***
Полностью приготовившись, Алексей шумно выдохнул и зашёл в палату. Анна елозила по полу, прибирая тряпками какую-то жидкость. Аля бледнее бледного лежала на койке, поджимая, насколько это возможно, ноги. Хан держал её за руку, один рукав его был мокрым. Алексей поджал губы, вновь сдерживая крик. «Началось». — Воды отошли? — поинтересовался он так спокойно, будто не видел прибирающую вполне себе очевидного рода жидкость Анну. Так холодно, будто не рожала сейчас его сестра преждевременно. Алексей и сам удивился своему тону. — Да, — коротко ответила Анна, оттирая последние розоватые капельки. Постойте, розовые? Должно быть, воды с кровью. Алексей редко бранился нецензурно, но тут на языке крутилась отборная матерщина. Он коротко попросил Хана помочь переложить Алю поперёк койки — сам он бы не поднял её сейчас. Перепуганный супруг его сестры беспрекословно выполнил просьбу. Алексей двинул стул ближе к койке, прямо напротив ног Али. Он чувствовал себя парализованным, будто онемевшим на всё тело: осмотр и прощупывание живота были вполне выполнимы, но осмотр шейки матки… Он не мог позволить себе задрать сестрино платье, не говоря уж о том, чтоб проверять на раскрытие. Ладно, успокоил он себя, всего-лишь осмотреть, а там и акушерки приедут. — Хан, — мягко обратился Алексей к другу. — тебе, наверное, стоит выйти. Неловко ему было под взглядом Хана. Алексей был почти уверен, что если Хан останется, то как только придёт в себя, начнёт шутить неустанно — всё же Алексей целовал Алю до того как узнал, что она ему сестра. Хан же, к удивлению юного доктора, вышел без спора. — Алечка, я тебя сейчас буду осматривать, — виновато сказал он. — Это недолго. Аля кивнула и зажмурилась. Вдруг она вздрогнула всем телом и лицо её исказилось. Да, Алечка, знаю, больно тебе, но ты терпи пока что, душенька. Алексей попросил у Анны чистую простынь и задрал до груди Алевтинино платье, накинув простынь ей на бёдра и сосредоточившись на её животе, будто бы уменьшившемся после отхода вод. Должно быть, у Али было многоводие. Уже плохо, что же дальше? Алексей бережными, осторожными движениями обследовал весь живот — от паха до груди, от одного бока к другому — и пришёл к выводу, от которого его схватил озноб: ребёнок лежал поперёк, ровно как сама Аля, лежащая сейчас на койке не как обычно все люди. До отхода вод это можно было бы легко исправить, положив Алю на бок, но теперь… Без вод сокращающиеся стенки матки не позволят так просто сдвинуть младенца, а каждая секунда промедления рвёт Алю изнутри. Алексею показалось, что у него задёргался глаз. Он не представлял, что делать в таких ситуациях. Всё, что он помнил с курсов об этом, так это то, что сильно отклоняющиеся от нормы роды в любом случае принимает врач, а не акушер. Поэтому за акушерками спрятаться уже не выйдет. Смутно он помнил и название операции — «поворот на ножку», кажется? Значит, надо ухватиться за ножку изнутри… «Да ведь я угроблю её! И её, и ребёнка! Я же ничего не умею!» — Аннушка, дай воды, руки промыть надо, — безучастно попросил Алексей сестру милосердия. Та послушно передала заготовленный тазик. — И йод! — добавил он. Получив всё, о чём попросил, Алексей сполоснул руки, вытер их насухо, пальцы обработал йодом. — Прости, Аля, я должен осмотреть. Алевтина тяжело расставила белые в синих сеточках выступивших вен ноги. — Делай, что должно, — слабо произнесла она. — делай, если поможет, потому что терпеть я уже не могу. — Если тебе это поможет, ты можешь кричать, — склонив голову, предложил Алексей мягко. — Я сейчас, недолго. Потом наркоз. Проснёшься — и ты уже с ребёнком. Главное, не думать о том, что она может не проснуться. Алексей сглотнул и аккуратно ввёл обработанные йодом пальцы. Изнутри не прощупывается ничего. Хотя, нет, прощупывается. Вестимо, ручка. А