Точка любви

      У ненависти есть свои оттенки, Вай знает об этом наверняка. Она ярче, чем страсть, разрушительнее, чем пожар, — то полыхает красным, то разъедает губительно-чёрным и тлеет в унылой, выжженной земле. Вай с детства умеет злиться: она толкается за отобранные игрушки, бьет без раздумий за неосторожные слова, смотрит с опасным прищуром, не боясь ни боли, ни последствий. Злиться легко — это только вспышка, но никак не пожар, а Вай и была самой этой вспышкой всегда — слишком ярко светилась, слишком много чувствовала, чтобы держать всё в себе. Вандер часто говорил ей, что это и приведёт однажды к беде. «Не сумеешь остановиться, — говорил он. — Навредишь на эмоциях кому-нибудь, кто этого не простит». Но он был не прав. Ведь ненависть оказалась чем-то совсем иным. Однажды со всеми своими оттенками, с огнем и со смертельным холодом, она прошлась по собственному сердцу Вай и больше не оставила после себя ничего. Она не заметила даже, не поняла толком, когда перестала чувствовать и неожиданно привыкла к пустоте. В пустоте нет места другим людям и вспышкам тоже — там только непроглядная тьма, а во тьме — тени прошлых ядовитых чувств. Иногда Вай ловила себя на том, что почти злится, почти ненавидит. Почти ощущает глухую, непроходящую боль. Но «почти» для неё всегда было ничем. Может быть, поэтому эта девчонка не давала ей покоя. Вай вообще-то довольно быстро поставила на ней крест. Ставить кресты для нее было делом привычным, а Кейт Кирамман при первой их встрече просто напрашивалась на это. Забитая, зашуганная, ведомая как овечка на убой своей глупой матерью, — вот и вся характеристика, один случайный взгляд, равнодушная, беспристрастная оценка. Если Вай и случалось менять мнение о людях, то лишь в худшую сторону. Девчонка смогла ее удивить. Вот, что это было такое, — удивление, холодное, отрезвляющее, тонким лучом прорезавшее застоявшуюся тьму. Вай совершенно не знала, что делать с ним. Первым делом, она решила, что сошла с ума. Это было бы неудивительно, это было бы даже вполне логично после тонн бухгалтерии в проклятом магазине, после скользких угроз ублюдка Силко, после безумной улыбки сестры. Чертова жизнь вела её по чересчур кривой дорожке, и она просто сошла с ума. С кем, в сущности, не бывает? Наверное и можно было этим объяснить то, что Вай позволяла девчонке приближаться к себе, шпионить, задавать вопросы и смотреть так... так, будто Вай вовсе не была спусковым крючком у заряженного ружья. Но дело было не в Вай. Да, со стороны она могла бы показаться сумасшедшей, и да, от непривычной полоски света внутри её мутило, и хотелось проверить себя на адекватность. Но девчонка... вот, пожалуйста, сидит неподвижно, сжав белыми пальцами края облупленного стула, плотно сжимает бескровные от напряжения губы — просто образец смущенной покорности. Так, должно быть, она сидела и в церкви или в своей комнате, где мать приучала ее выбрасывать свое мнение и достоинство в угоду чужим уродливым помешательствам. Легко было поверить в этот образ и списать её со счетов. Кто-то — все — наверняка повелся бы. Но Вай помнила другое. Помнила, как глаза Кейт горели, как голос звучал твердо и уверенно, а взгляд даже не думал опускаться вниз. Где-то ведь это пряталось в ней, как в шкатулке с двойным дном, — яростный огонь, непоколебимый и чистый, в отличие от огня Вай. Это заставляло желать раскрыть эту шкатулку слишком сильно. Напряжение от этого желания Вай совсем не нравилось: не нравилось, что она не могла противиться ему. Что же, черт возьми, с ней происходило? — Знаешь, дорогуша, когда я сказала, что тебе нужна девушка, я имела в виду, что хватит и одной. — Мм? — рассеяно протянула Вай и только теперь поняла, что безбожно пялится на щеки Кейт Кирамман, медленно, но верно превращающиеся из бледных в пунцово-красные. — Мда-мда, — с многозначительностью прогремела Дороти Пи-Джей, дымя привычной сигаретой в офисе, где только недавно, как слышала Вай, в очередной раз поменяли датчик дыма. Женщину, в кабинете которой Вай провела почти четыре года, условности вроде законов и правил не волновали. — Это ты от любви так голову потеряла? А рыженькая что, по дороге потерялась? — Какая рыженькая? — вступила в разговор Кейт. От волнения её голос прозвучал на несколько тонов ниже, и Вай с трудом подавила желание расхохотаться. Девчонка, верно, думала, что здесь будет главный экзамен их откровенной лжи и теперь играла из всех сил. — Мы с Вай встречаемся уже целый год! — Ага, да, а я восемнадцатилетняя красотка, и голуби не срут на мою машину каждый день на