***
Самобичевание всегда ей легко давалось. Смерть Пьетро? — Ее вина. Смерть Вижена? — Ее вина. Уэствью? — Снова она. А теперь еще и Америка. У Ванды слишком много времени, чтобы все обдумать, и мысли вертятся одна за другой, обнажая такую простую истину. И ведь она это знала, всегда, только упорно не хотела прислушиваться к себе, заглушила все скорбью и Даркхолдом, чрезмерными желаниями. А сейчас в голове тишина. Нет голосов, подталкивающих и управляющих. Только Ванда и ее чувство вины. И у Ванды так много времени для ненависти к себе. Дни превращаются в ночи, а потом обратно. Ванда едва ли замечает, сколько проходит времени, день или три, внимание рассредоточено, то слишком тихо, что в голове шумят мысли, то слишком громко от постоянных допросов. Ее навещают несколько раз в сутки, так Ванда думает. Кормят, поят, для туалета стоит какое-то грязное ведро. Ее даже отцепили от стула, теперь она просто сидит на койке, такой же серой, как и стены в камере. События сливаются в одно сплошное месиво, нет ни утра, ни ночи, только снующие военные, которые раз за разом задают одни и те же вопросы. — Кто ты такая? — Кто еще с тобой? И все в таком духе. Ванда молчит. Ей и сказать то нечего, да и зачем, когда можно просто существовать? Ничего другого ей не остается. Аппетита тоже совсем нет. Ванда сидит на полу, подобрав под себя ноги, и сверлит взглядом оставленную рядом с ней тарелку. В ней какая-то похлебка, кусок хлеба, стакан воды стоит где-то сбоку. Ванда только откусила хлеба. Кусок в горло не лезет. Она постоянно смотрит на пальцы, сколько дней прошло, а они все такие же черные, как будто Даркхолд совсем не уничтожен, а вцепился в нее мертвой хваткой и никогда не отпустит. Ванда трогает пальцы и места, где были кольца, неосознанная привычка, когда нервничает. Только сейчас там пусто, кольца, видимо, забрали еще в грузовике, Ванда не помнит, да и внимания раньше не обращала. Ей не хватает чего-то привычного на руках, не черных отметин собственной проклятой души, а того, что появилось еще до того, как она стала такой. Пьетро часто приносил ей кольца с улиц. Красть у него получалось лучше, чем у нее. И новые кольца — лучший подарок для голодной сестры. — Отгадай, что я тебе принес! — его голос звучал громко, а сам он стоял с самодовольной ухмылкой на губах. Ванда тогда и сама улыбалась в ответ и протягивала руку, ладонью вверх, уже зная, что сегодня она наденет новое кольцо, и не важно, что на пальцах уже было более чем достаточно. Это был их особый ритуал. А сейчас… Ванда снова трогает пальцы, не ощущая под ними знакомого металла, в горле стоит ком. Пьетро бы не одобрил. Ей становится смешно от своих мыслей. Пьетро давно бы остановил ее, не позволил бы убивать невинных или пытаться выкрасть ребенка. Но Пьетро и сам был давно мертв. По ее вине. Ванда что есть силы зажмуривается, так что глаза болят. Может, в темноте правда будет не такой обжигающей. Но разве истину можно изменить? В порыве гнева она отталкивает тарелку и разливает воду. В тишине сумрака шум от падающего стакана слишком громкий, а бренчание цепей на ней — и того громче. Она встает с пола резким движением и ложится на койку, отворачивается к стене, обнимая себя за колени, насколько это возможно. По щекам вновь текут слезы, разливая внутри такую знакомую пустоту и ощущение одиночества. И даже искры на кончиках пальцев не заполняют зияющую дыру в сердце. Разбитая, как и тот стакан на полу.***
— Мы так и не сдвинулись с мертвой точки, генерал, — докладывает Белвезер и обводит взглядом всех присутствующих. Они сидят в зале для совещаний, почти в том же составе, только у окна еще стоит Изадора, задумчиво смотря куда-то вдаль. Раэлль и Сцилла сидят на стульях напротив Эбигейл, Крейвен и Адил — рядом с ней. Ближе всех к Алдер расположились Анакостия и Петра. В их «ситуацию» посвящены далеко не все, и Алдер все также отказывается придавать прибытие новой ведьмы в Форт всеобщему вниманию. Конечно, все знают, что на территории гостья, но без лишних подробностей. — Она почти не ест, — добавляет Сцилла, ведь именно в ее обязанности входит приносить ведьме ежедневную трапезу, — вчера, когда я пришла забрать тарелки, все было раскидано по полу, стакан разбит, — продолжает Сцилла, говорит выверено и спокойно, хотя внутри нервничает. — А ведьма? — вдруг подает голос Изадора, до этого не проронив ни слова. Сцилла смотрит на стоящую у окна ведьму, затем снова на генерала, которая, затаившись, ждет ответа. — Не знаю. Она лежала на кровати спиной ко мне, — говорит Сцилла, — может быть, спала? Все присутствующие на секунду опускают взгляд, и лишь Талли смотрит прямо на Алдер, выжидая ее решения. Ее предложение ото дня в день не меняется, но Алдер откладывает и откладывает, надеясь получить ответы обычным способом. — Я помню о твоем предложении, Крейвен, — как бы читая мысли девушки, говорит Алдер, в голосе слышится напряжение, она вздыхает. — Но я не уверена, что мы можем пойти на такой риск, — завершает она, открыто выдерживая решительный взгляд Талли. Все в зале ощутимо напрягаются, потому что спор этих двоих им сейчас абсолютно не нужен. И Эбигейл уже хочет продолжить, предложить что-то другое, правда, сама еще не уверена, что именно, но Талли вдруг с громким стуком опускает руки на стол и упрямо смотрит на генерала. — Со всем уважением, но