***
Второй день лил дождь. Его капли стучали по стеклу, ударяли по карнизу, стекая вниз, чтобы в конечном счете сгинуть замертво в грязной сырой земле. В открытое настежь окно заходил прохладный ветер и приносил с собой ледяные капли. Они пятнали собой белый подоконник, комнатный цветок в небольшом черном горшке и телефон, оставленный там случайно. Стук. Порыв ветра столкнул оконную дверь с углом кухонной бежевой столешницы. Хлоп. Окно неожиданно громко закрылось, прижав собой белое крыло бабочки – тюль. — Акико, да закрой ты уже это дурацкое окно! Раздраженно бросила Кое, вцепившись мёртвой хваткой в свой стакан. Маленький океан зеленого чая взволнованно качнулся по белым стенкам, выплеснувшись небольшой лужицей на стол. Акико бросила тоскливый измученный взгляд в сторону беспокойного из-за погоды окна. Удивительно, но под завесой тяжелых дум она не замечала ни ранее хлопающей оконной двери, ни плясок тюли. Женщина приподнялась, прежде опершись рукой о стол. — Мне кажется, ты неважно выглядишь. Акико запоздало подняла уставший взгляд на Коё. — Поверь, цветочек, ты тоже подувяла. Наконец, она в пару движений закрывет окно и садится обратно за стол, подперев рукой тяжёлую голову. Озаки поджала губы в полоску и отвела взгляд в сторону прихожей. Она все ждала, когда вдруг откроется входная дверь и там появится их сын, пропавший без вести два дня назад. Еще никогда раньше их квартира не была такой пустой. Тишина волновала, накаляя нервы. Лишь на фоне барабанил дождь, и периодически клацали клавиши ноутбука. Ожидание утомляло и вселяло в раненую душу меланхолию. — Уже прислали чего-нибудь? В голосе Кое сквозила надежда. Спустя короткую паузу, Йосано медленно покачала головой. Озаки вздохнула. — Мне так плохо и больно, что хочется плакать. Но слезы, кажется, уже закончились... Розовая челка закрыла Кое глаза. Внутреннее опустошение разъедало её изнутри. Акико не отвечала ничего, уставившись статичным взглядом в экран ноутбука.***
— А ваше имя Джон? Извините, если я вас перепутал с... — Да. Сухо ответил рослый мужчина. Сегодня на нем была такого же белого цвета экипировка, как в первый день их встречи; из нового только космический бластер. Именно он привлёк пытливый ум рыжеволосого мальчишки. — А зачем вам сейчас вдруг понадобился бластер? — Приказ начальника. — Оо, ну понятно, — Чуя без интереса глянул на свои наручники, — А можно еще вопрос? Джон ворчливо промычал себе под нос, но так ничего и не ответил, вероятно, не желая портить себе настроение еще больше. Честно говоря, его бесило сейчас всё: начиная со своей работы и заканчивая этим чересчур улыбчивым, неугомонным юношей. Он словно специально досаждал ему тупыми вопросами, вынуждая злиться еще сильнее. Если бы Джон мог, то он, несомненно, застрелил бы Чую, тем самым избавившись от источника его раздражений. — Хм, молчание – знак согласия, — хитрые синие глазки сощурились, уставившись на сменную одежду. Мальчишка прижимал ее к груди, покуда позволяли ему скованные руки. — Если мне не изменяет память, то у вас ещё был напарник. Зак, кажется. Где он сейчас? Джон гневно зыркнул в сторону подопытного, до напряжения рук и тихого треска рукоятки стиснув свое оружие. Чуя на секунду побледнел, распахнув глаза в непонимании. — Если ты еще не понял, то мы в ссоре, кретин! Или тебе Мори все мозги за вчера и сегодня вымыл?! Чуя отшатнулся в сторону и выставил руки в капитулятивном жесте, когда к его лбу приставили космический бластер. — Да не серчай ты, здоровяк, я же не знал! "Боже, какие же все тут неспокойные,” — подумал Чуя, на нервной почве начав кусать губы. — Да иди ты уже, — требовательно произнес надзиратель, тыкнув пушкой мальчишке в плечо. Чуя ойкнул. — Мг, от тебя одни проблемы! Дальнейший путь до камеры прошел в гнетущей тишине. Чуя перебирал свои воспоминания, вполне здраво решив остановиться пока на этом, раз с выяснением некоторых деталей у него не вышло. Однако даже это занятие ему удовольствия как такого не доставляло. Как бы Чуя ни старался, а вспомнить что-то из событий вчерашних или даже сегодняшних, он мало что мог бы. В голове словно гуляли глубокие неотесанные пустоты, вызванные черт знает чем. Единственное, что Чуя помнил хорошо – неизвестный препарат, вколотый в плечо сегодня утром. На этом, пожалуй, все. — Номер люкс подан, мадам. Джон гаденько усмехнулся и потянул за ручку бежевую дверь. На ней висела ажурная табличка с выбитой поверх цифрой 404. Чуя шагнул к мужчине, вытянув вперед скованные руки. Мужчина недовольно закатил глаза и, шумно выдохнув, освободил мальчишку от оков. — Спасибо, Джон. Чуя благодарно кивнул, решив сделать вид, что не расслышал в свою сторону обидного обращения. Дверь позади захлопнулась. Но, как Чуя отметил, не на замок. "Странно..." Комната была ни маленькая, ни большая, в общем, предназначенная для двоих персон. В целом, уютная, чем-то напоминающая отдаленно его собственную, за исключением одной важной детали: здесь не было окон. — Подожди-ка Рю, у меня тут гостья! Чуя вздрагивает, замечая на кровати, справа от входной двери, беловолосого юношу. Вероятно, он разговаривал с кем-то по