***
Осаму мучила больная тоска. Уже больше часа он находился в ванной комнате, не замечая ничего вокруг: ни времени, ни даже своего крыса Федора, примостившегося неподалеку. Любые мысли сводились к одному единственному человеку — Чуе. Болело сердце. На белой плитке лежало несколько пустых блистеров. Вероятно, у Осаму закончились лекарства. Дазай никогда не жалел себя. Гораздо чаще он жалел о содеянном или о том, чего побоялся сделать. Как раз в это мгновение обе эти стороны, как тонкие ножи, пересеклись в его сердце, точась друг о друга. От того становилось только больнее. — Черт! Вода расплекалась по белой плитке, расползаясь прозрачными пятнами, как кляксы, в разные стороны. Дазай отчаянно хватает себя за кудри, жмурит глаза и кусает губы. Он безжалостно корит себя за то, что снова бросил Чую одного. — Но у меня не было выбора… Хотелось утопиться. Прямо в ней, в этой черной, как уголь, ванной. Чтобы не думать, не сожалеть, не страдать и не видеть больше никогда этих восхитительных голубых глаз. Федор, мокрый от попавших на него брызг, смотрел на хозяина с укором и никуда не уходил, сверля глазами лоб Дазая. Осаму поморщился и закрыл глаза руками. — Федор, хватит. Не смотри на меня так, прошу. И без твоих нравоучительных взглядов мне все ясно. «А раз ясно, то почему бездействуешь?» Читалось в маленьких глазках-пуговках крыса. — Мне плохо. Сердце болит невыносимо… Дазай перевернулся со спины на бок, чтобы больше не видеть Федора и не читать в его глазах упрека. — Я не виноват… Лишь отговорка. И Осаму знает это даже лучше Федора. «Виноват.» — Прости меня… Это было его проклятием. Его наказанием за предательство. И даже впоследствии те проведенные часы за извинением, выложенным на бумагу, не могли избавить его от невыносимого чувства боли, печали и сожаления, осевшими грузом на его ранимом сердце. Бесполезно. Как бы Осаму не измывался над новым вихрем чистых листов бумаги и как бы глубоко он не писал на них о своем сожалении, он не мог справиться с мучающим его душу страданием. Только личная встреча смогла бы еще что-то изменить. А до тех пор, Дазай, как самый грязный грешник, будет мучиться, истязая себя.***
В комнате было душно: рыжая челка взмокла и прилипла к глазам. Чуя еще спал, хотя уже был вечер — слишком сильно вымотался после событий минувшего дня. Ацуши, в свою очередь, не стал будить своего соседа ни утром, ни днем во время обеда. Но теперь, когда наступил вечер, такие долгие сны Чуи стали вызывать беспокойство. Накаджима поглядывал на Чую тревожным взглядом, удерживая в руке расческу. — Эй, Чуя? Ответа, разумеется, не последовало. Спустя еще некоторое время, когда, наконец, Чуя больше не слышит ничего и это становится очевидным, он медленно разлепляет глаза, уставляя их в потолок. Чуя, эдакий хитрец, только притворялся, что спит. На самом деле он все то время, что разлеживал в теплой постели, был занят переосмыслением сложившейся ситуации, что при данных обстоятельствах становилось вопросом чуть ли бы не первостепенной важности. И прогнозы, не мешало бы сказать, были весьма паршивыми. Оставшись вообще без каких-либо союзников, Чуя рисковал лишиться свободы навсегда. — Мда. Вот тебе и доброе утро. С усмешкой проговорил он хрипло. Наконец, еще недолго пораскинув мозгами, Чуя осознанно решает начать все сначала. Как бы обнулиться. Сама идея пришла в его голову спонтанно, однако он быстро расценил ее, как самую благоразумную. Поскольку загонять себя дальше в яму с безнадегой было бы по своей сути тем еще порочным кругом, Чуя принял для себя решение отпустить Дазая. Проще говоря, простить. Да и на слова Мори больше не ссылаться. В первом случае Чуя верил, что это могло быть ненамеренное предательство, вызванное сторонними причинами, во втором — обыкновенная ложь или преувеличение с целью угнетения его и без того шаткого состояния. «Надеюсь, Дазай, ты мне еще объяснишься за свой поступок.» С этой решающей мысли началась его новая жизнь. Нет, это ни в коем случае не означало, что Чуя отрекся от своей затеи с побегом. Наоборот, это была его долгожданная победа над собой и своими страхами. Так, Чуя встал, коснувшись босыми ногами холодного пола. По телу пробежалась приятная мелкая дрожь, легко коснувшись кончиков пальцев. Он наконец-то почувствовал что-то помимо нескончаемых страданий души. Это была своего рода эйфория. Оставалось только надеяться, что ее эффект продлиться еще хотя бы столько, сколько потребуется для того, чтобы найти отсюда выход и обрести желаемую свободу.***
По краям и в углах, и вообще везде, где только могло бы найтись место, стояли горшки с разными видами растений. Чуя так сильно ушел в свои мысли, пока совершал свой моцион по корпусу, что даже не заметил, как наткнулся на эту, довольно странную часть здания.[Убедительная просьба.] Цветы руками не трогать! Они живые.
