Как кто-то когда-то сказал, у миникентов девяностых и нулевых есть четыре столпа детских фиксаций: Древний Египет, Древняя Греция, динозавры и космос. Меня всегда манило последнее.
В детстве по ночам я всегда засматривался на небо за грязным окном и представлял жизнь на далеких звездах и других планетах. Я представлял, как стану космонавтом и буду летать по космосу в огромном блестящем скафандре с триколорной нашивкой, есть еду из тюбиков и прыгать на Луне. Еще я мечтал о том, как меня будут показывать по телевизору как человека, которому впервые в мире удалось долететь до конца Вселенной и узнать, что находится за ее пределами. У меня было бы много фотографий на фоне мерцающих квазаров, коллекция обломков астероидов и жизнь, которую я бы посвятил только космосу и путешествиям по неизведанным галактикам. Бабушка включала мне документалки, от которых я не отрывался, а папа покупал какие-то журналы, из которых я криво вырезал планеты и вклеивал их в блокнотик со своими детскими рассуждениями и предположениями о том, когда же человечество попадет на Марс и что случится с Землей после смерти Солнца.
Сейчас, правда, не осталось ни этого блокнотика, ни бабушки, ни папы. Да и космонавтом мне уже никогда не стать. Детство оставило после себя лишь тусклые воспоминания и мечты, которым, как и бедолажным звездам, было суждено превратиться в зияющие черные дыры.
Но вспоминать об этом в одиннадцатом классе, стоя в холле с развешанными повсюду плакатами с космосом и Гагариным, было приятно. Меня позабавило то, насколько разными у всех классов получились работы. Если наш с Тучей плакат (объективно самый лучший и красивый) еще можно было назвать данью уважения детским фантазиям и ребячьей непринужденности, то чья-то работа с Юрием Алексеевичем в реализме была каким-то мраком с претензией на что-то более серьезное и восхваляющее подвиг советского человека. Меня всегда поражало то, какие разные ассоциации у людей вызывают одни и те же темы для заданий или размышлений.
Школьные мероприятия, посвященные разным праздникам, меня тоже поражали, но не в хорошем смысле. Я никогда не понимал, на кого они рассчитаны. На учителей, которые с натянутыми улыбками на уставших лицах откровенно скучают и мечтают поскорее оказаться в своей тесной квартирке с непроверенными тетрадями и неоплаченными счетами за коммуналку? На выступающих детей, которые просто побоялись отказаться от участия в этом празднике жизни? На учеников, которых удалось согнать в актовый зал только благодаря отмене последнего урока?
Да никому эти праздники не всрались. Именно так нам ответил Туча, когда мы с Куклой уже покидали курилку. Он же только наведался туда, и его, казалось, совершенно не волновал нагоняй от Линейки за опоздание в актовый зал.
— Ты же не успеешь занять место! — забеспокоилась Кукла. После моего рассказа она будто прониклась новеньким: «блин, его компания распалась, и теперь ему не с кем общаться, бедненький…»
— Ну вы же сейчас пойдете? — Туча затянулся какой-то коричневой сигаретой и незаинтересовано покосился на кивнувшую Куклу. — Можете мне место занять?
— Конечно!
В отличие от одноклассницы, я никуда торопиться не хотел. В актовом зале — куча серых угрюмых лиц и вялая приветственная речь директрисы. В курилке — Туча в бежевом тренче и с собранными в высокий хвост кудрями. Приоритеты были очевидны.
Я обратился к Кукле:
— Можешь и мне место занять? Тебя Маска попросила не задерживаться, а мне не хочется человека одного тут бросать.
— Как благородно! — Туча театрально приложил правую ладонь к груди, скрытой вязаной кофейной жилеткой.
Девушка замялась. Ее растерянный взгляд постоянно перескакивал с меня на Тучу и наоборот.
— Ну… да, могу…
— Ну вот и умница! — я положил руку на ее худенькое плечо и улыбнулся снисходительно. — Давай, а мы скоро подойдем.
Кукла снова кивнула и поспешила к школьному двору. Пару раз обернулась с надеждой, но, не получив ответа, все же скрылась за парадной дверью.
— Ты ей нравишься.
