолько осторожно, что смог предотвратить столкновение с веретеном. Он его даже не заметил, обошел аккуратно, дабы не издать ни единого грохота, и, будучи тише травы, добрался до стола, где смог облегченно выдохнуть. Аарон осознал, что все это время задерживал дыхание, боясь даже выпустить из своей груди выдох. Он заключил его в клетку и только сейчас отдал ключ и позволил расслабить зудящие плечи. Послышались скрипы досок лестницы, что значило — у него катастрофически мало времени. В его разуме был туман. В один момент ничего не видно, не слышно. Он будто бы оказался в какой-то бесконечной пустоте. Единственное, что он сейчас пытался сделать — зажечь свечу. Пальцы парализовала пронзительная дрожь, но у него получилось осветить небольшой участок комнаты. Как вдруг он заметил ступу, в которой виднелся порошок, напоминающий ему то, что было на дне пузырька, и что Тильда подсыпала Эндрю в кашу. У него пересохло горло, словно в один момент он попал в жаркое душное помещение, в котором дышать было невозможно. Преподнес свечку ближе к ступе, чувствуя жар, исходящий от пламени. Рядом с ней лежала небольшая кучка белесых таблеток. Стало ясно: Тильда перемолола их в порошок и подсыпала Эндрю. Аарон понятия не имел, что это за таблетки. Он чувствовал злость на мать и желание спасти Эндрю. Он жалел, что постоянно вел себя как трус и позволил матери собой управлять, как марионеткой. Он ненавидит себя, потому что его брат всегда страдал из-за него. Отвращение к себе моментально всполохнуло где-то ярким и тревожным светом в глубинах его разума. Аарон хотел было развернуться и уйти, скорее рассказать Эндрю, как глаза его схватились за кое-что еще. Это был огромный бутыль, где корявым почерком ведьмы гласило, что это святая вода, а рядом стояло несколько маленьких пузырьков, как у Эндрю. Быть может, они так же были полны святой воды. Аарон собрался с силами, пока воздух пытался попасть в его легкие, но голова кружилась от всего нахлынувшего. Успел он только схватиться за бутылочку, как услышал протяжный скрип двери. В этой глубокой тишине он был слишком громадным и смог вызвать у парня желание сморщиться. Он знал, что Тильда стоит и смотрит на него. Он знал, что за матерью стоит Эндрю. Он знал, что она сейчас спуститься. Он знал. Он знал. Но замер в ожидании самого худшего продолжения. Щелкнул выключатель света, и все помещение озарилось тусклым светом. Ему его хватало достаточно, дабы увидеть смертоносные глаза матери. Они искрились нечто страшным, чернота заполняла их до самых краев, и ему было чертовски рискованно долго сохранять зрительный контакт, поэтому он замер. Замер так, что даже грудная клетка не вздымалась. Аарон просто затаил дыхание. Его глаза медленно метнулись на Эндрю, который по-птичьи склонил голову, наблюдая за всей представленной перед глазами картиной. Как бы Аарону не хотелось сейчас убежать отсюда, но он стоял, смотря на близнеца, который натянул улыбку веселья, но в глазах стояла ненависть, направленная на Тильду. Та стояла не двигаясь, ее руки медленно тянулись к карманам, и Аарон был уверен, сейчас она достанет куклы и убьет их. Он неотрывно глядел, как сморщенные старостью пальцы зловестно тянулись прямо к самому главному орудию пыток и убийств, а на лице Тильды стояло явное недовольство. Аарон заметил за ее спиной движение — Эндрю ушел оттуда, исчез, как будто бы его там и не было, даже скрип досок не указал, куда тот направился. Тильда даже не обратила никакого внимания. Она могла заметить боковым зрением, как сын исчезает у нее из-за спины, но она столь была зацикленная на Аароне и своем гневе на него, что резко вздрогнула, когда ощутила что-то холодное и металлическое. Эндрю прижал к ее шее лезвие, взявшее с кухни. Оно было острее всех. Прекрасно это зная, старший взял именно его, и даже легким прикосновением к коже матери нож оставил небольшой кровоподтек, из которого выступила капелька темной, почти черной крови. Ее руки замерли в воздухе на пути к карманам, где были куклы. Рот начал сам по себе раскрываться, будто бы она готовилась закричать. Несмотря на твердую хватку Эндрю с ножом на ее шее, она аккуратно начала поворачивать голову, но даже это ей не помогло, потому что от ее движения парень дернулся, и рана расширилась. Глаза Эндрю выдавали слишком много эмоций. Это было безумство, желание смерти, страх, веселье и задорность. Он понимал, что сейчас то время, когда Эндрю начнет ломить снова. Тот препарат, который Тильда измельчала в порошок и добавляла в любую употребляемую организмом Эндрю пищу, видимо, действовал так, что вызывал колючие привыкание и зависимость. Миньярда немного потряхивало с ножом в руках, а лукавая улыбка на лице Тильды цвела с превосходным злорадством в глазах. — Хоть тронь Аарона, я вскрою тебе глотку, — прошипел ядовито Эндрю, прикусывая язык, словно это могло как-нибудь помочь ему с ломающим телом. Его передернуло, как от