***
Люцифер злится. У Люцифера кипят мозги. Люцифер снова хочет убить его. А он уже мёртвый лежит на деревянном полу без ковра в полумраке наступивших сумерек. На животе, свернувшись в неестественной позе. В луже своей крови с раздробленной головой. Тело разбито. Рёбра в мерзком состоянии открытых переломов. Конечности вывихнуты. Глаза остекленели уже сорок минут как. Это было нечестно. Несправедливо, блять! Эта белобрысая псина заслуживала более нестерпимых мучений. А Люцифер разобрался с ним слишком быстро. Слишком просто с тем, кто отвратным способом уничтожил жизнь одного важного человека. Было необходимо запереть Уокер в его покоях. И найти дом Мартина Уэллока, полу-норвежца полу-американца, в тёплом Норвежском городе. Ему было плевать, если в следующую минуту явятся стражники из Ада и утащат его в темницу, чтобы затем пережить пытки короля, которых тот давно не практиковал на сыне. Абсолютно. Боль, с которой Вики жила с первого дня смерти по сей минуте, резала его по груди, ловко и безжалостно проникая внутрь с целью добраться до самого сильного и в тоже время самого уязвимого органа... И она почти добралась. — Успокойся, ладно? — Где-то в стороне сидит Саферий, фактически соучастник непоправимого поступка принца. Соучастник, который готов прикрыть его спину, сделать что угодно, чтобы Люцифер не получил наказания, ибо... Ибо дело касается Вики. — Я спокоен, блять! — рявкнул Люцифер, в кои-то веки расслабив тело и оперевшись бедрами об обеденный стол. В безрезультатной попытке нормализовать бушующие эмоции откидывает голову назад и пытается выровнять дыхание, да только мысли идут не в ту сторону. Стоять прямо у белокурой головы, испачканной засохшей кровью приносило ему небывалое удовольствие, словно он выплатил долг, исполнил обещание или наконец отомстил. — Оно и видно, — невозмутимо бросил архидемон, вставая с кожаного кресла в углу просторной комнаты. Ленивой походкой подошёл к трупу, чтобы хорошенько вглядеться в жалкое лицо с веснушками и пухлыми губами, и запомнить на нём смерть. Лёгкую и быструю смерть, которую он не заслуживал. Саферию повезло, что в сегодняшнее утро он должен был дежурить у врат между Адом и Землёй. Как же ему, сука, повезло, что этим же утром он столкнулся с Люцифером, от которого за тысячи милей веяло яростью и решимостью точно кого-то повалить к чертям. Нельзя было отпускать его без допроса. Не просто потому, что таковы были правила, которых должен был придерживаться даже наследник престола, но и потому, что Саферий был просто по-демонически обязан докопаться до него и вывести на эмоции, подразнить, искусно скрывая мужскую зависть за маской служебного долга, заставить совершить ошибку, но... Стоило Люциферу без колебаний сказать, что он собирается сделать, зная, что архидемон не станет ему препятствать, потому что осведомлён, какими похабными были взгляды, которые он бросал в Вики всякий раз, когда видел её, — как Саферий без оглядки последовал за ним. Несложно было прочесть этого придурка, который имел не только сексуальное влечение к непризнанной, но и смелость влюбиться в неё... и решимость признаться ей в этом. Да. Люцифер всё, всё, блять, знает. И Вики, возможно, захочет сжечь его прямо на месте, если узнает, что он копался в её мыслях, воспоминаниях, истории прежней жизни. Да, он готов к тому, что ей будет жутко неприятно. Знает, что он не имел на это права, но ничего не смог с собой поделать. Он был слишком сильно озабочен тем, чтобы добраться до причины её обмороков, лихорадок, приступов агрессии всякий раз, когда видела на своём пути милых блондинов. Однажды она уже сорвалась. И чувствовала себя хреново. Потом ещё хреновее, когда они поссорились в её