Бесповоротно

      Дома было так спокойно, что Вольфганг даже и забыл, что день оказался насыщенным на события. По ощущениям прошёл ещё месяц, а то и два, но никак не несколько часов.       У полицейского получилось нормально поужинать и немного поругаться с отцом: запах алкоголя так и до конца и не выветрился. Но день так выжал Моцарта, что он просто сразу извинился и ушёл в ванную, чтобы наконец-то смыть с себя ощущения кинжала у кожи и дикую боль в висках.       Однако на разговор с Наннерль Вольфганга уже не хватило. Он отрубился сразу после принятия ванны, как только успел надеть пижаму.       К счастью, следующий день был выходным, и девушка ходила за братом хвостом, требуя объяснений. Она чувствовала, что что-то произошло, и её брат в конце концов сдался и объяснился.       Им повезло: родители как раз ушли в театр и не мешали секретничать. Всё-таки им знать обо всём происходящем было нельзя: отец будет недоволен, а матери станет плохо от осознания, что её сын был в смертельной опасности. Она и без того нервничала каждый раз, когда сержант уходил на работу. — Значит, можно больше не переживать? — с надеждой спросила Наннерль. — Теперь переживать нужно ещё больше, — хмыкнул Вольфганг и сел за рояль, чтобы успокоиться и ненадолго забыться.       Как ни странно, но все опасения Моцарта оказались ложными. То ли дону было достаточно самого факта наличия между ним и полицейским дружбы, то ли Антонио до сих пор отходил от поцелуя, на который бы никто другой не решился, но Вольфгангу. Его больше не трогали, будто и вовсе забыли о его существовании.       Хотя это могло быть только обманом на время, чтобы Вольфганг успел расслабиться и забыть об угрозе.       Тем более его семья отлично справлялась с этой задачей. Как и Леонардо, с которым полицейский продолжал проводить почти всё свободное время до тех пор, пока Наннерль не попросила брата о помощи.       Она обеспокоенно оглядывалась на дверь, хотя и заперла её после того, как зашла к брату. А потом и вовсе взяла сержанта за руки и быстрым-быстрым шёпотом заговорила: — Мне так страшно, я не знаю, кто они, но мне так страшно...       Моцарт тут же нахмурился, сжимая руки сестры. Он похолодел. Если дон посмел добраться до его сестры, то даже целая армия из таких телохранителей, как Джироламо Риарио, не остановят Вольфганга от жестокого убийства Антонио.       Никто. Никто в целом мире не имел права обижать Наннерль ни словом, ни, тем более, каким-либо действием. — Что произошло? Это Сальери? — Нет, если они и работают на него, то точно далеки от дона, они выглядят, как обычные хулиганы. Но они преследуют меня, куда бы я ни пошла, кричат вслед... Всякое, — девушка заплакала, обнимая младшего брата. — Я так сильно боюсь их, Вольф, вдруг они... Я не хочу, чтобы они сделали это со мной. Ты учил меня драться, и Лео учил, я всё помню, но их пятеро, я сама не смогу справиться. — Одна ты и не пойдёшь, — спокойно ответил Вольфганг. — Давай так. Я надену форму, возьму дубинку... — Но... — Чтобы припугнуть. Конечно, драться не полезу, только поговорю с ними. Мы решим всё вместе, ладно? Когда у тебя заканчивается следующая запись? — Завтра в восемь, — Наннерль шмыгнула носом и вытерла слёзы. — Мы точно справимся вдвоём? — Я могу взять Лео. — Знаю, — девушка засмеялась. Это было глупой шуткой, но подобный юмор помогал ей отвлечься от того ужаса, что она переживала почти ежедневно. — Я не об этом! — взвизгнул Вольфганг, смутившись. Каждый раз сестра ловила его на двусмысленности. — Он может помочь. — Я поняла, Вольф, — Наннерль улыбнулась и поцеловала брата в щёку. — Тогда ты заберёшь меня? — Да, — кивнул полицейский. — Как раз после работы заеду за тобой. Покажешь мне, кто те сволочи, которые посмели тебя напугать.       Уже после этого разговора Вольфганг позвонил Леонардо и попросил подъехать к отделению ближе к вечеру. Художник, конечно, согласился. Он мало общался с девушкой, но успел к ней привязаться и желал ей только добра.       Однако да Винчи предупредил, что терпеть не мог насилие, и согласился только на разговор, но никак не на драку. Моцарта это вполне устраивало: по его плану Лео уведёт Наннерль подальше от всех этих мудаков, а он... Немного выпустит пар. Особенно если эти пятеро окажутся связаны с Сальери.       