Всё сложилось иначе

На кровати, застланной расшитым серебряными узорами покрывалом, лежала женщина в темно-зелёном нижнем платье, смотря, как за окном идёт мелкий холодный дождь. Настроение у Нигяр было унылое и нерадостное, как погода. Несмотря на это, Хатун любила слушать шум дождя, успокаивающего и безмятежного, от которого на душе становилось легче, будто он смывал все печали и горести. Но так было не всегда... Почувствовав шевеления малыша, лёгкие и робкие, словно порхания бабочки, Нигяр положила руку на живот, тяжело вздыхая. Сегодня с утра женщина чувствовала себя плохо: у неё были тянущие боли в животе и головокружение, пугавшие тем, что появились они неожиданно, в самый неподходящий момент, за несколько часов до встречи Нигяр и Ибрагима. По совету акушерки, Нигяр не стала пить лекарства, которые могли облегчить боль, но ненароком причинить вред малышу, и Хатун приходилось лечиться травяными отварами, от которых пользы было совсем мало. Женщина понимала: в таком состоянии она не сможет пойти на встречу с Ибрагимом, которая перед его отъездом в Топкапы может оказаться последней. От свидания отказываться Нигяр не хотела, но из-за плохого самочувствия все планы потихоньку рассыпались в крах. Нигяр мечтала провести этот вечер с Визирем и, общаясь с ним, наполнить своё сердце теплом и счастьем. Хатун было досадно из-за своего ответа на письмо Ибрагима, в котором она пообещала, что не против сегодняшней встречи и обязательно придёт на неё. Ведь такого поворота событий женщина даже не представляла. Она надеялась на желанную и долгожданную встречу, думала о том, как они с Ибрагимом хорошо проведут время вместе, наслаждаясь обществом друг друга. Калфа хотела написать Ибрагиму ещё одно письмо, извинившись в нём за то, что, к сожалению, не сможет прийти на свидание из-за плохого самочувствия, но, боясь расстроить любимого, не стала ничего писать, хотя ей стоило это сделать. Досада, грусть, подавленность и безысходность охватывали её душу все сильнее и сильнее, не давали успокоиться и найти решение проблемы, которое было так необходимо Нигяр в этот момент. В глазах Калфы блестели слёзы отчаяния, которые вскоре потекли по её щекам, падая на подушку. Женщине было обидно, что она не проведёт сегодняшний вечер с Ибрагимом, не услышит его голоса, родного и до боли любимого, не взглянет в карие глаза, не сможет ощутить его заботу и ласку. Как же Нигяр хотела поговорить с Пашой и узнать, почему он уедет из Чаталджа раньше, чем нужно, оставив их с малышом на произвол судьбы. Но это было невозможно, ведь они не увидятся ни сегодня, ни завтра... Постепенно дождь становился всё сильнее и сильнее, быстрыми ручейками стекая с окон дома и падая на землю, которая начинала замерзать. Вдруг Нигяр услышала, как кто-то спокойным, уверенным шагом, не похожим на женский, но очень знакомым Хатун, идёт по коридору дома к её покоям. Сердце Нигяр забилось сильнее... Неужели... Открыв дверь, порог комнаты переступил Ибрагим в сером, подпоясанным чёрным кушаком, камзоле, держа в руке свернутый мокрый плащ. Положив плащ на тахту, визирь тепло улыбнулся Нигяр, которая осторожно встала с кровати, подошла к визирю и, очутившись в его крепких объятиях, счастливо произнесла, несмотря на сильную слабость: — Ибрагим! Как же я рада, что ты пришёл! — Красавица моя, — он зарылся в шелковистые волосы Нигяр, от которых шёл приятный аромат роз, чарующий визиря. Почувствовав, как Ибрагим нежно целует её в шею, женщина улыбнулась, крепче прижимаясь к любимому. Через пару мгновений Паша мягко выпустил Нигяр из объятий, заботливо спрашивая: — Как ты? — Сейчас уже немного лучше, хотя мне с утра нездоровилось. — У тебя что-нибудь болело? — беспокойно спросил мужчина. — Голова кружилась, и были боли в животе. Не переживай, все