комнате. И ещё хуже, когда он поцеловал её, чтобы остудить разбушевавшиеся эмоции. Но это потом. Сейчас нужно взять себя в руки и вернуться домой. Выкурить пачку сигарет, принять душ и поговорить с Вики. Снова их разговор пройдёт неприятным образом. Снова ей будет больно. Снова он будет чувствовать всем нутром её ненависть. Снова и снова и снова, пока Люцифер не убедит её, что он... Хочет быть с ней. Да. Так просто. Просто хочет, блять, и всё. И покалечит каждого, кто станет вставлять свои недовольства поперёк его решению. Кого, сука, угодно. — И? Что с телом? Так и оставим? — Саферий режет напряжённую тишину вопросом, доставая из упоковки длинную тонкую сигарету вместе с позолоченной зажигалкой. Зажимает между пухловатыми бледными губами, и, прикрыв свободной рукой её кончик, затягивается. Чувствует растекающееся удовлетворение прямо у сердца при мысли о том, что эта мразь мертва, но в то же время до жути расстроен, что Люциферу довелось узнать об этом первым. Возможно, принц знает её лучше, чем он сам. Возможно, он часто думает о ней. Возможно, Вики тоже. Возможно, они уже целовались, спали, просыпались вместе, трапезничали, смеялись. Возможно, она сейчас в его покоях, ждёт его возвращения, чтобы по прибытии крепко обнять, уткнуться лицом в грудь и забыться в его руках. А он, возможно, станет отвечать с ещё большей чувственностью: зацепит за острый подбородок и поднимет бесподобное лицо с охренительно красивыми глазами, прижмётся губами к её и начнёт сминать мягкие губы, поглаживая тело и... — А что с ним делать? Хоронить, блять?! Пусть гниёт до прихода семьи. Мне насрать. — и уверенными шагами направляется к двери, потому что, ещё одна лишняя минута в этом паршивом доме, — и Люцифер спалит весь город к хренам. Саферию остаётся только устало выдохнуть дым и пойти за ним.***
Здесь чертовски угрюмая атмосфера. Чертовски угнетает эта комната, вечно находящаяся в полумраке. Здесь витает еле ощутимый аромат пепла, сорта старых итальянских сигарет и... клубники. Клубника. Как мило. Правда. Мысль о том, что Люцифер, охренительно сексуальный, в своём мрачном, холодном, злодейском стиле, тащит сюда миску с сочными ягодами и уплетает их в перерывах между работой над документами и прочей хренью, умиляет и забавляет. Или то, как макает каждую из них в шоколадный крем прежде чем отправить в рот, как пачкает этим же шоколадом уголки рта и не замечает этого до тех пор, пока не взглянет в зеркало, или кто-нибудь не скажет. И почему, чёрт возьми, мне внезапно захотелось быть той, кто скажет ему об этом. Или... не скажет, а поможет стереть с его вкусных губ. Та-а-а-а-ак, блять... Я хотела открыть окно в глупой надежде, что смогу привести голову в порядок, избавиться от сумбурных мыслей, успокоить обе свои стороны, одна из которых говорит, что нужно слать Люцифера на хрен, съехать из комнаты Мими и выпросить себе отдельную, вернуться к тренировкам и бессонным ночам, чтобы стать сильнее. А другая подсказывает, что это дерьмовая идея. Что нужно попытаться понять Люцифера и принять всю заботу, которой он начал меня ласкать, несмотря на моё поганое поведение по отношению к нему и ко всему. Что мне стоит встретиться с Мими и попросить у неё прощения. Я знаю, она меня простит. Легко и быстро. И от того ненавижу себя сильнее. А её люблю вдвойне. Но окно не открылось. Когда Люцифер ушёл, заперев меня в своих покоях, я была так зла и обижена, что уже готовилась убить его сразу, как только он вернётся. Но он не возвращался. Прошёл час, два, пять, вечер, я не могла уснуть ночью, смотрела в багровое небо без луны и звёзд. Просто угнетающее кровавое пространство вместо привычного лазурного неба. Мне стало легче к рассвету, а