чертовой открытой парковке, спасибо тому идиоту, который её строил. Дорогуша, — обратилась Дороти к Вай, равнодушно рассматривающей свои ногти. — Где ты достала этот цветочек? Ты хотя бы сказала ей, чего хочешь от нее? Дождешься ведь обморока в суде и пиши пропало. Вай собиралась ответить и даже не слишком грубо, но на её руку вдруг легла ладонь, и она изумленно расширила глаза. Тепло и гладкость чужой кожи. Приятная тяжесть и покалывание в теле. Быстрая, странная эмоция — Вай вдыхает её за секунду и больше не может поймать внутри себя. Кейт держится так, будто целыми днями только и делает, что хватает Вай за руки, и это невероятно странно, как на мгновение они поменялись ролями, как будто их отразило кривое зеркало. Смелая Кейт, растерянная Вай. — Прошу прощения, но я не шучу, мэм. Меня зовут Кейтлин, и я встречаюсь с Вай. Она моя девушка, и я хочу сделать всё, чтобы помочь ей вернуть свою сестру. Вай замечательная, никто не заслуживает быть опекуном больше, чем она. Это возмутительно, что в нашей стране государство мешает заботиться сестре о сестре. Что дальше, чиновник будет считаться ребенку важнее, чем родная мать? А может быть, всё дело в том, что мы пара лесбиянок? Так государство хочет заявить о своей гомофобной политике? Комната погрузилась в звенящую тишину. Две пары глаз обалдело смотрели на невозмутимую Кейт, чью нервозность могли выдать только неестественно прямая спина и порозовевшие щеки. Внезапно Дороти громогласно расхохоталась. — Ого! Значит, цветочек с шипами? Не волнуйся так, не волнуйся, детка, — она замахала руками, то ли надеясь успокоить этим «детку», то ли отгоняя заполнивший маленькую комнатку сигаретный дым. — Такие вдохновленные речи надо приберечь для суда и опекунской комиссии. Лично я всеми руками за простой и честный обман, но ты пойми, что в комиссии не дураки сидят. То есть, конечно, дураки, но дураки не слепые. Что ты в жизни и не целовалась ни с кем, видно и святому монаху на паперти. Теперь с лица Кейт краски схлынули, и Вай захотелось хлопнуть себя по лбу: так ясно она увидела, о чем девчонка думает и что вспоминает. Несчастный поцелуй у магазина — и не поцелуй даже, а издевка, он стал возможен только потому, что Вай поддалась внутреннему яду, но на сердце такой, как Кейт вполне мог оставить слишком неприятный след. У Вай в жизни, конечно же, был секс, но она никогда не придавала значения случайным людям — встречи и короткие ночи были только удовлетворением потребностей, как бутылка пива после слишком напряженного рабочего дня. Вай знала толк и в пиве, и в сексе — и то, и другое скрашивало жизнь, а никак не придавало ей смысл. Но для хороших девочек, девочек, воспитанных правильно, романтическая чушь являлась Второй Библией. Мало что более жестоко, чем варварское топтание на этих наивных чувствах. Вай следовало быть осторожнее. Она знала очень хорошо: ей нельзя было прикасаться к этой девочке. Пусть интерес и вел её теперь по чертовски неизвестной тропе, но трогать Кейт Кирамман она не будет. Словно в подтверждение этому обещанию, Вай аккуратно высвободила руку из-под чужих горячих пальцев и наклонилась к Дороти. — Давайте лучше сосредоточимся на деле. Я вам предоставила прошение и все документы. Что мне сделать дальше, убить дракона? — Шутница, — хмыкнула женщина в лицо донельзя серьезной Вай. — Как хочешь. Комиссия к вам придет проверить жилье, потом у вас будет интервью, а в мае суд. Что касается твоей сестры, я засвидетельствую, что считаю её готовой к свободной жизни. Но должна тебя предупредить, дорогуша, что я так на самом деле не считаю. Может быть, не с тем драконом ты борешься, а змея в итоге окажется у тебя под боком. Девочка живет в своем мире, и тебе этот мир не понравится. — Она моя сестра, — отрезала Вай холодно. — Да, и ты лучше других знаешь, что с ней стало. — Что стало? — вдруг спросила притихшая Кейт. В глазах её светилось любопытство вперемешку с другой эмоцией: так люди смотрят, сумев приоткрыть завесу столь же темную, сколь и манящую. Завесу, к которой нельзя не потянуться. Было видно, что вопрос она задала непроизвольно. Дороти покачала головой, с осуждением глядя на Вай. — Не сказала ей? — Не имеет значения, — Вай встала и потянулась рукой к плечу Кейт, но передумала и просто кивнула на дверь. — Пойдем. Мы узнали всё, что нужно. Всё выйдет, надо только сосредоточиться на цели и забыть остальное. В конце концов, она же так всегда делала: использовала людей, чтобы достичь единственного человека, важного ей в жизни. Только Паудер, и больше никто. Кейтлин Кирамман не исключение.