Доктор М.
Как всем известно, человек — по своей сути существо любопытное. И если ему что-то запрещать, то оно непременно сделает все, чтобы пойти наперекор сказанному и нарушить вето. «Да тут прямо-таки целый ботанический сад!» Сделав несколько шагов в сторону лимонного деревца, Чуя осторожно потянулся за его плодом, как вдруг кто-то коснулся его плеча. Он замер. Чуя никак не думал, что его так быстро поймают с поличным. — Что это ты собрался делать с моим лимонным деревом? Возмутился нежный девичий голос. Чуя, однако, быстро догадался, что обладателю этого голоса не больше десяти лет. Неловко покашляв в кулак, он медленно повернулся, выставив руки в сдающемся жесте. — Прошу прощения, юная леди. Я никак не думал, что этот восхитительный сад принадлежит вам и вашей милости. Белокурая девочка подбоченилась, немедленно надув губки. — Я папе пожалуюсь. Чуя насторожился. — А кто твой папа? Девочка самодовольно хмыкнула и с гордостью заявила, что она — Элис Огай, единственная дочь Огая Мори. Чуя сначала отказывался верить услышанному. Но после того, как девчонка посмотрела на него с высокомерным превосходством, при этом ни капли не засмущавшись чужого взгляда, Чуя незамедлительно развеял свое сомнение: она — безусловно дочурка Огая Мори. Чуя досадно хмыкнул, прикрыл глаза и легонько кивнул головой. Так он выразил Элис свою безоговорочную капитуляцию. — Теперь ты обязан загладить свою вину передо мной. Произнесла капризная девчонка, самодовольно улыбнувшись. Ну точно отпрыск самого Дьявола, никак иначе. — Чего бы хотела юная госпожа? Решил подыграть Чуя, медленно опускаясь на корточки, чтобы показать Элис свое так называемое почтение. — Хм, я бы хотела, чтобы ты совершил вылазку в корпус девочек. — Зачем? — Эм… ну… я не знаю. Так Ринтаро сказал. — Ринтаро? Пх… Чуя еле воздержался от того, чтобы не засмеяться. Эта девочка вызывала в его душе умиление. — Хорошо, я готов выполнить твою просьбу. Но как мне попасть туда? Девочка молчала, изумленно разглядывая большие голубые глаза юноши. Элис отмерла только тогда, когда Чуя робко позвал ее по имени. — Я дам тебе карточку… Аккуратные нежные руки нырнули в недра карманов красного хлопкового платья и вынырнули с серебристой карточкой, для некоторых являющейся настоящим пиратским сокровищем. — Вот, возьми ее. В голове словно что-то щелкнуло. Еще одно мгновение, и Чуя понял, что Элис подослана к нему никем иным, как доктором Мори. А иначе откуда бы взяться дополнительной карточке? Элис точно не стала бы расставаться со своей единственной картой только для того, чтобы Чуя отныне мог иметь доступ к другому корпусу. Теория подтвердилась после чуть более долгого осмотра карты. Очевидно, она была новой: на ней не было ни единой потертости, а это значит, что ее еще не мусолили ни одни человеческие руки. Даже девчонка стала вызывать в нем подозрения. Почему она, посылая Чую в другой корпус, не в силах даже промямлить зачем именно? Тут пахнет чужими планами. И это становится все более и более очевидным, особенно после упоминания чьего-то стороннего имени в их беседе. — Но что мне нужно будет делать, когда я… Элис побледнела и, перебив Чую, поспешила ответить: — Ну ты там погуляй, пообщайся с девочками, не знаю что еще… А мне пора! — Эй, подожди! Но Элис ретировалась раньше, чем Чуя на то рассчитывал. — Вот блин… Согласие на предложение проникнуть в другой корпус не было его безумством или глупостью. Чуя, разумеется, имел в этом свою выгоду. Поскольку времени у него не так