Ребёнок не сразу узнаёт, что чем-то отличается от других. Сперва это похоже на ощущение, как будто что-то застряло у тебя в зубах — неприятная маленькая косточка, о значении которой в своей жизни ты даже не подозреваешь. Ощущение перерастает в точное знание, знание — в боль. С толчком от одноклассника в спину, со смешком компании девочек на подоконнике, с чувством своей чужеродности в длинных школьных коридорах, в шумной столовой, на игровой площадке, где каждый взгляд, оценивающий и насмехающийся, чувствуется направленным именно на тебя.
Кейт осознала всё это, когда ей было десять лет — тогда Дейзи Макмиллан, девочка не очень большого ума, но зато с длинными золотистыми волосами, при всём классе спросила, почему всё-таки у Кейт такая странная мама и почему Кейт не скажет ей, что хочет на выпускной из начальной школы пойти вместе со всеми одноклассниками в Торп-Парк, а не тащиться в церковь слушать «Времена года» какого-то непонятного Вивальди, который уж точно никак не может быть интереснее башни «Детонатор», несущейся с орущими детьми вниз с высоты 115 футов.
Кейт не могла объяснить ей то, что лишь недавно поняла сама — что вещи, кажущиеся одним людям простыми, например, желание остаться у подруги на ночевку, отказ от каши с комочками или просьба купить Nintendo на Рождество, для других превращается в тяжелое испытание, проходить которое с каждым разом становится настолько невыносимо, что человек в конце концов выбирает просто плыть по течению, надеясь не разбиться о подводные камни.
Кейт думала иногда, какой могла быть её жизнь, родись она в другом месте, в другой семье — кем она могла бы стать, дружила ли бы с такими, как Дейзи, волновалась ли бы о домашке и мальчиках, а не отпущении грехов и настроении своей матери с утра, потому что от него зависело, каким будет и её собственный день. Порой Кейт страшно удивляло то, насколько мало она отличается от других детей на самом деле, за исключением того, что фортуна сыграла с ней злую шутку, дав симпатичную внешность, жизнь в центре Лондона, но при этом отняв все, что делало бы эти вещи значимыми. Кейт не верила в Бога, потому что поверить в него означало признать, что он — порядочный мудак с ужасным чувством юмора.
На выпуск из начальной школы Кейт так и не поехала в Торп-Парк кататься на аттракционах. Не поехала туда и Дейзи Макмиллан. Вместо этого обе они оказались в кабинете директора — Кейт с ноющими костяшками, а Дейзи с синеющим пятном под глазом. В тот день Кейт усвоила один из главных уроков в своей жизни: сопротивление бесполезно, даже если очень приятно. Мама заставила её перечитать вечернюю молитву двенадцать раз, а затем ещё не меньше года вспоминала «как в Кейт вселился Сатана» и это всегда было причиной для новой проповеди.
Кому-то просто не дано жить так, как хочется.
Может быть, именно это знание отражалось и в тусклых глазах преподобного отца Льюика из Библейского колледжа Христа Искупителя, когда в его тесном кабинете мама пыталась объяснить поставленную перед ним задачу.
—… сперва кажется, что можно отдавать детей в обычные университеты, но то, что там происходит, Боже… Лучше об этом не знать. Я выдергиваю Кейтлин из когтей греха в самый последний момент, и мне страшно подумать, что могло бы там с ней случиться в самом ближайшем времени. Вы меня понимаете, преподобный?
Отец Льюик вздрогнул, словно очнувшись ото сна, и поправил пальцами почти совсем съехавшие с носа очки. Его взгляд, полный покорного принятия судьбы, уныло остановился на Кейт.
— Да-да, конечно. Так что же, дитя, ты осознаешь всю ответственность выбранного пути? Ты действительно к этому готова?
«Абсолютно точно нет», — подумала Кейт и вымученно улыбнулась.
— Да, преподобный отче. Только я подумала… не лучше ли доучиться этот год в старом университете? Ну, чтобы закрыть все начатые, эм… дороги. Попрощаться с друзьями.
Мама посмотрела на неё так страшно, что Кейт тут же захотелось спрятаться под стул, зато преподобный Льюик по какой-то причине внезапно оживился и даже подался вперёд.
— Признаться, я очень хорошо понимаю тягу к образованию, дитя. В это сложно поверить, но я закончил целых два мирских университета и в каждом сумел почерпнуть нечто важное. Один из них был даже связан с дизайном, только никому не говори, хех… Бог даёт нам уроки везде, нужно лишь быть открытым к их появлению.
Кейт взглянула на мужчину с неожиданной симпатией. В паршивом мире, наполненном паршивыми днями, человек, от которого понимания ты ожидаешь меньше всего, но который всё же понимает тебя, — словно лучик света, рассеивающий долгую тьму.
— Мне тоже нравится дизайн.
— Простите, преподобный отче, извините! — резко бросила мама, вскакивая со стула и хватая Кейт за плечо. — Мы вернёмся завтра и обсудим всё окончательно. Спасибо за ваше время!
Преподобный кивнул и протянул через стол руку Кейт. Она пожала её искренне, с сожалением думая, что, похоже, самый ужасный для матери грех — это чья-то свобода и доброта.
— Если вам понадобится больше времени, ничего страшного, — произнёс отец Льюик им в спины, и сильные пальцы мамы сжались на многострадальном плече Кейт ещё жёстче.
— Не понадобится. Всё решено.
На улице она снова заговорила с Кейт, шагая по тротуару и чеканя шаг, будто вбивая в эти шаги каждое холодное слово.