Люцифера всё ещё не было. Начала волноваться за себя... блять, не замышляет ли что-то насчёт меня. Наговорил кучу поддерживающих слов, извинился, поцеловал так крышеносно, что я даже забылась. Признался, что хочет помочь, но мне всё равно как-то не верится. Хочу, но не могу. И это так мучает. Ещё никто так не обращался со мной. Мне с ним и волнительно и спокойно одновременно. Хочется окунуться с ним в страсть и в то же время просто уткнуться в стальную крепкую грудь, спрятаться в куполе его мощных крыльев и уснуть, пока он не решит разбудить меня нежными касаниями губ и кончиков пальцев. Чёрт, это так больно, — хотеть любить кого-то, предчувствуя, что это обернётся очередным кошмаром, или, хуже того, спектаклем. Я так много раз давала себе эти чёртовы обещания никогда не смотреть на него в таком ключе, не рисковать сердцем, не поддаваться поддразниваниям и соблазнам, но с треском проваливалась каждый раз, когда этот мужчина появлялся рядом со мной или напротив меня. На настенных часах показывает восемь вечера, а я уже битый час лежу на кровати поперёк. У меня шея затекла от того, сколько времени уже смотрю в окно, сложив руки на рёбрах, даже не знаю, в ожидании чего: минуты, когда смогу убраться из Ада вон, или возвращения Люцифера. Мне надоело находиться в таком положении. Наверное, не стоит мне ждать чего-то хорошего или ужасного от этой жизни и бессмертных, которыми я окружена. Они просто есть и всё. Они как люди. Не люди как они. Наоборот. Ангелы и демоны переняли многое от людского ума. Следуют их модам, разговаривают их жаргоном, библиотека Ада всплошь напичкана земными произведениями, если не учесть пару десятков томов об истории Преисподней и демонических способностях с инструкциями о том, как и когда их использовать. И ещё смеют называть нас отбросами и биомусором. Долбоёбы, да, но и к этому можно привыкнуть. Что я и сделала. Встаю с кровати, громко вздыхая. Когда делаю лёгкую разминку мышц рук, внезапно понимаю, что не принимала душ уже пару дней как... Мне абсолютно по-барабану, чья эта ванная, — я не собираюсь дурно пахнуть и чувствовать себя некомфортно. Но сомневаюсь, что останусь при таком же мнении, если хозяин ванной комнаты вернётся и застанет меня голой. Мысль мучительна. Наверное, стоит помолиться, чтобы этого не произошло. Иначе сгорю не со стыда, а со злости. Этот говнюк и так подмозолил мне нервы вместе с сердцем. Закрыв за собой массивную дверь, скидываю чёрную рубашку и трусики, и встаю под струи горячей воды, лелея надежду, что она вымоет не только лицо и тело, но и сердце вместе с головой. Мне это чертовски нужно. Нужно смыть всю накопившуюся грязь внутри. Её невыносимо много. Она давит мне на органы, травит кровь. Мне, блять, надоело смотреть на мир через серые очки. Проведя под душем час, а то и больше, я выхожу из ванной совершенно нагая, оставив потную рубашку Люцифера и свои трусики в его корзине для грязной одежды, и направляюсь в сторону шкафа в поисках новой рубашки. И их там уйма. Не помешало бы новое нижнее бельё, но имеем то, что имеем. А точнее, не имеем. Накинув предмет гардероба на мёрзнущие плечи, подхожу кровати, но она так надоела за эти пару дней. Неужели в комнате Люцифера нет ничего интересного. Это же его родные покои в Преисподней. Почему здесь нет стеллажей с книгами? Нет интеллектуальных игр вроде шахматов и прочего? Хотя, если поискать, возможно что-то в этом духе найдётся, но как-то неприятна картина, где я буду копаться в чужих вещах. Да куда ты вообще пропал, м?! Запер меня тут и свалил, говнюк! Что мне тут дел... Мысль обрывается щелчком в замке двери. Она распахивается, представляя хозяина покоев в тёмном свете. Его силуэт едва виден в