Я не такая как все, я намного хуже
Своего сердца нет — съем твоё на ужин
И не важно ты рядом или это конец
У меня коллекция разбитых сердец
Анечка больше не может плакать. Больше не может вздыхать, тосковать, стискивать плечи, стирать пальцы в кровь, кусать ночами подушку, рыдая по своей любви. Обильно присыпать свои собственные раны крупной солью, когда видит их вдвоем вместе. Всё уже выплакано, всё уже кончилось.
Она может быть хорошей, примерной девочкой в жизни и на льду, может быть стервой в своей группе, получая в свою спину снисходительные комментарии и смешки. Это её больше не волнует. Плакать она уже не может – всё слезы выплаканы где-то между словами "Саша" и "Трусова".
А позже в её жизнь входит Камила, которая смотрит щенячьи взглядом, которая тянется к ней, и чувствуется тепло в её груди. У Ками тонкие пальчики, Ками жадно смотрит, как Щербакова выступает, Ками отчаянно сдувает с нее невидимые пылинки. Анечка хочет ответить взаимностью, но как-то плохо у нее выходит.
Первая замечает неладное Алёна.
– Ты сама не своя, – замечает она в Гренобле. – Что с тобой не так?
– Всё так, Алён. Ты о чем?
– Ага. Ты как робот живешь. Встаешь, в душ, на тренировки, обратно в номер. Даже со мной не говоришь. Откатала программу без лишних эмоций и получила медаль. Я за тебя очень рада, как за фигуристку, а как за человека – нет.
– Я устала, – честно признается Щербакова, застегивая ворот куртки до подбородка.
– Расскажешь?
– Не-а.
У Анечки болит голова, когда она пытается разобраться в собственном самочувствии и в том вихре эмоций, который витает внутри нее. Отравляет собственную кровь. Кажется, она сходит с ума.
– Саша говорила, у вас был какой-то спор, – нарушает тишину Алёна.
Щербакова закрывает глаза, считает до трех, открывает снова.
– Она рассказала подробности? – уточняет она, стараясь не выдавать свое волнение.
– Нет. Я поняла только то, что она не хотела, чтобы ты выиграла этап. Это так странно...
Голова болит всё сильнее. Косторная говорит о Трусовой, знакомые говорят о Трусовой, все вокруг только и твердят её имя, которое как-то ещё и связано с Аниным. Это как болезнь. Наполняет весь её мир до краев – и всё живое вокруг гибнет.
– Ничего странного, Алёнк, – Аня треплет её по русой макушке, – ничего странного. Саша эгоистка, вот и всего.
– Всё равно это непохоже на Сашку, – бурчит Косторная, прижимаясь ближе к её плечу.
– Много что непохоже на Сашку. Много что.
***
Анечка не любит запутанные взаимоотношения, невысказанные обиды и кофе без молока. Можно в любой последовательности. И ещё – разрывающие её чувства теперь к
двоим людям.
Камила нежная. Она шлет ей милые сообщения, поддерживает ее выступления, целует в шею, чуть задевая зубами тонкую кожу на шее, и Анюта вздрагивает; широко распахивает свои искристо-ореховые глаза, когда Щербакова ей предлагает остаться на ночь.
Анечка, конечно, думает: ты что, сдурела, но находит себя утром на кухне с Валиевой, которая, конечно же, не пьет кофе. Что уж говорить о молоке.
– Зачем ты выбрала сейчас меня? - спрашивает Ками, когда поглаживает хрупкие плечи Анечки. Так необычно и дрожаще-чувствительно.
(потому что я запуталась и не хочу решать пойми)
– Потому что хочу, – твердо отвечает Аня, и целует её в уголок губ.
– Что ты будешь делать после Олимпиады? – шепчет Ками свой вопрос, который отравляет ей кровь.