— Я не заплачу ни цента за твой старый университет, Кейтлин. Можешь идти побираться, спать под забором, если хочешь потворствовать своим мерзким порокам. Но если ты хочешь жить в моём доме, есть мою еду, ты больше никогда не будешь мне перечить и всегда будешь делать то, что я сказала. Ты это поняла?
Кейтлин кивнула.
Самое ужасное осознание в жизни пришло к ней абсолютно легко, как всем известная истина, до сих пор почему-то скрывавшаяся от Кейт, — она без денег, образования и даже без документов, потому что их мама забрала у неё, как и всё остальное, была в этом мире никем, и ничего другого не могла, кроме как кивать и соглашаться и есть не свою еду, жить не в своём доме и надеяться на чудо, которое совершенно не собиралось происходить.
Но если отчаяние достигает такой глубокой степени, разве не настаёт период, когда нужно плюнуть на все условности и правила и создать себе чудо самой? Потому что Бог, которому Кейт передавала пламенный привет, всё-таки был мудак.
***
При втором визите сексшоп вызывал смешанное чувство восхищения и страха. Для Кейт, которая целовалась всего дважды: с парнишкой Джейсом с курса углублённого английского (этот поцелуй был первым и для него, но наука его интересовала куда больше, чем отношения) и, собственно, с Вай, чей поцелуй явно не был проявлением любовных чувств, всё здесь было странным вдвойне. Она не могла поверить, что людям действительно требуется столько вещей просто для того, чтобы заняться сексом.
Кейт шла через ряды товаров, стараясь не выглядеть очень любопытной, и радовалась тому, что широкая спина покупателя закрывала ее сейчас от Вай, потому что быть дурацки краснеющей перед ней совсем не хотелось.
Но покупатель получил, что хотел, обозначив это радостно-громким «верно, чёрт возьми!» и направился к выходу с красным пакетом в руке. По дороге он дружественно хлопнул Кейт по плечу, от чего её чуть не отбросило в стену и прогудел:
— Не стесняйся задавать ей вопросы, красотка, она знает, что делает.
— Хорошо, эм… я так и сделаю, — пробормотала Кейт, восстанавливая равновесие и тут же сталкиваясь с внимательным взглядом Вай.
Она стояла, небрежно оперевшись на стойку, и постукивала по ней пальцами в незамысловатом ритме.
— Всякий раз, как ты передо мной появляешься, кексик, у меня чувство, что случится какое-то дерьмо.
Кейт подошла ближе, разглядывая Вай так внимательно, словно от этого зависела её жизнь. Красные волосы, пирсинг, вызывающая усмешка — были ли это элементы свободы, к которым она так стремилась? Или это был ещё один вариант клетки, в которую человек себя загоняет в месте, где без проявления силы ему не выжить? Она не знала.
— Ты хотела извиниться передо мной за тот случай.
Вай насмешливо подняла брови и обошла стойку. Кейт ощутила её запах, как аромат густых духов, и вздохнула глубже, пытаясь задержать его в ноздрях. Это было приятно.
— Я
уже извинилась.
— Мне нужна работа.
— Ого, — Вай изумлённо хмыкнула и будто в неверии качнула головой. — Разве в церквях не подыскивают работу для молодежи?
— Я прошу тебя, — Кейт сделала ещё один шаг вперёд, оказываясь от Вай всего в нескольких шагах и снова вдыхая ее запах. Что же это такое? Лаванда? — Пожалуйста. Я готова делать, что угодно. Если надо, я буду мыть полы, выносить мусор. Что угодно.
Вай наклонилась к ней — усмешка в уголке губ, отблеск силы в серых глазах. Вызов и вопрос.
— А готова продавать всё то, что твоя мама назвала страшным развратом? Готова выучить все продукты моего магазина и не краснеть, держа их в руках? А, кексик, такое тебе по силам?
Кейт по какой-то причине не думает о её словах и их смысле. Всё её внимание направлено на лицо Вай, каждую деталь в нем, каждый его красивый штрих. Ей нравилось то, что она видела.
— Да… да. Готова.
— Тогда приходи вечером, кексик, и мы это обсудим.
— Меня зовут Кейтлин, — запоздало говорит Кейт, задаваясь вопросом, правда ли её так зовут и действительно ли она находится здесь. Может быть, всё это одна большая шутка. Вай ничего ей не отвечает.
***
Вечером Кейт приходит к дверям магазина, отпросившись у мамы сходить в ближайшую пекарню за хлебом. Старый хлеб для этой маленькой лжи был благополучно спрятан в шкафу, и Кассандра легко отпустила дочь, потому что не могла представить свой завтрак без пяти тостов с джемом.
Кейт ощущала внутри что-то, напоминающее волнение то ли приятное, то ли тревожащее, заставлявшее сердце в груди делать странное: биться медленнее, но при этом сильнее и громче. Бух-бух.
Может ли Кейт нравиться Вай, раз она готова помочь ей, готова дать ей работу? Может ли быть, что они смогут общаться, пить кофе по утрам или делать что-то ещё, что делают обычные люди? Может быть, однажды Вай даже улыбнётся ей искренне?
Глупые надежды подстёгивали глупое сердце, и Кейт отворила дверь магазина с выражением глупого предвкушения на лице, которое не смогла контролировать.
Но картина, одной вспышкой сразу впечатавшаяся ей в мозг, в свете неоновых ламп отдавала сюжетными поворотами нелепых индийских фильмов и легко вышибла все предвкушения и надежды из головы: это Вай прижимала незнакомую Кейт девушку к шкафу с резиновыми членами и целовала её, уверенно, глубоко, уперев руки по обе стороны от её тёмно-рыжей головы.
И вместе с ощущением странного волнительного томления в груди от этой сцены, Кейт вдруг ясно почувствовала покалывание в своих губах и теплоту на них, которую до сих пор не могла забыть.