проёме, зато рубиновые глаза светят ярче любых драгоценных камней, а их взор ощущается на коже лица, точно нестерпимый ожог. Люцифер стремительно сужает между нами расстояние, но только я успеваю подумать о том, что он хочет меня обнять (что было очень тупо), как сильное плечо задевает меня, чуть ли не снеся с его дороги. Он громко захлопнул за собой дверь ванной комнаты. У меня на языке вкус негодования, в груди зарождающаяся ярость от его поведения. Можно подумать, блять, будто я напросилась и навязалась. Всё как обычно. Чёртова классика, когда речь заходит о наших недоотношениях с этим сукиным сыном. Дёргаю ручку входной двери. Которая. Блять. Уже. Заперта. Доносится звук воды, под которую он, вероятно, встал, как и я полчаса назад. Мне до жути интересно, что Люцифер собирается делать, когда выйдет оттуда. Самые идиотские, но, тем не менее, вполне возможные ситуации: начнёт интересоваться моей прошлой жизнью и я буду грубить ему, и мы снова поссоримся; он сядет в кресло с сигаретой, а я лягу в кровать, ибо этот долбоёб больше выбора не оставит, опять. Ну и самое фантастичное из всего, что можно придумать — мы потрахаемся. И, хотя, признаю, что между нами продолжает искрить химия, нам нравится прижиматься друг к другу, прикасаться, целоваться, но дальше этого... Я не могу представить, чтобы Люцифер разводил мои бёдра и вдалбливал меня в кровать, или нагибал над своим массивным рабочим столом и драл со всей страстью или... Так много этих завлекающих в свою сеть «или», что я не замечаю, как вновь захлопывается дверь, а между губами Люцифера уже зажата сигарета, неизвестного мне сорта. У него голый, мощный торс, а низ обёрнут чёрным полотенцем, низко сидящим на его сильных бёдрах. Как и предполагалось в самом начале моих мыслей, он устраивается в кресле, яростно выпуская облака густого, вкусно пахнещего дыма. В камине не горят дрова. Здесь нечем осветить пространство. Ни свечей, ничего либо ещё. Я подхожу к окну и приземляю задницу на холодную поверхность. Слабо болтаю босыми ногами, лениво расчёсывая серые перья крыльев. — Где ты был? — спрашиваю, искусно скрывая любопытство, не глядя в его сторону. — На Земле, — отвечает Люцифер, низким, уставшим голосом. — Зачем? Он оборачивается ко мне, пронзая горящими глазами всё моё тело, но в них нет раздражения, — всего лишь едва уловимое недоумение. — Тебя волнует? — безынтересно произносит. — Да. У меня нет хитроумного плана выбраться отсюда, я не собираюсь уговаривать его выпустить меня. Мне незачем унижаться перед кем-то или напрягаться из-за чьих-то упрямства и бесцеремонности. Я просто попробую полететь вместе с ветром, а не против него. Нет ничего плохого в том, что я хочу найти с ним общий язык, правда? Люцифер усмехается, вновь затягиваясь ментолом. У него мощные плечи и красивые запястья с чётко очёрченными венами, хорошо заметными под чернильными эстетично выполненными узорами татуировок в виде целой истории зарождения добра, зла, боли и смерти. Острые челюстные углы и сильный подбородок. Лёгкая щетина, привлекающая внимание. У ублюдка такой ровный нос, что в груди начинает щипать от зависти. Он идеален во всём своём явлении. Что уже говорить о глазах, — я бы неотрывно смотрела в них, если бы не волновалась о том, что он может подумать обо мне. Словом, хорош паршивец. А на мне нет трусиков. Потрясающе! Я всё ещё не могу понять свои чувства, когда думаю о том, что с жарких поцелуев мы можем перейти к более откровенным ласкам, но сомневаюсь, что Люцифер в восторге от прелюдий. Такие, как он, как правило, любят долбить без нежностей и быстро. От этой мысли меня пронзает лёгкая, но при этом острая дрожь. Я же говорю... чтобы Люцифер трахал