шейка ещё не раскрылась достаточно для операции — есть время для подготовки. Закончив осмотр, он накинул подол платья Али обратно на живот и бёдра и сполоснул руку водой ещё раз — и она окрасилась в красновато-розовый цвет. Только сейчас Алексей осознал, что на кончиках его пальцев была кровь. Не паниковать, такое бывает, кровотечение не сильное… — Анна, подготовь к операции, — обратился он к сестре милосердия. — ты и сама всё знаешь. Хана позови, он поможет перенести её. «Алечка, чего же тебе в городе не сиделось?» — тоскливо думал он. Алексей и сами роды-то видел во второй раз в жизни, при том, что первые были абсолютно нормальны. А тут с аномалией. Ещё и у сестры. Так, главное не думать о том, что Аля ему сестра — но женщина, нуждающаяся в помощи. Если… если что-то случится с ней или ребёнком, то Алексей попросту застрелится — это он для себя уже решил. Тем временем Хан скользнул в палату и, по Аннушкиной просьбе, поднял Алю на руки, осторожно-осторожно, как хрустальную, как будто новорожденной была она, но всё же задел мозолистой рукой её бок, отчего Аля ойкнула. Алексей лишь восхитился стойкостью, с которой она выдерживает боль. Настоящая княжна.***
Одним из приятных моментов этого сумбурного вечера стал приезд акушерок. Алексею полегчало, но так, как полегчало бы несущему гору при падении камешка с ноготок. И ещё одного камешка к тому первому, потому что благодаря акушеркам не пришлось подключать к делу Хана, итак глядящего пустым взглядом на редкие, едва появившиеся звёздочки и выкуривающего, должно быть, уже третью самокрутку во дворе. Алексей же в операционной яростно намывал руки, вытирал насухо, смазывал пальцы йодом, а затем ему мерещилось, что он пропустил что-то и мыл руки вновь, снова вытирал и смазывал. Аля уже лежала на столе, усыплённая хлороформом, но даже сквозь этот искусственный сон хмурилась и постанывала от боли. «Скоро, важенка моя, скоро полегчает», — думал он так, будто мог мыслью коснуться и её сознания. И действительно, словно бы услышав брата, Аля расслабила шею и плечи. Или просто наркоз подействовал, наконец, в полной мере. Сестра милосердия всё равно встала у головы Али с маской для наркоза наготове, придерживая роженицу за плечо. Несколько акушерок тоже приготовились, у одной из них были нити и игла. Алексей сделал глубокий вдох и, закатывая рукав чуть ли не до плеча да не глядя, начал операцию. Вот бы не вывихнуть ребёнку ничего! Перед операцией Алексей успел прочитать пару страниц о таких родах и этой операции, но буквы и подробные картинки расплывались перед глазами, смешивались, скатываясь в огромный ком судорожных мыслей и терминов, выхваченных из книги. Он помнил, главное тут — нащупать именно ножку, ту, что ближе… ближе к чему?! О боже, боже… Рука Алексея была скованна в движениях, ему всё казалось, что он что-то повредил ею. Ко всему прочему, она начинала свирепо болеть, так, будто его запястье пробили гвоздём, и тесное пространство тому лишь способствовало. Стиснув зубы, он продвинул руку дальше и, наконец, коснулся ребёнка. Осторожно ощупывая младенца, влажного, тёплого и ощущающегося таким крохотным, Алексей нашёл ножку — это ведь пяточка, так? Молодой доктор ни в чём не был уверен, а думать не было сил и времени — сейчас он чуть ли не дрожащей в судорогах рукой держал ребёнка за ножку, будучи по локоть в родной сестре, и, если б мог, то истерично рассмеялся бы. Напряжённо сглотнув, он продолжил операцию. Светлые волосы его, наскоро убранные Аннушкиной заколкой, взмокли от пота и потемнели. Алексей бережно, помогая себе снаружи, тем понемногу сдвигая ребёнка в продольное положение, принялся вытягивать его. «Вывихнул? Не вывихнул? А вдруг сломал? А если…» — тут его "если" превратилось в "точно": племянник — теперь, вытянув его