тока, и Тильда залилась смехом. Нож скользнул немного глубже в ее рану, но она даже не реагировала. Она стояла и улыбалась, глядя, как тело Эндрю начинало его подводить, Аарон понимал, что нужно как-то остановить ломку собственного брата, иначе он первым уйдет в могилу, потому что Тильда больше не тянулась к кукле Аарона, она тянулась к карману, где была кукла Эндрю. — Сколько не пытайся… — она одним взглядом заставила Эндрю отстраниться, убрать нож от ее шеи. Через мгновение рана затянулась. Темная густая кровь, что текла из нее, хлынула наверх, назад к ране, откуда и вышла. Ни крови, ни шрама, будто ее там и не было совсем. Глаза Эндрю замерли в немом испуге, а Аарон взглянул на лежащие таблетки на столе. Его тело тряслось, но, пересилив страх, он кое-как схватив бутылек, дабы не потерять препарат, Аарон кинул его в Эндрю. Рефлекторно тот сумел с легкостью его поймать, ведь прицел был достаточно хорош. — Не убьешь меня, — закончила мать свою фразу, когда рана затянулась, а другой близнец начал действовать. — Аарон, ты что так легко дал Эндрю наркотик, от которого он таким стал? Эндрю слушал ее и смотрел на таблетки в руке, а другой рукой сжимал нож. Он не понимал, о чем говорит Тильда, и почему Аарон кинул ему их. — Ч-что? — его ресницы затрепетали, он находился в состоянии шока, совсем позабыв о страхе смерти, стоящий перед ним. Тело снова болезненно дернулось, а кости шеи недовольно прохрустели от резкого ломящего движения головы. — Таблетки. Она измельчала их долгие годы и подсыпала тебе. Святая вода на самом деле обычная, на дне все время был порошок. Этот препарат сделал тебя таким! Вызывал зависимость, и тебя каждый раз ломило, пока ты не получал нужную дозу. Вся святая вода здесь, — Аарон думал, что задыхается. Он хотел рассказать правду брату, а сейчас как раз то время, когда Тильда застыла с интересом и неотрывно глядела на каждого из них. — Я только недавно об этом узнал… — Вот ты меня и раскусил! — весело захлопала в ладоши Тильда и потрепала шокированного Эндрю по волосам. Аарон скривился от ее действия и прижался спиной к самому краю стола, поближе к святой воде. — Ты думаешь, я просто так отпустила тебя? Церковь для меня ад, поэтому ты все три года выполнял роль почтальона, носил мне святую водичку. Я приуменьшила твою боль, чтобы ты подумал о том, что вода действует, а после начала подсыпать дозу с каждым разом все больше и больше… Эти таблетки делает Лютер в подвале церкви, удивительно не правда ли? Это вещество сделано собственноручно. Лютер обладал интересом к химии и создал таблетки специально для того, чтобы вызвать у тебя расстройства, чтобы ты смог мне подчиниться. Но, видимо, вещество слишком слабым получилось. Вот досада… Лютер помогает мне. Грешный святой отец помог создать идеальный план, как же мне владеть своим собственным миром, а не плясать в аду под песни Сатаны. Я обманываю годами самого дьявола, так что такие мизерные детишки, как вы, убить меня не смогут. Даже если очень постараются, а вот… Я могу вас убить! — она выглядела такой счастливой, раскрывая свои тайны, но явно упускала слишком много деталей, и это был не конец ее планов, секретов, их было намного больше. Она улыбалась настолько отвратительно, что походила на Чеширского кота, о котором читали парни, но ее улыбка была куда страшнее. Натянутая как струна, а зубы начинали гнить. Красовалась чернота, которая всегда появлялась у ведьм, занимающиеся черной магией. — Хватит болтать! — крикнул Эндрю и отшвырнул от себя таблетки куда-то за пределы комнаты. Он совсем позабыл о матери, которая так ласково за ними наблюдала, но этот взгляд никогда не нес чего-то хорошего. Она дожидалась главного момента, посматривая на часы, что висели под потолком. Ее никак не потревожил возглас сына. Она внимательно глядела, как Эндрю яростно направлялся к Аарону. Тот начал бояться своего брата сильнее, нежели мать. Горло будто бы пронзилось чем-то шершавым, и он томно сглотнул. Глаза Эндрю искрились слишком большим набором разных чувств и эмоций, губы подрагивали в истерической улыбке, но в один момент все исчезло. Лицо Эндрю в миг озарилось ничем. Полнейшая пустота была самым холодным оружием, которое ранило Аарона намного хуже, чем сильная пощечина. — Ты все знал? — дрожащим голосом пролепетал старший, схватившись за ворот кофты брата. — Скажи… — протянул он столь опасно, что Аарон дернулся от последующего крика: — Ты ведь все знал!? — Нет! Я только сейчас узнал! — говорил Аарон, но не отталкивал брата, он не прикоснется к нему, даже если тот будет душить. Он не нарушит когда-то данное обещание не трогать Эндрю. Не нарушит, пусть тот издевается над ним как хочет, он будет терпеть до самой смерти, но не дотронется до брата. Эндрю отпустил его, когда во взгляде Аарона волнение сменилось на уверенность. Эндрю спиной ощущал тянущий взгляд матери, но не поворачивал голову, как бы ему не хотелось