Всё сложилось иначе

По просторным покоям медленно расползался запах свежей крови, которая, словно алые ручейки, текла из  носа женщины и капала на белоснежный шёлковый платок, находившийся в дрожащих руках Султанши. Хатидже пристально наблюдала за кровавыми пятнами, словно кусты роз расцветающими на платке и придававшие ему некую красоту, понятную только женщине. Султанша вовсе не пыталась остановить кровотечение; напротив, ей нравилось чувство лёгкости, появляющееся после того, как ручейки тёплой крови начинали течь, и от него, к удивлению, на душе становилось хорошо. В глубине души принцесса понимала: постоянные кровотечения опасны и ей следовало бы обратиться к лекарше, рассказать о своём недуге; однако Хатидже не хотела никого беспокоить своим плохим самочувствием. Она поправила фатиновые рукава серого платья, затем осторожно провела по платку длинными пальцами с блекло-розовыми следами от колец и, тяжело выдохнув, устало сомкнула веки, закрывая янтарные глаза в попытках утонуть в неведомом и столь вожделенном забвении. Но это оказалась тщетно: как только женщина закрыла глаза, её перестало клонить в сон, который мог взбодрить её и наполнить силами, в последнее время очень необходимыми для Госпожи. Хатидже положила голову на спинку тахты, отчего черные кудри принцессы рассыпались по бледному лицу женщины, по ее часто вздымающейся груди, по острым худым плечам и прямой спине. Вдруг Султанша вздрогнула, отчего по её коже пробежали мурашки. Вздрогнула не от холодного воздуха, витающего над ней, а от странно знакомого чувства страха, словно оно уже много раз охватывало её, стараясь скрываться от неё. В сердце Госпожи пробудилась бесконтрольная тревога, которая мигом разрушила пелену спасительной безмятежности. Женщина начала понимать, что тесные крепкие стены старого дворца  перестали внушать ей ощущение свободы и неприкосновенности, которое было раньше. Что-то страшное, гнетущее таилось в стенах её родной комнаты, выглядевшей всегда уютной и безопасной. Страх Госпожи, словно ядовитая змея, обвивался вокруг  души Хатидже и мог в любой момент вонзить в неё свои острые зубы. Тревога, сильная и мучительная, вынудила Хатидже задуматься над смыслом случившегося. Женщина не знала, почему Мудрый Аллах распорядился её судьбой именно так? Почему ей выпал другой жребий? Зачем она поддалась эмоциям и совершила ужасный поступок, из-за которого теперь находится далеко от мужа и детей? Неделю назад Хатидже повздорила с Хюррем, которая вновь хотела совершить покушение на Великого Визиря — приказать задушить его. Султанша вздумала раз и навсегда избавиться от наглой и ужасной  Хюррем, которая не только околдовала брата, но и превратила в ад гарем, переступая через  старинные правила Османской Империи, что были установлены много лет назад самим  Султаном Османом. Если бы Хатидже знала об ужасных последствиях своих действий, то она, разумеется, не стала бы рисковать; однако всё же решила рискнуть ради порядка и спокойствия во дворце. Хатидже удалось подкупить близкую служанку Хюррем, которой Хасеки очень сильно доверяла. Султанша отдала девушке баночку яда и приказала подлить  смертоносную жидкость в кушанья своей Госпоже.   К большому сожалению Хатидже, жена брата не предстала перед Аллахом: яд оказался несильным; зато серьёзно отравилась.   Сулейман, узнав о том, что Хатидже хотела убить его супругу, страшно рассердился. Он принял решение отослать сестру на три года в старый дворец, находившийся в Семендире, дабы Хатидже раскаялась за свой поступок. Повелитель отправил её в ссылку, из-за которой женщине вновь пришлось расстаться с мужем; но расстаться не на неделю, не на месяц, а на три года, долгих и мучительных. Хатидже никогда не представляла, что брат, казавшийся ей справедливым, мудрым, заботливым и добрым, мог так жестоко поступить с ней — разлучить  с любимым человеком. Ни статус, ни честь, ни гордость — ничего не интересовало принцессу, когда жизнь Ибрагима была в  опасности. Даже сейчас, в этот мучительный миг, Хатидже волновало больше не то, что она совершила такой поступок, а то, что брат в любой момент мог оборвать нити её жизни. Ему, Великому Султану Османской Империи, стоило пошевельнуть только рукой, чтобы отдать приказание Агам и Калфам.   