полностью, Алексей ясно видел, что это мальчик — был обмотан пуповиной, но не сильно затянут ею, и не была та обмотана вокруг шеи. Однако, сам факт этого повергал в ужас юного врача. «Я ведь мог случайно перетянуть её. Мог его убить». Алексей распутал осторожно младенца и одними лишь дрожащими губами тихо произнёс: — Анна, что там с Алей? Та пригнулась к роженице, положила пальцы ей на пульс и ответила: — Дышит ровно, ритм средний, стабильный. Алексей облегчённо выдохнул и передал младенчика акушеркам. С Алей всё пока что в порядке, теперь надо было убедиться, что жизнеспособен племянник. Алексей всё напряжённо наблюдал за тем, как акушерки пытались заставить ребёнка задышать, а голова того болталась только безжизненно. «А вдруг задушил всё же? Или просто не успел…» Вдруг раздался, не то хрип, не то скрип, и затем протяжный, пусть слишком слабый, но всё же крик. Алексей, забыв о окровавленных ладонях и о болящей кисти, на радостях обнял крепко подошедшую за водой Анну. Та испуганно отпрянула от него, на белом её плате виднелись кровавые следы ладоней. — Извини, Анна, прости, Бога ради! — попросил он сестру милосердия. — Клянусь, случайно… — Ладно Вам, доктор, извиняться, тут и прощать-то нечего, — хихикнув сказала девушка. Алексей тоже ей улыбнулся — за фразу, отсылающую к его собственной, сказанной им пару дней тому назад, за письмом. Акушерки покосились на них, но ничего не сказали — слишком были заняты младенчиком и матерью, ведь теперь настал час их работы. Слабо попискивающего малыша окунули в воду, отмыли и увезли на подушке, а Алексей побрёл в комнатушку, в которую прямиком из операционной вёл проход без двери, мыть свои окровавленные руки. Оттирая кровь, он сжал разболевшуюся кисть правой руки до побеления. Боль будто бы на секунду унялась, но после разыгралась с новой силой. Тут же к нему подошла Анна, алые пятна всё ещё виднелись на её плате. — Будить? Алексей через плечо взглянул на Алю, её порозовевшие во сне щёки, и тихо ответил: — Не надо пока. Пусть ещё всё обработают и подошьют, потом буди, — а затем, немного замявшись, он сказал и того тише: — Ты присмотри за ней вплоть до того, как очнётся, а потом приди ко мне в комнату, — он указал на свою правую кисть, которую будто выламывали сейчас кувалдой. — ты знаешь, зачем. Если акушерка Аксинья и услышала их, то не подала виду. Анна неуверенно поглядела на руку доктора и сказала также тихо: — Вы уверены? Может, не стоит так часто колоть? — Будешь сомневаться, уколюсь сам. — Ну уж нет, — горячо шепнула сестра милосердия, щёки её покраснели, но не от стеснения — от гнева. Алексей отметил, что во злобе она напоминает ему Алю. — Вы переборщите, как и всегда. Я приду. — Спасибо. Всё также вспыхивая, Анна шепнула: — За это не благодарят. — Неужели ты хочешь, чтоб я от одной только боли умер? — Что Вы! Я боюсь, что однажды Вы просто не сумеете без него. — Я уже не могу. Я не могу без него работать, Анна. Она с отчаянием поглядела на доктора. — Находите в себе силы хотя бы делать перерывы. Этот укол я подготовлю, следующий — не дам. И дайте слово, что сами колоть не будете. — Клянусь, Аннушка. Я тебе клянусь. Ещё он мог поклясться в том, что мысленно Анна называла его последними словами, самым приличным из которых было "дурак". Что же, она была права.***