сейчас убежать. Шанс убить Тильду равен к невозможности, как и вариант убежать. Первым делом она бы просто сотворила что-то с куклами. Они в любом случае умрут, если не заберут у нее их. Глаза зацепились за маленькую бутылочку со святой водой, и он быстро ее схватил, повернулся лицом к Тильде и вздернул подбородок в немом вызове. Все его тело было напряженным, но он пытался удержать себя на ногах. Мелкие подёргивания конечностей были едва заметны, потому что Эндрю контролировал каждую клеточку своего организма и не расслаблялся, дабы не утерять все, если его начнет снова ломить. Какие-то резкие ломящие движения происходили, но не были так ярко выражены, когда все тело находилось в расслабленном темпе. — На место положи, — протянула осторожно Тильда, переставая выдавать какие-либо признаки веселья. Она начал приближаться к близнецам, и те переглянулись между собой, кивая одновременно, и в один момент они рванули вперед. Бутылочку Эндрю сжимал слишком сильно, что она могло разбиться в его руке. Он не знал, для чего она ему нужна, и вся дорога до открытых дверей была занята этим размышлениями. Возможно, он сможет как-то оттянуть время, когда Тильда возьмется за куклы. Они не успели выбежать из мастерской матери, как двери сами по себе захлопнулись перед ними. — Не уйдете, — тянула она грозным тоном, а голос превращался в нечто подобное дьяволу. Ее ногти становились длиннее и чернее, приобретая острейший вид лезвия. Аарон врезался в дерево и опустился на пол, как вдруг его тело резко пронзила сущая боль, и болезненный крик рассыпался по всему помещению и бил по ушам слишком сильно. Но Тильда не повела и бровью. Ее острый хищный коготь вонзился в куклу Аарона через самую одежду. Она даже не достала ее из кармана, а просто пронзила его, задевая все кукольное тельце сына. Аарон кричал настолько громко, когда боль пульсировала у него в боку и разрасталась. Эндрю понимал, что сейчас его брат испытывает боли больше, чем он сам испытал за всю жизнь. Миньярд стоял и смотрел, как младший близнец корчился на полу от боли и был не способен остановить его. Он метнул взгляд на спокойную мать и хотел было двинуться на нее, схватить нож, который упустил, когда двигался на Аарона, и врезать ее. Отвлечь на пару секунд, дабы выбраться из этой комнаты. Но только он хотел схватить на полу нож, как он с неземной силой поднялся. Тильда глядела на кухонный предмет, и тот начинал подниматься в воздух, останавливаясь прямо на уровне головы Эндрю. Острие повернулось к нему и будто бы шептало какие-то неясные проклятия, спокойно паря в воздухе. Миньярд глядел на кончик ножа, стоя на месте, боясь двинуться, а Тильда начинала улыбаться слишком хищно. Нож со слишком ослепительной скоростью метнулся на Эндрю. Но он сумел среагировать и увернуться достаточно быстро, чтобы нож совсем его не задел. Лезвие глухо вонзилось в дверь. Аарон смотрел на это не в силах закричать. Он только что увидел, как дверь сама по себе закрылась, а нож будто бы ожил. И все это делала Тильда, лишь смотря на предметы, руководя ими только глазами. Близнецы зациклились на рассматривании ножа, а боль в боку Аарона утихла для него. Наверняка останется массивный шрам. Парень до сих пор всхлипывал от зуда, пока тот утихал, ведь коготь Тильды больше не вонзался в куклу. Она смерила своих сыновей довольным взглядом. Эндрю увернулся от ножа, что произвело к тому, что тот упал на пол недалеко от Аарона, который с болью в гримасе лица спиной опирался на дверь. Тильда стояла на месте и не двигалась, пока вся комната заполнялась тяжелым дыханием близнецов, которые плавали в выбросе страха и адреналина. Они взаперти и не знали, как действовать. Глаза метались с одного уголка в другой. Над головой Эндрю высоко-высоко висели часы, оставались всего минуты до того самого времени. Аарон распахнул глаза, когда понял, что всего-то пару минут и циферблат пробьет 19:30. — Готовы умереть? — с игривой доброжелательностью пролепетала она, складывая руки в легкомысленный замок. Она была расслабленной, с закрытыми глазами, а улыбка начала плясать огнем на ее коже. Близнецы молча наблюдали за тем, как ведьма становилась совсем белоснежной. Ее оттенок кожи был белее фарфора. Эндрю ощущал нарастающую опасность, но что-то прижало его к полу, не давая сдвинуться ни на один шаг. Аарон дышал настолько тихо, что само сердцебиение отдавалось во всем теле слишком громко, чтобы не заметить его или проигнорировать. Они не знали чего ожидать. Оказалось, что ведьма способна на все, что угодно. Их голова пульсировала так, что казалось, если Тильда откроет глаза, они взорвутся. Но мать продолжала стоять. Она походила на живую статую, которая не шевелилась. Замок из рук был таким легким, парящим, но за секунду все тело Тильды натянулась как струна, и двери мастерской распахнулись столь резко, что Аарон потерял опору и полностью повалился на пол. Прямо над его головой был