Бесповоротно

      С момента встречи с Сальери и неожиданной помощи с его стороны прошли ровно сутки. Вольфганг успел остыть, особенно когда следующим вечером Наннерль вернулась домой, будучи счастливой от того, что никто её больше не преследовал.       Утром он отправился на работу, хотя и не ожидал, что сразу же придётся ехать на вызов. Пришлось быстро собрать ещё троих парней и отправиться на место преступления на рабочей машине.       Ехали молча. Сержант хмурился. Он понимал, что окончательно потерял доверие коллег, и чувствовал напряжение с их стороны. Будто бы Моцарт собирался привести их прямо в лапы монстра Италии, а не к дому, в котором произошло жестокое убийство.       Если честно, раньше Вольфганг занимался чем-то более мелким — в основном кражами — и не понимал, почему расследование убийства вдруг доверили ему. Однако жаловаться не приходилось: это был хороший шанс восстановить доверие коллег и продвинуться по службе.       В США было очень тяжело получить новое звание. Нужно было сделать что-то по-настоящему выдающееся, а потом ещё и сдать экзамен. Конечно, Моцарт подозревал, что и в этом случае можно было заплатить, и тогда его бы сразу назначили комиссаром. Только вот это было бы неправильно. Раз решил добиваться всего своими силами, то нужно было продолжать, как бы тяжело ни было.       Что-то внутри неприятно шевелилось, умоляя бросить загубленную «свиданиями» с Сальери карьеру и вернуться к музыке, но сержант всегда был слишком упрямым, чтобы послушать это нечто внутри. И всех вокруг тоже.       Наконец, они приехали.       Вольфганг вышел из машины и медленно выдохнул, на пару мгновений закрывая глаза. Он уже видел трупы, чувствовал этот ужасный запах начинающегося разложения, который потом преследовал сутками.       Но всё равно никогда не был готов к тому, чтобы снова столкнуться со смертью.       В голове каждый раз появлялись мысли: что было бы, если бы отец не спас его тогда от незаконного призыва? Он бы не смог застрелить кого-то. А это означало, что убили бы самого Моцарта. И это уже его труп жарился бы на солнце и вонял, пока кто-то не сжалился бы и не закопал его в братской могиле.       Сержант мотнул головой, прогоняя мрачные мысли. Он жив. Он в Нью-Йорке. У него есть семья и работа. И единственная его проблема — дружба с доном. Но, кажется, он неплохо справлялся с игнорированием этой проблемы всё то время, пока не видел Сальери.       Вольфганг первым зашёл в старый дом. Он читал в новостях, что этот квартал планировали снести и построить очередной небоскрёб. Или там был просто многоквартирный дом?.. В общем, вскоре планировалось переселение, и неизвестно, чем обернутся все планы по перестройке после того, как в городе узнают об убийстве.       Выдохнув, Моцарт толкнул дверь в гостиную.       И тут же выбежал на улицу, не в силах переварить увиденное.       Его стошнило прямо в траву. Голова шла кругом, казалось, он вот-вот упадёт. Молодого человека мелко трясло, а на глазах против воли выступили слёзы. Благо, не только Вольфганг отреагировал так эмоционально: один из сопровождавших его полицейских сел прямо посереди дороги, смотря совершенно пустым взглядом, а другого тоже стошнило. — Вольф, что там такое? Вы так отреагировали... Ох, у тебя даже прядь седая появилась, — заметил новенький в отделении. Его звали Лоренцо, кажется, но по национальности он не был итальянцем. Вроде бы. Моцарт никогда не расспрашивал: было не до того.       Этот Лоренцо отвлёкся на то, чтобы закрыть машину, а потому не успел зайти в дом. И собирался сделать это сейчас.       Моцарт схватил его за локоть, что было сил. Хотя бы кто-то не должен был ломать себе психику. — Не ходи. Не смотри. Парни, нам всем надо... Надо пару минут. Согласны?       Они только кивнули. После пережитого шока смотреть на трупы снова никто не спешил. К чёрту. Даже один короткий взгляд на расчленённые трупы пяти парней навечно отпечатывал жуткую картину в памяти. Все думали только о том, что на подобную жестокость был способен только какой-то маньяк. Вроде монстра Италии.       И, самое ужасное, что именно его Вольфганг и подозревал. Те пять трупов ещё пару дней назад были идиотами, посмевшими приставать к Наннерль. А теперь... Ох.       