Женщина не хотела предстать перед Аллахом; но если так сложилась её судьба, значит, нужно будет проститься с жизнью и оставить самых важных и дорогих для неё людей. Хатидже очень любила Ибрагима, Османа и Хуриджихан и не готова была навсегда расстаться с ними... Размышления принцессы прервал звонкий стук в дверь, нарушивший хрупкую тишину её безмолвных покоев. Хатидже перевела взгляд с платка на окно, откуда открывался чудесный вид на лес, сад и далёкие огни обрамлённого мраком Стамбула. Её пустой взгляд смотрел вперёд, туда, где распространилась ночная тьма, поглотившая верхушки старых деревьев, крыши городских домов. Сминая окровавленный платок пальцами и не отрывая взгляда от окна, Султанша безжизненным голосом пробормотала: — Войдите. Спустя мгновение деревянная дверь со скрипом отворилась, и порог покоев Султанши переступила девушка, облаченная в длинный серый плащ, который был немного мокрым от утреннего ливня, холодного и сильного. Она подошла к сидевшей на тахте Султанше, склонилась в почтительном поклоне перед ней и, взглянув на Хатидже,  тревожно спросила: — Госпожа моя, что с Вами? Вам нездоровится? — Всё нормально, — холодно отозвалась Султанша. — Может, лекаршу  позвать? — озабоченно сказала девушка. — Нет, не нужно. Зачем ты пришла, Марьям? — Госпожа, по Вашему приказу я следила за Ибрагимом Пашой в Чаталджа, — начала рассказывать Хатун, быстро и тяжело дыша. — За эти два месяца я узнала его большую тайну, которая, по моему мнению, вовсе не... — Какая тайна? —  перебила девушку Хатидже, переведя на неё взгляд, которой остекленел не то от страха, не то от беспокойства, охвативших душу принцессы. — У Ибрагима нет от меня никаких тайн... — У него есть страшная тайна, которую он долгих пять лет скрывал ото всех...  Госпожа,  — тихо произнесла Марьям, — я не знаю как Вам об этом сообщить, но... — Говори. — Госпожа моя... Ибрагим паша  изменял Вам с Нигяр калфой... Султанша, услышав  последние слова, которые сильнее ярого грома поразили её, быстро поднялась с тахты и не заметила, что выпустила из рук платок, запачканный алыми пятнами крови. — Нет, нет... —   пробормотала Хатидже,  не желая верить словам Хатун. — Не может этого быть. Нет, нет... — К сожалению, это правда, — Марьям осторожно вынула из кармана плаща свернутый пергамент и, убедившись, что он не промок, подошла к Госпоже и  передала его со словами: — Думаю,  письмо Паши для Нигяр убедит Вас в правдивости этих сведений. Хатидже протянула руку, затем кончиками пальцев взяла письмо и, развернув его, начала читать. " Нигяр, милая моя, здравствуй! Пишу тебе из дворца Топкапы, в  который я приехал вчера вечером. Не беспокойся: дорога была хорошей и  никаких проблем, Хвала небесам, не было. Государственных дел у меня стало меньше, ибо Повелитель решил снять меня с должности Великого Визиря, чему я очень рад. Теперь я по вечерам езжу вместе с Сулейманом на  охоту, а не заполняю важные документы. Как у вас дела? Надеюсь, что с тобой и нашим будущим ребеночком всё хорошо и мои молитвы за вас не напрасны. Постараюсь через пару дней приехать к вам и привезти колыбель для малыша. Береги себя! С любовью, Ибрагим." Щемящий страх в груди Хатидже становился все сильнее и отдавался жгучей, острой болью. "Ибрагим изменяет мне... Это же невозможно... Нет... Он не мог так поступить со мной..." — думала Хатидже. Прочитав письмо ещё раз, Султанша осознала, что Марьям сказала правду. Но эта правда была ужасно горькой, нежели чем ложь, сладкая и приятная, в которой жила Хатидже долгих пять лет. Принцесса чувствовала, что она проваливается в пропасть, мрачную и бездонную, из которой невозможно выбраться; но если даже и была бы эта возможность, то Хатидже не смогла бы: крылья любви разбились, превратившись в тысячу острых осколков хрусталя. В этой пропасти царствовало адское, бешеное пламя подавленности,  сжигающее её душу, от которой не оставалось ничего, кроме сизого пепла. — Марьям, — хриплым голосом сказала Хатидже, — позови ко мне Эмира Агу. — Эмира Агу? —  рассеянно переспросила девушка. — стражника-янычара? — Да, мне нужно с ним поговорить. Очень нужно поговорить.  Он поможет избавиться от Нигяр.