Бесповоротно

      Установить слежку за доном, когда вся полиция Нью-Йорка была убеждена в том, что это бесполезно, не получилось. И Вольфганг злился, понимая, что единственный шанс поймать преступника — оказаться на месте преступления и стать свидетелем.       Смерти сержант не боялся: он до конца не осознавал, что мог получить пулю в лоб, если продолжит вот так в одиночку пытаться посадить самого опасного человека на Манхэттене. А, возможно, и во всём Нью-Йорке.       Так что Вольфганг, используя сведения своих информаторов, постепенно выяснял, какие привычки имелись у дона Сальери.       Это оказалось не так просто, как Моцарт предполагал изначально. Будто зная, что за ним могли следить, дон вёл абсолютно хаотичный образ жизни и старался не появляться в одних и тех же местах слишком часто. Исключением был небольшой театр на Бродвее. Кажется, этот законный бизнес действительно интересовал преступника. Или же где-то в секретных подвалах находился штаб семьи, к которому можно было пройти через лабиринты тёмных коридоров. Специально, чтобы никто чужой не смог попасть туда.       Или выбраться оттуда.       Однако Вольфганг решил отложить на потом посещение театра, в котором ставили что-то среднее между оперой, балетом и пьесой и называли такие представления музыкальными шоу — точнее мюзиклами, — но звучало это название странно и слишком непривычно.       Только когда у него будет достаточно доказательств для ареста, сержант будет знать место, где найти Сальери проще всего, и прибудет прямо посреди представления, чтобы арестовать этого преступника.       А пока он сидел со статьями из газет, в которых давалась информация о доне. Это были и старые выпуски, и более свежие, и Вольфганг вырезал исключительно упоминания об Антонио. Он также собирал все дела, связанные с мафией, в попытках выяснить, какие конкретно преступления были совершены. Всё найденное приклеивалось к стене над столом в собственной комнате в порядке, понятном одному сержанту.       Но материала было немного. Дон Сальери и все его люди хорошо заметали за собой следы: даже в случае убийства, явно выгодного этой семье, найти виновных и доказать их причастность к преступлению получалось крайне редко. Всё было продумано до мелочей, и если честно, Моцарт даже в какой-то степени был восхищён тем, насколько умён и хитёр его противник.       Хотя... Смог ли бы Антонио Сальери перехитрить и вывести из дела все Пять семей, будь он обычным преступником?       В общем, несмотря на то, что Вольфганг не одобрял его поступков, он восхищался умом самого известного в городе преступника.       И не мог перестать думать о том, как Сальери вёл себя при первой встрече.       Конечно, Моцарт не был глупым и понимал, что дон только играл с ним, желая вывести из себя, но то, как он это делал, поражало.       Дон мафии, державший в страхе жителей Нью-Йорка, выгибался под ним, словно девушка из одного из борделей, принадлежавших ему же.       И даже застонал при обыске.       Сержант нахмурился, вспомнив всё произошедшее пару месяцев назад, и со злостью откинул в сторону один из свежих номеров популярной газеты.       Неужели Сальери тогда не пошутил, сказав, что по одному взгляду понял, что полицейский был заинтересован во внимании со стороны мужчин? Если это действительно было так, то с этим необходимо что-то делать. Ни садиться в тюрьму за свой интерес, ни, тем более, попадать на лечение в больницу Моцарт не собирался. Не для того ему был дан шанс прожить нормальную жизнь.       Нет, это была просто игра. Игра, чтобы сержант вышел из себя и ударил преступника, за что поплатился бы жизнью. И все фразы о желании снова встретиться были сказаны с той же целью: показать, каким недоступным оставался дон, несмотря на то, что находился так близко.       