Бесповоротно

      Впервые за долгое время Вольфганг видел во сне не мертвецов, за чью смерть испытывал бесконечное чувство вины, а вполне живых людей.       Точнее Антонио и Алоизию.       Сейчас они не выглядели странно в качестве пары, наоборот, отлично друг друга дополняли, пока целовались на глазах у сержанта. Девушка сидела на коленях дона и что-то тихо шептала ему, то и дело очаровательно смеясь и то и дело бросая взгляды на молодого человека напротив. Моцарт же стоял и смотрел с нескрываемым восхищением.       Уже через пару минут наслаждения этой красотой от смущения заалели щёки, потому что Сальери жестом указательного и среднего пальцев поманил его к себе. Он смотрел с интересом и, кажется, ухмылкой, но не холодной, как обычно, а довольной. Дон явно наслаждался происходящим не меньше самого сержанта.       В жизни бы Вольфганг ни за что не подошёл. Не так легко. И вообще скорее заставил бы подойти самого мужчину.       Однако во сне он был только счастлив оказаться рядом, сесть на подлокотник и поцеловать обоих по очереди. Сержант целовался так много и так долго, что едва успевал отличить, кто из двух партнёров это был. И руки Алоизии и Антонио на его теле, что так нагло касались прямо под одеждой, тоже не очень-то помогали сосредоточиться.       Он не отставал, тихо ругаясь от того, что забраться под старомодный костюм Сальери и платье Вебер было в разы сложнее, чем под его собственную рубашку. Оба смеялись в ответ и помогали Моцарту достичь желаемого, то и дело тихо постанывая от особо приятных прикосновений. — Вольфганг, — это был голос Алоизии? Удивительно, что не похоже на стон. Между прочим, слышать собственное имя, произносимое девушкой, было очень и очень приятно.       Однако звать стали настойчивее и чаще. Кажется, это было уже не во сне.       Сержант медленно открыл глаза, отчаянно не желая возвращаться в реальность, где подобное безобразие было просто невозможно, и увидел перед собой обеспокоенную сестру. Он покраснел, осознавая, что именно только что видел и чем именно только что наслаждался. — Нанни? — сонно спросил он и тут же зевнул, садясь на кровати. Было ещё слишком рано, чтобы выдавать более адекватную реакцию на пробуждение. Тем более после такого сна.       Девушка заметила, насколько был смущён её младший брат, но была слишком сильно взволнована, чтобы пошутить насчёт этого. Она взяла Вольфганга за руку и посмотрела прямо в глаза. Только так был хотя бы какой-то шанс донести смысл сказанного так, чтобы брат понял всю серьёзность происходящего. — В газетах напечатали статью про тебя и Сальери. Отец сейчас читает. — Вот же блять, — Вольфганг зажмурился. Ему конец. Хотя нет, не так.       Всё пиздец. Это не какие-то угрозы со стороны дона мафии, нет, это хуже. В разы хуже.       Скандал с отцом? Да ещё и не просто скандал, а скандал из-за того, что парень был знаком с преступником-итальянцем?       Лучше б Сальери убил Моцарта сразу.       Подскочив на ноги, Вольфганг нервно стал одеваться. Он выбрал один из лучших светлых костюмов и даже уложил волосы, полностью игнорируя то, с каким сочувствующим взглядом за ним наблюдала Наннерль. Сам знал, что ничего хорошего сейчас не произойдёт. И надо же было нарушить те единственные два запрета, что вообще соблюдались в доме! Чем он только думал, когда лез к Антонио и надеялся по-быстрому отправить его в тюрьму? — Иоганн Хризостом... — Вот блять. Пиздец. Только не полное имя! — Вольфганг заправил постель и ураганом прошёлся по комнате, приводя её в порядок. Старшая сестра молчала. Ей было лучше не высовываться до тех пор, пока всё не примет слишком серьёзный оборот. — ... Вольфганг Амадей Моцарт! Подойди ко мне сейчас же.       Он резко остановился посреди комнаты и опустил голову. Это точно конец. Даже расправа со стороны Риарио сейчас не выглядела такой уж ужасной смертью. Те трупы в какой-то степени заслужили испытать ужас, равный ужасу, который испытывали все те девушки, к которым они приставали прямо в центре Нью-Йорка.       А вот он жестокой расправы явно не заслужил. Разве что только выговор, до которого отец, конечно же, никогда не додумается. Не в этом случае. — Удачи, — прошептала Наннерль.       