Любовь, которую ты заслуживаешь

             Они едут почти молча, еще в начале пути Раэлль пыталась подшучивать, а потом Адил включал музыку, но атмосфера быстро улетучилась, стоило Талли оглянуться на них. По одному взгляду было понятно, что ей совсем не до веселья.       Их всего шестеро. Раэлль и Сцилла — по одну сторону грузовика, Эбигейл и Анакостия — по другую, Адил за рулем, а Талли сидит рядом на переднем сидении. Небольшая, но эффективная группа, как показало обучение. Да и Талли не хотела доверять свои «видения» кому-либо другому. Сара, конечно, не была в полном восторге от такой небольшой разведывательной операции, но Анакостия уверила ее, что проследит за всеми ними.       Трудно спорить с теми, кого любишь, особенно, когда одна из самых талантливых видящих говорит, что все под контролем.       Поэтому Талли едет впереди, осматривая местность и то и дело замечая в воздухе красные искры. Она полностью сосредоточена и пытается разглядеть то, что они скрывают. Но час за часом они словно лишь ведут ее, вспыхивая то тут, то там, но так и не приоткрывают завесу.       Они едут уже около двух часов, и вокруг только проселочные дороги и лесные чащи. Пару раз они проезжают какие-то заброшенные строения, но красный свет исчезает, стоит лишь приблизиться к ним. Ничего, что привлекло бы внимание.       Наконец, спустя два с половиной часа, Адил останавливается и с пониманием смотрит на Талли.       — Не уверен, что мы здесь что-то найдем, — говорит он, но Талли его уже не слушает, а выходит из машины и идет вперед, оставляя всех позади. Она слышит, как хлопают дверцы, а за ней следуют шаги.       — Тал! — окликает ее Эбигейл и в то же время шипит на Адила, который, скорее всего, идет теперь рядом с ней. Наверное, немного напряженный и поникший из-за внезапной смены всеобщих настроений.       Но Талли идет вперед, даже не оглядывается, пока вдруг не замирает и поворачивается вправо. Перед ней оказывается огромное поле, полевые цветы повсюду, светлые и такие душистые, что хочется сразу вздохнуть полной грудью. Но Талли смотрит куда-то вдаль, не видя и не слыша, как остальные догоняют ее и также как и она устремляют в пространство свои взоры, так и не понимая, что на самом деле Талли видит.       А у Талли перед глазами в желтом свете от солнца плескается красная искра, она словно зависает в воздухе, что можно подойти и дотронуться. Какой-то сгусток энергии, который и заставил ее сюда прийти. Талли изумленно смотрит на друзей, явно осознавая, что видит это свечение только она, но как только она собирается ступить в его сторону, свет меркнет в черноте.       Талли хмурится, в голову лезут мысли, что придется ехать дальше, как вдруг внезапно небо над ними чернеет, буквально, а воздух становится тяжелым и тягучим.       — Что происхо… — Раэлль не успевает договорить, как с неба бьет молния и начинает дуть такой ветер, что все разом прикрывают глаза.       В следующее мгновение поле озаряется алым светом, он ослепляет и сжигает все вокруг, оставляя после себя лишь черные стебельки полевых цветов и запах гари, едкий, он врывается в ноздри. Сцилла кашляет.       Небо вдруг вновь становится синим, ветер стихает, но все еще разносит по воздуху противный запах. Все, наконец-то, открывают глаза.       Талли — первая, кто приходит в чувства. Она видела это в своем сне, поле, выжженное до черной травы, молнию, обрушившуюся с неба и женщину с волосами цвета алой зари, лежащую в руинах. И все так и произошло.       Остальные в недоумении переглядываются, руки в готовности лежат на хлыстах, чтобы в любую минуту была возможность отразить удар. Но никто так и не озвучивает вопрос, вертящийся у всех на уме.       Какого черта только что произошло?       По тихой указке Анакостии они решают зайти с разных сторон. Талли идет по центру и чуть впереди всех, она же видящая и может предугадать опасность, хотя мысленно знает, что та, кто лежит на земле, не причинит им вреда. Раэлль и Сцилла идут справа, в метре от нее и чуть позади, а Эбигейл и Анакостия — слева, они немного сужают полукруг, когда доходят до центра того хаоса, и если раньше им была не видна рухнувшая на землю женщина, то сейчас они стоят прямо около нее.       Ее одежда такая же алая, как и волосы, хотя без ослепляющего света они, скорее, кажутся более медными и золотистыми. Она лежит, не двигаясь, и Талли чуть наклоняется вперед, слыша позади предостерегающее шипение Анакостии и Эбигейл.       — Ее руки… — до нее доносится шепот Сциллы, и Талли опускает взгляд ниже, замечая, наконец, то, что буквально выбивает воздух из легких. Черные. Пальцы женщины угольно-черные, и Талли отчетливо понимает, что это не просто сажа, как на траве или погибших цветах. Это что-то более темное и страшное.       — У нее кровь, — внезапно говорит Раэлль и делает несколько шагов вперед, присаживается почти у головы женщины и показывает на ссадину на виске. Волосы в том месте окровавлены и приклеились к коже. Она вопросительно смотрит на Анакостию и, когда та кивает, медленно подносит руки к голове женщины. Но стоит ей начать читать завет, как с губ женщины слетает болезненный стон и она распахивает глаза.       Никто и не успевает понять, что происходит, когда на ее пальцах появляется красное свечение, как то, что окутало это место всего несколько минут назад, и она отталкивает Раэлль.       Алая вспышка, черные пальцы и вскрик девушки, когда та приземляется в паре метров от нее. Ванда не понимает, что происходит. Эта так выглядит смерть?       Она не успевает подумать, как со всех сторон вдруг раздается пение, и Ванде хочется зажать уши руками, потому что звук проникает в нее, а хаос внутри противится, что создает резкий диссонанс и отзывается ноющей болью в голове. Ванда сжимает виски пальцами, шипя от раны, но ничто не сравниться с разрывающими внутри звуками. Корчась от боли, она поднимает глаза на окруживших ее людей. Женщины, источающие столько обжигающий шум. Может, это и есть конец?       — Хватит, вы перебарщиваете, — вдруг сквозь пелену боли она слышит крик одной из них, той, что не пытается вскрыть ей череп прямо сейчас. — У нас приказ привести ее живой, — продолжает она, такая же рыжая, думает про себя Ванда, в глазах появляются слезы. Живой? Значит, она все-таки жива.       Одного этого слова хватает, чтобы руки сами опустились, а взгляд поник. Она не будет защищаться. Она не будет причинять им вред. Она не достойна даже быть здесь, и черт бы побрал, где это место! Она должна быть мертва, потому что внутри уже давно умерла.       — Отставить! — последнее, что слышит Ванда, когда тьма поглощает ее, и она падает на землю, надеясь, что вот он, долгожданный, покой.