я повторюсь, — Раэлль удовлетворительно улыбается и толкает Сциллу, как бы намекая вновь наблюдать, как их наивная Талли растет на глазах, давно выросла, — мы должны попробовать заглянуть в ее разум, — Талли не дает никому продолжить, хотя у Алдер, по ее открытому рту, явно есть что сказать. — Я видела именно ее, я знаю это, — Талли выдыхает, делая акцент на последних словах. — Я смогу достучаться до нее, и она не причинит никому вреда. Вы должны мне поверить. Талли говорит всем, но смотрит только в одну пару глаз. Она знает, доверься ей Алдер, остальные тоже пойдут за ней, всегда так было. И не то, чтобы Сара ей не доверяла, Талли уверена, она просто беспокоится за нее. И Талли прекрасно понимала, откуда взялась эта тревога, но то, что она видела тогда, то, что именно она привела их к Алой ведьме, — только это имело значение. И Талли было невозможно переубедить в том, что именно она сможет достичь хоть какого-то прогресса с их гостьей. Видимо, взгляд Талли такой пронзительный, и повторяет она все это не первый раз, что Алдер может лишь тяжело вздохнуть, прежде чем понимает, что даже она больше не в силах противостоять ее доводам. Они сделали все возможное, безрезультатно. И может быть, именно та, кто привел их к ведьме, сможет найти лазейку в ее сознании. — Но ты должна быть предельно осторожной. Талли уже хочет начать возражать и доказывать свою правоту, но так и замирает с открытым ртом. Сара согласилась с ней. Удивление отражается на ее лице также, как и на всех остальных, и спустя секунду еще недавняя тишина наполняется вопросами. — Думаете, это лучшее решение, генерал? — А если что-то пойдет не так? — Талли, ты уверена? Сара поднимает ладонь, призывая всех к молчанию, но взгляда от любимых глаз не отводит, говорит только медленно и четко: — Но действовать будем осторожно. Только на верхнем этаже, только не снимая оков, в присутствии всех нас и только поверхностное чтение, — чеканит она и добавляет, удовлетворившись, что ничего не забыла, — все поняла, Талли? И Талли кивает, остальные подхватывают ее в немом согласии.***
Ванда думает, что лучше бы ее оставили гнить в камере, потому что к темноте, хоть она ее и не любила, она давно привыкла. Еще с тех пор, как ждала смерти в полуразрушенном доме с братом или сидела в камере Стракера. Или когда обрушила на себя Даркхолд в надежде, что темнота, наконец, проглотит ее всю. Глупая, наивная Ванда. Темнота всегда с ней, и черные пальцы, сжимающиеся и впивающиеся ногтями в ладони, — прямое тому доказательство. Ванда хочет прикрыть глаза, потому что слишком светло, но скованные руки и то, что ее ведут, сжимая локти, не позволяет этого, поэтому она жмурится и, кажется, часто дышит. Воздух тут более свежий, не такой затхлый как в ее камере. Непривычно. Ее тащат куда-то по ступенькам, заставляя быстро передвигать ногами, и Ванда пару раз запинается. Но упасть ей не дают, крепко держат и лишь усиливают хватку в такие моменты. Следов не останется, но само такое движение вызывает в памяти красные вспышки. В рафте ее также тащили. А потом был жилет и клетка метр на метр. Ванда тяжело сглатывает, заставляя образы в голове угаснуть. Потому что хоть она и не готова сопротивляться предрешенному, она должна мыслить здраво, чтобы принять наказание. Разве не все сейчас рассматривать как таковое? Ванда приходит в себя, когда ее опускают на стул и приковывают цепь к полу, ограничив возможность встать. Она осматривается по сторонам, глаза немного щиплет от яркой лампы на потолке. Неожиданно откуда-то спереди раздается шум, и Ванда переводит взгляд на источник, замечая перед собой огромное стекло и людей за ним. Она узнает ту девчонку, Раэлль кажется, рядом с ней стоит ее подруга. Смотрит на остальных, понимая, что все они были на том поле, ни одного нового лица. Но то, как они смотрят на нее, с опаской, большинство, и выжидающе, заставляет ее опустить взгляд на сцепленные руки. Вот и расплата. Из мыслей ее вырывает внезапно появившаяся фигура слева, и Ванда инстинктивно вздрагивает, что не ускользает от взглядов Алдер и Талли, которые стоят теперь прямо перед ней. Но даже если что-то и чувствуют, то на их лицах хорошо выверенные маски. Слишком долго они служат. Ванда старается не смотреть на них, она заранее знает, что увидит в их глазах лишь ненависть и отчуждение, так что повторно напоминать себе об этом — удовольствие не для нее. Ее взгляд устремлен только на собственные руки, тонкие запястья, обрамленные стальными оковами. Ванда впервые за несколько дней замечает, что под ними появилось красноватое раздражение. Наверное, скоро будет больнее. Хорошо. Неожиданно кто-то шагает к ней, и Ванда замечает знакомую рыжеволосую девушку. Она явно что-то говорит ей, но Ванда, кажется, настолько отвлеклась, что не понимает ни слова. Внутри вдруг начинает быстрее стучать сердце, она буквально слышит, как ускоряется пульс и каждый удар отдается в пульсирующей вене на шее. Стены будто сдвигаются, медленно, по чуть-чуть, с каждым тихим вздохом становясь все ближе. Ванда сжимает руки в кулаки, надеясь, что боль отрезвит и поможет прийти в чувства, но поздно замечает движение около себя, и, когда поднимает взгляд, видит, как девчонка держит руки у ее висков, не касаясь. Они встречаются глазами, и Ванда задыхается от полыхающего в них пламени. Да разверзнется ад.