Туча рассматривал облачное небо и неспешно раскуривал сигарету. По его выражению лица было трудно понять, как он относился к этому очевидному открытию. Казалось, что никак. Казалось, в ту минуту его волновали только проплывающие облака, за которыми он неотрывно следил, подняв голову, и пепел, который он не глядя стряхивал на землю. А на меня, Куклу и всех остальных ему было все равно. На фоне меня, лохматого чухана в мятой белой рубашке и с обгрызанными ногтями, Туча казался студентом какого-нибудь Оксфорда или Кембриджа. На самом деле я не знал, как они одевались, просто его сегодняшний аккуратный вид заметно отличал одноклассника от типичного русского школьника, нацепившего тряпки, что со вчерашнего дня болтались на спинке скрипучего стула.
— Да, нравлюсь, — подтвердил я.
— А она тебе нет.
Я вздохнул, снова согласившись.
— Почему? С виду хорошая девочка, заботливая.
— Даже слишком заботливая, — глупо хихикнул я, — назойливая. Не люблю таких…
— Любишь холодных и неприступных?
Туча повернулся ко мне и плотно обхватил губами фильтр сигареты. Под его внимательным и изучающим взглядом больших карих глаз захотелось съежиться.
— Люблю умных и интересных.
— А Кукла не такая?
— Нет.
— А что значит “интересных”?
Я нахмурился и только спустя пару секунд раздумий ответил:
— Сложно прям так с ходу сказать. Наверное, интересен тот, кого интересно слушать?..
— А кого тебе интересно слушать?
— Мало кого, на самом деле, — я усмехнулся и опустил взгляд, спрятав глаза за отросшей челкой. Почему-то глядеть на Тучу было боязно. Тот молча докурил сигарету и бросил бычок под ноги.
— Веди, — Туча склонился в шутливом поклоне и рукой указал в сторону школы, — я в вашем актовом зале ни разу не был.
— Завидую.
Топ. Я не привык к пустым школьным коридорам. Мое шарканье по твердой, только что вымытой плитке очень сильно долбило по ушам. Топ-топ. Ну или же я специально сконцентрировался на этом звуке и на своей походке, чтобы не поскользнуться прямо перед Тучей. Один раз такое уже было при одноклассниках. Повторения этой истории не хотелось.
Туча не произносил ни слова, но я чувствовал боком, как по мне скользил чужой изучающий взгляд. Не только одноклассник косился на меня с интересом. С плакатов на нас глядели разные версии Гагарина, уродливые инопланетяне и космонавты, скрывавшие свой любопытный взгляд за аквариумом на голове. Я завидовал им: у них была возможность скрыть свои эмоции и спрятать лицо.
К нашему приходу в актовый зал все уже, конечно же, началось. Не сказать, что мы с Тучей огорчились этому факту, но под грозным взглядом Линейки скорчили страдальческие гримасы и остались толпиться у входа: свободных мест не оказалось. Вот так и посылай Куклу на ответственные задания.
Туча уселся прямо на грязный холодный пол и привалился спиной к стене. Физрук, что стоял на входе и никого не выпускал из зала без уважительной причины, неодобрительно покосился на моего одноклассника, но ничего не сказал. Лишь поджал губы и почесал свои тараканьи усы. Я посчитал это хорошим знаком и тоже завалился на пол. Стало прохладней.
Я честно пытался следить за выступлениями, чтобы не пялиться на мигом уснувшего Тучу, но, во-первых, с такой позиции на полу сцену не разглядеть, а во-вторых, скука этого мероприятия превышала все возможные нормы. Наблюдать за тем, как физрук копошился в своем дохленьком раскладном телефончике, и то было занятней. Но я нашел себе занятие поинтереснее.
Я залипал на Тучу. Наблюдать за спящим человеком, наверное, странно. Но я с собой поделать ничего не мог: его расслабленное лицо находилось в непозволительной близости от моего, и я мог детально рассмотреть нос с горбинкой, лохматые брови, щетину, которой никогда не было у меня. Длинные ресницы подрагивали. Туча во сне бормотал что-то бессвязное и шевелил пухлыми губами. Это было забавно, и я улыбался, глядя на одноклассника, который ругал кого-то во сне. Если бы кто-то увидел меня в тот момент, то сразу бы все понял по моей наверняка дебильной улыбочке и влюбленному взгляду, но задняя стена актового зала тогда никого не интересовала. И происходящее на сцене тоже. Задние ряды раскачивались на стульях и с опущенными головами пялились в телефоны. Достойная замена элективу по физике.
Я упустил момент, когда все начали хлопать девочке, прочитавшей слезное стихотворение про смерть в космосе. Громкие аплодисменты разбудили Тучу, и он недовольно потер еле разлепившиеся глаза.