видеосвязи. — Гостья? — Да-да, рыженькая. Типа хорошо крашенная такая. — Даа?! — возмущенно-обидчиво воскликнула по ту сторону девушка. — Ну да. Как ни в чем не бывало отозвался парень. — "Ну да" — фальцетом передразнили по ту сторону. — Тогда и любуйся ей на здоровье, с этим своим "ну да". Я же ведь хуже. Я ж страшила. Мудила ты и ублюдок, вот ты кто! Чуя наблюдал за их виртуальным разговором сильно со стороны, про себя подумывая незаметно пройти к свободной кровати в дальнем углу. Сложившаяся ситуация ставила его в крайне неловкое положение. — Да, блин, Рю! Однако связь с девушкой уже была прервана к тому моменту — отключилась. — Ревнивая дура... Незнакомый парень раздосадованно хлопнул крышкой ноутбука, с болючей агрессией потирая пальцами переносицу. Чуя, сидевший на краешке своей кровати, за этим осторожно наблюдал, как маленький зверек, попавший случайно не в свой ареал обитания. — Что прижухла, красотуля? Наша ссора случилась ведь по твоей вине. Чуя возмущённо приподнял бровь, но ничего не ответил. — Молчишь? — лениво тянет юноша, переваливаясь на бок. — Ладно, будь по-твоему. Как звать тебя хоть? Такое чýдное явление, как и всякое другое, должно иметь имя. Парень надменно хмыкнул, убирая ноутбук в первый ящик тумбочки. С резвым щелчком замочек провернулся, закрыв чудотехнику от чужого, уставшего взгляда Чуи. "Ну почему тут все такие..." — Эй, ты там живая? А! Я понял! — из уст беловолосого мальчишки посыпался хохот, пронизанный издевкой. — Ты типа немая? Немая... — покачнувшись, он встал на ноги. — Мари? Вот! Ты будешь моей маленькой... Чую пробрала сухая злость. — Заткнись. Мальчишка опешил, уставив удивленные глазищи на Чую. — Я парень. И мое имя Чуя. А ты у нас кто? Недолго потупив взгляд, тот с ухмылочкой ответил. — Зови меня великим героем. Героем, которого хотят все девушки и даже парни. Трепещи, Чуя перед подлинным олицетворением полубога – мной – Накаджимой Ацуши! Чуя неловко покашлял в кулак, когда огромная фигура юноши буквально сгорбилась к его бледному лицу. — Ну, понятно. — "Очередной псих” — подумал Чуя. — Будем знакомы. — И это все? А как же овации? Чуя хмуро глянул в сторону Ацуши, наконец-то водружая голову на подушку. Он устал. Со слишком огромным количеством людей ему перепало сегодня поговорить. — Эй... Да ладно тебе, Чуя, — кажется, у Ацуши проснулась совесть. — Ну я же не хотел тебя обидеть на самом деле. Мне просто нужно было на ком-то отыграться, выпустить пар. Чуя перевернулся на другой бок, подсунув холодную руку под подушку. — Я просто... Ацуши потряхивало. Он был готов вот-вот заплакать. Нет, даже разрыдаться от всего того, что он натворил: сначала спровоцировал ссору с любимой, потом спугнул и унизил, возможно, своего будущего лучшего друга. Какое ничтожество. Переживания разъедали его изнутри, опутывая клокочущее сердце своими лозами. Ацуши ведь не злой, не надменный подросток, как все другие здесь. Он хороший. Очень хороший. Самобичевания вцепились зубами в самоутешения. Коленки затряслись, затем задрожали руки и губы. — Что за... Ацуши крепко обхватил Чую за талию, закатив настоящую истерику. — Прости! Прости! Я просто не контролирую себя! Совсем не контролирую! Я не хотел! На душераздирающие крики сбежались санитары. Уже хорошо знакомый Чуе Джон и еще кто-то — такой же крепкий, как он. — Опять у семьдесят второго замкнуло! Держи его Джон! Ацуши грубо оттащили в сторону, припечатав лицом к полу. — Нет! Пустите! Чуя мой друг! — Ага, как же. В голосе надзирателя сквозила колючая издевка. Джон, не мелочась, огрел больного по голове, чтобы меньше сопротивлялся, и скрутил ему руки за спину, снарядив худощавые запястья холодными кольцами наручников. — Доктор велел к нему тащить. Хмыкнул неизвестный, опуская маленький телефончик в нагрудной карман. — Ну кто б сомневался, — отозвался Джон, водружая бессознательную тушу себе на спину. Случайным образом его безразличный изумрудный взгляд скользнул в сторону замеревшего бледного Чуи. Санитар выдержал паузу, затем сказал: — С этим задохликом часто так. Привыкай. Они оба гортанно загоготали, и только Чуе совсем было не до смеха. Его сознание помутилось, в животе словно возник ледяной ком, сдавливающий внутренности. С грохотом дверь захлопнулась, отозвавшись эхом в пустующей без сокамерника комнате. Чуя остался один. Измученный, шокированный, он упал обратно на постель, трясущейся рукой натянув поверх себя теплое, тяжёлое одеяло. Из горла вырывались хрипы: Чуя хотел кричать, но связки словно передавило чем-то тяжелым...***
