Верх эгоизма

– Алёнк, а, Алёнк, – голос Саши взволнован, прерывается, слегка хрипит, – отойдем в сторонку? Удивленная Косторная оглядывается по сторонам, не видит ничего подозрительного: только беседующую группу, Камилу, копающуюся в своей сумке и грустно сетующую на то, что опять куда-то пропал один их чехлов; Аню, которая залипла в телефоне на очередные тик-токи. Хотя навряд ли – Анечка отличница, скорее всего, пересматривает не смешные видео с котами, а что-то, связанное с ЕГЭ. В общем, ничего криминального на первый взгляд, но Трусова выглядела так, будто от их разговора зависела жизнь. Нервно искусанная нижняя губа, лёгкие синяки под глазами. Ещё не хватало нервного срыва в олимпийском сезоне. – Отойдем, – соглашается Алёна, и подруга молниеносно тащит ее мимо раздевалок куда-то в хозяйственное помещение. Косторная морщится явно – комнаты чище не могла найти, что ли? Одни порванные маты с ОФП, какие-то мячи, скакалки. Старые журналы, эспандеры. Пыль и темнотища. Словом, самое приятное место поговорить о секретах. Но Алёнке было комфортно с Сашей, несмотря ни на что. Она была благодарна за поддержку, дружбу, переход в Ангелы и возвращение обратно в ТШТ, когда она не осуждала Алёну за яркие высказывания, татуировки и сложный характер. Саша просто была рядом, Саша не завидовала, Саша смеялась над одними и теми же шутками и пила дурацкую бурду из автомата под названием "кофе", пока остальные фигуристки морщили нос от нее. Саша была своя. В общем, если нужно выговориться – хорошо. Главное, чтобы госпожа "Русская ракета" объяснила четко, что ей нужно. С этим у нее иногда бывали проблемы. – Как ты думаешь, какое место ты займешь на Гран-при во Франции? – задает Трусова вопрос, и Косторная хмурит брови. Такой вопрос можно было задать и не в пыльной комнате в куче хлама. – Какое Бог пошлет. У меня, знаешь ли, проблемы. Тем более, едет Щербакова, у которой с двумя квадами все идеально. – Я посмотрела состав, – Саша листает телефон, – у тебя из соперников только Вакаба Хигути, Синицына, Карен Чен. Они все сейчас нестабильны, а если ты спокойно выйдешь и покажешь мастер-класс... – К чему ты ведешь? – нетерпеливо спрашивает Косторная, скрещивая руки на груди. Она не любила ходить вокруг да около, особенно когда цель их разговора была туманной. Не нужно было обладать огромной проницательностью, чтобы понять, что Трусова говорит это не просто так. Саша в течение всего разговора сбить свое же волнение, часто дышала, взгляд зеленых глаз блуждал, цеплял, молил: согласись со мной, что бы я не предложила. – Выложись на все сто и возьми золотую медаль, – на одном дыхание выдает Сашка, и чуть не падает на колени, если бы не подруга, которая вовремя удержала ее, схватив за плечи. Потрясающе. Саша сошла с ума, не иначе, если просит ее о том, чтобы Косторная обыграла по баллам Аню и взяла медаль. Тем более, что в последнее время рыжеволосая ракета была благосклонна точно не к Алёне: проводила все больше времени с Щербаковой, смотрела на нее странновато, липла после тренировок. А Алёнка же дурочка с переулочка, всего этого якобы не видит. Охотно общается с Аннушкой на разные темы, сетует на аксель невосстанавливающийся, тренировки изнуряющие, колкие замечания Розанова в её адрес. Тоскливо протягивает "эх, лучше мы бы с Сашей в Ангелах остались...", и получает в ответ хлесткий взгляд темных глаз. Будто Щербакова била её невидимым ремнем. – Поспорили, что ли? – с улыбкой выдает Косторная, изучая лицо Сашки. Какое-то тревожное, несвойственное ей. – Типа того, – жмет плечами, а ее взгляд мечется по комнатушке, пытаясь за что-то зацепиться. – Я в долгу не останусь, ты меня знаешь. Будучи когда-то близкими подругами, Саша не любила выражать свои эмоции. Она не могла прижаться и рассказать о том, что её волнует – только крепко переплести пальцы в раздевалке, и сжав кулаки, показать, что она очень волнуется, ей