Разбить яйцо: снаружи или изнутри?

Хогсмид встретил нас потоками дождя. Мы надели мантии с капюшонами, на которые были наложены “вечные” водоотталкивающие чары. Сами мы так же заколдовали ткань, в которую Гермиона завернула Крукшэнкса, и клетки с моей и Рона совами. По правде, я испытала разочарование, когда выйдя в такую восхитительную погоду, даже не почувствовала на себе дождь. Но я могла смотреть: стена воды сверху, разлетающаяся в брызги над головой, реки снизу, раходящиеся перед стопами, и молнии. Потрясающие фиолетово-синие росчерки, расщепляющие небо под рокот аккомпанемента. Гроза, похоже, разыгрывалась прямо над нашими головами, и молнии и гром действовали синхронно. От восторга у меня сжимались лëгкие, хотелось визжать и прыгать, и ртом ловить капли, и плясать безумный танец индейца или ведьмы, как называл мои почти ритуальные сумасшествия под дождём Митя, и уж точно никуда уходить не хотелось. Я почти с обидой смотрела на Гермиону, которая тащила меня куда-то. Запихнула мою тушку в карету и, ругаясь на погоду, залезла следом. Тут уж я по-настоящему обиделась: не за себя, за ливень! Вспомнилось, как Ярик в полушутку, в полусерьëз говорил, что меня нельзя пускать под дождь: смывает всю рациональность и превращает в ребëнка. – Подумаешь… – себе под нос пробурчала я. – Гарри, ты что-то сказал? – тут же откликнулся Невилл. Не оборачиваясь, я мотнула головой и уставилась в окно. Прижавшись лбом к стеклу, любовалась буйством стихии. Не смотря на водоотталкивающие чары, очевидно, наложенные на окна, дорогу рассмотреть не удавалось: за пределами заклинания вода хлестала с такой силой, что лишь частые вспышки молний разрубали царящую тьму. Карета кренилась, в передышках ночи слышался оглушительный вой ветра. Очередная вспышка ослепила небеса, под грохот грома перед нами вырос замок на холме. Словно спецэффектами на фото молния высветила вереницу безконных экипажей, растянувшихся к тëмной громаде. "Зловеще", – усмехнулась я: ну, разве не забавно, что именно в таком обличье предстал передо мной Хогвартс впервые? Вслед за другими наша карета остановилась у подножия широкой лестницы, взлетающей к огромным распахнутым дверям. Судя по тому, что беспрерывно взбегающие в замок ученики не оскальзывались, на ступени тоже были наложены чары. Дверцы кареты распахнулись. Сверкнула молния, грянул гром. Я улыбнулась. "Вот теперь я верю, что меня рады видеть." Спрыгнула на каменные плиты и задрала голову. Выскочившие за мной Рон, Гермиона и Невилл, промчались мимо меня вверх по ступеням и скрылись в проëме, бросающем тëплый жëлтый свет во мрак улицы. Отчего, вокруг меня, казалось, было ещё более темно. Это заставило меня улыбнуться шире. "В конце концов", – нарочно медленно рассуждая, я поспешно растëгивала пуговицы, – "мне стоит иногда давать волю эмоциям, иначе…", – мантия упала бесполезным комом у ног, и в ту же секунду дождь набросился на меня со всем неистовством. – Я скоро сойду с ума! Крик и последовавший за ним смех заглушил новый рокочущий глас грома. Я вскинула руки вверх и широко распахнула глаза, стараясь вонзить, впечатать в сетчатку эту ослепительную наэлектризованную змею. Мир снова окунулся во тьму, я зажмурилась и завизжала, закрутившись вокруг себя. Ветер хлестал со всех сторон, рвал на мне насквозь промокшую школьную форму, тянул за расставленные в стороны руки и подпевал, подпевал мне в полный голос. Я тоже не сдерживалась: кричала, визжала, хохотала во всю силу лëгких — сдерживаться сейчас было кощунством; оскорбительным неуважением по отношению к Грозе. А она была великолепна. Новая молния под руку с громыхнувшим гласом небес подожгла чëрные, тяжëлые тучи. Я захлебнулась криком восторга. Подпрыгнула вверх, изо всех сил: присела и разжалась, словно пружина, стремясь выстрелить в небо. Руки вытянула, не чтобы поймать молнию — нет, — чтобы быть ближе к ней. Фиолетово-синий свет