— Что я вообще за существо такое? Не понимаю. Рядом пискнула средних размеров черная крыса. Мальчишка погладил ее по голове с изумительной нежностью. — Не надо, Федор. Я и сам это прекрасно знаю. Дазай Осаму — ошибка, жалкое подобие человека с искалеченным блоком[1]. Он почти ничего не чувствует: несчастный случай, как любил выражаться Осаму, если вдруг кто-то чересчур любопытный решит донимать его вопросами. — Ну нет, Федор, отстань, — крыса словно пыталась утешить юношу, лизнув ему нос. Осаму почти удалось улыбнуться. — Ты думаешь вчера это были именно эмоции? Да, наверное. Сердце, вон – до сих болит. Словно в подтверждение чужих слов, сердце подло пропустило удар, вынудив Дазая немного помучиться от неприятных ощущений. Крыса, пронзительно пискнув, заметалась по постеле рядом с хозяином, не зная, что ей делать и как помочь. Благо, все закончилось довольно быстро. — Думал умру... Осаму криво усмехнулся, без особого удовольствия заметив, что ситуация с блоком[1] ухудшилась определенно со вчерашнего дня. Со дня, когда в колонии объявился он — загадочный рыжеволосый юноша. Дазай много думал о нем, о их вчерашней встрече, его имя вертелось у него на языке, перекатывалось по нёбу, к щекам, оставляя сладковато-приторный привкус сочного апельсина во рту. Даже сейчас Осаму был занят тем, что перебирал смутные воспоминания о Чуе, его васильковых глазах, приглушенном, красивом до головокружения голосе, льющимся из нежных аккуратных губ, как майский ветерок, и его пышной львиной гриве, от которой пахло, кажется, свободой. Парень мечтательно вздохнул, перевернувшись на спину и сунув руку под холодный бочок подушки. Как же Осаму хотелось встретить его снова! Федор крутился вокруг Дазая до тех пор, пока не догадался притащить к нему листок, выдернутый из досье на Чую: так крыс хотел привлечь к себе внимание. — М? Молодец, Федор, молодец. Осаму всегда хвалил Федора за сообразительность, в качестве благодарности частенько вручая ему какие-то вкусности. Так случилось и сейчас: Дазай выудил из ящика мешочек, оставив пару зерен на тумбочке. Крыса поторопилась к своему вознаграждению, выпустив листок из своих зубов. — Знаешь, о чем я сейчас подумал? Нам нужно... — крыс на миг отвлекся от вкусности, уставившись глазами-пуговками на хозяина. Он слушает. Однако Осаму больше не обронил ни слова, чудесным образом запнувшись – застрял глазами на фотографии Чуи. — Ох... как же он красив! Вдруг обронил Дазай, уже и думать позабывший о своей последней мысли. — Федор, я хочу перечитать ту книгу. Крыса вопросительно пискнула. — Ту, в которой говорилось об эмоциях. Я желаю знать, что люди называют влюбленностью. Дазай подорвался с места, принимаясь за поиски той самой небольшой толстенькой книжечки, истрепанной и подпорченной его же руками. Поиски заняли некоторое время. — Мне кажется, или у нее была вторая часть... Федор смотрел на Осаму точно насмешливо. Ведь он помнит, как и с какой силой эту книгу, вернее то, что от нее осталось, швыряли в стену. Наверняка, какой-то ее ошметок завалялся за шкафом или под кроватью. — М, ладно, надеюсь, в этой части есть что-то о любви. Осаму с безразличным лицом, но вдохновленным чувством сердцем, приступил к чтению. Федор, не желая оставаться в стороне, примостился рядом. И Дазай был этому ничуть не против.***
Еще какое-то время Чуя провел в комнате 404. Ее молчаливые холодные стены кричали о неволе, вязали по рукам и ногам, как бесконечный ночной кошмар. Юношу мучили разного рода мысли: с тех пор, как он перебрался в свою камеру, тяжкие думы о его новой жизни не оставляли его чугунную голову ни на минуту. Потом был ужин – самое позитивное событие за весь день для уставшего от стресса и недосыпа организма. Еда выглядела соблазнительно и пахла очень недурно. От того, Чуя довольно долго боролся с тем, чтобы сделать правильный выбор: утолить голод, приняв во внимание все риски, или заморить себя до полусмерти, но остаться в безопасности. Чуя колебался долго. Вплоть до того момента, пока большая часть ребят уже не покинула столовую. К слову, найти ее оказалось нетрудно: на стенах повсюду висели указательные знаки, чтобы, наверное, таким новеньким, как Чуя, было проще ориентироваться в новом месте. Помимо столовой еще были указатели в сторону учебных классов, смотровых кабинетов и парка искусственных деревьев имени какой-то девушки – Юзуки, кажется. Последнее впечаталось в его сознание не на шутку, маячило, крутилось в памяти даже тогда, когда Чуя принимал для себя столь жизненно важное решение. В конечном счете, его выбор был сделан в пользу горячей полезной еды: запеченой курочки, мисочки риса и овощного салата, приправленного почему-то только маслом. Изголодавшийся по нормальной еде организм благодарно журчал, восполняя истраченную с излишком энергию. Теперь Чуя был готов сполна насладиться красотой искусственной природы: дуновением ветерка, тонким особенным запахом пластика, и неповторимой мелодией маленького неживого леса. По коридору он брел с воодушевлением, в хорешем расположении духа. Искусство всегда было его слабостью. Чуя находил его везде, выискивал прекрасное даже в самом обыкновенном. В сказочном, морозном утре, незаправленной постели или маленьком беспорядке на чьем-то рабочем столе: везде была своя особенная неповторимая мысль. Парк встретил его на входе цветной табличкой и плакатом, приклеенном на стену объявлений. В нем шла речь о правилах поведения. Чуя уделил и этому немного внимания, прежде, чем окунуться в мир прекрасного. Душа так и трепетала в нетерпении: Чуе казалось, словно он уже слышит этот запах искусственных деревьев и кустов. Осталось только потянуть на себя дверь, отдаленно напомнившую ему ворота сказачного замка, и