много, а данных об этой лаборатории у него по-прежнему недостаточно, он твердо решил использовать этот шанс. Даже если это будет очередной проверкой Мори на прочность. Чуя покосился на камеру в углу и, спрятав ключ-карту в карман, шагнул за угол. До полуночи еще есть время, которым стоит воспользоваться в сложившейся ситуации наилучшим образом — посетить вечернюю школу. Так он исключает шансы привлечения к себе постороннего внимания и занимает время для подготовки плана дальнейших действий. Остается только надеяться, что на этот раз доктор Мори сжалиться и не станет играть на его нервах снова.***
— Милая Элис, я так рад тебя видеть! Как все прошло? — Отстань, Ринтаро, я не в настроении. Буркнула девочка, хлопнув входной дверью. — Что случилось? — удивленно молвил мужской голос. — Неужели мальчишка упрямился? Элис отрицательно покачала головой и, запрыгнув на табуретку, прежде вынув из второго ящика пиалку со сладостями, что-то невнятно ответила. — Чайку налить? Мори нежно улыбнулся дочери, охотно уплетавшей свои любимые сладости. — Угу, — девочка, казалось, тут же подобрела, а потому стала более словоохотлива. — Мне понравился Чуя. Мори медленно развернулся к Элис полубоком, глядя на нее так, словно никогда ее прежде здесь не видел. Вишневые глаза доктора, казалось, поглотили все удивление этого мира. «Ну этого мне еще не хватало!» — Доченька, ты, верно, шутишь? Глубочайший шок сорвался с губ нервным смехом. Мори поставил перед Элис чашечку с едва теплым зеленым чаем. — Нет же, Ринтаро! Чуя очень милый… Элис мягко покраснела, постукивая ноготками по чашечке. Мори молча слушал, пока не в силах подключить к своему бездонному возмущению речевой аппарат. — Можно он станет моим братиком? Ну пожалуйста-пожалуйста! Волнение, как рукой сняло. — Фух, все, Элис, хватит. Прости меня, дурака, что доверил тебе это дело. Ноги слегка подкосились, и Мори опустился обратно на свое рабочее кресло, не глядя открывая крышку своего старенького ноутбука. — Отныне я запрещаю тебе видеться с Чуей. — Но почему? Ринтаро, ты — вредный, вредный старик! Мм… Мори ничего не ответил. Однако и Элис, вместо того, чтобы продолжить свое возмущение, только насупилась, посидела так, может, с пять минут и наконец выдала: — Ну и ладно, ну и не нужен он мне, этот Чуя. На то Мори, одобрительно кивнул. Для него, как человека властолюбивого, не было ничего лучше того, чтобы с ним во всем соглашались. — Какая же ты у меня умничка, Элис. Я всегда знал, что ты у меня хорошая девочка. Легонько похлопав белокурую голову рукой, словно в утешительном жесте, Мори указал Элис покинуть его рабочий кабинет, ссылаясь на большое количество работы. «Сначала Осаму, потом Элис. Да что с этим Чуей не так!» Скомкав какой-то лист бумаги, доктор тихо поскрипывал зубами. Его настигла злоба. Такими темпами его эксперимент, нацеленный на унижение всякого мужского достоинства рыжеволосого юноши, будет с треском провален. «Не дай наука эти курицы тоже будут им очарованы! Тогда…» Любимый серебряный скальпель неожиданно падает на пол. Мори на мгновение зависает, уставляя глаза в упавший предмет. — Может, отрезать ему волосы? Задает риторический вопрос доктор, попутно поднимая скальпель. — Нет, — заключает в конечном счете Мори, покачивая головой. — И это не лишит его харизмы. Он проиграл. Но, разумеется, не игру — только партию. — Ну что ж… В следующий раз буду стараться лучше. Вздыхает доктор, принимаясь за работу.***