Во второй раз сержанта стошнило от осознания, что придётся зайти в ту гостиную снова.       Лоренцо сбегал к машине и подал ему бутылку воды. Моцарт пробормотал благодарность и сделал несколько глотков, после чего посмотрел на коллег и передал им бутылку.       Они резко забыли о неприязни и по очереди выпили немного воды, постепенно приходя в себя. — Я туда больше не пойду. Нет. Они и так мне каждую ночь сниться будут. А ты и правда немного поседел, — произнёс тот, кто ещё минуту назад сидел с пустым взглядом. Вольфганг только отмахнулся, хотя и думал, что поседеет полностью, если увидит те трупы ещё раз.       Он вздохнул. Парни умерли жестокой смертью, и всё это по его вине... Значит, ему и придётся зайти туда, чтобы, наконец, заняться делом. — Я пойду, — произнёс Вольфганг, сжимая дрожащие от страха руки в кулаки.       Парни посмотрели с восхищением. Кажется, он вернул немного доверия? Однако Лоренцо выступил вперёд, хмурясь. Он единственный был не в восторге от такого героизма. — Я с тобой. — Нет! Слушай, только ты не видел этого кошмара. Вот и не надо смотреть, хорошо? А я... Справлюсь. Покрашу волосы, если совсем поседею, — он хихикнул нервно, и ответом были такие же нервные смешки коллег.       Лоренцо нехотя кивнул, но послушно отступил перед старшим по званию. Вольфганг ободряюще ему улыбнулся и зашёл в дом во второй раз.       Что ж, спать он, видимо, не будет больше никогда. Не с осознанием того, что с ним мог сделать Джироламо Риарио.       Трупы парней были полностью обнажёнными. Они сидели на диване и двух креслах по бокам, будто собирались по-дружески поболтать. Каждый из парней был лишён члена, и тот, кто сделал это, явно кастрировал их ещё живыми. А затем выколол парням глаза.       Только никто не мог позвать на помощь или кричать от боли. Языки каждому из парней тоже отрезали.       Сержант поймал себя на мысли, что благодарил Риарио за открытые рты у трупов. Он бы не смог прикоснуться ни к кому из них. И без того было ощущение, что вот сейчас кто-то из них зашевелится, пойдёт в его сторону, чтобы расправиться с тем, кто отчасти был виновен в их гибели. Выдавал мертвецов только аккуратный, но глубокий порез на шее, из-за которого они и погибли, и кровь, которая вытекла из него.       Если бы Моцарт не был так напуган, то осознал бы, что парни сидели так, будто кто-то хотел сделать из них скульптуру. Естественные позы, но такие, чтобы сразу можно было догадаться, за что их наказали.       Кастрация за мысли об изнасиловании.       Отрезанные языки за неуместные комментарии и шутки.       Выколотые глаза за привычку смотреть туда, куда не следует.       Жестоко. И поучительно. И отлично показывает, насколько создатель этой скульптуры был сумасшедшим. Настоящий зверь... Монстр.       Вольфганг не понимал, как Леонардо мог оправдывать кого-то вроде Джироламо. Никто не заслужил настолько ужасной и медленной смерти. Он бы и сам хотел убить тех парней, но сделал бы это быстро. Удар дубинкой по голове — вот тот максимум, на который Моцарт был готов.       Закончив с работой, сержант вышел на улицу. Он мелко дрожал, и коллеги, в том числе и Лоренцо, обступили его, чтобы помочь дойти до машины.       Лоренцо даже остался рядом, хмурясь только сильнее. Моцарт же терпеть не мог, когда с ним так возились. Это его работа. И те парни погибли из-за его дружбы с Сальери. Он был виноват и заслужил все эти страдания. — Что, я теперь весь седой? — вместо того, чтобы сорваться и накричать на первого попавшегося от шока и усталости, Вольфганг решил пошутить. Лоренцо едва ли улыбнулся. — Нет. Только прядь.       В ответ он устало махнул рукой. Переживёт, только вот объяснять всё это сестре и родителям будет сложно. Видимо, на самом деле придётся красить волосы?       Вскоре прибыл отряд, готовый забрать трупы в морг. Это были профессионалы, видевшие трупы почти каждый день. Однако Моцарт заметил, как сильно побледнели мужчины, которым пришлось касаться того, что осталось от парней. Он отвернулся только тогда, когда трупы, накрытые тканью, вынесли на улицу.       Слишком. Это всё слишком.