тогда он наконец... — Эй, малышка, ты кого-то потеряла? Мелодия его сокровенной музыкальной шкатулки прервалась, крышка захлопнулась, провернувшись на замок. Юноша нахмурился, медленно повернувшись полубоком к нарушителю его идилли. Миловидное лицо преобразилось в серьёзное, взгляд помрачнел и стал ледяным, как тысячи морозных шквалов. — Да пошел ты... — Гляди! Злюк-то какая-м! Парни переглянулись. — И не говори, Харди, — в голосе сквозила угрожающая нотка. — Давай научим ее уму-разуму? Названный парень хмыкнул, подбоченившись. — А давай, чего-ж нет-то? — Эй, парни, я вообще-то не девушка! Воскликнул побледневший в миг Чуя. С двоими отморозками ему, такому хрупкому, не справиться. — Да тут все бабы так говорят, малышка. Пустой коридор взорвался гадким смехом. Чую передернуло. — Ты-к главное-то не рыпайся, — Харди сделал выпад вперед. Чуя отшатнулся к дверям. — Тогда больно и не будет-то! Еще шаг назад, и двойная дверь, как крылья птицы, распахнулась по разные стороны. Чуя пошатнулся, и, чуть не теряя равновесия, бросился прочь. Бежать, бежать! Только это сможет спасти его от неизбежного позора. Шаги преследователей, как барабанная дробь, подстегивали Чую нестись от насильников, заменяя одну тропинку другой. Он бежал, и никто, кроме их троих, не вмешивался в их сумасбродство. Хоть кто бы заметил эту первобытную игру на выживание! Однако Чуе свезло: парни, замешкавшись, не заметили сделанного им из последних сил маневра. — Ну и к-куда он делся? — Он? — удивился Павел. — Ты правда думаешь что это... На его лице отчего-то нарисовалось отвращение. — Да-м, это паренек. Ну я так-м думаю. — Тьфу, ну и нечего тогда нам здесь ловить. Затем они ушли, даже не возжелав проверить правдивость своей теории. Но оно, наверное, и к лучшему. Тем временем, Чуя, измотанный столь долгой пробежкой, еле волочил ногами. Иногда глаза цеплялись за высоты пышных лиственных деревьев или за их сухое старое одеяние, без дела путешествующее по сырой земле. В парке пахло свежестью, бодростью, энергией, но, увы, в этот раз не для милого юноши. Так, он вскоре набрел на какой-то компьютерный городок, где каждый сидел в своем уютненьком домике, сооруженном из одеял, подушек и прищепок. И даже здесь на его визит никто не обратил внимания. Из любопытства, Чуя подошел немного ближе. Там, где было нутро такого домика, жил человек, очень занятый какой-то компьютерной игрой. На экране виднелась симпатичная 2-d девушка, яркая, как-будто в самом деле настоящая. Она предлагала жильцу свой свежеиспеченный яблочный пирог и мило улыбалась. — Ммм, привет? — голос немного отдавал хрипотцой, но Чуя не посчитал это помехой. — Эй? Понятное дело, жилец ему не ответил – чрезвычайно занят. — Ау?! Кто-нибудь? Голос отозвался эхом. — Люди, да вы просто...! А может, они уже и не люди вовсе? Так, он еще недолго потупил взглядом, огляделся, после того спонтанно решив приткнуться к небольшой возвышенности. Приметив невысокую рябину, Чуя вскарабкался на её толстую ветку и, устроившись поудобнее, занялся долгим скучным размышлением. Он устал. Это место вытягивало из него все соки, и даже этот парк не мог спасти Чую от подступающей все ближе к нему пучины уныния. Вдруг, тишину развеяли чьи-то быстрые шаги. Затем те перешли на бег, трава и сухие листья зашелестели. Чуя перевел поникшие глаза в сторону белокаменного двухметрового забора – туда, откуда доносился звук. Тут-то его лицо и оживилось, наполнившись робким дуновением восторга. Было видно, как навстречу белокаменному забору несся мальчик. Чуя вцепился в его мелькающую фигуру глазами, с замиранием сердца наблюдая, как он преодолевает двухметровое в высоту препятствие, сделав упор всего лишь на одну ведущую руку. — Вау... Все случилось быстро. Под негромкие овации и перехлестнувшиеся на секунду взгляды, несчастный каскадер вдруг запинается ногой о почти минувшую сторону забора. И падает! — Ох... Чуя замер от шока. Еще недолго он так глядел перед собой прежде, чем неловко соскользнуть вниз. — Парень, ты в порядке? Дазай машинально кивнул и вдруг замер, когда его карие глаза взметнулись выше. "Это же..." — Ты... Чуя глядел на Осаму. Осаму на Чую. И оба молчали, уставившись друг на друга. Как же судьба, однако, бывает насмешлива. — Мы вчера случайно встретились с тобой в коридоре, помнишь? Вкрадчиво спросил Осаму, точно чего-то очень опасаясь. — Нет, не помню. Невзирая на боль в ноге, Дазай вскочил, как ошпаренный, подлетев к миниатюрному, в сравнении с ним, Чуе. — Шутишь?! Чуя отшатнулся назад, глядя на Дазая с крайней недоверчивостью. — Я не смог тебе вчера помочь из-за приступа, а потом санитары забрали тебя и... Осаму вдруг осекся. Он все понял. Объект его симпатий был отравлен, как и остальные дети, особым препаратом, влияющим на способность к запоминанию. — Ладно, забудь. Давай по-новой, — Дазай нервничал: это выражалось в легком похрустывании пальцев рук. — Меня зовут Осаму. Дазай Осаму. А тебя? Чуя колебался недолго. Этот парень был таким же странным, как и все здесь. Но в тоже время, вроде, и самым адекватным, даже здравомыслящим юношей на фоне остальных детей. Во всяком случае, так