***

      Когда они вышли из хмурого коричневого здания, небо уже розовой краской мазнули вечерние облака. Воздух был безветренный и приятный, скрывавший неприятные запахи большого города за весенней прохладой. Вай откинула голову, позволяя себе на короткое мгновение погрузиться в это беспечное удовольствие, пока груз проблем не успел снова придавить её к земле. Чужое присутствие всё ещё ощущалось рядом, но на удивление не раздражающее и не навязчивое, и Вай помолчала ещё немного, прежде чем вернуться к земным заботам. Меньше их не становилось, а она, как и раньше, не имела права сдаваться. — Ну вот, кексик, одна из проблем позади. Кейт поджала губы в ответ на насмешливый взгляд — Вай уже успела заметить, что так девушка делала, когда принимала решение сделать что-то отчаянное. — Я думаю, ты должна мне рассказать больше обо всём. Неправильно, что я ничего почти не знаю, хотя участвую в деле. — Я так не думаю. — Но Силко и тот ваш разговор это ведь что-то серьезное, а я ничего не понимаю и про твою сестру тоже. Меня могут спросить, что-то может пойти не так. Ты должна... Вай резко обернулась и сделала пару шагов вперед, нависая над девчонкой, которая вообще-то была с ней примерно одного роста. — Я тебе ничего не должна. Пойми, у нас взаимовыгодное сотрудничество, а не дружба или какое-то там вшивое милосердие. Приноси пользу мне, я принесу пользу тебе, и на этом закончим, понятно? Вай не контролировала свой тон, ставший слишком суровым, словно вбивающим гвозди в доски, но она увидела, как в невозможно-синих глазах Кейт промелькнул страх. Как будто она стала маленькой девочкой, над которой возвышалась злая и строгая женщина, не прощающая случайных слов. Её мать... Вай отступила, коря себя за слабость и чувство вины. Какое ей дело до травм, виновница которых не она? Кейт моргнула пару раз, как бы сгоняя неприятные чувства и развернулась. — Я тогда пойду. Ещё завтра работать. Она успела сделать несколько шагов, когда Вай схватила её за локоть, наплевав на своё обещание. Она ощутила, как девушка напряглась под её пальцами, и ей почему-то захотелось разгладить это напряжение своими руками. Что за день странных желаний и эмоций? — Куда ты собралась? Кейт не попыталась вырваться, но смотрела сердито. — В магазин. Я же там ночую, ты сама разрешила. — Моя девушка не может ночевать в магазине, тем более, что нас будут проверять в комиссии. Поедем ко мне, — её предложение звучало абсолютным приказом, но Вай внезапно вспомнила тот быстрый испуг во взгляде девчонки и зачем-то добавила: — Если ты, конечно, не против. Кейт была не против. Хотя и с совсем потерянным выражением, но она послушно пошла рядом с Вай, раздраженной на себя за эти всплески эмоций, за ненужные действия. Обе они в этом неловко-молчаливом пути так и не заметили непрошеного наблюдателя. Как и всякий наблюдатель, которого не просили куда-либо совать свой нос, этот был предвестником близких неприятностей. Миссис Урри, самая молодая из подруг Кассандры Кирамман, умела виртуозно отталкивать от себя людей. Вот и теперь, стоя за углом кондитерской лавки «Сладкое счастье» и наблюдая за парой удаляющихся девушек, своей злобной улыбкой она вызвала несколько удивленно-опасливых взглядов от прохожих. В руке женщины, как перст судьбы виднелся айфон. — Дорогая моя, ты не поверишь. Слава Господу, я её нашла.