— Дети, как вы думаете, почему все Зоны имеют одну площадь, но разный климат? Разумеется, никто не осмелился поднять руку, чтобы ответить: боялись ошибиться и боялись насмешки бестолковых одногруппников. — Чуя? Может, ты хочешь ответить? Он не хотел. Но раз спросили, придётся высказаться, пускай даже это и будет звучать не слишком правильно с научной точки зрения. — Насколько мне известно, погоду в Зонах контролируют метеостанции и уполномоченные по этому делу лица. Они, собственно, и решают, где будет тепло, где холодно, и где сегодня будет дождь. «Ненавижу географию.» В голубых глазах отражалось столько скуки к происходящему вокруг, что робот, заменявший им живого учителя, решил тут же оставить юношу в покое, медленно кивнув. — Верно. Спасибо за ответ, Чуя. Этот робот имел вполне заметные схожести с человеком: все, что могло послужить ему отличительной особенностью, так это его еле приметная заторможенность. В остальном, он не уступал ни в уме, ни в чувственности, ни в ощущении. [Элина. №1456] Интересно то, что тело Элины было сделано не настолько привлекательным, как того хотелось бы: короткие блондинистые редкие волосы, не очень большие зеленые глаза, тонкие губы, маленькая грудь и слегка полноватое тело. И это все только ради того, чтобы исключить зависть среди девочек подростков к ее фигуре и красоте. Элина ведь учитель, единственная задача которой — дать детям знания. — Дополню ответ Чуи еще некоторыми подробностями. Девушка-робот, цокая каблуками по ламинату, отправилась рисовать что-то на доске. — Это метеостанция. В ее стенах трудится около тысячи человек. И у каждого из них есть свои обязанности, — Элина дорисовала пару овалов, обзывая их цифрами «1», «15» и «28», — Как вам известно, эти три Зоны имеют отличный друг от друга климат. В Зоне 1 преобладает умеренно-континентальный климат. В Зоне 15 — субтропический, а в Зоне 28 — всегда холодно. Все потому что там преобладает субантарктический климат. Элина водила от овала к овалу указкой и всегда улыбалась, рассказывая об остальных деталях их не очень замудреной темы. — А теперь давайте посмотрим фильм, чтобы закрепить знания, полученные сегодня на уроке. По мнению большинства учеников, Элина считалась самым лучшим и внимательным учителем-роботом среди прочих. Её оценил даже Чуя, покуда слишком избалованный домашним обучением. Кстати о нем. Все то время, пока на экране мелькали яркие картинки и говорил вкрадчивый закадровый голос, Чуя думал о Дазае. Осаму не было нигде: ни в столовой, ни в медпункте, ни в саду. Он точно исчез. Это вынуждало беспокоиться и невольно думать, что с ним действительно что-нибудь случилось. Последнее, однако, Чуя пытался выкинуть из головы. Он верил, что с Дазаем на самом деле все в порядке и он, возможно, просто намеренно избегает с ним встречи. Дальнейший ход мысли был прерван звонком, ознаменовавшим на сегодня окончание вечерней школы. — Дети, не забудьте, пожалуйста, отослать мне на почту ваши рисунки! — А можно любую Зону выбрать? Раздался чей-то голос в толпе. — Ну разумеется, Чарли, — ответила Элина. «Все это только в теории, — с горькой усмешкой подумал Чуя. — А на практике эти дурни забудут об этом уже завтра.» В мгновение дособрав свои учебные пожитки в сумку, Чуя отправился на выход в числе последних. Осталось только закрыть брешь в его плане, и тогда можно будет выдвигаться в соседний корпус.***