застрявший нож, и из-за страха, что тот сейчас упадет на него, парень начал болезненно отодвигаться в сторону, когда дверь напротив, ведущая в коморку, также распахнулась, чуть не ударившись об двери мастерской. Они замерли, сомкнулись неприступной стеной перекрыв выход на задний двор. Их невозможно было подвинуть: они — каменная стена, которую ни кому не по силам сдвинуть. Тильда делала круговые движения напряженными руками, не открывая глаз. Эндрю неотрывно глядел на нее, в то время как Аарон смотрел на стену с дверьми, не веря своим глазам и вовсе. Он услышал, что на втором этаже раздались громкие стуки, значащие, что и там двери неприступно заблокированы. Послышался щелчок замка входной двери — через нее не выйти. Окна в каких-то комнатах опустились, и послышался звук стекла. Сначала разбившегося, наверняка стекла выпадали от того, насколько сильным был удар закрытия, но потом послышался звук, который Аарон не слыхал и подавно, а может, и вовсе никогда не слышал — это звук стекла, которое само по себе собирается воедино. Брови Тильды были нахмурены, потому что ей пришлось взять под контроль и выпавшее стекло, дабы собрать его из осколков в одно целое и вставить назад в оконную раму. Единственное, к чему был доступ — кладовая. На двери не было замка, но Аарон уверен, что и ее Тильда превратила в стену. Последнее движение рук ведьмы привело к тому, что дверь подвала начисто вырвалась вместе с петлями и с гулким ревом сухой древесины, улетела куда-то во внутрь подвала. От этого Эндрю отстранил свои глаза от рук матери и обратил внимание на все звуки в доме, что стихли в этот же момент. Руки непроизвольно сжали в кулаке бутылочки с водой. Только он хотел подняться, когда почувствовал, что его больше ничего не прижимает и не сдерживает. Не успел он среагировать, как Аарон вскрикнул, когда что-то невидимое откинуло его в помещение напротив. Парня приложило об полочку, установленную в коморке, и на лице разразилась гримаса боли от удара, а рот раскрылся в крике, не сумев выдавить его из себя. Аарон медленно утопал в пульсировании головы, из-за которого все тело ошпаривало кипятком и больными иглами. Тильда открыла глаза слишком резко, чтобы Эндрю сумел заметить. Он и не смотрел на мать: его глаза расширялись от увиденного. Для него самое страшное — видеть, как Аарона ломает агония боли, что пронзила каждые место в его теле. Эндрю не знал, что ему делать. Его разум отключился сразу же, как послышался крик брата. Он хотел ринуться к нему, посмотреть, нет ли кровотечения, не сильно ли он пострадал; хотел взять Аарона за плечи, глянуть в глаза и убедиться, что с ним все хорошо… Парень подорвался с места, совсем не чувствуя твердой поверхности пола. Его ноги всецело ощущались, как белый шум. Плевать было ему на свое самочувствие, его тревожило состояния Аарона. Брат - единственный, кто был с Эндрю в этом мучительном аду. Аарон был тем, кто понимал его, который тоже рвался защитить, но Эндрю приказал не жертвовать собой. Аарон был готов постоять за брата, отдать свою жизнь, но у него не вышло, потому что именно в него Тильда целилась первее. Эндрю не успел добежать до Аарона, как его тело резким рывком дернулось в сторону и покатилось вниз по лестнице, словно мешок. Все тело Эндрю прострелило ломкой. Он застыл в дверном проеме, дергаясь и извиваясь, как ломающаяся марионетка. Он не мог сосредоточить свой взгляд на Аароне, которого в темноте почти не было видно. Его тело перестало ломить, но все противно зудело, что парень был готов попросить вернутся в прошлое и оказаться на месте Аарона. Но с другой стороны, умерев первым, он бы не смог спасти Аарона, а сейчас… Может есть шанс, он еще должен дышать! Он… — Нет, нет, нет, нет… Аарон… — шептал себе по нос Эндрю, не веря своим глазам и вовсе. Он хотел было спуститься, пробежать всю лестницу, падая на колени к своему брату, но он просто застыл, не в силах даже сдвинуться с места. Только какое-то движение сбоку заставило его мучительно медленно повернуть голову с застывшими в краешках глаз слезами. Перед ним стояла Тильда и держала в обеих руках абсолютно две одинаковых кукол. Эндрю не знал, где какая кукла. Он мертво глядел на мать, которая возвышалась перед ним, выглядя умиротворённой и довольной. — Кукла — ключ, — с достаточно долгими паузами проговорила она, и снова ее ласкательно-смертоносная улыбка озарилась ярким блеском, заставляя ярость лавой течь внутри парня, который стоял, пошатываясь, не в силах даже совладать со своими эмоциями. Его веки дрожали, а улыбка танцевала на лице в неясных позах, пытаясь найти ту самую, нужную. Лицо искажали чувства от истерических улыбок до ярых гримас гнева. Тильда подошла к нему невероятно близко, но он даже не дернулся. В одну руку она переложила куклу и свободной ладонью начала приближаться, готовясь пальцами прикоснуться к лицу сына. Но Эндрю шлепнул ее по руке, не позволяя трогать