меня... Трахал. Блять. Меня? Уму не постижимо. Я не знаю, что чувствовую, и не знаю, что нужно чувствовать при таком раскладе. Я немного побаиваюсь, но и нахожусь в предвкушении его дальнейших действий. Так хочется залезть в его голову и просмотреть каждую картину, прочитать и сохранить каждую мысль, что тревожит его и радует. Это ненормально, да? Но с каких-то пор, не знаю с каких, мне так нравится всё ненормальное, порицаемое обществом. То, за что, возможно, меня бы прикончили или сослали бы на Землю в наказание. Да... Мне нравится целовать его потрясающие губы. Кому бы не понравилось? Я уверена, даже эти лесбиянки изменили бы свои взгляды при одном его появлении. Наверное, я остыла от обид, от ссор между нами. Мне не хочется страдать по нему, испытывать что-то помимо равнодушия, но только в том случае, если и Люцифер не испытывает ко мне большего. Просто... Стоило мне остаться наедине с собой в его покоях в компании с его упомрачительным ароматом и комнатным полумраком, как переклинило... Конечно, мне всё ещё не даёт покоя то, что он без выяснений накинулся на меня и задушил, оставляя ожоги. Но он сожалеет, и хочет исправить ошибку. Пока не поняла, как именно, но любопытно наблюдать за ним. Вздыхаю. — Какие у тебя планы? — мой голос спокоен и лёгок в отличие от чувств, что бушуют в груди. Люцифер не издаёт ни звука. Он просто неотрывно, редко моргая, смотрит в камин, будто пытается выудить что-то у него. — Я спрашиваю потому, что... знаешь, мне хочется отсюда уйти, но... — Я думаю о том, как бы сделать так, чтобы тебя не беспокоил этот белобрысый сучёнок Мартин и всё связанное с ним. — Люцифер вновь поворачивается ко мне, внезапно потерявшую способность говорить, — Его больше нет. Он горит в Аду, потому что я убил его. — и дышать. Какого хрена?! Меня пронзает ледяной ужас от его слов. Он выследил его и убил, да?! Не то чтобы я переживаю за Мартина, но разве такое преступление не карается смертью, или, как минимум, ссылкой на Землю? Что будет с Люцифером? Блять... — Ты... зачем ты это сделал? — вглядываясь в его зрачки, пока он поднимался с кресла и приближался ко мне до того момента, пока не коснулся кончиками пальцев моих оголённых бёдер, я вновь задержала дыхание. — Ты же прекрасно понимаешь, да? — произнёс он полушёпотом, прислонившись лбом к моему. Нет, блять, я ни хрена не понимаю. Но Люцифер придвигает меня за ягодицы ближе к себе, а я медленно раздвигаю ноги, пока не чувствую его твёрдую плоть через полотенце. Непривычно, немного страшно, но буду трусливой лгуньей, если скажу, что противно. Это чертовски не так... Если в первый раз я шарахнулась от него, как ошпаренная, то сейчас чувствовала, что всё происходит так, как и должно. Наверное, это сейчас мне и нужно. Только это. Люцифер с его горячим языком у меня во рту. Он впивается в мои губы жарким поцелуем, медленным, но голодным, раздвигая губы, ненасытно, лаская руками бёдра, поглаживая спину, затем поднимает большие тёплые ладони к моим щекам, большим пальцем поглаживая покрасневшую кожу щёк. И я отвечаю с такой нежностью, на которую в принципе способна, потому что начинаю понимать, зачем он нарушил закон, зачем запер меня здесь, что ему нужно было. Ему нужна была я. Моё признание. Он хотел, чтобы я открылась ему, правда?.. И я ведь открываюсь, обвивая его сильную шею руками, прижимаясь телом крепче, лаская его рот так же, как и он мой. Я хочу его. Слишком сильно, чтобы отвергать этой ночью, нарушать момент своими грубостями. Люцифер нужен мне, и я просто не могу описать свои чувства в эту секунду, когда он подхватывает меня за ягодицы, а затем кладёт на постель, чтобы накрыть своим телом, скинув полотенце. Полагаю, наши чувства взаимны. Он