— Ты какой-то подавленный сегодня. Что-то случилось? Одасаку всегда был внимателен к своим пациентам. — Ммм, — Осаму немного молчит, запивая часть своих мыслей газированной водой. — Нет, все в порядке. В этот раз ты и твой чудесный глаз-сканер ошиблись. Губы разрезает типичная полуулыбка. Глаза молчат, Осаму тоже. Он с любопытством вглядывается в серьезное лицо друга, выдерживая проникновенный взгляд на себе с достойным на то мужеством. Одасаку отвлекается на свой стакан с соком, и Дазай скромно ликует. — Ладно, будь по-твоему. Мужчина задумчиво кивнул, решив на этот раз не донимать парня вопросами. — Так… ты уже договорился с сам знаешь кем? Осаму заметно приободрился: его движения рук стали куда более живыми и динамичными. Обычно это говорило о хорошем расположении духа. Поскольку мимика лица у Дазая была сильно не развита, его эмоциональность перешла во власть к его рукам в буквальном смысле этого слова. — Да. Но поставки обещают не раньше, чем через десять дней. — Ода кивнул, задумчиво почесав недавно образовавшуюся щетину. — Да и то, это в лучшем случае. — Что?! Одно неосторожное движение, и открытая бутылка с водой опрокинулась, прокатившись по столу, как игрушечный мячик. — Ты шутишь? М-мы… мы не можем ждать так долго! — Осаму… Дазай вскочил из-за стола, подняв много шума. Ножки стула жалобно шкрябнули по паркету и оставили позади себя еле приметные серые полосы. — Здесь Чуя. Он не такой, как мы, понимаешь? За это время этот ублюдок уже может пустить его на мясо! Образовалась тишина. Осаму тяжело дышал, держась за сердце, и смотрел на Одасаку, как обезумевший. Поскольку такие приступы для Оды были не в первый раз, он не стал реагировать на это панически, пытаясь судорожно соорудить помощь. Он знал о недуге Дазая, а потому всегда держал на такие случаи лекарства в одном из карманов своего белого балахона. — Выпей и успокойся. Одасаку вручает Осаму целый блистер. Дазай отшатывается от протянутой руки, мотая головой, как заведенный. — Нет. Нет, не надо, я в порядке. Осаму находит себе место на стуле, сжимая одну руку другой, в попытке унять в своем теле легкую дрожь. Кто бы мог подумать, что все это окажется обыкновенным последствием его расставания с Чуей. — С тех пор, как этот самый Чуя появился в твоей жизни, твое самочувствие ухудшилось. Чтобы ты знал, Осаму, я ему не доверяю. А вдруг он «вшивый»? — Не смей так говорить о нем! То, что он отличается от нас, не значит, что он подставной! — Ха, да с чего ты это взял? Одасаку скрестил руки на груди, хмуря брови. Осаму судорожно усмехнулся. — Да как же ты не понимаешь, Одасаку. Если бы он был «вшивым», то Мори бы не пытался убить его или пустить на эксперименты. Чуя наш мальчик, я это знаю. — А если ты ошибаешься, Дазай? Тогда нам и нашему плану угрожает опасность. Такой шанс выпадает всего раз в жизни. И ты, Осаму, прекрасно знаешь, что нас ждет в случае, если все вскроется. Осаму на мгновение поник, опустив голову. Ода прав: одно неверное движение, и их ждет мучительная погибель. — Твоя любовь нас погубит. — Ты настолько сильно не доверяешь мне? Карие глаза были полны боли и обиды. Осаму сокрушенно покачивал головой, сжимая губы в тонкую полоску. — А я думал, что мы с тобой друзья. Дазай встал из-за стола, медленно уходя к двери. — Стой. — Да что еще? Мне и так все с тобой ясно. — Я просто… — Ода тяжело выдыхает, прикрывая глаза. — Я дорожу тобой, Дазай, и люблю тебя, как родного сына. Только поэтому я так переживаю. Осаму молчал, стоя к Оде спиной. — Если ты доверяешь Чуе, то и я тоже. — Я могу идти? Ода кивнул и проводил парня взглядом. — Да, разумеется. Спокойной ночи, Осаму. Рука боязливо замерла на ручке двери, слеза дрогнула, скатившись по щеке Дазая к губам. Соленая. — Спокойной ночи, Одасаку. Квадраты света мигнули всего раз, когда Дазай покинул медицинский кабинет. «Хороший знак, — подумал Одасаку и увенчал свой стакан с соком апельсиновой долькой.»***
