Бесповоротно

      Наступило Рождество.       Только Вольфганг уже не радовался этому празднику так, как прежде. В этом году рядом не было ни сестры, ни родителей. Даже друзья сослались на желание провести время с семьёй, так что он остался в полном одиночестве в огромной и шикарной квартире, где изначально планировал устроить вечеринку. Не такую грандиозную, как во время учёбы, и, конечно, без алкоголя, но со вкусной едой и обменом подарками.       Несправедливо. Он должен был сейчас отмечать вместе со всеми, а не с грустью смотреть на украшенную ёлку, свернувшись клубочком на диване. Ещё и подарки, которые он приготовил и для семьи, и для друзей, теперь валялись под ёлкой и только больше указывали на то, насколько всем вокруг в этот семейный праздник было плевать на какого-то там Моцарта.       Он всхлипнул и тут же вытер слёзы, так как услышал звонок в дверь. Подумалось, что друзья всё-таки сжалились и пришли отмечать Рождество вместе с ним. На встречу с отцом он даже не надеялся, и это означало, что ни мать, ни сестра не могли сейчас стоять за дверью, так как не осмелились бы пойти против воли Моцарта-старшего.       Сержант поправил домашнюю одежду и даже натянул улыбку, будто знал, что это случится и ни на миг не сомневался, что на праздник произойдёт настоящее чудо.       За дверью действительно стоял друг. Но этот друг был последним человеком, которого Вольфганг хотел бы увидеть на Рождество. — Ты?! — он захлопнул дверь прямо перед носом непрошенного гостя.       Кто бы мог подумать, что к простому сержанту на праздник явится сам дон мафии?       Сальери упрямо позвонил снова. Однако Моцарт и не подумал открыть ему. Он ещё не настолько отчаялся, чтобы соглашаться на компанию преступника!       Пройдя к роялю, Вольфганг сел за инструмент. Подождал в надежде, что Антонио уйдёт сам. Но в ответ раздался ещё один звонок, и тогда сержант начал не играть, нет. Он начал хаотично чуть ли не бить по клавишам, доставляя боль и себе, и роялю, и незваному гостю, и издавал такие звуки, которые побоялись бы использовать даже в аду для пыток музыкантов.       Но и это не отпугнуло Сальери. Он позвонил ещё раз, уже более настойчиво, а затем постучал. В ответ Моцарт зарычал и, вдохнув поглубже, прокричал что-то тупое и подходящее под звучащую какофонию: — До простых не снисходи, лучше в жопу ты иди.       Вольфганг с каким-то садистским удовольствием осознал, что звонков в дверь больше не было слышно. Наверное, Антонио понял, с кем хотел провести праздник, и решил, что ему не нужен в друзьях такой идиот. Репутация полного идиота вполне подходила, если учитывать все те поступки, что он уже успел совершить. Да и маленькая месть, кажется, вышла вполне удачной.       Ненадолго. — Per favore, Вольфганг, открой дверь, — раздалось как-то слишком уж неуверенно. Сальери звучал непривычно разбито, будто сам пришёл сюда только от отчаяния.       Моцарт так сильно удивился подобному поведению от человека, который всегда выглядел уверенным в себе и был постоянно окружён людьми, что прекратил издеваться над роялем и ушами всех, кто мог услышать эти адские звуки. Он поднялся, нерешительно подошёл к двери.       Надо было послать дона снова.       Но когда Вольфганг в последний раз поступал правильно? — Что тебе нужно? — сержант сложил руки на груди, чуть приоткрыв дверь. Гость стоял перед ним в расстёгнутом чёрном пальто и вполне современном костюме чёрного цвета. — Убить меня пришёл? Давай. Из-за тебя я остался один на праздник. Добьёшь, и, может, я тебя ещё и поблагодарю за это.       Антонио протянул ему маленькую коробочку и печально улыбнулся. — Просто зашёл поздравить с Рождеством. И извиниться.       Моцарт моргнул. Потом снова. Затем ущипнул себя и зашипел от боли.       Это совершенно точно был не сон. Но что тогда? То самое чудо на Рождество, что однажды должно было случиться с каждым? — Слов будет недостаточно для прощения. Я потерял семью из-за тебя, — он действительно хотел звучать холодно и твёрдо. Но голос предательски дрогнул, и Вольфганг незаметно смахнул слезу. Ему всё ещё было обидно из-за того, что Рождество приходилось проводить вдали от сестры и родителей. — Я, кажется, тоже теряю семью, — Антонио горько улыбнулся, но сразу же помотал головой. — Ерунда. Возьми подарок, пожалуйста. Это не попытка откупиться, я на самом деле хотел поздравить тебя.       Решив подумать о сказанном позже, сержант осторожно взял коробочку и сразу же открыл. Внутри лежал флакон духов, а под ним — письмо. Моцарт уже было хотел открыть конверт, но тут Сальери мягко перехватил его руку. — Прочитаешь, когда я уйду. Пожалуйста.       В голосе было столько отчаяния, что Вольфганг только кивнул. — У меня нет ничего для тебя, — растерянно произнёс он и посмотрел в сторону горы подарков. Раньше хотелось отправить дона мафии в тюрьму как раз к Рождеству. Сейчас же казалось, что правильным было бы подарить что-то настолько же простое, но дающее ощущение, что о тебе помнят. Хотя бы кто-то.       Не умел сержант долго злиться и обижаться. Не тогда, когда ему было позволено увидеть то, что тщательно скрывалось от других.       