себя. Слезы обжигали кожу, но тут же милая улыбка матери сменилась на жестокую разгневанную идиллию, и ее рука сильно проехалась по щеке Эндрю, что послышался неприятный звук. Она будто бы огнем его обожгла. Голова не поворачивалась на мать, он смотрел в стену, как вдруг она крикнула прямо ему в лицо: — Смотри на мать! — Ты мне не мать! — яро прошипел Эндрю и кинулся прямо на руку Тильды, в которой находились куклы. Он сумел схватить только одну и надеялся, что схватил именно куклу Аарона, как-то обратив внимание на слова Тильды о том, что кукла является ключом. Правда, он совсем не знал, что та имела в виду. Мать отшатнулась от него, начиная покрывать гадостями о том, каким плохим сыном он являлся, хотела отобрать у него куклу, которую он вырвал у нее, чуть ли не лишившись жизни. Она хотела было сунуться на него, отобрать куклу, но Эндрю начал идти назад, прямо к входу в подвал и пятками зацепился об порог. Ему удалось перевернуться так, чтобы он не упал на спину, а на бок, но он не учел того, что не остановит свое котящееся вниз тело. Глаза больно зажмурились, а руки все так же сжимали куклу и бутылочку святой воды, которая будто бы приросла к его ладони слишком сильно, что он даже позабыл. Почему он не швырнул бутылочку в святой воды в мать? Может это могло как-то подействовать, может это могло остановить ее, замедлить ее действия… Но он совсем забылся. Тело болело от того, что он скатился вниз по лестнице и резко почувствовал холод. Он, казалось, умер, но глаза кое-как открылись, начиная болеть от сущей темноты, в которой он не видел себя. Голова сама по себе метнулась вверх, где около дверного проема была Тильда. Она с ненавистью смотрела на него, а потом улыбнулась, показывая ему куклу Аарона. Говоря о том, что он схватил не ту куклу. Кукла, которая была у него в руках, не имела никакого разрыва по бокам, потому что кукла Аарона имела. Своими длинными черными когтями Тильда явно продырявила самодельную куклу. Значит… У Эндрю в руках была кукла его. А ему не нужна была кукла его. Ему нужна была кукла Аарона, чтобы спасти его, а не себя. Тильда ушла оттуда, с ненавистью глядя на сына, но будто бы боялась двинуться в подвал. Эндрю бессильно опустил голову на хладный пол и слушал, как мать закрывала двери мастерской, затем выудила оттуда дверную ручку и начала своими нечеловеческими когтями драть древесину, что-то вырисовывая. Эндрю сморщился от боли, потом что он пытался приподняться, встать на ноги, но у него не выходило, так как спина прострелена мучительными пытками ломки, матери и ударов лестницы. Его голова метнулась на бездыханное тело Аарона. Он не мог повернуться на бок, замер, лежа на спине в попытке отдышаться. Рука сжала куклу с силой, и парень почувствовал что-то твердое внутри нее, но не придал этому значения. Он отпустил куклу, но вот пузырек не выпускал. Что-то заставляло его держать до последнего. Поборов колючее чувство агонии, Эндрю смог кое-как вернуть тело в вертикальное положение. Кости казались раздробленными, хотя он был уверен, что это все фантомная боль создает ему иллюзию, насмехаясь над его телом. Ломать его не перестало. Конечности дергались, а само тело окутывала не только боль, но и холод. Столь мертвый холод, что пальцы на ногах и руках окоченели, казались ледышками. Глаза толком ничего не видели, а слышать он мог только собственное сердцебиение, которое билось слишком бешено. Он смог немного приблизиться к телу Аарона, но брат не двигался совсем. Эндрю снова почувствовал прилив горькой мокроты в районе глаз, когда аккуратно прикоснувшись к такой ледяной коже. Его руки тряслись настолько, что он не мог толком удержать голову брата, повернул ее на себя кое-как, а ладонь скользнула к затылку, где Эндрю нащупал что-то мокрое. Осознание пронзило его металлической иглой настолько, что он захлебнулся в собственном всхлипе, захлебнулся собственными слезами, ощущая неприятное жжение на коже. Казалось, что все его раны открылись, а зажившие снова стали свежими. Он ощущал одновременно все иррационально, а одновременно пустота заглатывала его ненавистным омутом. — Нет… прошу, нет… — шептал он, не понимая, как ему действовать. Бутылочка с водой выпала из рук, не разбившись, и покатилась в сторону куклы. Он пытался найти пульс на шее Аарона, но пальцы, как и все тело, било адской дрожью, а слезы затуманивали все перед ним, что сосредоточиться было невозможным. Кровь брата на его руках будто бы горела и сжигала кожу, хоть он и понимал, что это очередная иллюзия. Как бы ему хотелось, чтоб этот день оказался страшным сном. — Прошу, прошу, прошу! — не мог он угомониться, сжимая в объятиях, которых они никогда не чувствовали, бездыханное, холодевшее тело. — Не умирай… пожалуйста. Пожалуйста. Не умирай. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — взмолился он на коленях, дергая мертвое тело брата во все стороны, не веря, что это действительно конец. Эндрю мертв, как и Аарон, но тело Эндрю живет, а он сам исчез. Это действительно его конец. Эндрю почувствовал, как что-то мокрое обволакивало его ноги. Какая-то черная жидкость разливалась под телом мертвого близнеца, заставляя самого парня отшатнуться, поползти назад, потому что это что-то было тем, что он считал кровью дома. Тильда вонзилась в нее, стала частью этой крови и руководила ею, взяв под контроль каждый уголок этого здания. Все, что к нему относилось. А сейчас эта жидкость растекалась, и Эндрю достаточно привык к кромешной тьме, чтобы увидеть, что она заглатывает Аарона. Он осознал это слишком поздно, чтобы вытянуть брата с объятий слизи. Он только собрался ринуться туда, но собственное тело подвело его, ломая парнишку на части, как животное разрывает свою пищу беспощадно и жадно. Так и ломка раздробила его, что ему не хватило сил схватиться за брата. Он исчез, а место, где растекалась кровь дома, стало сухим, будто бы ее там совсем и не было. Она поглотила Аарона целиком. Но куда она его унесла? Куда она забрала?! В доме стояла гробовая тишина, и даже шаги Тильды не отдавались гулом по всех помещениях. Сердце Эндрю кровью обливалось от только что увиденной картины, которая заставила замереть весь его организм. Все застыло полностью, даже время остановилось. Слезы больше не шли, а он походил на каменную статую, которую возводили слишком нелепо и мучительно. Его горло запершило, и он закричал что есть мочи. Все горло раздирало и болело. Он кинулся к тому месту, где только что лежал Аарон, и руками стучал по полу, крича: — Отдай! Отдай! Отда-а-ай! — истерично тянул он, давясь в собственной боли и агонии хриплого горла. Он был готов его порвать, но продолжал кричать и бить по твердому полу. — ОТДАЙ! ОТДАЙ! Умоляю! Пожалуйста! Отдай! Забери меня! Умоляю.... Бессильно упало его тело, дергаясь от тихого плача. Эндрю не мог смириться с утратой, абсолютно не мог… Руки потянулись к кукле, где он так же смог найти и баночку святой воды, которую выпустил из рук. Он схватил ее, настолько сильно, глядел и вспоминал Аарона пару дней назад, который внимательно глядел на идентичную копию пузырька, где на дне заметил порошок, измельченное вещество, сделанное руками дяди. Эндрю давился собственным существованием и не придал сначала значению тому, как его брат смотрел на то, что он слишком часто начал употреблять, а потом совсем забылся и не заметил, что возникла зависимость. Он вспоминал Ники, который научил его жизни. Который стал еще одним дорогим человеком в его жизни. Именно Ники показал ему и рассказал, что такое любить, что такое чувствовать. Он рассказывал слишком много чего, начиная едой, заканчивая тем, чем они с Эриком втайне от Лютера занимались. Эрик. Этот парень куда-то исчез. Он, конечно, был хорошим человеком и стал для него еще одним кузеном. Эндрю вспомнил белоснежную кошку, которую видел недавно. Теперь-то он осознал, что больше он не увидит тех, кто был ему дорог. Да, даже с одного взгляда на кошку он стал считать ее дорогой для себя. Он сжал в кулаке чертову бутылочку и кинул ее куда-то, моментально дергаясь от резкого звука разбитого стекла. Эндрю кинул ее в темноту, в которой ничего не видел. Но вдруг там что-то начало ярко искриться, настолько, что благодаря свечению ему удалось увидеть все, что было поблизости, а самое главное — зеркало. Он разбил его и почувствовал сильное притяжение. Что-то тянуло его туда, манило, тихим шепотом говоря, что ему следует к нему приблизиться. Свечение святой воды искрилось, отдаваясь в его глаза, как звезды с неба. Все его лицо целовал приятный цвет, каждый раз все больше и больше, когда он все увереннее подходил к разбитому зеркалу. Это единственное, что начало въедаться в его разум — интерес и любопытство, которое заполняло в нем все медленно и уверенно. Он будто бы был под гипнозом и делал то, что велело ему неведанное. Им не управляли, он все еще контролировал себя, тело было ему подвластно. Резко отшатнувшись от зеркала, яростная мысль долбилась ему в голову. Спрячь куклу. Спрячь куклу. Спрячь куклу. Он послушался сам себя, хоть и не понимал, почему ему вдруг захотелось спрятать куклу себя где-то в тайном месте, куда не дойдут руки Тильды. Чтобы она даже не пыталась ее найти, либо чтобы ее поиски обвенчались полным провалом. Его взгляд метался от одного угла, полного темноты, к другому. Свечения святой воды на разбитом зеркале было недостаточно, поэтому он просто двинулся к чему-то вперед, выставив руки перед собой, дабы найти опору. Его разум не думал ни о чем, кроме того, что нужно спрятать куклу. Руки коснулись холодной стены, ощущая неровности кирпича. Эндрю снова взглянул на зеркало, отмечая, что свечение становилось все ярче. Тогда, имея маяк, за который можно было ухватиться, он начал легонько проводить по выпуклостям стены, ища, сам не зная, что именно. Его рука остановилась, и он когтями