«Кажется, это должно быть где-то здесь.» Чуя подсвечивал фонариком импровизированную карту, щуря глаза от невозможности до конца ее разглядеть. Немного хмуря брови, Чуя отрывает от листа краденный фонарик и водит им по стене, чтобы найти на ней спрятанный слот для карточки. — Здесь все куда сложнее, чем я думал… Чуя коснулся рукой голой стены, проскользив ею в правую сторону на несколько метров. Вдруг он замер. Красное слабое свечение озарило темноту коридора, пугая беснующиеся тени. В стене образовалось отверстие, поверх которого была выколота надпись «Добро пожаловать». Чуя, не потерявшись в этом зрелище, быстро вынул из кармана карту, осторожно приложив ее к светящемуся прямоугольнику. Вспышка зеленого света ослепила путника, и поднялся шум — это стена поползла вверх, роняя пыль на пол. — Ого… Чуя поспешно шагнул во внутрь, ежась от настигшего его мандража. Это было поразительно: любое, куда не кинь взгляд, имело приятный бледно-розовый оттенок, руки и лицо обдавало чем-то теплым, и в самом воздухе витали тонкие нотки садовой клубники. «Да здесь не то, что ходить, тут дышать будет кощунственно!» Чуя прошел по коридору дальше, крепко-крепко прижимая к своей груди карту. И только взгляд метался от одной стены к другой: комнаты здесь имели не только свой номер, но и свои имена, написанные красной губной помадой — вероятно, идея самих жителей этого корпуса. «Жанна, Луиза, Эмма, Николь, Мария…» — О, фонтанчик с водой! Чуя шагнул к нему, набирая в руки немного воды. Тут и правда было жарковато. — Если бы знал, то не стал бы надевать толстовку. Сокрушенно вздохнув, Чуя развернулся на одной ноге и тут же охнул. Перед ним стояла девочка и доброжелательно улыбалась. — Приветик, я Жанна, рада знакомству. Чуя бегло осмотрел девушку сверху вниз, не зная что сказать. Она была прекрасна, как ангельский свет, как музыка фортепиано теплым летним вечером. Ее кудрявые, длинные, золотистые волосы пахли васильками, а в глазах отражались горные реки, бьющие ключом. — Чего такое? Язык что ли проглотил? Захихикала Жанна, коснувшись носа Чуи указательным пальчиком. «Как колокольчик смеется…» Чуя усмехнулся и невольно кивнул. — Ты очень красивая, Жанна. Девушка снова смеется, отмахиваясь от комплимента, как от назойливой мушки. — Ой, да брось, Чуя. Ты мне льстишь. — Я-то? Нет, нисколько… Ой, стой! Подожди, а откуда ты знаешь мое имя? — Да мы на девчачьем совете тебя сегодня обсуждали. Рюноске сказала, что ты просто лапушка и завидный мужчина. И, знаешь, она не соврала. Жанна кивнула, побуждая Чую идти за собой. — Иди за мной. Думаю, девчонки будут рады лично поболтать с тобой. — Ааа… Не сказать, что Чуя был сильно удивлен, но тронут и изумлен наверняка. Для юноши, которого сторонились и считали дефективным всю свою жизнь это было нечто наподобие чуда. Да, именно. Даже розе, что вдруг пробилась бы сквозь снега Зоны 28, не удалось бы тягаться с этой новостью. Немыслимо! Когда Чуя вынырнул из омута своих мыслей, перед ним нарисовалась большая деревянная дверь, на которой висела табличка: «Тихо. Здесь проходят девичьи собрания!» Чуя усмехнулся. Прямо под надписью было нарисовано черное сердечко. Скорее всего перманентным маркером. — Ну, удачи! Не успел Чуя