прошло, — заверила Нигяр визиря, в глазах которого читалась тревога за любимую женщину и малыша. — Вот только у меня слабость... — Милая моя, — он ласково поцеловал её в нос. — Дайе-Хатун написала о твоём плохом самочувствии и предложила мне к вам прийти. Не хотела она, чтобы ты расстраивалась, если мы не сможем встретиться. И я не хотел. — Так вот почему ты пришёл, — глаза Нигере засияли от счастья, которое наполняло её душу энергией и силой. — Я уже думала, что больше не увижу тебя... Уезжаешь ведь.... — Нигяр, я бы не уехал, не попрощавшись с тобой. — Правда? — спросила женщина. — Правда, красавица моя, — визирь улыбнулся ей, после чего, приобняв Хатун за плечи, заботливо предложил: — Может, присядем? — Давай, — согласилась Нигяр. Влюблённые сели на софу, стоящую напротив камина, в котором весело потрескивал яркий огонь, согревая и освещая комнату Нигяр. Прижавшись к визирю, и, смотря на горящие деревянные полена, женщина думала о словах Дайе, не выходивших из мыслей Нигяр. Что, если они с малышом вовсе не нужны ему? Что, если они для Ибрагима — никто? Поэтому он и уедет из Чаталджа раньше, чтобы поскорее увидеться с Хатидже Султан, Османом и Хуриджихан — своей любимой женой и детьми, бросив беременную Нигяр на произвол судьбы. Хатун надеялась, что Ибрагим в этот раз не сможет так ужасно поступить с ней, как четыре месяца назад: расстаться с Нигяр, а с женой наладить отношения, которые были очень натянутыми и могли от любого неосторожного действия порваться, словно струны скрипки. Нигяр боялась остаться одна с ребёнком, без Ибрагима, заботливого, поддерживающего, понимающего и любящего. От этих мыслей Хатун становилось не по себе. Но, быть может, ей просто кажется, ведь Ибрагим не раз говорил, что его любовь к ней очень сильна и горяча, как огненное пламя. Только вот оно может потухнуть, а интерес — пройти, оставляя лишь воспоминания, которые будут приносить нестерпимую душевную боль. — Ибрагим, — тихо произнесла Нигяр, с печалью взглянув визирю в глаза, — когда ты уезжаешь? — Послезавтра на рассвете. — На рассвете? — переспросила женщина. — Да, — он нежно поцеловал её в макушку. — Я должен был быть тут ещё две недели, но Повелитель посчитал нужным приехать мне в столицу раньше. Не хочу я уезжать, не хочу оставлять вас с малышом. Однако, слово Султана — закон, которому нельзя прекословить, ты ведь знаешь. — Тебя во дворце ждёт семья... — вздохнула Нигяр. — Скоро вы встретитесь и будете счастливы... — Разве можно называть нас с Хатидже Султан, Османом и Хуриджихан семьей, если они, сами этого не понимая, оскорбляют, унижают меня. По сравнению с ними я никчёмный жалкий раб... Раньше Хатидже казалась мне хорошим человеком, но на самом деле она совершенно другая, не похожая на заботливую, милую, ласковую, понимающую, красивую женщину, которая была в моих мечтах много лет... Увидев тебя, понял, что ты — моя судьба, с первого взгляда околдовавшая меня своей необыкновенной красотой и чистым сердцем. Нет мне ни счастья, ни радости без тебя, милая моя. Услышав эти слова, Нигяр почувствовала, как все переживания и страхи отпустили её, отчего на сердце стало легче и спокойнее. Значит, она нужна и дорога визирю больше, чем Хатидже, самая могущественная женщина во всем государстве. Нигяр поняла, что беспокоилась зря, ведь Паша на самом деле очень любит её и не хочет разлучаться с ней. — Ибрагим, — обратилась к нему Нигяр, смотря в карие глаза, которые были для неё самыми родными, — мне неважно: Паша ты или Бей. Я любила, люблю и буду любить тебя такого, какой ты есть. — Нигяр, родная, я тебя тоже люблю, — в голосе Ибрагима звучала искренность, — очень сильно... Он осторожно приподнял подбородок женщины и, наклонившись к ней, накрыл её губы своими, завлекая в поцелуй, полный нежности и страсти...