– До неё ещё дожить надо, – резко отвечает Щербакова, отстраняясь. Она и вправду не хочет думать, что будет, когда всё кончится. Вся эта странная ситуация между ними тремя.
Может, они так и останутся?.. Втроем. И будут чередовать дни, как какая-нибудь сумасшедшая шведская семейка.
– Саша позвала меня вместе отдохнуть в следующем году. Когда у нас будет отпуск. Поедешь тоже?
Вопрос "
она в тебя ещё влюблена" неприятной горечью жжет ей язык. Она отворачивается, и старается вдохнуть поглубже. В какой неудачный бермудский треугольник она попала. Казалось, куда не ступи – всюду проигрыш.
– Посмотрим, ладно? – бледно отвечает Аня, и Ками кивает.
А её ореховые глаза, отдающие ярким теплом, изучают Анечку, словно рентгеном. Заставляет сердце гореть изнутри, а внутренности сжиматься в маленький клубочек.
(и она ей бы, правда, честное слово, понравилась, если бы она не любила Сашку Трусову – почти всю гребаную сознательную жизнь в Хрустальном)
На её теле становится меньше следов, и Ками делает вид, что это не имеет особого значения. Каждый вечер в исходящих сообщениях Щербакова желает Саше сладких снов, и изредка получает сухой ответ.
Но плакать не может. Не может себе этого позволить.
– Ты мне очень нравишься, Ань, – как-то говорит Камила, рисуя на её спины пальцем причудливые узоры. – Но мне
холодно от тебя.
Анечка закусывает нижнюю, уткнувшись носом в подушку, приятно пахнущую стиральным порошком. Боль разрастается внутри нее деревом, дающим корни куда-то глубоко в душе.
И она не любит, Камила права про холод. Возможно, пока. Возможно, потому что другим человеком её нелюбовь не вылечить.
***
И сейчас, сжимая в руке золотую медаль из Франции, отдающую почти могильным холодом, Щербакова принимает, казалось бы, самое безумное решение в своей жизни.
– Вы говорили, что победитель хочет провести ночь с тем, с кем он хочет, – медленно говорит Анечка, с удовольствием ловя напряженный взгляд Саши, и с беспокойством – испуганные расширенные зрачки Камилы.
– Верно. Что ты задумала? – склоняет голову Трусова. Пристально смотрит, не отводит свои зеленые глаза, которые будто горят священным огнем.
Что у них тут было? Тут, пока она не зашла?..
Анечка отводит от себя эти мысли.
У нее есть желание, которое она вправе предложить. А Саша – вправе сбежать от них всех и никогда не возвращаться. Она же уже однажды это сделала, сорвавшись. У нее нервы не стальные, стальные только мышцы и сжатая ниточка-улыбка, которая помогает ей превращаться в машину на льду.
– Я хочу переспать втроем, – говорит Аня, и её слова эхом отдаются в пустой раздевалке, как гром.
Саша прикрывает глаза, будто вздрагивая от её предложения. И молчит, сжав виски руками, отстранившись от Камилы, будто обдумывая безумие Щербаковой.
Анечка переводит взгляд, и видит куда более больную картину. Камила не смотрит разгневанно или осуждающе, глаза у нее по-доброму понимающие и всепрощающие, и это самое худшее, что могло сейчас случиться. Самое. Как будто её ударили кулаком в солнечное сплетение, и она забыла, как правильно дышать.
– Я тебя услышала, – отвечает Валиева спокойным тоном. – Дай Саше это обдумать.
– Да нет, – глухо отвечает Трусова, не открывая глаз. – Аня же выиграла этап, она вправе выбрать. Дополнительные условия мы не обговаривали. Так что... да, давайте сделаем это.
Анечка снова переводит взгляд на ту, которая была почему-то излишне спокойна. И видит в её глазах прожектором:
делай
со
мной
что
хочешь
я поддамся
я не откажусь от тебя никогда
Она убирает медаль в карман и спешно выходит из раздевалки.