нужна поддержка. И Алёна отдавала ей свою энергию, настраивала на прокат мысленно. А сейчас олимпийский сезон. Неудивительно, что русская ракета слегка могла поехать "крышей", ведь Олимпиада была целью ее жизни, все её сумасшедшие квады и отточенная техника была только подготовкой к главному старту её жизни. И наверняка она сейчас хочет показать Щербаковой, что её могут обыграть другие. Эдакий деморализующий прием, причем довольно честный. – Сделаю всё, что могу, ничего не обещаю, – наконец выдыхает Косторная, и Трусова обнимает её и крепко прижимает к себе. – Спасибо, – только и шепчет на ухо Алёне. *** Алёна ведь даже не понимает, в чем суть этой просьбы, и слава богу. Сашу эти мысли уже одолевали не первую ночь, и не будучи в её жизни Камилы, на эту просьбу она бы в жизни не пошла. Понимает ведь, что будет после победы Щербаковой, и отчаянно этого не хочет. Злилась, кусала до крови себя этими мыслями ежечасно, и важная спортивная цель в её жизни подвергалась риску только из-за того, что Саша не могла совладать со своими чувствами. Это было нечестно – идти на поводу у них, учитывая, что спор предложила она сама. Но больше всего на свете она хотела, чтобы сверкающая золотом медаль досталась не Анечке. Чтобы эти сладкие ореховые глаза и шоколадный флёр волос безраздельно принадлежали ей, Саше Трусовой, а не Щербаковой, у которой этих золотых медалей да влюбленных глаз Ками – завались. Можно в коробочку складывать. Не хочется, не верится Не пишется - про любовь Встречаюсь с одиночеством Мне нравится - я другой Или с другой? Да неважно. Неважно всё это. Чтобы просто у Саши было своё отдельное маленькое счастье. *** Чудес не бывает, и Александра прекрасно об этом помнила. Она только надеялась (стыдно себе представить!), что Щербакова могла оступиться, да так, что Алёнка обогнала её... Но всё пошло не по плану. От фото того, как Аня надевает на себя чертову золотую медаль, было нецензурно больно, грубо разрывало внутри, как Чужой грудную клетку. Стиснутые зубы готовы были перемолоться в крошку, а пальцы сжимались в кулаки и непроизвольно белели. Трусова очень рано приезжает на тренировку, да так, что охранник смотрит на нее с удивлением: сама Трусова, и в такую рань? Обычно она спешит на пару с Косторной, перебросив сумки через турникет, ланью бросаясь через ограждение. И уж кто-то, а Тутберидзе всегда отмеряла их опоздания по секундам. Но сегодня Саша превзошла саму себя: прошла пару километров пешком, натянув капюшон на лицо. Неприятный колючий дождь бил по щекам, холодный ветер задувал в ворот, куртка потемнела из-за непрерывного дождя. Сама Трусова перманентно хлюпала носом, но кажется, ей было совсем наплевать на то, что снаружи. В голове гадкий рой мыслей был гораздо больнее. А что, если ты упустила и Камилу, и Аню? Об этом Саша даже думать не хотела. Она была недовольна нестабильностью Алёны, злилась на Аню, но больше всего ненавидела себя. Толкает дверь раздевалки от себя. В далеком углу кто-то уже переодевается, но ей наплевать, и она зашвыривает сумку под скамью, а сама трясет курткой, чтобы лишние капли упали на пол. – Ты шла пешком? – тонкий голосок пробивает ее броню, и опускаются узкие плечи. – Угу, прогулялась немного. Захотелось. – В такую погоду, – Камила подходит ближе и стирает капли дождя с ее лба, от чего Трусову нехило так трясет. Не 220 вольт, но что-то около этого. – Не заболеешь? – Выпью коньяк, чего уж там, – шмыгает носом Саша, стягивая с себя влажный свитер. – Тогда уж сразу спирт. – О, спасибо за совет, дорогая, – и отворачивает к стенке, чтобы Камиле не было видно, как она болезненно поджимает губы, как ей тяжело смотреть в эти пропитанные добротой глаза. – Ты разве пьешь? – Нет. И не собираюсь. Слишком быстрый ответ, жесткий. Камила понимает, что задела одну из болезненных тем, и не продолжает разговор, лишь кладет свой подбородок на обнаженное плечо