Да чёрт!       Вольфганг зарычал, резко поднимаясь из-за стола, и стул, на котором он сидел, полетел вниз.       К счастью, в этот вечер родители полицейского отправились на сеанс давно уже ставших модными «движущихся картинок»‎, называемых кино, и дома осталась только старшая сестра. Она прибежала на шум, останавливаясь у двери, и посмотрела на бардак, царивший в комнате.       Зарабатывала семья Моцартов неплохо, однако продолжала жить довольно скромно: в комнате у младшего брата стояли только кровать, шкаф, письменный стол и стул. И, конечно, в углу комнаты в футляре лежала старая, но любимая скрипка Вольфганга.       К этому всему девушка давным-давно привыкла. Но она не привыкла к тому, чтобы на полу валялись изрезанные газеты, стул лежал у шкафа, а на окрашенной в цвет беж стене виднелась целая схема, собранная из фотографий красивого молодого мужчины и всевозможных статей. Да и сам молодой человек, который сжимал руками край стола, тяжело дыша, вызывал беспокойство. — Вольф, ты в порядке?       Светлые волосы были взъерошены, на домашних брюках остались маленькие обрезки бумаги, рубашка расстёгнута на пару пуговиц и вся измята, а взгляд, когда сержант повернулся к девушке, оказался совершенно злым и потерянным. — Всё в порядке, — Вольфганг заставил себя улыбнуться и поднял стул с пола, приставив к столу. Это действие немного ослабило всю ненависть к дону, что успела накопиться за пару месяцев расследования. — Прости, если напугал. — Что-то не ладится на работе? — девушка кивнула в сторону стены с фотографиями и вырезками из газет, осторожно подходя и обнимая младшего брата. — Что-то вроде того, Наннерль, — Вольфганг обнял сестру в ответ и нагло утащил её на кровать, ложась рядом. Почему-то такие объятия всегда приносили спокойствие, а сейчас сержанту не хватало именно этого чувства. Его до сих пор переполняла ненависть.       Приподнявшись, девушка присмотрелась к фотографиям мужчины на стене, после чего нависла над братом, хмурясь. — Вам что, приказали поймать Антонио Сальери? Комиссару что, совсем вас не жалко? — Вообще-то это я сам захотел, — проворчал Вольфганг, избегая взгляда в тёмные глаза свой сестры. — Что?! Тебе жить надоело? Вольф, он же глава мафии! — В первый раз же не умер, — молодой человек пожал плечами. Теперь точно спалился. Ну, рано или поздно это в любом случае бы произошло.       Наннерль нахмурилась и ударила брата в плечо. — Рассказывай давай.       Ни отцу, ни матери Вольфганг ни за что бы не сказал правды о том, как пару месяцев назад заявился в ресторан и сумел, пусть и ненадолго, посадить дона Сальери в тюрьму. Но сестра была исключением. Ей сержант доверял, прекрасно зная, что девушка не выдаст ни одного секрета родителям. — В общем, после всего этого я решил засадить Антонио Сальери.       Долгий взгляд от Наннерль, сопровождаемый её попыткой скрыть улыбку, смутил Вольфганга. — ... В тюрьму! Посадить в тюрьму! — казалось, сестра была единственным человеком, который мог заставил молодого человека покраснеть.       Девушка звонко засмеялась, поправляя свои тёмные волосы. — Можно не только посадить и не только в тюрьму. Ты ему понравился, да и он красивый, к тому же с таким женихом точно не придётся переживать о собственном аресте или о принудительном лечении, — да, Наннерль была ещё и единственной, кто знал о том, что Вольфганг действительно интересовался не только девушками, но и мужчинами. И спокойно принимала брата таким, какой он есть.       