Вольфганг только кивнул ей и вышел к отцу. Он ждал крика, показа газеты, всех возможных способов выражения разочарования в сыне, но вместо бури из эмоций получил только ледяной взгляд. И этот взгляд тоже был хуже того, каким на молодого человека смотрели Сальери и Риарио. — Собирай вещи и проваливай, — спокойно произнёс отец. Он по-прежнему сидел за столом на кухне и держал в руках газету, раскрытую ровно на статье о собственном сыне и его связи с самым опасным преступником в городе. — Ч-что? — сержант посмотрел на него испуганно. Ещё никогда голос мужчины не был таким спокойным, а взгляд — таким ледяным. Да и наказывал отец обычно скандалом, а не попыткой выгнать из дома! Неужели правило не иметь никаких дел ни с преступниками, ни с итальянцами действительно заслуживало настолько сурового наказания? — Раз ты достаточно взрослый, чтобы лезть к Антонио Сальери, то ты и достаточно взрослый для того, чтобы жить самостоятельно. Собирай вещи и уходи. И не возвращайся. У меня больше нет сына. По крайней мере нет до тех пор, пока ты не одумаешься, — мужчина отложил газету в сторону, но на ноги не поднялся.       Поджав губы, чтобы не заплакать от глупой обиды, Вольфганг помотал головой и посмотрел на мужчину. — За что ты так со мной? — почти шёпотом спросил он. — Я же пытаюсь избавить город от этого преступника. Это было глупо, но у меня есть план, и я... — Он убьёт тебя, — резко ответил мужчина и стукнул кулаком по столу. — А ты потянешь за собой всех нас. Поэтому проваливай. — Но папа... — Уходи.       Вольфганг, жмурясь, чтобы не расплакаться при отце, побежал собирать вещи. Наннерль зашла на кухню. Надо было хотя бы попытаться всё исправить. — Папа, зачем ты так? Скоро же Рождество! Да и я уже большая девочка, так что мы можем друг друга защитить, — она попыталась коснуться плеча мужчины и выглядела так жалобно, будто была потерявшимся котёнком.       Взгляд девушки остался проигнорированным. Её отец только начал скандал с дочерью, и вещи пришлось собирать под оглушающие крики с их стороны и вздохи со стороны матери. Она-то знала, что спорить бесполезно, и только тихо подсунула сыну еды, обнимая на прощание. — Тебе есть, куда идти? — женщина была в слезах. Вольфганг начал переживать, как бы с ней не случилось чего плохого из-за этой ссоры. — Да, мам. Не волнуйся, я поживу у друга. Нанни знает, где это, вы сможете прийти. А потом я и квартиру сниму, адрес дам, — он улыбнулся так, будто ничего плохого не произошло. — Я и правда зря вас всех подставляю. Прости меня, пожалуйста. Я вернусь, когда Сальери окажется в тюрьме! — и сбежал прежде, чем мать успела что-либо ответить или разрыдаться.       К счастью, вещей было немного, и они легко поместились в машину. Удивительно, что отец ничего не сказал по поводу горячо любимой им Alfa Romeo, но так было даже лучше. Ведь в случае чего можно было переночевать прямо в машине.       Вольфганг погнал в сторону мастерской. Он ехал так быстро и настолько отвлёся на мрачные мысли, что мог легко попасть в аварию. Только вот ни собственная, ни чья-то ещё жизнь сейчас не заботили сержанта. Он торопился, чтобы опередить очередную истерику.       А Сальери молодец.       Добился своего.       Жизнь Моцарта теперь полностью разрушена.       Доверие на работе было утрачено, если не считать Лоренцо. Друзей у Вольфганга и без того толком не было, только Леонардо. Девушка тоже не появится, ведь Алоизия вряд ли захочет начинать отношения с таким неудачником. А теперь у сержанта не осталось и семьи. Да, мать и сестра по-прежнему могли навещать его, только эти встречи уже никогда не будут привычным семейным ужином с тёплыми разговорами и искренним смехом.       Игра Антонио оказалась ещё более гениальной, чем Вольфганг представлял.       Он, тихо всхлипывая от подступавших к горлу рыданий, оставил вещи в машине и поднялся к Леонардо, изо всех сил стуча в дверь. Казалось, что пара ударов, и она и вовсе сорвётся с петель. — Вольф? — Лео сам был ещё сонный и не понимал, что происходит. Однако он быстро проснулся, когда заметил, в каком состоянии находился его друг. — Что случилось? — Можно мне немного пожить у тебя?