— Этот ужас еще не кончился?
— Нет, к сожалению, — я усмехнулся и уронил лицо во вспотевшие ладони.
— Ладно я спал, а ты че, всю эту хуету смотрел?
Я растерялся. Не говорить же правду о том, что я позорно залипал на одноклассника.
— Ну… мне пришлось.
— В смысле “пришлось”?
— Ну у меня интернета нет, потому что я деньги забыл положить, а музыку не послушать, потому что наушники дома забыл, — без зазрения совести соврал я, — так что остается только наслаждаться этой хуетой.
Туча достал из кармана брюк розовый кейс с наушниками и протянул один из них мне. Я аккуратно повертел его в руке и непонимающе уставился на парня.
— Включай свою музыку.
— Да тебе, наверное, не понравится…
— Мне понравится все, что сможет заглушить это ангельское пение, — Туча кивнул в сторону сцены, откуда доносились надрывные оры какого-то пацана с еще не сломавшимся голоском.
Я кивнул со смущенной полуулыбкой на губах и подключился к наушникам. Открыл приложение с музыкой и всучил свой телефон в руки нахмурившегося Тучи.
— Выбирай.
Туча внимательно просматривал плейлист и иногда комментировал мой музыкальный вкус. Большинство моих любимых исполнителей ему оказались не знакомы, что меня немного расстроило. Я попытался приободрить себя тем, что противоположности обычно притягиваются.
— О, Наутилус.
Туча долистал почти до самого конца и выбрал “Я хочу быть с тобой”. Смехотворный выбор.
— Мы с папой часто слушали ее в машине, — внезапно сказал я. — Он был фанатом Наутилуса.
Одна из выцветших фотографий в моей коллекции воспоминаний вдруг снова стала цветной. Будто Туча достал краски из шкафа Линейки и тонкой кисточкой раскрасил и фиолетовый полуразвалившийся ниссан, и пахучую красную вонючку с нарисованной на ней машиной, и русого водителя, и его точную копию с пассажирского сидения.
Двойник этот, в несколько раз уменьшенный, хмурится недовольно и на словах “пьяный врач” просит переключить песню, потому что мама всегда говорила, что пить нельзя. Пьяные люди злые и агрессивные. Да и песня, если честно, и без этого нудная и скучная. Это не Мумий Тролль с любимым «Владивостоком 2000» и даже не мамина надоевшая Дискотека Авария, под которую хотя бы попрыгать и покривляться можно. Это — просто тоска и уныние, русому дрыщенку такое не нравится. Русому дрыщенку нравится подпевать Шуре и Тату, а грустить под надрывный голос Бутусова, которого пацаненок даже не знает, ему не по нутру. Он смотрит в окно машины: там под лучами яркого летнего солнца дети на облезлых советских площадках крутят солнышки на качелях, а ребята постарше на турниках подтягиваются, пока мальчик в душном салоне ниссана скучает под строчки о любви. Какая нелепость.
Ненавижу эту песню до сих пор. Не знаю, зачем я ее добавил.
— Был? — осторожно спросил Туча.
— Ну он и сейчас где-то есть, — я отвернулся к окну, — только нам с мамой неизвестно, где именно.
Туча развивать тему не стал. Была ли это тактичность или банальная незаинтересованность, я не понял. В любом случае, так было лучше. Туча ничего не узнал о моей семье — я ничего не узнал о его. Мы остались на равных. Это было честно.
— Переключить, может?..
— Нет-нет, слушаем дальше.
Я никогда не слушал музыку с кем-то, только если это не какой-нибудь фонк для домашки, которую мы делали у Мухомора, или же Инстасамка на чьей-нибудь раздолбанной квартире. Тогда мне было все равно на то, что именно будет извергаться из колонки. Тогда мне просто нравилось, что тишину заполняют не только глупые и бессмысленные разговоры одноклассников и незнакомых мне людей.
В актовом зале же я чувствовал себя по-другому. После моей необдуманной реплики про отца я будто предстал перед Тучей голым. Я кусал губы чаще, чем обычно, и наивно надеялся, что это было незаметно. Лучше бы прикусил себе язык в тот момент, когда зачем-то решил поделиться чем-то личным.