Он вздохнул и закрыл глаза. — У меня нет симпатии к преступнику. Да и лучше уж я найду девушку, чем буду переживать, что кто-то из коллег рано или поздно арестует меня. Да и перестань говорить о женихах! Лучше бы сама о свадьбе думала, тебе ведь уже двадцать девять. — Перестань. Ты знаешь, что я создана для сцены, а не для мужа и детей, — Наннерль фыркнула и поднялась на ноги, поправляя платье. — Как и ты не создан для «правильной» жизни. Твоя работа в полиции, желание жениться, никакой музыки, разве это ты? Где тот мальчик, который мечтал покорить своей музыкой весь мир? — Весь мир любит джаз. А я его ненавижу! Мне по душе классика. Но классика сейчас не в моде, — Вольфганг сел на кровати. — Я привык слушать джаз, привык играть его, но получается без души. А творчество без души — ерунда, которая не стоит существования.       Наннерль всплеснула руками. — Играй классику! Вольф, ты обещал играть на моих концертах, а в итоге что? Когда ты в последний раз садился за рояль в нашей гостиной? Я не могу и не хочу становиться знаменитой без тебя, — девушка вновь взглянула на стену, посвящённую дону Сальери. — Или я уйду в театр к Антонио.       Любой другой на месте молодого человека бы посмеялся, но Вольфганг слишком хорошо знал свою сестру и понимал, что она действительно могла сделать это, а потому испуганно подскочил на ноги, хватая девушку за руки. — Идём. Я сыграю тебе что-нибудь. — И бросишь эту свою полицию? — Наннерль посмотрела на брата с надеждой. — Не брошу. Извини, — Вольфганг увёл девушку в гостиную быстрее, чем та успела расстроиться или что-то ответить.       Эта комната была такой же простой, как и другие. Однотонные стены, большой книжный шкаф с книгами на немецком и английском, диван, два кресла, старый ковёр и чёрный рояль — вот и всё, что находилось в гостиной.       Сержант сел за инструмент и улыбнулся воспоминаниям. Когда-то, когда он ещё жил со своей семьёй в Австро-Венгрии, Вольфганг пользовался популярностью среди жителей Зальцбурга, и его постоянно просили взять в руки скрипку или сесть за рояль, только бы он сыграл что-нибудь.       Молодой человек закрыл глаза и коснулся клавиш.       Он сразу вспомнил мелодию песни, которую Наннерль обожала в детстве, и начал играть. Девушка, тоже погрузившись в те счастливые, пусть и неспокойные, времена, запела, и этот вечер превратился в один из тех, когда они ещё были детьми.       Когда мир казался простым, а все проблемы решались при помощи родителей, стоило только расплакаться.       До войны, из-за которой пришлось бежать из родной страны.       Конечно, Наннерль помнила тот год лучше, ведь ей на тот момент было уже восемнадцать лет. Она до сих пор была благодарна отцу за то, что тот, услышав о призыве, отправился в ближайший пункт вместе с Вольфгангом и, отдав почти все деньги, что у них были, смог добиться проблем со здоровьем у себя и напомнил о слишком юном для призыва возрасте у сына, а потом на последние деньги перевёз всю семью в США.       Ровно за месяц до начала военных действий.       Тогда счастливый мир, в котором не существовало реальных проблем, резко разрушился, и пришлось начинать сначала. Девушка занялась пением более профессионально и полностью отказалась от отношений, не желая оставлять семью, а её брат превратился из самоуверенного мальчишки в довольно ответственного молодого человека, который хорошо учился, но совсем забросил музыку. Да, он по-прежнему часто вёл себя неразумно и импульсивно, но им обоим резко пришлось повзрослеть, и потому Наннерль и Вольфганг одновременно сочетали в себе и взрослого, и ребёнка. Родители прощали им такое поведение и просто были рядом, стараясь поддержать любое решение своих детей. — Спасибо, — тихо ответила девушка, когда они закончили петь и играть. — И будь осторожен, ладно? — Обязательно, — пообещал сержант. — Я помню, что нельзя связываться ни с преступниками, ни с итальянцами. — Только поэтому и решил посадить Сальери в тюрьму? — Только поэтому.       Они улыбнулись друг другу, а затем побежали наперегонки, чтобы как можно быстрее открыть дверь родителям, вернувшимся из кинотеатра.