показалось Чуе. Потому он, более не медля, охотно вытянул руку вперед для рукопожатия. — Чуя Накахара. Лишать себя общения совершенно было бы нерационально и глупо. От того, и такой чудак, как этот Осаму, вполне сможет сойти за милого товарища. — Приятно познакомиться. Дазаю пришлось немного наклониться, чтобы ему было удобнее пожать чужую маленькую руку. Делал он это, конечно, очень аккуратно, с заметной долей трепета в движениях. — Ого-го! Ничего-се! Так это вы что, друзья? К Дазаю подоспела свита в лице уже знакомых нам юношей: Павла и Харди. Они пришли с того же конца, что и Чуя, оглядевший их, к слову, презрительно. — Теперь да, — отозвался Осаму, убрав руки за спину и выпрямившись во весь свой необъятный рост. — А вы, я так вижу, уже знакомы? Со стороны послышалось неловкое волнение, выльевшееся в нервное хихиканье. — Да, кстати об этом... Парни выглядели пристыженно. — Прости нас, мелкий! Извинение получилось синхронным и бурным. Чуя опешил, вскинув брови. — Вожак, ты только не ругай нас! Мы не знали-м, что этот крошка – свой-то! Лепетал Харди, крупный, полноватый парень с набекрень надетой зеленой кепкой. — Конфликт улажен, честно! Прибавил ко всему Павел. Такой же высокий и хорошо сложенный, как Дазай, но в отличие от последнего, часто носивший спортивный вариант одежды, нежели повседневный. — Вожак?... Чуя не перестает удивляться правилам и нормам здешней жизни. — Не обращай внимания, Чуя, позже я обязательно введу тебя в курс дела, — Осаму безразлично оглядел своих подчинённых, — Вы оба прощены и можете быть свободны. Парни удивленно переглянулись и с облегчением выдохнули – Дазай впервые не стал копать до справедливой истины, что было, несомненно, странно и необычно его образу вождя. — Премного благодарны! После, те поспешили удалиться. Слёт, назначенный в этой части парка, был отменен самолично главарем шайки: ну разве не прелесть? — Дазай? — М? — Куда ты меня тащишь? Осаму по-лисьи хитро покосился в сторону Чуи, сжав чужую кисть крепче. — Поможешь мне добраться до медпункта?***
В коридоре было тихо. Только дребезжала лампочка под застекленным пыльным квадратом, излучающим свет. Такие квадраты стелились цепочкой по потолку, как проводники, указывающие путь потерявшемуся путнику. Чуя периодически поглядывал в сторону. Его беспокоило бледное лицо Осаму, выражающее только разве что вселенскую пустоту. Зато шоколадные глаза его кричали о многом, нежели пугающее лико. Они так ярко контрастировали с сухим штилем безымоциональности, что этого не заметил бы только самый убогий глупец. Карие глаза горели чувством, глубокой романтичной задумчивостью. Чуя сканировал дальше. Кудрявые мягкие волосы были не послушны, от того и так худо-бедно уложены на голове. Затем была замечена и самая простая темно-синяя футболка, что шла ему на размер больше. Хотя, казалось бы, куда уже больше? – Осаму и без того был двухметрового роста. — Так... зачем нам в медпункт? Невзначай уточнил Чуя, приподняв в недоумении тонкую бровь. — Ааа... что, прости? Дазай опешил, встряв по середине коридора. Такой вопрос посеял в нем растерянность. — Так я же упал. Быстро нашел оправдание Дазай. — Нет, ну это понятно, — бросил Чуя, почесав затылок. — Я о другом. Дазай, зачем мне тебя сопровождать, если ты, можно сказать, в порядке? Ты ведь просто ушибся, это не перелом или какое-нибудь кровотечение. Осаму ответил простодушно. — Мне нравится твое присутствие. И я подумал, что раз мы теперь друзья, то должны держаться друг друга. — Чего? Коридор взорвался искренним смехом рыжеволосого мальчишки. Осаму несколько раз моргнув, терпеливо повторил свои слова снова. Теперь опешил и Чуя, уставившись перед собой недоумевающим взглядом. Он был искренне потрясен столь ангельским спокойствием своего собеседника. — Осаму, я все прекрасно слышал, тебе не стоило повторять. — Да? — Да. Дазай чувствовал себя странно и неловко одновременно. Это все так глупо: его поведение, жесты, слова и, конечно, он сам. — Чуя, хочешь я... эээ... — Что? Усмехнулся мальчишка, прикусив зубками губу. Столь неоднозначные поступки Дазая его забавляли. Да, именно. Ему было приятно внимание Осаму к его существу. А иначе зачем бы еще он был здесь? — Пофлиртую с тобой? Голубые глаза Чуи расширились в удивлении, он повернул голову в бок, встретившись глазами с собеседником. Ему было просто интересно, а не придуривается ли Дазай. Конечно, его лицо было по-прежнему как бы мертвым. Потому Чуя делал ставку сразу на взгляд. Который был, кажется, просто серьезным. — Ну попробуй. Осаму "на радостях" вскинул руки вверх, выражая, наверное, так эмоции. Выглядело это, при абсолютном аспекте безымоциональности, странно. — Так... Парень покашлял в кулак, прочищая горло. — Чуя, а ты знал, что температура денатурации белка в организме человека 41 градус? — А не 42? — Я не договорил! В общем. Если бы у меня был градусник, то он бы показывал температуру 35,6. — И? Дазай почувствовал себя обреченным на провал идиотом. От того, даже как-то жалко вздохнув и пощипав переносицу. Терять ему уже нечего. — В общем, я просто горю при виде тебя. Чуя проморгался, настойчиво