И плевать, что после этого будет с самим сержантом. За жизнь он уже давно не держался.       Вечером друзья заехали за девушкой. Они специально вышли в стороне от дома, где жила семья Моцартов, и пошли теми улицами, через которые обычно ходила Наннерль.       Она прижималась ближе к молодым людям, цепляясь за локти и Вольфганга, и Леонардо. — Эй, красотка, что, променяла нашу компанию на этих идиотов? — для полицейского английский был не родным языком, но и он различал тот ужасный акцент, с которым говорил один из хулиганов. — Вы бы последили за языком, а то рискуете совсем без него остаться, — фыркнул да Винчи. Он, как и всегда, не испытывал никакого страха в случае опасности.       И это не изменилось, когда другие четверо окружили их. Наннерль напряглась, сильнее цепляясь за художника, но больше ничем не показывала своего страха. Более того, она была готова драться сама за себя, пока знала, что была не одна. Не зря же парни её учили! — Легавого привели, так сразу думаете, что мы испугались? — фыркнул другой, подходя ближе к Вольфгангу. — Я имею полное право вас арестовать, если моя сестра заявит на вас. — А я заявлю, — храбро произнесла Наннерль, но сжала локоть Леонардо так, что на коже художника точно останется синяк. Он ничем не показал испытываемой боли. — Твой братец вместе с этим длинноволосым пидором, которого ты пытаешься выдать за жениха, нас не скрутят, — хулиган с жутким акцентом засмеялся.       Да Винчи никак не отреагировал на подобное обращение в свою сторону, только успокаивающе поглаживал девушку по руке. Он чувствовал себя хозяином положения, хотя на самом деле таковым не являлся. И эта тактика срабатывала каждый раз, так что Моцарт тоже решил попробовать. — Мы тянем время до тех пор, пока не приедет подкрепление, — Вольфганг перестал пытаться прятать свою дубинку. — Да ты гонишь! — уже не так уверенно прорычал один из хулиганов. — А ты проверь, — огрызнулся сержант. — Вот и проверю, — ответил парень с акцентом.       Это стало командой к действию с обеих сторон.       Вольфганг ловко ударил одного из окруживших их людей дубинкой, повалив того с ног. Этого замешательства хватило для того, чтобы Лео успел покрепче схватить Наннерль и рвануть вместе с ней в сторону от драки. Девушка вырывалась и ругалась, желая драться вместе с братом, но художник успокаивал её тем, что вскоре на самом деле должны были прибыть полицейские.       Это не было правдой.       Моцарт остался один против пятерых. Его оттеснили к стене одного из зданий, однако сержант ловко дрался до тех пор, пока у него обманом не отобрали дубинку. Тогда отбиваться стало сложнее: всё внимание было сосредоточено на том, чтобы не получить этим оружием по голове, и сержант пропустил несколько ударов, несмотря на то, что полностью перешёл в защиту.       Леонардо смотрел по сторонам, будто ждал кого-то, и с каждым мгновением сильнее хмурился, готовясь выбежать и помочь, несмотря на то, что терпеть не мог драться. Наннерль тоже доверчиво ждала коллег брата, но дёргала художника за рукав куртки и умоляла вмешаться, не в силах смотреть, как её брат выступал в одиночестве против огромной компании.       Однако этого не потребовалось.       Послышался шум мотоциклов, и вскоре на месте оказались двое мужчин. Один из приехавших быстро заглушил мотоцикл, слезая, и с силой откинул нападавших на Вольфганга, отнимая у хулигана дубинку и выбивая ему зубы.       Полицейский с ужасом заметил, что ему помог Джироламо Риарио.       Телохранитель, что б его, дона.       Моцарт, уже с трудом соображавший, что происходило, так как успел получить пару серьёзных ударов, с трудом сфокусировал свой взгляд на мужчине, который уже более спокойно слез со своего BMW R37. — Осторожнее, Джироламо, не убивай их. — Знаю, — прорычал телохранитель и закрыл собой полицейского. — Брысь отсюда, я разберусь.       Сейчас Вольфганг предпочёл послушаться и отскочил к Антонио, совсем теряясь в происходящем. Дон на всякий случай сделал шаг вперёд, чтобы защитить молодого человека, если кто-то пожелает снова напасть на него.       