Туча, в отличие от меня, был спокоен и непробиваем. Его, казалось, нисколько не смущал факт того, что мы делили с ним наушники и одну музыку на двоих. Что мы оба, как ебаная парочка, сидели у стены и почти касались бедрами друг друга. Что мы оба слушали, как лирический герой режется и страдает от невозможности быть рядом со своей любовью. Забавно, что в детстве я даже не прислушивался к строчкам, просто пропускал их мимо ушей в надежде, что песня скоро закончится, а сегодня, рядом с Тучей, цеплялся за каждое слово. Наконец-то в восемнадцать лет понял, почему песня так нравилась отцу.
Жаль только, что этого осознания мало, чтобы полюбить ее так же, как любил он.
Когда песня закончилась, Туча спросил, знаю ли я еще что-то у Наутилуса. Я ответил отрицательно, и одноклассник включил «Прогулки по воде». Мне стало приятно, что Туче захотелось поделиться со мной чем-то личным и важным для него, хоть песня мне и не понравилась.
Сорок пять минут тянулись долго и утомительно. Я отсидел все, что только можно было отсидеть. Постоянно менял позы и неспокойно ерзал на полу, что Туча не мог не заметить.
— Хочешь, облокотись на меня.
— Что?
Я непонимающе повернулся к Туче. Он выглядел умиротворенным.
— Я же вижу, что тебе неудобно. Так что, если хочешь, облокачивайся на меня и ложись.
Упускать такой шанс было нельзя, поэтому я, чуть замешкавшись, робко положил голову на чужое плечо. Мягкое и удобное. От рубашки Тучи приятно пахло каким-то кондиционером, а равномерное дыхание успокаивало и убаюкивало. Вскоре я задремал.
Мне снился покоцанный ниссан с Тучей за рулем и Наутилусом из динамика. Мы на полной скорости пытались увернуться от астероидов и обломков планет, которые иногда все-таки задевали машину в холодном космосе. Я сидел, вжавшись в сидение и крепко схватившись за ручку над дверью, пока Туча смело управлял автомобилем. Мое сердце беспокойно билось и я, кажется, орал от страха. Туча же умудрялся шутить и оборачиваться ко мне. Он всегда поворачивался ко мне с улыбкой. Не с его фирменной загадочной, которую хер растолкуешь, а с теплой и нежной, такой, которую обычно посылают человеку, на которого тебе не похуй.
Я так и не узнал, прибили ли нас космические камни, потому что проснулся от чужого прикосновения. Чьи-то пальцы аккуратно гладили мою голову.
— Ой, я тебя разбудил? — испугался Туча. — Прости, просто твои волосы щекотали мое лицо.
Я тут же вспыхнул и подскочил на месте. Потянулся руками к волосам, будто так я смог бы дотронуться до ладони одноклассника.
— Да ничего… — прохрипел я и взволнованно покрутил головой. Всем остальным мы все еще были неинтересны. — Я долго спал?
— Да минут пятнадцать, наверное. Скоро, кстати, конец урока.
— Ура.
Спустя несколько минут директриса снова вышла на сцену, но на этот раз с прощальной речью. Это, наверное, был единственный раз, когда я обрадовался выходу этой старой карги.
Туча поднялся с пола первым и протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил ее из-за челки, и встал самостоятельно.
На выходе из актового зала одноклассника выловила Ржавая и утянула за собой в галдящую толпу. Я тоже постарался слиться с ней, чтобы не скучать в обществе Куклы и Маски.
Комментарии:
мама: а вот за ручку можно было и подержать Тучу, когда вставал. всё-таки нельзя отказываться от помощи, особенно если очень хочется))
без понятия, как тебя зовут, уже породнившийся мне аноним, но твоя манера повествования явно интереснее гоголевского мрака, можешь считать это комплиментом.
а вообще, хватит ждать, действуй наконец и возьми инициативу в свои руки!
ответ: инициатива наказуема
отецофф: какая романтика я ебал
Пельменная: Вот мы и узнали причину твоего поведения. Потерял отца и теперь ищешь сильную фигуру мужчины. И тебе показалось, что Туча подходит на эту роль. Мальчик, это ложный путь, он тебя до добра не доведет.
ответ: мне плевать на отца
Пельменная: Зачем лукавишь? Вот эти моменты с воспоминаниями о ниссане говорят об обратном.
ответ: теряйся лалка
кириешка: ура скоро секс
ответ: не надо опошлять
ашкудэшка: о ну хоть какое-то продвижение пошло
солнышко: сидишь всех в комментах попускаешь, а при туче двух слов связать не можешь)) какой же ты жалкий
ответ: иди нахуй