пытаясь связать все вышесказанное Дазаем в одно целое. — Это... мило? — Хе-хе... Больше они не говорили. Осаму был крайне смущен своим дурным неэтичным поступком, за что и перемалывал себя до конца пути. У Чуи же, в свою очередь, больше не возникло желания что-либо у него спрашивать: вполне наелся услышанным. — Кажется, мы пришли, — заявил очевидное Чуя, указывая рукой на медицинский кабинет. — Теперь я могу идти? — Конечно. И это... Чуя, прости меня за мой дурной язык, я не хотел, и я просто странный и... — Все хорошо, не переживай. Доброжелательно улыбнулся Чуя, взмахнув рукой на прощание. Осаму, по-новому очарованный этим мальчишкой, проводил его взглядом. — До встречи... — Мой мальчик наконец-то вырос. Осаму вздрогнул, молниеносно кинув взгляд в бок. Затем успокоеннно выдохнул, прикрыв веки. В дверях медицинского кабинета стоял его лучший друг. — Одасаку, не делай так больше. Мужчина улыбнулся, приподняв уголки губ. — Пройдем во внутрь. Думаю, тебе есть, что мне рассказать. Наконец, коридор 17А опустел, развеяв по стенам жалкий хлопок закрывшейся двери.***
— Доктор Мори? Девушка средних лет робко шагнула в кабинет. Нутро комнаты встретило ее своей удушающей тишиной; временами только шумел аппарат ИВЛ. — Г-господин?... — Дашенька, проходите, что вы все, как в первый раз? Отозвался ей, наконец, ласковый голос доктора. — Вы звонили мне, — девушка крепко сжимала в руках телефон, кидая боязливые взгляды на своего руководителя. Мори как раз находился в углу своего просторного кабинета, будучи чем-то чрезвычайно занятым. — И я сразу прибежала к в-вам. Что-то срочное? Дарья неаккуратно поправила свои толстые круглые очки. Смотрелись они на ее миловидном личике, к слову, малость нелепо. — Не слишком, — доктор развернулся к подчиненной в полоборота, соизволив выкроить и для нее немного времени. — Дашенька, будьте так добры, поставьте новую капельницу семьдесят второму. Затем, вы можете быть свободны. — Ааа... Глазки забегали, девушка вся расцвела и раскраснелась, без устали поправляя длинную черноволосую челку: то одной рукой, то другой, то сразу обеими. — К-конечно-конечно! Все будет сделано в лучшем виде! Дарья нервно хихикнула, затем засуетилась, приступив к своему довольно простому поручению. Подготовка оборудования и дополнительной экипировки заняла еще некоторое время. Конечно, она могла бы не надевать специальную маску и перчатки, ведь это было, вроде, не слишком обязательно. Однако Дарья, еще пока проходившая стажировку, была намерена делать все по регламенту и уставу их организации: ни шагу от прописанных правил! Ей ведь хочется показаться перед руководителем гиперответсвенной, послушной и покладистой, в общем такой, чтобы названный и известный всем господин, обращал на нее побольше внимания. Может, тогда ей и премию лишнюю бы вручили, и по головке погладили бы и, самое главное, похвалили: Дарье, увы, никогда не хватало этого. — Ой... В палате пострадавшего раздался шум. Дарья случайно опрокинула поднос с хирургическими принадлежностями. — Что там такое? — Ничего, доктор Мори, ничего! Все под контролем! Поспешные действия, нацеленные на попытку к исправлению, привели только к еще большему хаосу. Нервно поправлявшая прическу девушка обронила ко всему прочему и свои очки. Те упали на кровать к пациенту, а Дарья, теперь почти полуслепая, принялась ползать по полу, выискивая там свои "вторые глаза". — Да где же они... "Меня точно уволят!" — Ну же... "Я такая бесполезная..." Тонкие сухие губки задрожали, а по щекам потекли слезы. Свои же мысли только нагнетали обстановку, раздувая из маленькой случайности ужаснейшую проблему. "Просто убожество." — Г-господин?... Перед глазами засеменил нечеткий силуэт мужчины. Дарья пустилась в слезы пуще прежнего. Ее убивали собственная беспомощность и страх перед тем, что на нее накричат и сильно наругают: а этого она боялась даже больше, чем увольнения или лишения зарплаты. — Дарья, вот ваши очки. Наконец, Мори, наглядевшись на столь жалкую картину, вручает девушке-растяпе ее очки. Та же, в свою очередь, дрожащими руками перенимает их из чужих теплых рук и надевает. — Спасибо вам. — тихо всхлипнув, и утерев лицо обеими руками, Дарья поднялась на ноги, — Я... я все исправлю! Только дайте мне еще один шанс! — На этот раз, пожалуйста, не торопитесь и сделайте все так, чтобы я остался этому доволен. — Да, хорошо, конечно! Мори удалился обратно за свой компьютер, оставив Дарью наедине с маленьким хаосом, устроенным ею же по неосторожности. Работа на этот раз была не сложнее обычного. Все те же дневники, расследования в ключе кристалла-убийцы и таких индивидов, как Ацуши и Чуя. Только в этот раз, и, в целом, последнее время, взыскания по теме синего кристала, источающего радиацию (именно на это грешил наш ученый) приостановились, зайдя в тупик. Конечно, ведь с момента трагедии прошло чуть больше 10 лет, и ситуация перестала быть настолько критичной. Стали рождаться и мальчики. Однако проблема, весь ее сок, заключался в гораздо более глубоком: под диапазон влияния синего кристалла попало несколько областей, где до сих пор рождаемость мальчиков