вцепился в самый отходящий от стены камень. Попытка вытянуть его была довольно нелегкой задачей, что кончики пальцев начинали пульсировать от сдирающей боли, но он не обращал внимание. Рычаг метнулся в обратную сторону и отключил любые эмоции внутри него, лишь недавние слезы говорили о том, что он чувствовал слишком много в один момент, но сейчас ничего. Ничего. Снова ничего. Абсолютно. Казалось, его пальцы сейчас начнут кровоточить от того, с какими усилиями он кое-как вытянул кирпич, что гулко упал, тугим эхом разнося шум по всему сырому помещению. Ему удалось раскопать небольшое пространство, дабы суметь запихнуть кирпич немного глубже. Это нужно было для того, дабы его тайник не вызвал лишнего интереса, так как ему это было в последнюю очередь не нужно. Тильда явно завладеет его телом, но еще и душой, если кукла будет у нее на руках. Но сейчас ее затея провалилась, а Эндрю все еще живой и старательно убирает какую-то субстанцию, создав так совсем небольшое пространство. Места было достаточно, чтобы туда поместилась кукла. Он подобрал ее с пола и спрятал куда подальше вглубь, закрывая камнем. Эндрю кулаком забивал его так сильно, что теперь рука ныла в жгучей пульсации, а тело постоянно ломалось, что парень не был уверен в целостности своих костей. Свечение на зеркале продолжало расширяться, становясь ослепительным и таким манящим, что он просто не сумел совладать собой и потянулся к самому эпицентру раздробленного стекла. К самой сердцевине. Как вдруг его сильно ударило током, прошибло все руку, что он с силой отскочил столь резко куда-то в неясную ему сторону и сильно ударился головой об что-то. Сознание начало уходить от него.***
Эндрю чувствовал, как его руки что-то стягивает. Тело совсем не болело, не ломило, а ломку как рукой сняло, словно не он от нее только что погибал, чувствовал себя паршиво, напрягая все тело разом, чтобы уменьшить ту силу, с которой он дергался, ощущая, как болят его конечности. Он чувствовал, что стоит, ноги упираются в пол, но нет ни холода, ни тепла, ничего. Он не чувствует боли от ран, зуда. Будто его тело в один миг превратилось в пустоту, как и он сам. Ему удалось немного поднять голову, как осознание того, что его руки обвивает металл, резко пронзило его, что он дернулся со всей силы. Раны не появлялись, что было очень странно, ведь кандалы явно тесно обвили его запястья. Он дернул еще раз, когда цепь прикованная к стене, ярко звякнула, и он обреченно выдохнул, обессиленно опустив голову, пока случайно в его поле зрение не попало совершенно целое зеркало. Оно было тем же, но стояло в другом углу. Он оглянулся: перед ним был подвал, но будто бы в инверсии. Эндрю был в отражении дома. Но таким тихим и спокойным, комфортным. Он начал оглядываться и ничего не внушало страх. То самое чувство безопасности, о котором так часто говорят, рассказывая о том, что такое настоящий дом. Здесь все замерло во времени. Но не было никого, кроме самого Эндрю. Теперь он окончательно совершенно один. А как ему выбраться из кандалов? Почему он в них? Он не помнит куда спрятал куклу. Где найти ключ, чтобы освободиться? Как освободится? Кукла — ключ. Но каким образом она является ключом? Как он сюда попал? Наверняка все из-за зеркала, которое ударило его. Именно оно сейчас стоит перед ним, насмехаясь, что, мол, смотри, я на свободе, а ты заключен. Эндрю попытался наклониться вперед, даже несмотря на то, что расстояние до зеркала было велико, что он не сумел бы туда дотянуться. Он поддался вперед всеми силами, как вдруг выпал из своего собственного тела. Что это только что было.... Он упал на пол, даже не почувствовав того, что он действительно упал. Он просто выпал из своего тела. Выпал из тела, которое обмякло в кандалах и просто безжизненно висело, при этом продолжая дышать, а сам Эндрю не дышал. Руки ощущались парящими и такими легкими, как и все тело. Но не те руки, которые обволакивал металл, а те, которыми он шевелил сейчас. Не был парень уверен в том, что он сейчас стоит в теле, оно не ощущалось совсем. Он мог к себе прикоснуться, но не чувствовал, что прикасается. Ему казалось, что это не его руки, а чужие, не его. Брови в непонимании хмурились, а глаза постоянно оглядывались то на руки, то на висящее тело. Он осторожно подошел к нему и увидел себя со стороны: весь в гематомах, побитый жизнью и до смешного худощавый. Зеркал в доме не было, только одно, которое Тильда, по-видимому, отнесла в подвал. Это было то зеркало, которое Эндрю разбил, и именно оно сияло от святой воды. Со стороны он совсем не был похож на Аарона. Он казался совсем иным, другим. Рука сама потянулась к руке тела, но он не мог прикоснуться, потому что ладонь прошла насквозь и застряла. Его рука оказалась заключенной. И что его действительно заставило ужаснуться — он мог ею двигать, рукой тела, снова ощущать, снова быть в теле. Он встал в ту же позу, в которой находилось обмякшее