карикатурно и ослепительно чëтко выделил мои пальцы. Стремительно приблизившаяся земля больно ударила пятки, я покачнулась, свет погас. Меня накрыла грусть, граничащая с отчаянием. Закрыв глаза и подняв голову, я молча качалась под натиском ветра, руки безвольно трепыхались под его порывами. Дождь лил сверху, заливая меня всю, забираясь в уши, нос, он, казалось, уже затопил меня изнутри. Я медленно неуверенно улыбнулась, пока яркое счастье снова не наполнило меня: гроза забирала желание жить, гроза же дарила его обратно. Подняв ладони лодочками, ловила воду, мгновенно набирающуюся в импровизированные сосуды и устремляющуюся водопадами к земле. Я мягко передвинула ногу на шаг вперëд, вторая скользяще последовала за ней. Огибая ветер, я танцевала, позволяя ему вести. Сумасшедший восторг внутри улëгся, оставив меня наедине с всепоглощающим чувством счастья. Новая вспышка молнии осветила декорации, гром добавил музыкальное сопровождение. Дождь лил и лил, а я танцевала и танцевала, не чувствуя ног и не ощущая времени. – Гарри, ты чегой-то тут? – внезапный голос вывел меня из транса. Я невразумительно уставилась на огромную фигуру Хагрида, даже не пытаясь придумать какую-нибудь отмазку. Мой взгляд всë ещё плохо сфокусированный на реальности соскользнул с великана: за ним дрожащей мокрой кучкой переминались первоклашки. – Потерял что? – я с трудом вернула взгляд Хагриду. Он протопал ко мне, детишки неуверенно последовали за ним. – Ага, очки, да? Я подняла на него голову, моргнула, наконец его фраза дошла до меня. Пальцы, потянувшиеся к глазам, едва их не выкололи, не встретив преграды. "О." Хагрид уже рыскавший взглядом по земле, моих неловких движений не заметил. – Темно, – пробухтел великан. – Гроза проклетущая. Я дëрнулась, но невнятный звук протеста потонул в новом раскате грома. Первоклашки, как один, вздрогнули и испуганно уставились в росчерченные молнией небеса. Я тоже вскинула голову, улыбаясь. – Эй! – стоило небу погаснуть гаркнул Хагрид, и дети снова вздрогнули, вцепляясь взглядами в великана. – Давайте-ка очки Гарри поищем и в замок пойдëм. И со словами: «Сейчас быстренько отыщем, не бойсь» он подбадривающе похлопал меня по плечу и потопал по лужайке перед лестницей, то и дело наклоняясь. Первоклашки, поняв, что от них требуется, разбрелись в разные стороны. Я постепенно приходила себя, но что делают все эти копошащиеся вокруг меня дети поняла только когда мне сунули в руки грязную сырую мантию и чудом целые очки ("Ах да, правда чудом, — Гермиона же два года назад заколдовала их на неразбиваемость"). Увлекаемая толпой, я вошла в замок. Детишкам, недавно дрожащим и нервно переминающимся, хватило этого короткого эпизода, чтобы расслабиться и начать вести себя соответственно на свои одиннадцать лет: шумно, уверенно и любопытно. Впрочем, многие до сих пор дрожали, но от холода: даже мантии не спасли от того шквала воды, что залил их на озере. Заметив это, я наградила себя нелестным эпитетом и достала палочку. Сначала Очищающее и Осушающее на собственные очки, мантию и форму — чтобы помочь другим, нужно первым делом помочь себе — затем те же самые заклинания, но уже на детях. Первоклашек было чуть больше двадцати, и, когда спустя несколько минут после нашего входа в замок, появилась торопливо шагающая МакГонагалл, я уже почти закончила свою миссию. Профессор удивлëнно взглянула на меня, но удержалась от вопросов — вспомнив, что сегодня ещё и Пивз проблем доставлял, я поняла, что у неë просто хватало дел, чтобы ещё интересоваться, что с новичками делает четверокурсник, — и молча помогла мне закончить с детьми. Сняв пальто Хагрида с последнего ребёнка — Дениса Криви, которого я и узнала по этому огромному одеянию — МакГонагалл вернула великану его верхнюю одежду и, поблагодарив того за доставку первокурсников, начала строить детей. – Мистер Поттер, идëмте с нами, – обратилась она ко