опомниться, как его тут же затолкали в самое настоящее логово лисиц и сорок. Из темноты блеснули будто бы пышные хвосты горделивых хищниц и маленькие, но опасные глазки сорок, поблескивающие жадным интересом до всего яркого, драгоценного и необычного. Чуя поежился, неловко помахав рукой. Приветствует. Остается только надеяться, что этот жест воспримется ими, как достаточно уважительный. — Кто ты такая? При свете всего-навсего одиннадцати свечей было плохо видно любопытствующую девушку. — Я Чуя. Но… — Чуя? По комнате стали шуршать шепотки, иногда поднимаясь волнообразно до кокетливого хихиканья. — Да… — на этот раз к нему обратился другой голос, — ты можешь остаться. Рюноске нам все о тебе рассказала. Присаживайся в круг. Девушка чиркнула зажигалкой, заряжая светом двенадцатую свечу для милого гостя. — Спасибо. Чуя осторожно шагнул вперёд, находя себе место в кругу девочек. — Мне можно узнать ваши имена? Послышалось тихое хихиканье. Чуя был в смятении. — Разумеется. Но только при условии, что ты потом каждую из нас сводишь на свидание! — Чего… Девушки снова смеются. Чуе стало как-то немного обидно. Он оглядел каждую из одиннадцати девушек в кругу и тихо вздохнул, немного жалея, что он вообще пришел сюда. Было не совсем понятно, что именно сказала о нем Акутагава: это могло быть и что-то плохое, отчего, как видно, над ним и посмеивались. «Только время зря теряю,» — чертыхался про себя Чуя, хмуря брови. — «Лучше бы остался в комнате.» Тем временем девочки еще недолго общались между собой, обсуждая какие-то простые бытовые темы, никак не касавшиеся ни вечерней обстановки, ни их притихшего гостя. Про Чую будто бы все забыли. Но так только казалось на первый взгляд: на самом деле, каждая, кто имела сегодня честь находиться в комнате собраний, так или иначе, поглядывала на Чую коротким, немного игривым взглядом. Скука закончилась в тот момент, когда в комнате прозвонил маленький колокольчик. Образовалась тишина. Все смотрели на ту единственную, что имела право начинать и завершать подобного рода встречи. На ту, что сидела сразу на нескольких подушках и глядела как бы на всех немного свысока. Строго, но снисходительно. — Итак, время близиться к полуночи. А потому, я имею полное право объявить о начале нашего еженедельного ночного заседания. Эмити окинула Чую изучающим взглядом. — Но поскольку сегодня в нашем кругу имеются новенькие, мне придется кратко объясниться. Тема нашего заседания, как и всегда в эти часы, одна: мы делимся друг с другом страшными историями и жуткими городскими легендами. Огонек свечи дрогнул и встрепенулся, как жалкий мотылёк. Чуя глядел на него, не отводя глаз, и думал как бы уйти отсюда поскорее. Общество этих дам ему не льстило и никакого удовольствия не доставляло. Он чувствовал себя утомленным их присутствием и бестолковым щебетанием, повлиявшим на его состояние не самым лучшим образом. У Чуи разболелась голова, и его несколько тянуло в сон. — Я могу начать? Эмити одобрительно кивнула, поправив пальцами собранные в пучок каштановые волосы. Истории, в подавляющем своем большинстве, были довольно невинного содержания. Они больше смахивали на комичные и увесилительные, нежели на то, о чем говорила Эмити. Девочки хохотали и весело проводили время, задувая свечи одну за другой. Тени от потухших огоньков пугливо ныряли в темноту, подступающую к кругу все ближе. И ближе. Но только до той границы, где еще пока горели свечи. Их огоньки трепетали перед темнотой, застоявшейся в комнате