бремя, и втиснулся в него, проходя насквозь. Эндрю почувствовал, как его схватило что-то, вернув назад в тело. Легкие резко наполнились воздухом, и он пришел в сознание. Он снова в своем теле. А потом интерес и любопытство взяло над ним верх, и он снова потянулся вперед и снова выпал из своего тела. Оно оставалось живым, а его душа могла спокойно бродить. Что-то на подобии детской улыбки заиграло у него на лице, и он, подпрыгнув на месте, начал повторять одну и ту же процедуру по несколько раз, даже не уставая от собственной игривости. Эндрю умирал, когда выходил из тела, что оставалось живым, а душа его была на свободе; а когда снова возвращался в тело — оживал. Мог чувствовать прикосновения и переставал ощущать, когда снова выпадал из тела. Ему нравилась такая бесконечная игра, которая заставила его забыться и просто быть ребенком, что нашел себе слишком увлекательную игрушку. Но его игра длилась недолго, потому что когда в очередной раз он вернулся в тело и выпал настолько сильно, что душа укатилась прямо на зеркало, вывалилась в другом мире, введя Эндрю в состояние шока, пока он не осознал, что вернулся назад, в подвал дома. Его тело было там, в Зазеркалье, а душа могла выходить и снова бродить по дому. Он прекрасно видел обстановку, повернувшись к зеркалу. Оно не сияло, стояло разбитым, каким он его сделал. Эндрю начал метать свой взгляд куда угодно, но не мог вспомнить, где же спрятал куклу. Он не мог вспомнить последние моменты своей жизни перед смертью. Нет. Он помнит… Но не помнит, где кукла. Он был под каким-то гипнозом, выпал из реальности, когда прятал ее. Взгляд зацепился за одно место в стене, но интерес резко исчез, когда голову резко посетила мысль. Детский лепет сменился на серьезность, а потом серьезность сменилась на веселье и озорство. Ему хотелось прямо сейчас пойти и проверить, будет ли видеть его Тильда или нет. Он ринулся бежать по лестнице, как почувствовал, что ему становилось тяжело, а руки начинали исчезать. Он не успел выбежать из подвала, как замер на месте, глядя на исчезающие конечности. Шаг назад — руки вернулись. Три шага вперед — исчезли до локтя. Глаза расширились от удивления настолько сильно, что он стоял, глядя лишь на то, как он становился прозрачным. Он был зациклен только на собственном удивлении, пока в глазах читалось слишком много эмоций. Эндрю исчезнет, если переступит порог слишком уверенно. А исчезать ему совсем не хотелось. Ему хотелось вернуть Аарона, что он сделает обязательно. Он будет искать способы, ответы. И, возможно, через Зазеркалье он сможет попадать и в другие реальности. Человеческие сны — первое, что взбрело ему в голову. Он не услышал разъярённые шаги, как на входе в подвал выросла слишком злая Тильда. Она не видела Эндрю, потому что ее глаза не взглянули на него. Голова ее металась в обреченных поисках, но она даже не спускалась. Что-то шептала себе под нос, но парень смотрел на нее с игривой скукой, когда она начала звать его. Она думала, что он сидит где-то в подвале. Сам. Один. Она явно собиралась его достать оттуда. Каким же ядом плавилось каждое ее слово. Тильда не могла стоять на месте, а постоянно дергалась в этом проеме, как нервная, подрагивала, не понимая, как же ей достать своего сына оттуда. Явно не имея хороших намерений. — Я тебя сейчас достану! — гневно кричала она, пока Эндрю стоял полупрозрачно и глядел на нее с таким взглядом, будто бы она делала слишком дурацкие глупости. И парню хотелось засмеяться от того, насколько глупо выглядела его мать, которую он боялся на протяжении всей жизни. Она уже сделала резкий шаг, переступив порог, как что-то ошпарило ее столь неожиданно и резко, что заставило ее залиться гортанным криком. Женский голос превратился в самый настоящий, дьявольский. Она схватилась за лицо, когда обычные ногти снова стали превращаться в те самые когти. Тильда кричала, не сумев держать равновесие. Она гулко ударилась об полки и упала на пол, держась за лицо, которое горело, сгнивало. Ей было до одури больно. Она вертелась по полу от агонии, потому что так больно ей еще не было никогда. Кожа становилась синего оттенка, напоминая мертвеца, а по всему телу появлялись ожоги. Тильда кричала и кричала. Кричала и кричала. Пока кожа сходила с ее лица. Будто кислота пожирала ее. — Он разлил святую воду! — истерически пролепетала она, хватаясь за свои белые волосы, и некоторые клочки остались у нее в руках. Будто бы демон пытался выселиться из ее тела. Она пыталась перебороть всю свою боль, уползая кое-как от того места, потому что подвал ранил ее. Потому что святая вода ранила ее. Эндрю понял, что нужно было с самого начала вылить все на нее. Но было поздно. Аарон мертв. Единственное, что понравилось Эндрю за всю его жизнь — видеть, как мать мучается от адской боли и сгнивает. Смотря на Тильду, Эндрю не сдержал рвущийся смех. Он сделает все, чтобы и Аарон когда-нибудь увидел это.