мне. – Мы сразу в Большой Зал, – ответила профессор на мой вопросительный взгляд, – из-за шторма на озёре распределение и так задерживается. Я кивнула и пристроилась рядышком с МакГонагалл, махнув на прощание Хагриду, который окольными путями устремился к Преподавательскому столу. Дети, вновь притихшей гурьбой, последовали за нами. – Спасибо, мистер Поттер, – негромко сказала мне профессор МакГонагалл. Я недоумëнно посмотрела на неë. – За то, что высушили детей, – пояснила профессор. – Правда, я не знаю, что вы с ними делали… – она сощурила на меня глаза, я смущëнно дëрнула плечом. МакГонагалл вздохнула: – Ладно, Поттер, можете не отвечать. Я только надеюсь, это не было чем-то опасным. – Что Вы, профессор! – я интенсивно замотала головой и широко распахнула глаза. – Конечно, нет! МакГонагалл подозрительно посмотрела на меня, очевидно, не поверив ни на каплю. Но говорить ничего не стала, махнув на меня рукой. Я подумала, что еë подозрения небезосновательны: в конце концов, пляски под молниями не назовëшь совершенно безопасным занятием. Перед дверьми в Большой Зал я остановилась, пропуская маленькую процессию вперëд — не хотелось привлекать внимание своим поздним появлением. МакГонагалл кивнула мне и широким шагом вошла в сверкающее огнями тысячи свечей помещение. Я прошмыгнула следом за последним ребëнком и, едва не пригибаясь, добралась до свободного места за столом между Роном и Гермионой. – Где ты был? – прошипела девушка. – Если я скажу, что уронил очки, и всё это время их искал, ты же мне не поверишь? – прошептала я. Гермиона скептически изогнула бровь, Рон усмехнулся. Но выражению сомнений на эту абсурдную причину помешал звонкий стук: профессор МакГонагалл поставила на возвышение табуретку и, водрузив на неë Сортировочную Шляпу, отошла к краю Преподавательского стола. Постепенно шепотки стихли, и в Зале воцарилась тишина, приглашающая Шляпу исполнить свой сольный номер. Также вежливо раздались аплодисменты по его окончании. Профессор МакГонагалл снова подошла к табурету, на ходу разворачивая свиток, и обратилась к первокурсникам: – Когда я назову ваше имя, вы надеваете Шляпу и са­дитесь на табурет. Ког­да Шляпа назовёт ваш факультет, вы встаëте и идёте за соответствующий стол. Проведя этот короткий инструктаж, профессор МакГонагалл принялась называть имена из списка. Один за другим первокурсники обретали свой Дом на следующие семь лет. "Интересно, если я сейчас надену Шляпу, на какой факультет она меня отправит?" Когда мне было лет шестнадцать-семнадцать я проходила распределение на Pottermore, и меня отправили на Слизерин. "Кажется, когда Катя и Митя узнали об этом, чуть ли не хором сказали: «И почему я не удивлен/а?» А сейчас я в Гриффиндоре. Забавно." Я хмыкнула. Чем тут же привлекла внимание Гермионы. Еë взгляд красноречиво говорил: «Вот распределение закончится, и ты мне всë-о-о расскажешь!» Я сделала вид, что мне ужасно интересно, куда попадëт худенькая белокожая девочка с медно-рыжими волосами. – Слизерин! – провозгласила Шляпа, и я вздохнула: "Ну конечно, как других, так сразу “Слизерин”... Хотя, если так подумать, истинный слизеринец окажется где угодно, кроме Слизерина." Подобные выкрутасы собственного мозга были привычны, и я серьёзно задумалась над этой мыслью. "Люди ещё не забыли Волдеморта, и потому у факультета, где он учился, сейчас слава хуже некуда: вон-а, вспоминают даже Салазара с его тëмной магией и василиском. Хотя в те времена тëмная магия не была чем-то ужасным и запретным. Но людям всё равно — они просто боятся. И не имеет значение, что ещё каких-то семьдесят лет назад Слизерин был факультетом не хуже других. А сейчас его престиж отстаивают только редкие чистокровные — даже не все, кто туда попадают." Я посмотрела на недавнюю рыжую девочку: вид у неë был испуганный, казалось, она вот-вот заплачет. "М-да… И поэтому, получается, если ты истинный слизеринец, то