Всего один раз в голову приходила мысль о том, что Антонио мог пережить что-то ужасное, что заставило его стать преступником. И сейчас этот вид одинокого, потерянного человека только больше убеждал в правильности той мысли. — Я был бы признателен, если бы ты согласился сходить со мной в приют ещё раз, — неловко попросил он, убирая руки за спину и кусая губы. Ни следа от привычных невозмутимости и уверенности в себе. — Никаких журналистов, только ты, я, дети и немного волшебства. У меня в машине подарки. Но детей много, и я был бы рад, если бы ты помог их вручить.       Моцарт посмотрел на дона мафии долгим пристальным взглядом. Почему его так сильно заботила судьба сирот? У него же много денег, и их можно было бы потратить на богатства, на вечеринки или на театр. Но Сальери почему-то раз за разом выбирал помощь детям. — Хорошо. Заходи, мне всё равно надо переодеться, — Вольфганг открыл дверь. — А, будь осторожен. Тут уже убили одного дона, — он засмеялся неожиданно искренне и скрылся в спальне.       Антонио улыбнулся в ответ на воспоминание о той глупой легенде, которую сам и придумал, и прошёл в гостиную. Он уже приходил сюда пару раз, когда нужно было согласовать заголовок для статьи и её содержание, поэтому заметил, как с новым хозяином всё поменялось. Сержант вдохнул в эту квартиру жизнь и хаос, которых раньше не было.       Вышел Моцарт через несколько минут. Он поправил свой ярко-красный костюм, кусая губы от волнения. Неужели вообще был повод волноваться? Это же не свидание. Это возможность узнать, что у Сальери за любовь к детям-сиротам. — Что не так? — Вольфганг заметил, что дон смотрел на него с интересом и лёгкой, даже нежной улыбкой, и не мог сказать, что такой взгляд ему не нравился. Он был гораздо приятнее, чем другой, ледяной, которым мужчина обычно одаривал людей. И точно лучше вежливой улыбки, за которой не было видно настоящих эмоций. — Твои рифмы ужасны, — ответил Антонио, и на миг сержанту показалось, что он приподнял руку, чтобы ударить самого себя по лицу за то, что сказал не то, что хотел на самом деле. Всего на миг. — Тогда лучше не ходи со мной, — Моцарт показал ему язык, обулся и надел пальто, а после ахнул от удивления, так как Сальери взял его под руку и вывел из квартиры. — Дай я дверь закрою, — проворчал сержант и убрал руку. — И не надо меня так хватать, я тебе не Алоизия. Снег ещё мне тут притащил на своих ботинках... — Какой же Вы упрямый, герр Моцарт, — Антонио покачал головой, но послушно отступил. Он не мог перестать улыбаться, несмотря на ворчание.       Спустились они в тишине. Вольфганг почти физически ощущал, что дону было некомфортно от молчания, но сам он снова получал удовольствие от пытки. Этот человек заслужил куда больше страданий в ответ на всю ту боль, что он причинил сержанту.       В машине же Сальери включил радио. Играло что-то классическое, но насладиться музыкой не получилось.       Дон мафии водил отвратительно.       Машину заносило на поворотах. Антонио резко тормозил, пролетал светофоры на красный свет и стартовал так, будто за ними гналась полиция. — Ты убить нас хочешь?! — Моцарт вжался в сидение и зажмурился. Теперь он понимал, что чувствовала Нанни в тот день, когда он сам погнал, увидев Риарио.       Кстати, о Риарио. Это был первый раз, когда Сальери прибыл один. Ни телохранителя, ни любимой актрисы, ни других членов мафиозной семьи. Хотелось расспросить, почему вдруг сам дон оказался на Рождество без какой-либо защиты, но страх за собственную жизнь пока что был сильнее. — Да не переживай, я ещё на войне был водителем, — Антонио засмеялся, но скорость сбавил и поехал аккуратнее. — Сумасшедший, — выдохнул Вольфганг и отвернулся к окну. — А где твоя собачка на поводке? Что это ты ошейник снял?       Они резко затормозили так, что сержант чуть не вылетел через лобовое стекло. — Джироламо празднует Рождество. У него тоже должны быть выходные. Он и так со мной почти круглосуточно, — Антонио скрипнул зубами от какой-то непонятной сержанту злости, пока они дожидались зелёного света. — А если кто-то решит тебя убить? — Моцарт повернулся к дону, смотря удивлённо. — У тебя же должна быть охрана помимо него! — Да. Ты, — спокойно ответил он.       За такую наглость Вольфганг пихнул мужчину в плечо, хотя это и не помогло: тот только усмехнулся. — Я тебе не собачка для исполнения приказов! — Я и не хочу, чтобы ты исполнял приказы. Я хочу, чтобы мы поздравили детей с Рождеством. Будем надеяться, что твои умения драться и стрелять не пригодятся, — Антонио плавно поехал дальше, стоило загореться зелёному свету. — Защищать тебя я не стану, — проворчал в ответ сержант и больше не говорил до конца поездки. Интересно, дон специально решил рискнуть, чтобы провести время с ним? Или это вышло по чистой случайности, потому что все члены мафии разбежались по домам, прямо как его собственные друзья?       Вскоре они затормозили у детского дома и вместе вышли из машины. Моцарт на всякий случай посмотрел по сторонам.       Ещё пара минут, и тайны Сальери, наконец, будут раскрыты.