Ночной, холодный ветер проникал в комнату-кабинет Алексея через распахнутое окно. Молодому же доктору всё чудилось, что у него жар; временами краем глаза он словно видел капли крови на своих руках. Что сейчас с Алей? Мог ли он повредить ей что-то? Или занести инфекцию? А ребёнок — его племянник? Может быть, то, что он задышал, это горячечный бред, думал Алексей. Он мотнул головой. Скоро должна прийти Анна — там он всё и расспросит. И действительно, совсем скоро в дверь его постучали — легко, не настойчиво. — Входи! — ответил он, снимая с себя кровавую рубашку — он так и не сменил её от шока, который отпустил его лишь пару мгновений назад. Анна пришла к нему уже в чистом — окровавленный плат она сменила на белый, новенький. Увидев Алексея, скидывающего рубашку, она широко открыла тёмные глаза и поморщила острый нос. — Вы опять, Алексей? — ехидно спросила она. Алексею нравилась она, её дерзость и ехидство, иногда и мрачность — всё то, что во время работы прятала глубоко и показывала лишь в редких шуточных фразах. И потому он только улыбнулся на эти слова. — Извини меня, забыл кровавую рубашку снять. Вот и ты сменила платок, я вижу. А мне неловко, знаешь ли, в крови теперь сидеть. — А вот так представать передо мной ловко ли? — Что ты там не видела? Ничего сестра милосердия не ответила ему на это, лишь улыбнулась. — Сядьте. Алексей послушно сел — главной сейчас была она. Анна приготовила инъекцию и села рядом. Пока она вводила Алексею раствор, он рассматривал её, как не рассматривал раньше. Она всегда в этом плате. Какие у неё волосы? У Али косы были до пояса, распущенными же она могла обмотаться как шубой — и Алексей любил её волосы до безумствия и некоего помешательства. Даже узнав о своём с Алей родстве, Алексей смог отдалиться от своего любовного к ней интереса, смог — как ему, по крайней мере, казалось — не глядеть на неё, как смотрят на женщину. Но её волосы остались для него непередаваемой драгоценностью — в тяжёлые минуты прошлого он словно дитя плакал в эти тёмные тяжёлые волны, пахнущие лавандой и табаком, двумя запахами, что были так непохожи друг на друга, но досконально описывали душу его сестры. Он вдруг подумал о том, что невыносимо хочет увидеть волосы той, что уже третью ночь подряд вкалывает ему морфий, одновременно хмуря тёмные брови — а волосы у ней тоже тёмные, или она из породы «русокудрых-чернобровых»? — и шутя с ним непрестанно. Анна, одной рукой убирая опустевший шприц обратно в коробушку, а другой придерживая образовавшуюся ранку, подняла глаза на Алексея, смотрящего до того момента на неё не моргая. — Всё хорошо? — обеспокоенно осведомилась она, заглядывая ему в глаза, которые, судя по её тону, скорее всего, выглядели остекленевшими. Он быстро ответил: — Да-да, всё в порядке, я просто… — произнёс Алексей и запнулся, не найдя слова. Ему неловко, стыдно было за свои мысли такие в отношении сестры милосердия, попросту единственной, согласившейся ему помочь. — Я понимаю, — ответила Анна, и был знаком Алексею румянец, покрывший её щёки. Молодой доктор поспешил перевести тему. — Я ещё спросить хотел, как там Аля? — он действительно хотел узнать о положении сестры. Анна оживилась. — С Алевтиной Борисовной всё в порядке. Очнувшись от наркоза, вновь в сон провалилась — уморилась сильно. Но температуры нет, боли, по крайней мере, сильной тоже. Да ребёночек тоже спит, но и он в порядке. — Полном порядке? — переспросил Алексей, вспоминая медицинскую книгу и страшные слова: «…при операции возможен вывих…». — Да, в полном, тоже спит, но болезней и отклонений, кроме малого веса, не выявлено. Алексей облегчённо вздохнул. — Спасибо тебе. За всё спасибо. — Пожалуйста, Алексей Ива… Алексей, — исправилась она скоро и добавила строго: — Но помните, раствора больше не сделаю. — Я помню. — Вы как знаете, — прибавила вдруг Анна. — но если Вы и дальше собираетесь сидеть в таком виде, то окно, наверное, лучше закрыть. Ветра уже не летние. Шурша длинной юбкой и платом, покрывающим волосы, да прихватив коробочку со шприцем, сестра милосердия Анна вышла из комнаты молодого доктора. Лишь сейчас Алексей заметил, что действительно никакого жара нет, вместо того сам он весь покрылся гусиной кожей от ночной осенней прохлады. Он поёжился. Анна права, надо закрыть окно.