попросишь Шляпу отправить тебя куда угодно, кроме Слизерина. В идеале, на Ровенкло — если хочешь не отсвечивать, или же в Гриффиндор — если твоя цель сделать вид, что ты уж точно “не такой”. …А вообще слизеринцы — идиоты. Я, конечно, понимаю, что их зачисляют, когда им всего одиннадцать, но, в самом деле, у большинства из вас — состоятельные семьи с многовековой историей, ваши родители, зачастую, тоже учились в Слизерине, вас учат заводить связи чуть ли не с пелëнок, так, какого чëрта, вы ходите по Хогвартсу с надменной рожей и, мало того, задираете учеников? Вас не научили, что основы коммуникации — это дружелюбная улыбка и помощь нуждающимся? Да, ваше будущее и так обеспечено, но — мне правда нужно это говорить? — связи лишними не бывают! Не все представители чистокровных семей и уж точно не все перспективные личности учатся на Слизерине, прекрати так бездумно разбрасываться своими возможностями! Это совсем не сложно улыбнуться и сказать человеку то, что он хочет услышать, но от этих простых действий многие люди начнут считать тебя своим другом. А друг для истинного представителя Гриффиндора или Хаффлпаффа? Да они вытащат тебя даже из долговой ямы! Если ты вдруг в ней окажешься. Сделают для тебя то же самое твои партнëры в Слизерине? Вряд ли. Потому что они прекрасно понимают, что вы — партнëры, а значит, раз ты больше не имеешь веса — adiós! Конечно, и в Слизерине у тебя могут быть верные друзья, но разве это мешает иметь широкий круг знакомств и за пределами родного факультета? По-моему, со времён Риддла нормальных слизеринцев не было. Вот он — судя по книге — был настоящим преемником Салазара: обаятельный, дружелюбный, любимчик учителей и всей школы. И неважно, что творилось в его красивой головке, пока это прикрывала очаровательная улыбка. Его обожали на всех факультетах. Приспешники, которые называли себя его друзями, но которых он — как истинный слизеринец — таковыми не считал, следовали за ним не потому, что боялись или стремились получить с него выгоду, а потому, что на самом деле верили ему и в него. А это — лучшее, чего может добиться лидер: бескорыстное следование людей за тобой по пятам. Очаровательно. И в честь него всех слизеринцев называют лицемерами, а они — смешно сказать — даже улыбаться неприятным людей не умеют. Боже мой! Я научилась строить милую мордашку ещё в детском саду, а к одиннадцати годам меня называли другом неинтересные мне люди. И, чëрт возьми, это, правда, несложно…" От размышлений меня отвлекла внезапно наступившая тишина: из-за Преподавательского стола поднялся Дамблдор. – Скажу вам только одно, – промолвил он с улыбкой, приветственно раскинув руки: Ешьте. Рон по левую руку от меня выразил искренний восторг, я тоже вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась. Гермиона, уже повернувшаяся, чтобы начать допрос, взглянула на меня и отложила экзекуцию. А может, она услышала, как заурчало у меня в животе. Золотые блюда стремительно наполнились всевозможной едой, и мои жадные глаза разбежались в стороны, сообщая, что хотят съесть всë. Сдерживая себя, я положила в тарелку пюре: "Хватит." и бифштекс. Подумав, добавила овощного салата. "Витамины, нам нужны витамины." – И непроизвольно скривилась: ни я, ни Гарри овощи не любили. Сейчас вообще моë сознание объединилось, чтобы скандировать: «Мя-ясо! Мя-ясо! Мя-ясо!» Рон что-то прочавкал сквозь набитый рот. В другой раз я была бы ужасно недовольно подобным отвратительным поведением за столом, но сейчас весь спектр моего внимания занимала еда. И мне самой едва хватало силы воли, чтобы есть медленно, и не набивать рот по его полную вместимость. – Знаете, вам повезло, что банкет поздно вечером. Тут немного раньше на кухне были неприятности, – заметил сэр Николас де Мимси, или просто: Почти Безголовый Ник, голова которого покачивалась над столом, а остальная часть туловища устремлялась к полу прямо