***

      Ванда никогда не считала себя везучей, жизнь так распорядилась. Кому-то все, а ей — ничего. Так что глупо было надеяться получить желаемое.       Голова раскалывается, но Ванда все же открывает глаза, вдруг чувствуя, как ее покачивает. Ее куда-то везут, и Ванда вдруг осознает, что ей все равно, пусть даже на казнь или суд, не важно. Она потеряла все, что имела: любимого, семью и даже себя. Монстр. Чудовище. Убийца. Слова крутятся в сознании, и каждое больно царапает остатки человечности внутри. Но Ванда знает, что слишком слаба и не заслуживает ничего хорошего, только не после того, что совершила.       Ванда не сразу понимает, что по щекам у нее текут слезы, а губы слегка подрагивают. Она не видит, как остальные на сидениях с шоком смотрят на сидящую перед ними женщину. Кажется, кто-то, опять с проблесками медового, пытается ей что-то сказать. Но в ушах звенит, то ли от недавнего воздействия, то ли от нахлынувших эмоций. Ванда уже ни в чем не уверена. Она словно в вакууме, сотканном из собственной боли, а ее у нее предостаточно. Даже свет не проникает сквозь толстые стенки. Слишком болезненно, слишком свежи раны.       Талли в некоем ужасе наблюдает за молчаливыми страданиями. Она смотрит на Раэлль, но та лишь пожимает плечами, Эбигейл качает головой. И Талли ничего не остается, кроме как смириться с участью немого свидетеля. На сердце становится тяжело, а в душе поселяется какая-то тяжелая скорбь, такая, от которой внутренности переворачиваются в болезненном спазме. Пару раз Талли пытается заговорить с незнакомкой, но та, кажется, не слышит ее, погрузившись в безмолвные слезы.       От резкого торможения ее клонит в сторону, и Талли успевает придержать ее, и только тогда женщина перед ней, наконец, кажется, приходит в себя. Их взгляды пересекаются, но Ванда быстро отводит его, не выдерживая, сколько надежды и веры теплится в хрупком создании напротив нее. Она смахивает слезы, вдруг замечая на руках оковы и ощущая тяжесть на шее.       — Временные меры, — тихо говорит ей девушка, во взгляде ее вдруг появляется нечто, напоминающее вину.       Ванда прекрасно знает, что может снять оковы за пару секунд, стоит только взмахнуть пальцами. Но вот хочет ли? Чувство вины у нее сильнее, чем у этой девчонки, оно отягощает и скребет изнутри. И Ванда подчиняется, потому что сделала уже достаточно, чтобы себя ненавидеть.       Они покидают машину, Ванду ставят на ноги, и она поднимает взгляд, позволяя себе осмотреться вокруг. Обычные здания, ничего примечательного, но вот люди… Ванда замечает, что они одеты в некое подобие военной формы и держатся соответствующе. Мысль о том, что ее нашли военные, отражается легкой дрожью в пальцах, она слишком хорошо помнит, как ей уже пытались воспользоваться. Но Ванда не спешит судить. Она смотрит, как те, кто привез ее, выходят и приветствуют выступившую вперед женщину. Златовласка направляется прямиком к ней и, едва касаясь ее руки, что-то шепчет на ухо. Взгляд голубых глаз тут же останавливается на Ванде.       В ней чувствуется какая-то непонятная сила, и Ванда интуитивно встречается с ней глазами, ощущая от нее мощные вибрации.       — Ты знаешь, кто я? — спрашивает женщина, осматривая стоящую перед ней и отмечая про себя, как болезненно выглядит пленница. В глазах пустота, только плещется на поверхности какое-то глубокое чувство одиночества, а горло и руки скованы. Черные пальцы особенно выделяются при контрасте с бледной кожей. И Алдер хмурится.       — Ты знаешь, где находишься? — продолжает спрашивать она, хотя и не уверена, что добьется ответа. Слишком разбитое создание. Или умелая маска? Алдер пока не уверена. Но делает последнюю попытку, пойти на контакт, — кто ты? — ее голос звучит весомее, слышатся стальные нотки.       На секунду Ванда не знает, что ответить. Она потеряла себя. Алая Ведьма была чудовищем. Она — чудовище. И другой ее, доброй и любящей, уже давно нет, растоптали, разбили, уничтожили. Ванда оглядывается на всех собравшихся, замечая, с какой готовностью они смотрят на нее. Одно неверное слово явно может привести к серьезным последствиям. Но разве может быть что-то еще хуже?       Ванде терять уже нечего.       — Я — Алая Ведьма.       Со всех сторон доносится шипение.