собраний, и жалобно плакали в руках хозяев, обжигая восковыми слезами. — Как-то совсем не страшно сегодня, — прозвучал чей-то голос в полумраке. — Предлагаю это исправить. Все обратили внимание на руку, взметнувшуюся вместе со свечой к потолку. «Что бы это могло значить?» — Чуя смотрел на свою соседку, скользя глазами выше. — Вы когда-нибудь слышали о проклятии… Неожиданно в дверь постучались, тем самым перебив мысль рассказчика. «Хоть бы все это закончилось,» — подумал Чуя, вяло покосившись в сторону вместе со всеми. — Девочки, добрый вечерок, не подскажете, Рюноске с вами? — Нет, Ацуши, ее здесь, к сожалению, нет. Ответила Эмити. — Ацуши? Чуя подскочил с места, и огонек свечи дрогнул, рассеявшись во тьме. — Чуя? И ты здесь? — Да-да-да, — Чуя спешно направился к выходу. — Вы уж извольте, но сейчас я буду вынужден вас покинуть. У двух хороших приятелей намечается важное дело. Вежливо объяснился Чуя и аккуратно прикрыл за собой дверь, помахав девушкам на прощание. — А я и не знал, что ты большой любитель страшилок. Чуя схватил Ацуши за руку, утащив за угол в другой коридор. Их взгляды встретились, Чуя спокойно выдохнул и жестом попросил его немного помолчать, пока он не приведет нервы в порядок. — Я здесь по делу. Хочу разузнать эту местность получше. И ты мне в этом мешать не будешь. Понял? Ацуши улыбнулся с такого грозного вида друга. — Конечно. Делай, как знаешь. Я в любом случае буду занят. Эмоции сменяли на лице одну другую, пока Чуя изучал новый образ Ацуши. — Ты на парад что ли собрался? И вообще, где ты достал розу? — Спиздил из ботанического сада, а что? Медленно кивнув, Чуя пощипал переносицу и широко улыбнулся. — Ну ты даешь. И это все только ради того, чтобы очаровать Рю? — Да. Чуя, я люблю ее гораздо больше жизни. — Я заметил, — Чуя усмехнулся. — Потому что ни один нормальный здравомыслящий человек не пойдет на такое. Любое живое растение, находящееся под надзором Мори и Элис, стоит целое состояние. Именно поэтому кража любого из них карается смертной казнью. — Но ты же никому не скажешь? — Нет. За это ты можешь быть спокоен. Ацуши весело улыбнулся и, помахав рукой, удалился в сторону комнаты своей возлюбленной. Настроение было превосходным: Ацуши неторопливо шагал по коридору, проводя по стенам пальцами, как по страницам старых книг. Его слегка дурманил мягкий запах розы. Он придавал ему уверенности в себе и в будущей их романтической встрече с Рю. Воображение рисовало самые яркие и цветущие картины: Ацуши видел их свидание по-особенному. Он видел Рюноске, одетую в симпатичный черный сарафан, ее выразительные серые глаза и ее скромную легкую, как она сама, улыбку. Сердце неожиданно сжалось в груди. Ацуши опустил взгляд на краденную белую розу и аккуратно понюхал ее. Запах напомнил ему легкий парфюм, которым пользовалась ежедневно его девушка. Эта роза пахла любовью и нежностью. Ацуши с волнующей искоркой во взгляде постучал в дверь. Сердце трепетало в нетерпении. Когда замок провернулся трижды и дверь открылась, Ацуши без лишних слов встал на одно колено и вручил Акутагаве розу. — Ох… Кажется, что ее глаза еще никогда раньше не выражали такой глубины и восхищения в своем отражении. Ацуши грезил и надеялся увидеть эти глаза, в которых горит маленький огонек. И теперь, когда это произошло, ни ему, ни ей не нужно было ничего больше. Дверь аккуратно закрылась за ними и коридор опустел, оставив позади маленькие любопытные тени и чьи-то детские ревнивые глазки, тихо выглядывающие из темноты.