сквозь дерево. Вытягивая ноги, я задевала его призрачное тело, и на секунду их накрывало ледяной волной, будто мне вводили анестезию. – Пошшему? Чшо слушшилось? – поинтересовался Рон, не желающий ни на секунду отрываться от долгожданной еды. – Разумеется, дело в Пивзе, – вздохнуло приведение, но ни клочка воздуха не вылетело из его рта. – Обычная склока, легко можно представить. Пивз выразил желание присут­ствовать на банкете — тут все ясно, вы его прекрасно зна­ете — совершеннейший дикарь: не может смотреть на тарелку с едой без того, чтобы не швырнуть ею куда-ни­будь. Мы собрали Совет призраков. Толстый Монах был за то, чтобы предоставить ему шанс. Хотя, на мой взгляд, куда более мудрой была позиция Кровавого Барона — тот решительно воспротивился. – Мы так и поняли, что Пивз чего-то переел, – мрач­но отозвался Рон, и я мысленно хихикнула, когда представила, как полтергейст забрасывает их водяными бомбами. – И что же он натворил на кухне? – О, всё как обычно, – пожал плечами Почти Безго­ловый Ник. – Учинил разгром и скандал. Повсюду рас­киданы горшки и кастрюли. Всё плавает в супе. Домаш­ние эльфы чуть с ума от страха не посходили. Бррямс! Я вздохнула. Гермиона опрокинула свой золотой кубок, тыквенный сок разлился по скатерти, сделав несколько дециметров белого льняного полотна жёлтым. Не став тыкать девушку — хотя очень хотелось — которая этого даже не заметила, я взмахом палочки убрала пятно. "Всë. Магия теперь — моя единственная любовь. Прости, Гарри, но если ты вернëшься, то лишить меня еë сможешь только через мой-свой труп." – Но им платят? – Гермиона в это время пыталась выспросить у Ника о судьбе “несчастных” домовиков. – У них есть выходные? А отпуска по болезни, пенсии и всё такое? Почти Безголовый Ник фыркнул с таким изумлени­ем, что его воротник соскользнул и голова свалилась, повиснув на том дюйме призрачной кожи, что всё ещё удерживал еë на шее. – Отпуска и пенсии? – переспросил он, водружая голову обратно на плечи и ещё раз подпирая её ворот­ником. – Но домовики вовсе не желают получать отпус­ка и пенсии! Гермиона посмотрела на свою тарелку с едой, к кото­рой едва успела притронуться, и отодвинула еë от себя, положив нож и вилку. Я закатила глаза. "Боже, что за впечатлительный ребёнок! Ты же, вроде, неглупая девочка, так почему судишь магических существ рамками людей? Да, они не менее разумны, но думают-то совершенно по-другому! Это всё равно, что убеждать людоедов: есть людей плохо. Они просто посмотрят на тебя, как на идиота, и съедят. А... плохой пример. Такие люди, как Гермиона, будут пытаться исправить людоедов. Может, даже найдут парочку таких, как Добби, которые “исправятся”." От мысленного возвания к чужой логике меня отвлекли брызги йоркширского пудинга, летевшие в мою сторону. Я стремительно отшатнулась, едва не задавив Гермиону. – О-о, ишвини, Арри. – Рон сделал могу­чее глотательное движение. – Гермиона, ты не предос­тавишь им отпусков, если уморишь себя голодом! – Рабский труд. – Гермиона буквально задохнулась от гнева. – Вот что создало этот ужин — рабский труд. Я удержалась от того, чтобы снова закатить глаза: пусть не ест, если ей так хочется. Проголодается — сама прибежит. Такого мнения я придерживалась, когда сидела с бесчисленными детьми знакомых и родственников. Не слишком здоровая система, конечно, зато действенная. Дети слушались меня лучше, чем своих родителей. (И нет, я не шантажировала их едой. Просто не хочешь есть — не ешь. Это не распространялось на аллергические реакции, противопоказания и если ребёнок действительно ненавидел что-то, а не просто капризничал — в таком случае предлагались альтернативы.) Рон моего пофигизма не разделял и то и дело пытался соблазнить Гермиону аппетитным запахом и видом пищи. Пока она не окатила его настолько макгонагалским взглядом, что парень заткнулся сам по себе. Наконец пропали и десерты, я сыто зажмурилась