зарывается длинными ровными пальцами в мои всё ещё сырые волосы, когда другая рука опускается в самую чувствительную точку моего тела, чтобы проверить, достаточно ли я промокла, а там хоть простыни выжимай, блять. Страсть подавила страх. Вожделение заткнуло мои протесты, когда Люцифер стал спускаться влажными поцелуями вниз по шее, ключицам, груди, рёбрам и животу до самой сочащейся плоти. На миг поднимает на меня помутнённый кровью взгляд, а затем впивается губами в промежность, всасывая, облизывая, целуя... блять, делая всё, чтобы я сошла с ума, и свела его своими стонами, выкриками его имени. Хватает руками мои бёдра, распахивая их шире, стонет так, будто упомрачительное удовольствие доставляют ему, заставляя меня судорожно дышать, давиться слезами от бесподобных ощущений. Тёплая, до мушек перед глазами приятная волна охватывает каждую частичку тела, пока Люцифер вырисовывает узоры своим охренительным языком. Блять, никогда не думала, что окажусь под властью такого удовольствия, в руках такого мужчины. Он невероятен в своей похоти. Безупречен в каждом движении, когда поднимается на колени, так и не дав мне кончить. Резко придвигает меня под колени прямо к своему члену, жаждущему ошущить моё тепло. Зверски быстро и громко падает на локти по обе стороны от моей головы, оказываясь губами к губам со мной. — Готова? — хрипло произносит, не сводя с меня глаз, — Если ты всё ещё боишься, могу остановиться. Только скажи, малыш. Малыш... Малыш. Блять. Это была. Последняя. Капля... Вместо ответа просто врезаюсь в его губы своими. Затем слышу этот райский звук его стона, когда он входит в меня на полную длину. Становится больно от того, как сильно его размеры растягивают меня. Впиваюсь пальцами в крепкие влажные плечи, когда Люцифер начинает плавные, медленные движения тазом. Наконец разрывает на мне свою рубашку, стягивает и отбрасывает назад на пол. Впивается в губы голодным поцелуем. Сжимает груди, теперь уже врезаясь в меня сильнее и резче, оглушая мои хриплые стоны поцелуями. Долбит, долбит и долбит с такими громкими шлёпками, с такой яростью, что я сейчас потеряю сознание от него всего. Я боялась, что боль будет увеличиваться, но она быстро сменилась на тягучую сладость. — Блядь... — хрипит, — Ты, блядь, совершенство. Как так... — скользит по моему телу, хватает запястья и припечатывает поверх моей головы одной рукой, а второй спускается вниз, касается чувствительной точки между ног, заставляя меня замереть в сладчайшей кульминации нашей похоти. Грудь тяжело вздымается и опускается под его сильной и давящей. Мне бы в порыве поцеловать его, но Люцифер делает это первым. Вновь так сладко, жарко, влажно и ненасытно. А я не могу собрать мысли в единую кучу, тяжело дыша, прикрыв глаза, пока он продолжает вталкиваться до тех пор, пока не выстанывает что-то несвязное, но всё равно красивое, и изливается на мой живот. Люцифер ложится рядом со мной, подперев ладонью висок, и неотрывно смотрит на меня. Совсем не уставший, но явно забравший свой кусок наслаждения от этого секса. А я, точно пробежавшая какой-то сраный марафон, всё ещё не могу толком отдышаться, откинув голову на мягкую подушку. Почувствовав его горячие пальцы на щеке, поворачиваюсь к нему всем телом, отвечая на его взгляд, и Люцифер прижимает к себе крепче за плечи, так нежно целуя меня в лоб, и шепчет: — Я не сделал тебе больно? Я мотаю головой, отрицая, и оставляю поцелуй на шее. Снова чувствую его губы на лбу. И шепчет, поглаживая кончиками пальцев плечи и шею: — Мы должны принять душ. — Принять душ или потрахаться под душем? Он ухмыляется, как мальчишка и вскакивает, попутно подхватив меня. Мы тащимся в ванную, как счастливые придурки.