Бесповоротно

      Выгонять друга было очень плохой идеей. В таком состоянии Вольфганг мог сделать всё, что угодно, и явно не в хорошем смысле. А приходить на чьи-либо похороны Леонардо не планировал в ближайшие лет сорок точно.       Но и в мастерскую привести парня он не мог. Не из-за очередного бардака, нет, к этому оба давно привыкли и не обращали внимания на разбросанные вещи и материалы. Однако после того чёртового танго да Винчи сбежал к тому, кого любил больше жизни, чтобы показать, что его любовь заслуживать не надо. Не нужно ради неё унижаться. И нет необходимости в том, чтобы всегда играть роль монстра, не способного на чувства или проявление слабости.       Да, его мужем был Джироламо Риарио.       И Леонардо никогда об этом не жалел. Только вот Вольфгангу об этом знать было необязательно. По крайней мере не сейчас, пока он так и не сложил два и два, несмотря на то, что художник постоянно глупо выдавал свои чувства к телохранителю Антонио Сальери. Однажды всё равно узнает. А пока придётся пожертвовать временем вместе. — Вольф, понимаешь... — да Винчи вышел встречать его только в домашних штанах. И любой легко мог видеть все засосы и царапины на теле художника, что появились только этой ночью. — А. Твой партнёр тут, — Моцарт только сейчас заметил, в каком виде был его друг. И мешать не хотел, потому что и без того часто виделся с Лео. В таком случае оставался ещё вариант встретиться с Лоренцо. Ну, или сброситься с моста.       Он развернулся, чтобы уйти, и тут Леонардо схватил Вольфганга за руку. — Это не значит, что я тебя оставлю. Дай минуту, я оденусь, и пойдём, — серьёзно произнёс он, смотря другу в глаза. Все планы по ленивому дню с множеством поцелуев и занятий сексом пошли по одному известному месту.       Джироламо поймёт. Кто, если не он?       Да и вряд ли этот человек упустит возможность чуть дольше побыть рядом с Антонио.       Да Винчи сжал челюсть, заставляя себя не думать о собственной ревности. Они дороги Джироламо одинаково. Радоваться надо, что отношения между художником и телохранителем были более-менее здоровыми, а не желать всего того дерьма, что происходило между Сальери и Риарио.       Моцарт же даже не заметил, что друг успел задуматься о чём-то. Он только опустил голову. — Лео... Куда мы пойдём? Я не хочу ничего. Всё кончено. Я найду Риарио и попрошу меня пристрелить.       Нервно усмехнувшись, Леонардо обнял его и позволил парню уткнуться носом в шею. — Ничего не кончилось. Надо просто выпить. А за выпивкой надо сходить. Я не отказывал тебе в том, чтобы мы немного пожили вместе. Но в таком состоянии тебе оставаться нельзя, понимаешь? Да и нетрезвому тебе будет легче поговорить со мной, объяснить, что произошло. Пожалуйста, пойдём? — он чуть отстранился, крепко держа молодого человека за руки.       Сержант медленно кивнул. — Хорошо. Но как же твой партнёр? Я... Не хочу мешать вам, — он сжал руки художника в ответ, выглядя, как выброшенный на улицу котёнок. Которым, похоже, теперь и был. — Он уйдёт к моменту, когда мы вернёмся. Всё хорошо, никто не будет на тебя в обиде. Подожди тут, ладно?       И, оставив Моцарта в коридоре, Леонардо сбежал в комнату. Оттуда доносился тихий шёпот, правда, ни узнать голоса того, с кем говорил художник, ни разобрать слов Вольфганг не мог. Голова шла кругом, и он давился слезами.       Если бы не да Винчи... Чёрт, он бы точно уже прыгнул с моста. Лоренцо, конечно, тоже мог помочь, но он казался просто единственным оставшимся приятелем с работы, а не тем, кто мог бы осветить собой даже непроглядную тьму.       