после последней ложки шарлотки — моего любимого пирога. Альбус Дамблдор снова поднялся со своего места, ученики притихли и устремили на директора осоловелые взгляды. – Итак, – со спокойной улыбкой начал он, – те­перь, когда мы все наелись и напились… – Хм! – с со­мнением произнесла Гермиона, заставив меня выйти из уютного полусонного состояния, я раздражённо вздохнула. Мысленно ругаясь с девушкой, я пропустила всю первую часть речи Дамблдора (Гермиона оказалась на редкость упрямым оппонентом) и вернула сцене внимание только, когда двери Большого Зала вдруг настежь распахнулись и в вспышке молнии и грохоте грома возник Грозный Глаз Муди. Такой пафосный приход я пропустить никак не могла. С иронией наблюдая за тем, как лже-Муди медленно и, в то же время, порывисто, в полной тишине, под звук лишь воя ветра и клацанья искусственной ноги, движется на середину Зала — к директору, я мысленно присвоила ему десять очков из десяти в искусстве неожиданного и эффектного появления. Даже похлопала, после того как Дамблдор его представил. Кроме меня, аплодисментами нового преподавателя Защиты приветствовали лишь сам директор, да Хагрид — насколько я знаю, они были знакомы раньше по Ордену Феникса. Остальные свидетели Бартиного выпендрëжа только молча впились в него взглядами. Тот, типа не замечая этого — ха, ха, ха — невозмутимо приложился к своей личной фляжки: может, как раз на нервах и подзарядился Оборотным. Дамблдор прокашлялся, безуспешно пытаясь привлечь внимание учеников — Барти постарался на славу. – Как я и говорил, – директор, видимо, пришëл к логичному выводу, что его новость достаточно шокирующая, чтобы не требовать дополнительных стимуляторов внимания, – в ближайшие месяцы мы будем иметь честь принимать у себя чрезвычайно волнующее мероприятие, какого ещё не было в этом веке. С громад­ным удовольствием сообщаю вам, что в этом году в Хог­вартсе состоится Турнир Трёх Волшебников. – Вы ШУТИТЕ! – оторопело произнёс Фред Уизли во весь голос. Тут и там послышался смех. Напряжëнная атмосфера, царящая после появления Муди, разрядилась. Дамблдор продолжил говорить, объясняя нюансы, связанные с Турниром, и изменения, привнесëнные им в учебный год. Я слушала его вполуха, рассеянно отмечая информацию, которую успела подзабыть со времён чтения “Кубка Огня”. Гораздо больше меня занимали рассуждения над будущим геморроем, да слова Дамблдора напомнили, что ещё кое-что в моей собственной школьной программе стоит поменять. "Нафига мне Прорицание и Уход за магическими существами? Не уверена, что при этом мне нужны Арифмантика и Древние руны, но они явно будут полезнее: без понятия, какую профессию я буду получать в этой жизни, но точно не связанную с двумя первыми предметами. А вот насчёт последних — есть сомнения. Гарри, конечно, взял чего по-проще — в принципе, почему бы и нет, если тебе нужны только Защита и Зельеварение? — но я-то аврором становится не собираюсь. Будем идти от обратного, как в прошлой жизни: бегать по подворотням и ловить преступников, возвращать потерянных кошек и загулявшихся подростков домой, отвечать на бесчисленные письма людей, вечно обеспокоенных работой служб? — увольте. Я лучше снова стану историком, чем это. Но только, пожалуйста, не учителем!" Скривилась, вспомнив свою студенческую жизнь и вынужденное репетиторство — вбивать знания в чужие головы я ненавидела ещё с тех времён, когда делала это по отношению к своим младшим из-под родительской палки. Даже деньги за такую работу не приносили удовлетворения, только мрачную обречëнность. – …А теперь — уже поздно, и я понимаю, насколь­ко для вас всех важно явиться на завтрашние уроки бодрыми и отдохнувшими. Пора спать! Не теряйте вре­мени! – услышала я окончание речи Дамблдора, после чего тот сел и заговорил с Муди. С громким шумом и стуком ученики поднимались на ноги и единым потоком текли прочь из Большого Зала. Я удержала