Тем временем Джироламо сбил одного из хулиганов с ног, а другому скрутил руку так, что послышались хруст и крик боли. Парень с выбитыми зубами попытался напасть, однако телохранитель быстро скрутил его и отшвырнул так, что хулиган впечатался спиной в стену и так по ней и съехал вниз, теряя сознание.       Ещё двое сбежали. Парень, сбитый с ног, поднялся, шатаясь, и попытался напасть на Джироламо. Тот откинул дубинку и схватил хулигана за горло, приподнимая над землёй. Парень захрипел от удушья. — Больше никогда вас не должно быть рядом с этой девушкой, ясно?       Хулиган застонал, видимо, соглашаясь, и телохранитель отпустил его. Парень схватил раненого друга за здоровую руку и быстрее побежал с ним прочь от места драки. Откачивать последнего оставшегося Джироламо явно не собирался.       Он поднял дубинку и молча отдал её Вольфгангу.       Сержант машинально взял оружие в руки, всё ещё не понимая, что только что произошло. Однако вскоре он развернулся лицом к Антонио, выражая собой готовность прямо сейчас убить дона этой самой дубинкой. Разумная часть полностью отключилась, а ярость захватила настолько, что он напрочь забыл о собственных увечьях и сопровождающей их боли. — Покрасоваться решил? — зашипел Моцарт. — Сначала натравил своих на мою сестру, а потом появился из ниоткуда, чтобы типа спасти, да? — он, кажется, сильнее разозлился, угрожающе надвигаясь на дона.       Сальери сложил руки на груди и спокойно ответил: — Преступность не заканчивается на мне, сержант.       Тогда Вольфганг остановился. Но его ярость никуда не делась. — Я не верю тебе. Ты слишком вовремя появился. — А тебе что, не нужна была помощь? — Сам бы справился, — полицейский задрожал от злости. Он с силой сжимал в руках дубинку, и телохранитель, стоящий в стороне, был готов в любой момент напасть уже на Моцарта. — Я тебя ненавижу! — Вольфганг сорвался на крик. — Ненавижу! Свали отсюда! Ещё раз устроишь что-то подобное, и я тебя прикончу, понял? Ни Наннерль, ни Леонардо, ни мои родители не должны страдать из-за того, что я дружу с тобой, verstehst du?! — Мог бы просто поблагодарить, — холодно отозвался Антонио и жестом позвал Джироламо за собой. Оба мужчины сели обратно на мотоциклы и молча уехали.       Последний из хулиганов к этому моменту пришёл в себя, застонав от боли. Но у него получилось подняться и кое-как поплестись куда-нибудь подальше отсюда.       Только тогда Вольфганг упал на колени, отбрасывая дубинку и с силой ударяя руками по земле. — Ненавижу!       Леонардо и Наннерль, наконец-то покинув своё укрытие в стороне от дравшихся, осторожно подошли к нему и помогли подняться на ноги. — Может, правда не он? — тихо спросила девушка. — Он же следит за тобой. Мог и узнать. — Может, — еле слышно отозвался Вольфганг. Все его силы ушли на драку, в которой он слишком серьёзно не пострадал только из-за своевременной помощи Джироламо. И за это сержант был благодарен. Хотя и не думал, что телохранитель дона однажды вступится за него. По его виду казалось, что он хотел самолично уничтожить врага и, возможно, использовать для этого самые жестокие способы. — Сойдёмся на одном. Хорошо, что они приехали, — Леонардо медленно повёл обоих Моцартов домой. — А как же полиция? — вдруг вспомнила Наннерль, оглядываясь по сторонам. — Не приедет, — фыркнул её брат, только сейчас начиная ощущать всю боль от доставшихся ему ударов. — Мне нет доверия. Не после того, как я в очередной раз ушёл от Сальери живым.       Только сейчас девушка поняла, насколько всё было плохо. Говорила же, что ей и Леонардо тоже нужно было влезть в драку! Она вытерла слёзы, подступившие так не вовремя, и тихо выдохнула: — Я рада, что он появился. Видимо, дружба с ним действительно что-то значит.       Да Винчи промолчал. Он доставил брата и сестру домой, не поднимаясь к ним в квартиру, и благополучно уехал на такси в мастерскую.       И, пока Наннерль, благодарная помощи от Антонио, обрабатывала раны младшего брата, Вольфганг захотел убедиться в том, что всё это действительно не было подстроено.       Однако сам не знал, что взбесит его сильнее.