крайне мала, а в эпицентре, в этой треклятой Зоне 27, и вовсе она сведена к полному нулю. Как Мори удалось заметить, такое явление не с проста. Но поскольку кристалл-убийца до сих пор мало изучен, по причине своей нестабильности и кровожадности, сделать однозначный вывод крайне сложно. А создать вакцину, которая могла бы излечить все население от какого-никакого, но влияния аномалии и вовсе представляется, при таких условиях, невозможным. К тому же, многие ученые уже давно пришли к выводу (в отличие от параноика Мори) что синий-кристал, или же scp-155777, не способен больше нанести вреда человечеству и поле влияния, излучаемое им, медленно слабеет, теряя свою силу с каждым днем. Однако эти люди не принимают во внимание все риски. По мнению доктора, этот объект, поскольку мало изучен, еще вполне способен эволюционировать в нечто еще куда более опасное. И тогда человечество будет снова находится под угрозой своего исчезновения... Но, конкретно в эту минуту, Мори был занят своим другим исследованием: вторым из нескольких главных и основных. Объектом A5158, или более нам известным под именем Чуя Накахара – мальчиком с живым сердцем и инопланетной внешностью. Параллельно этому, доктор был увлечен еще и более мелкой работой, однако, так или иначе, связанной с его основной. Это, если вам так будет интересно, периодическое поглядывание в компьютер и ведение рабочего дневника с некоторой интересной теорией. Она заключалась в некой связи между Чуей и Ацуши. Последний, обыкновенным образом, считавшийся больным и частично неполноценным, увидел в объекте A5158 сходство со своей погибшей матерью. Этот вывод был сделан в ходе поочередного скана блока памяти и блока, отвечающего за эмоции. В момент сильного переживания в голове больного очередной раз всплыли какие-то воспоминания из детства, которые Мори бесчисленное множество раз старался стереть, уничтожить, заблокировать, да что угодно, лишь бы избавить юношу от подобных замыканий в блоке[1]. Этот факт был поразителен. Потому, было принято решение пока что никуда не переселять Чую от Ацуши и посмотреть, какая химия будет происходить дальше. Возможно, в ходе этого аморального эксперимента, Мори даже удасться понять истинную причину замыкания и помочь парню избавиться от своей болезни в будущем. — Я закончила, доктор Мори. — Молодец, Дашенька. Теперь прошу оставить меня одного. — До свидания! Девушка поспешно вылетела в коридор, шумно хлопнув за собой дверью. — Так, а это еще что такое... Мори придвинулся ближе к компьютеру, хмуро всматриваясь в одно из открытых окошек, иллюстрирующих происходящее на камерах. Пришлось даже увеличить одно из них, кликнув пальцем на галлаграфический экран. — Какое интересное, в самом деле, зрелище. Губы доктора дрогнули в странной ухмылке. На экране компьютера виднелось два отчетливых силуэта, шествующих по коридору в одном направлении. Одним из них был его наиценнейший подопытный Накахара Чуя, другой – его нерадивый сынишка. — Кажется, моя игра начинает набирать новые обороты...***
В помещении веяло ароматом живых роз. Блики оранжевого света, излучаемого лампой с щелкающим выключателем, играли по стенам яркими пятнами, расплываясь к углам и полу, словно старые акварельные краски. Осаму, как и всегда, проводил свой вечер, лежа на кровати. Обычно он размышлял о своей безнадежно скучной и пресной жизни, в которой, как и в его убогом существовании, не было смысла. Дни были одинаково пусты и монотонны. Не было сил даже подняться с кровати; ведь каждый день был, как предыдущий. От того, Дазай и не мог найти в этом простом, казалось бы, действии смысл. А зачем? Если его ждет то же, что и вчера, и позавчера, и месяц назад. Не жизнь, а сплошное невыносимое страдание — бренный неподъемный крест. Что уж говорить: даже мелкие увечья на коже, вскоре перестали будоражить нервную систему. Блок[1] также, как и Осаму, скоропостижно гас прямо на глазах. Дазай умирал. Медленно и мучительно. Только, разве что, его любимая крыса, единственный собеседник в комнате, и часто занятый работой лучший друг, держали его здесь, на этой грешной Земле. Или, лучше сказать, под ней. Что там на поверхности её стало, одному только Всевышнему известно. Но сейчас все было иначе. Дазай смотрел в потолок сияющими, от переполненных в нем чувств, глазами. И, наверное, если бы он только вспомнил, что такое улыбаться, то он бы, непременно, улыбнулся. Широко так, искренне и с чувством. В общем так, как умеют улыбаться только влюбленные люди — по-особенному, немного застенчиво, но нежно и с трепетом. Эту любовь зовут невинной, чистой, осторожной, как первый поцелуй. Голову волновали мысли, воспоминания и грандиозные планы. О том, как в будущем, Осаму, если удастся и ему позволят, будет ухаживать за Чуей, заботиться о нем также, как если бы о нем заботилась его покойная мама, которую он очень любил, будучи еще ребенком. Но эту любовь, любовь родительскую, ни в коем случае нельзя путать с такой любовью, которую Дазай испытывает к рыжеволосому юноше. Она другая. Поскольку Дазай никогда и никого не любил так же, как он любил свою маму, то такое сильное чувство, как