вставшую Гермиону за локоть: – Мне нужно к директору подойти, подождëте меня? Узнайте пока пароль у старосты. Гермиона кивнула, настолько погруженная в свои мысли после обнаружения домовиков в Хогвартсе и объявления Дамблдора о Турнире, что даже не спросила, зачем мне нужно к директору. Ловко огибая двигающихся мне навстречу учеников, я достигла преподавательского стола. Заметив меня, Дамблдор тут же отвлëкся от разговора с Муди. – Гарри, ты хотел что-то спросить? – произнёс он мягко. Я неловко кивнула Грозному Глазу, который после названного имени вперил в меня пристальный взгляд обоих глаз, и обратилась к директору. – Да, прошу прощения, сэр, я хотел узнать: могу ли я поменять дополнительные предметы? – Что-то случилось? – нахмурился Дамблдор. – Нет-нет, – активно замотала головой, – просто подумал, что хочу быть артефактором, – горячо благословила Гермиону с еë заблаговременной подготовкой к своему будущему и пристрастием обсуждать магические профессии и требуемое для них обучение. – А там нужны Арифмантика и Древние руны. Всё успевать я не смогу, поэтому, думал, поменять. …Если это возможно, конечно… – добавила я, постепенно тушуясь. – Думаю, возможно, – задумчиво проговорил Дамблдор. – Правда, тебе будет сложно догнать своих сокурсников. – Гермиона сказала, что поможет, – робко вставила я, мысленно прося прощения у девушки за использование её таким образом. – Что ж, если это будет мисс Грейнджер, то, думаю, волноваться не стоит. Завтра тебе выдадут расписание в соответствии с твоими пожеланиями. – Большое спасибо, сэр! – счастливо воскликнула я. – Иди отдыхать, Гарри, – улыбнулся директор. – Сегодня был насыщенный день. – Конечно, сэр. Всего доброго. – До завтра, Гарри. И снова кивнув мрачному Муди, я поспешила к Рону и Гермионе, ожидавшим меня у дверей Большого Зала. – И зачем ты подходил к директору? – девушка пришла в себя и теперь сгорала от любопытства. – Просил поменять дополнительные предметы, – ответила я, увлекая их прочь из Большого Зала. – Э? Зачем? – удивился Рон. Я пожала плечами: – Надоело слушать стоны Трелони о том, как я умру, буду убит или стану жертвой несчастного случая. Друзья рассмеялись. Затем Гермиона спросила: – Но, я так поняла, ты и от Ухода отказался? Я кивнула. – Давайте честно, уроки Хагрида не слишком… соответствует понятию “урок”. В ответ послышалось натянутое мычание, Рон что-то согласно пробурчал: этика “дружбы” не позволяла высказаться напрямую, но друзья явно поддерживали моë мнение. – Вот только… как мы скажем об этом Хагриду? – тихонько спросила Гермиона. И мы замолчали, потому что была озвучена главная проблема. – Что-нибудь придумаем, – неуверенно протянул Рон. – В конце концов, Гарри же не бросает его, просто перестанет ходить на уроки, но внеклассные посещения-то никто не отменял. Теперь уже мы с Гермионой натянуто мычали. – Зато ты теперь будешь ходить со мной на Арифмантику и Руны! – улыбнулась мне Гермиона, пытаясь поднять общее настроение. – А мне теперь одному терпеть Трелони, – скривился Рон. – Выбери Арифмантику! – Гермиона тут же загорелась. – Раз Гарри разрешили поменять предметы спустя год, то и тебе, скорее всего, разрешат. – Ну уж нет, – отшатнулся Рон. – Сами мучайтесь со своей Арифмантикой. И не давая Гермионе возразить, парень громко сказал, обращаясь к портрету Полной Дамы: – Чепуха! И прошëл в гостиную. Гермиона раздражëнно тряхнула кудряшками и шагнула следом. Только я успела войти за ними, как она резко встала, едва не впечатав меня в свою спину. – Гарри, – повернулась ко мне девушка. На еë лице было написано такое беспокойство, что я заволновалась: – Тебе же придётся нагонять целый год! – А, – успокоилась. – Ну, – почесала затылок и смущëнно взглянула на Гермиону, – я надеялся, ты поможешь? С твоей-то помощью, я точно справлюсь. Девушка порозовела, в глазах появился блеск удовольствия. "Что с людьми делает лесть." – Ну