Слабо улыбнувшись, сержант прижался к стене. Леонардо — его маяк. Антонио и его мафия — хтонические существа из морских глубин. Какие-нибудь сирена или кракен. А сам Вольфганг — простой моряк, который мечтал найти свой дом где-то на берегу.       Кажется, теперь найдёт.       Только счастлив уже не будет.       Надо было слушаться окружающих и становиться музыкантом. Зря он не обращал внимания на все разговоры о предназначении. Возможно, людям со стороны было в разы виднее, кем ему стоило стать, когда вырастет. Возможно, тогда всего этого бы не произошло.       Теперь уже не узнать, какой стала бы жизнь, не пойди парень в полицию.       Из мрачных мыслей вывел голос Леонардо. — Пойдём, — он стоял в одежде, и Вольфганг даже улыбнулся тому, как вечно мёрзнувший итальянец укутался в зимнее пальто, надел перчатки, закрутил шарф, закрывая нос, и нацепил шапку так, чтобы полностью спрятать уши. На ногах у него были сапоги чуть ли не до колен и явно утеплённые штаны.       Для сравнения сам Моцарт стоял в обычных брюках, ботинках и короткой куртке. Не так уж и холодно было для середины декабря.       Или это от переизбытка эмоций он совсем не ощущал холода? — Andiamo! — поторопил да Винчи и взял Вольфганга за руку, уводя на улицу. — Мы к Зо? — спросил сержант ровным голосом. Никаких эмоций. Было слишком рискованно сейчас проявлять хотя бы одну.       Порыдает потом, пьяным настолько, что будет не стыдно показать всё, что накопилось внутри. И обязательно только тогда, когда потенциальный жених Наннерль окажется где-то далеко. — Да. Обещаю, что поговорю с ним сам. Не время вам знакомиться, — спокойно ответил Леонардо.       Он и правда оставил Моцарта на улице и исчез минут на пятнадцать. За это время сержант успел весь известись и был готов уже кинуться под машину, только бы всё закончилось. Внутри было то слишком много всего, то так пусто, что хотелось выть.       Сейчас он, наверное, не отказался бы даже от противной сигары. — Я тут! — да Винчи потащил его домой. Вроде бы они провели достаточно много времени вне мастерской, чтобы Джироламо успел собраться и сбежать к Антонио. Ну, или в собственную квартиру, где почти никогда не появлялся, потому что постоянно был рядом с кем-то из них.       Дома у художника на самом деле никого уже не было. В груди что-то сжалось: Леонардо волновался, что Антонио доставит неприятности не только Вольфгангу, но и Джироламо. Это происходило постоянно, и очередной день порознь только нагонял тревогу.       К счастью, Моцарт никогда не замечал состояний друга. Да и при всём желании не смог бы, потому что Сальери продолжал портить сержанту жизнь вместо того, чтобы со второй же встречи нормально пригласить на свидание. Очевидно было, что Антонио влюбился. Но, видимо, очевидно для всех, кроме самого дона мафии.       Они разделись в тишине. Да Винчи молча открыл по бутылке и отдал одну из них другу.       Сержант залпом выпил чуть ли не половину, сопровождаемый всё более шокированным взглядом Леонардо. Что же случилось, раз Вольфганг вёл себя настолько отчаянно? Понятно, что из дома просто так не уходят, но это?       Художник и сам стал пить. Много. Долго. В тишине.       Честное слово, когда-нибудь он убьёт Сальери, и как минимум два человека его за это поблагодарят.       А потом Вольфганга прорвало. Он рыдал, пока рассказывал всё, что пережил утром. Парень много матерился, переходил на немецкий, который Леонардо совсем не понимал, извинялся и снова говорил на английском, вновь матерился и кричал что-то о том, что лучше бы Антонио его убил сразу, чем устраивал такое уничтожение и на работе, и дома.       Всё. Хватит с них этого идиотского плана.       Дождавшись, когда от усталости Моцарт всё-таки уснёт, да Винчи поцеловал его в макушку и ласково прошептал: — Я всё решу. Обещаю.