Всё сложилось иначе

В небольшой беседке, вокруг которой стояли обнаженные и засохшие кусты жасмина, на бежевой тахте, расшитой золотыми узорами, сидел Ибрагим, облокотившись на её спинку и держа в руке закрытую книгу. Очень сильно хотелось визирю  почитать на свежем воздухе, дабы развеять мысли, крутившиеся в голове и беспокоившие его; но от сильного волнения желание читать у визиря пропало, будто его и не было раньше. Стараясь успокоиться, паша начал наблюдать за тем, как золотое солнце медленно растворялось в бархатно-чёрном небе, позволяя бледной луне пролить  мягкие лучи на холодную землю, что начинала засыпать. Суровые тучи, заполнившие собой пустоту неба, пытались укрыть луну от неизвестной опасности,  но она, словно не чувствуя приближения угрозы, убегала от них. Вскоре маленькими огоньками загорелись во тьме звёзды, чьи очертания складывали множество созвездий и цепей.   Холодный ветер свободно гулял по саду, успевая и развевать полы серого кафтана Ибрагима, и играть с ярким пламенем факелов, что окружали беседку, и шевелить веточки замерзших кустов.   Глубоко вдохнув свежий воздух, Ибрагим почувствовал на душе и спокойствие, и блаженные чувства неземной радости и безмерного счастья, которые возникли от осознания того, что все его молитвы к Аллаху не были напрасными: Всевышний даровал ему свое благословение. Волнения паши и радости были связаны с  мечтами, казавшиеся глупыми и несбыточными, однако, к изумлению Ибрагима, они потихоньку начали становиться реальностью. Пару дней назад, когда Ибрагим ещё находился во дворце Топкапы, произошла ситуация: Хюррем и Хатидже вновь поссорились. Странным было то, что не Хюррем, как обычно, начала ссору, а Хатидже, которая никогда не оскорбляла свою  честь подобными выходками. Через пару часов после ссоры жене Султана кто-то подсыпал яд в еду, и она отравилась, но, хвала небесам, осталась жива. Подозрения разгневанного Сулеймана пали на Хатидже и оказались верны, ведь это она пыталась убить жену брата, хоть Хасеки давно забыла о вражде с Ибрагимом и начала относиться к нему  дружелюбно и уважительно. Падишах наказал сестру, отослав её без детей на три года в старый дворец, который находился в Семендире, дабы она раскаялась за свой омерзительный поступок. С одной стороны, Ибрагим был согласен с решением Султана, так как Хатидже повела себя очень недостойно, и за покушение на Хюррем её можно приговорить к смертельной казни, невзирая на то, что она член семьи правящей Династии; с другой, она отравила женщину, защищая Ибрагима, хоть необходимость в этом отсутствовала. Но даже этот факт, что она желала уберечь его, никак не мог изменить отношения визиря к ней. Когда Хатидже прощалась с Ибрагимом, он заметил, что взор её таил нечто странное и пугающее, и пашу это сильно ужасало. Он не видел в глазах Хатидже того резкого и яркого огонька, который раньше привлекал его и обвораживал. Ибо любовь к Султанше давно прошла, и в его сердце было место только для Нигяр, с которой он чувствовал себя не Великим визирем, а сыном простого рыбака — самим собой. Визирь понял, что совершил ошибку, взяв в жены Хатидже, а не Нигяр, чьи нити судьбы были крепко сплетены с его нитями. Только Хатун могла поговорить с Ибрагимом по душам, вызвать на лице его улыбку и подарить счастье  своим присутствием.   Паша после отъезда Хатидже  решил сделать шаг навстречу  мечте  — рассказать султану обо всём, рискуя своей жизнью. Мужчина тревожился не за себя, а за любимую и малыша: лишь бы с ними ничего не случилось, ибо их смерть он не переживёт. Падишах сильно рассердился на сестру, поэтому, выслушав зятя, он, на удивление, поддержал его и дал согласие на развод — то, чего грек страстно желал многих пять лет. Ибрагим был несказанно рад этому, ведь совсем скоро они с Нигяр соединят свои отношения  узами брака и смогут жить вместе, ничего уже не опасаясь и не боясь. Невзирая на радость, в душе визиря был и страх неизвестности, липкий и жуткий, и страх этот, потонувший в неземном счастье Ибрагима, что волновалось глубоким морем,  иногда мог по крепкой лиане выбраться из пучины на поверхность, дабы доставить мужчине ещё больше переживаний. — Ибрагим. Неожиданно раздумья Ибрагима прервала своим нежным голосом Нигяр, помогая ему вынырнуть из глубокого душевного омута, что таил в себе и радости, и печали. Визирь повернулся и с улыбкой взглянул на женщину, стоявшую на крыльце дома в тоненькой бледно-розовой сорочке с глубоким декольте, что обнажало её белую грудь. В шелковистых завитых волосах Нигяр, что лежали на её плечах, обрамляя  гладкое лицо, запутался молочный свет луны серебряной паутинкой. Ибрагим, смотря на любимую, чувствовал, что она вновь пленила его своей сказочной красотой, и он с огромным удовольствием отдался этому райскому плену, забывая обо всем на свете. Взяв книгу в коричневой старинной обложке, паша встал с софы, вышел из беседки и, подойдя к Нигяр, свободной рукой притянул её за талию, после чего ласково спросил: — Милая, что случилось? —  Всё нормально... У тебя такие холодные руки, — тихо произнесла женщина, дотронувшись до тыльной стороны его ладони, что находилась на её круглом животе, а затем беспокойно посмотрела в родные янтарные глаза. — Ты замёрз? — Нет, нет; меня греют лучше меховых накидок объятия самой любимой и прекрасной женщины!  — он с мягкой нежностью поцеловал Хатун в губы, отчего щеки Нигяр покрылись легким  румянцем от удовольствия и счастья. Женщина, крепче прижимаясь к возлюбленному, положила ему руку на плечо и заботливо пролепетала: — Ибрагим, давай всё-таки пойдём в дом. Не хочу, чтобы ты простудился. Да и поздно уже, спать пора, а без тебя я не могу уснуть. — Хорошо, пойдём, солнышко моё, — он ласково улыбнулся ей и, открыв дверь, пропустил Нигяр, после чего взглянул на раскинувшийся перед ним ночной сад, наполнил легкие холодящим воздухом и переступил порог дома, в котором было уютно и тепло.