конечно, помогу, – сказала она, и я благодарно улыбнулась. Мы распрощались и направились каждый по своей лестнице в спальни. Рон уже переоделся в пижаму и теперь укладывался в постель. – Знаешь, – произнëс он задумчиво, я издала вопросительное «Мгм?», стягивая жилетку через голову. – Если Фред и Джордж придумают, как попасть на Турнир… Я тоже мог бы участвовать, – он зашуршал на кровати, поворачиваясь на бок ко мне лицом. – А ты сам не хотел бы? Я опустила когда-то принадлежавшую Дадли футболку, служащую мне пижамной кофтой с рукавами ниже локтей, которую держала в руках, и села на кровать. – Помнишь второй курс? – и дождавшись согласного угуканья от Рона продолжила: – Тогда все считали меня Наследником Слизерина, приписывали мне поступки, которых я не совершал, и абсолютно не хотели верить моим словам. Если бы ни ты и Гермиона, не знаю, чтобы я делал… – Рон на кровати заворочался, очевидно, испытывая смущение, но я не дала ему ничего сказать: – Но главное: мы же действительно были в смертельной опасности. Что, если бы Гермиона вовремя не получила помощь после принятия кошачьего волоса в Оборотном? Что, если бы Локанс выстрелил в тебя из собственной палочки? Что, если бы Фоукс не залил слезами мою рану, нанесëнную василиском? И что, если бы Джинни умерла от чëрной магии Риддла? Я замолчала, прислушиваясь к произведëнному эффекту. А он определëнно был: с кровати Рона не доносилось ни звука. Помолчав ещё несколько секунд и позволяя своим словам достигнуть цели, я продолжила: – Тогда мы не осознавали, как всë опасно, смертельно опасно. И это не удивительно — в конце концов, нам было всего двенадцать, но сейчас я думаю — знаешь — мне надоело. Надоело бояться за свою жизнь, жизни других людей. Надоело чувствовать недоверие и настороженность к себе со стороны окружающих. Мне просто хочется, чтобы у нас были приключения… более мирные, что ли? Мы бы выбирались по ночам из башни исключительно для того, чтобы стащить что-то из комнаты Филча, или, к примеру, устроить какую-нибудь каверзу перед гостиной Слизерина. – Рон весело хмыкнул. – Или можно было бы лазить по тайным ходам в Хогсмид когда захочется, как это делают близнецы. А ещё можно попробовать улучшить Карту Мародёров — включить в неë деревню, к примеру. Не факт, что у нас получится, конечно, но это точно будет весело. – К этому времени глаза уже привыкли к темноте, и я видела, как Рон приподнялся на локте, подперев ладонью голову и слушая мою вдохновенную речь. – Но Турнир… Он точно не входит в разряд весëлых безопасных приключений. Ты слышал, что говорил Дамблдор на Пиру? Последнее соревнование было так давно, потому что количество жертв превысило все допустимые пределы. Мы с тобой уже бывали на краю смерти — вспомни свои чувства, когда мы участвовали в гигантских волшебных шахматах; ты точно уверен, что Турнир стоит того? Воцарилась тишина. Тик-так, тик-так — в комнате не было часов, но секунды тикали в моей голове. До боли в глазах я всматривалась в фигуру на кровати: дошëл ли до неë мой монолог, смогла ли я изменить мнение Рона? Я заставляла себя дышать спокойно — манипуляцию может сорвать любая мелочь. Наконец Рон зашевелился и, взмахнув рукой, упал на спину, уставившись в потолок. – Ты прав, – просто сказал он. – Турнир того не стоит. Я не хочу терять… – Рон замолчал, но я и так его поняла: «Я не хочу терять близких мне людей». "Всё же, как я и думала, напоминание о едва не случившийся смерти сестры подействовало на него лучше всего. Остальное усилило и закрепило результат." Рон повернул ко мне голову, и его глаза заговорщицки блеснули в свете, падающем из окна. – Про каверзу для слизеринцев — это ты шикарно придумал. Может, завтра и начнëм? Я рассмеялась — негромко, ведь все уже спали, но облегчëнно: Рон всë понял. И неожиданно для самой себя поняла: мне очень, очень хотелось, чтобы этот парень со мной согласился. Ведь Рон мой друг.