любовь к кому-то "извне" его поразила и сбила с толку. По сути, он инвалид, ведь, увы, не способен выражать свои чувства и эмоции ни внешне – мимикой, ни внутренне – ощущением, хотя последнее оставалось под вопросом. Да, пока, эти ощущения и переживания плохо видимы, и мимика по-прежнему отсутствует. Но даже это — серьезный шаг к возможной реабилитации. И теперь, когда его мысли и сердце занял Чуя, он стал в это искренне верить. Осаму поправится, станет самым обычным парнем, и потом, уже наверняка, заполучит неприступное сердечко своего объекта обожаний. План предельно прост. Жаль только, что он в своей реализации, как и любой подобного рода план, требует либо огромной удачи, либо непомерной работы над собой. А лучше сразу и того, и того, чтобы обойтись в будущем без сказочных провалов, как это случилось с ним сегодня. Осаму удрученно вздохнул, перевернувшись на бок. Мечты-мечтами, а в реальной жизни так ничего и не поменялось за то время, пока он лежал без дела на своей кровати. — Федор, как думаешь, может, написать Чуе письмо? Крыса незамедлительно обратила на хозяина внимание, вопросительно пискнув. — Просто я ничего другого не умею. Я словно разучаюсь говорить, когда нахожусь рядом с ним. А я хочу ему понравиться, и при том, не как друг, понимаешь? Федор не отвечал ничего, уставив свои прелестные глаза-пуговки на Дазая. — Да блин, только не смотри на меня так! Я же в этом не виноват... — Осаму сделал недолгую паузу, иногда поглядывая на застывшую в одной позе крысу, — Ладно, давай за дело. С этими словами Осаму встает, потягиваясь до легкого хруста позвонков, и идет к письменному столу, вынимая из ящика письменные принадлежности. — Ты ведь отнесешь это письмо Чуе? Крыса подобралась ближе, умостившись на уголке стола. На что Осаму легонько кивнул, расценив жест Федора, как непоколебимое согласие. — Я всегда знал, что на тебя можно положиться. С нежностью погладив Федора по шерстке, Дазай принялся за работу.***
Беспокойство одолевало его с каждой минутой все сильней. Шаги становились все громче, и навязчивые мысли всплывали все чаще. Чуя медленно сходил с ума. Это место самая настоящая психиатрическая больничка. Потому что те люди, которые его окружают ненормальные. Так, недельку-другую-третью, и Чуя тоже станет одним из них. Ведь окружение, к сожалению, играет важную роль в жизни каждого из нас. И его влияние может быть, порой, довольно губительно. — Фух... Наконец настал тот момент, когда Чуя остановился. Кружить по комнате, нарезая круг за кругом, чтобы унять волнение, оказалось, не самой лучшей идеей. Голова заныла еще больше, и ко всему прочему прибавилась ненавязчивая тошнота. Чуе пришлось удалиться в тускло-освещенную ванную комнату. — Неужели я настолько исхудал? Он заглянул в зеркало, чтобы рассмотреть свое лицо получше. Выпавшие из небрежного хвоста волосы обрамляли словно вычерченные карандашом скулы и бледные мягкие щечки, избавленные от здорового нежно-розового оттенка. Благо, того же самого нельзя было сказать о глазах. Пока они горели пламенем, у него еще был шанс все изменить. Чуя тут же изменился в лице. Он тихо выдохнул через приоткрытые сухие губы и прикрыл веки, таким образом отпуская панические настроения на выдохе и возвращая рассудительность и ясность ума на вдохе. — Я ни за что не сдамся. Как подхваченный волной вдохновения, Чуя наскоро обливает исхудавшее лицо водой и утирает его махровым полотенцем, попутно шествуя с ним обратно в спальню. "Интересно, как там Ацуши?" Задержав волнующий взгляд на пустой кровати сокамерника, Чуя вновь почувствовал подступающий сзади холод. По спине будто пробежались муравьи, от проворных лапок которых юноша нервно дернулся, стиснув губы в узкую полоску. — Ладно... После неровного робкого выдоха, последовало удивленное мычание. Чуя склонил голову в бок, вцепившись изучающим взглядом в письмо, появившееся на его тумбочке, вероятно, пока он пребывал в ванной. Нутро раздирало от любопытства и неясного волнения. Кто бы это мог быть? И как здесь оказался этот конверт? Не медля ни секунды, мальчишка бросился к тумбочке, хватая предательски подрагивающими руками опрятный конверт. Веяло от него чем-то особенным, отдаленно напоминающим сочетание шоколада и крепкого натурального кофе. Чуя осторожно присел на край кровати, принимаясь распечатывать свою находку. Затем, вынув желтоватый лист подушечками пальцев и включив прикроватную лампу, он принялся читать. Я долго не знал, как начать писать к тебе это письмо. Потому начну его хотя бы так, в надежде на то, что ты обижаться на меня за это не станешь. Милый Чуя, я знаю, что, возможно, покажусь тебе слишком навязчив, и что это письмо может доставить тебе большое неудовольствие. Но, увы, я ничего не могу с собою сделать. В этом письме я многое хотел бы написать тебе и о многом рассказать. Но так, как мы знакомы совсем короткий срок, это должно еще повременить. И чтобы это исправить, я бы хотел попросить тебя об одном нескромном одолжении. Милый Чуя, прошу, не откажи мне в нашей теплой встрече. Я буду ждать тебя завтра в парке, у старого дуба с посеребряной табличкой.Скромник.