Сашки. Из-за рыжих волос шипение и неразборчивое "отойди", но Валиева не отходит, а лишь крепче прижимается к рельефной спине, получая в ответ полу-скуление, полу-мычание. – Зачем, Ками... – шепчет Саша, едва справляясь с дыханием, которое, падла, никак не хотелось выравниваться. – Я соскучилась, Саш. – Аня получила свою золотую медаль, – хрипло смеется Саша, и сбрасывает с себя тонкие руки Камилы. – Не хочешь напроситься к ней на ночевку? Валиева опускает взгляд, скользит верхними зубами по нижней пухлой губе, что-то проговаривает про себя, и влажными карими глазами снова смотрит на Сашу. Прямо как брошенный олененок в лесу, и Трусовой становится не по себе от такого вида. – Мне жаль, что это была не ты в Гренобле, – Камила утыкается своим лбом в Сашино плечо, и становится совсем невыносимо. Они запутали друг друга ещё больше. И виновата в этом только Александра Трусова. Расхлебывай давай, королева квадов. – Поцелуй меня, – еле слышно просит Валиева. Смелости не хватает. А надо? Стоит ли? Не пожалеет ли потом никто из них? Это же вне спора. А если Аня узнает... Она неспеша, почти невесомо касается губами нежных щек Ками, проводя ими до красиво очерченной линии губ. Каждое движение хочется запечатлеть в памяти, фотокарточкой распечатать, в капсулу времени закатать. Даже вкус этих сладких губ, точно ягодный бальзам, Ками же сладкая девочка... Какая же она податливая, откликается на каждое движение рук, позволяет языку проникнуть в рот, не спешит, изучает партнера. Ее ладонь скользит вниз по бедру, там, где джинсы не успели промокнуть, и Саша чувствует, как низ живота напрягается. Привычно тянет внизу, хочется прижаться всем телом, но грубость неприменима сейчас. Ни в коем случае. Саша глубоко дышит, чтобы не сорваться. Камила удивительная, и ее притяжение к Сашке – это либо дар, либо какая-то чудовищная ошибка Купидонов. Хочется быть нежной, не разрушать того, чего пока, между ними и нет. Подарить нежность. Да, определенно Саша никогда не дарила нежность по-настоящему. Потому что и не привязывалась никогда. Ками переходит с поцелуями на шею, где практически на разрыв пульсирует тонкая голубенькая венка, и Саша смущенно отстраняется, отводя глаза в сторону. Очень непривычно. – Ками, зачем ты это делаешь? – хрипло говорит Трусова, уняв первоначальную дрожь. – Тебе не нравится? Я могу прекратить. – Мне очень нравится. Но мы же поспорили... – К черту этот спор, – Валиева крепко прижимается к Саше, и у той голова кружится от сладко-ягодного запаха и быстро бьющегося сердечка в юной груди, – я хочу быть с тобой. – Мы не можем нарушить уговор, – качает головой, а в уголках глаз застыли слёзы. И ты ведь не хочешь, чтобы всё заканчивалось. – Саш, давай сделаем так, – сбивчиво говорит Камила, отстраняясь, но держа её за руки, и это так мило – вплетенные пальчики в ее собственные мозолистые пальцы, – если я завою Олимпийскую медаль, то спор завершен. – Так и должно было быть, – усмехается Саша, а слёзы дурацкие почему-то так и не хотят засыхать. – Тогда мы официально мы можем начать встречаться. – Официально, с печатью и росписью? – подмигивает Сашка, а у самой на душе – тепло и цветы весенние. – Ты, конечно, не сумасшедшая, – Камила наконец отпускает ее руки и отходит к своей сумке, – но легкий флер безумия у тебя есть. Дверь раздевалки снова открывается, и Трусова благодарит всех богов, что она открылась не в самый интимный момент. Но посетитель – не из самых приятных для нее. Ничего не подозревающая Анечка с широкой улыбкой достает золотую медаль из кармана куртки и довольно говорит: – Что, девочки, наш спор ещё действует? У меня есть интересное предложение для всех нас, – и окидывает победоносным взглядом присутствующих. Саша внимательно смотрит на Щербакову, которая сейчас выглядит подозрительно счастливой. Анечка улыбается ей так, что приподнимается лишь уголок губ – явно усмехается.