* * *
Рик ломался каждый раз под гнëтом обстоятельств. Когда Карл, застреливший родную мать собственными руками, больше всего нуждался в отце, он сбежал. Закрылся в себе и своих переживаниях, в своей ненависти — к миру, к людям, к мертвецам, к слабости внутри. Карл понимал. Карл не осуждал. Карл просто знал, что сейчас должен держаться. Дэрил учил Карла вязанию особо крепких узлов и говорил, что Рик Граймс — сильный мужик, который заслуживает уважения; что он просто должен побыть наедине со своими тараканами; что ему нужен отдых, а его сын — весь в отца, потому что такой же умный и сильный. Карл боялся, что Рик Граймс, бывший полицейский, превосходный лидер и просто хороший человек, однажды вспылит и убьёт его. Карл видел безумные глаза своего отца: пустые и рассредоточенные, но жестокие и по-настоящему кровожадные. это пугало. Карл просто однажды проснулся ото сна, где Рик вырезает его сердце, приговаривая: «Так будет лучше, сынок. Ты сможешь уснуть и больше никогда не увидишь всех этих ужасов... а оно останется со мной. И будет биться в моих руках.»* * *
Рик определённо точно не был хорошим папой. Рик больше не был ни отцом, ни родителем. Карл мысленно называл его просто Риком. Или вовсе не называл никак. Просто он.«Он у себя?» «Рик уже вернулся с вылазки?»
И никак иначе. Карлу было семнадцать. Ему нравилось читать комиксы про супергероев, найденные в гараже у Джесси, играть на приставке и держать Энид за руку. Он испытывал лёгкий трепет, чувствуя тепло тонких девичьих пальцев, и не особо понимал, что испытывал. В нормальных семьях сыновья наверняка рассказывают о первой влюблённости отцу, делятся проблемами и впечатлениями, заливисто смеются и слушают истории своих стариков с выпускного в школе. Карл не был обычным семнадцатилетним парнем, несмотря на всё вышеперечисленное. Карл умел убивать. Делал это без сомнений и всегда вовремя нажимал на курок. Что важнее: всегда точно в цель. Они с Риком не обсуждали обычные семейные штуки. Карлу было семнадцать. И он всё ещё чувствовал себя ребёнком, пустым местом, сыном своего отца, потому что его всё ещё никто не воспринимал всерьёз. Потому что в первую очередь все думали о нём, как о сыне блядского Рика Граймса.«...ну он же сын Рика, так?» «Ты очень похож на отца.» «Осторожнее, а то он всё расскажет своему папаше,» — и это звучало особенно мерзко и обидно.
* * *
То, что происходило, было отвратительным, жестоким и просто ужасным. То, о чëм думал Карл Граймс — ещё хуже. Он смотрел на зрелище неотрывно: вот Ниган заносит биту раз, выгибаясь назад в спине совсем уж нереалистично, и Карл слышит глухой удар о голову Гленна; второй — спустя мгновения; третий; четвёртый; кажется, пятый и шестой тоже были — младший Граймс смотрел неотрывно и даже не моргал, но определённо не считал удары. Карл не плакал. И даже не боялся. Ему было жутко и хотелось просто лечь и уснуть; а ещё, кажется, Ниган глядел на него как-то искоса и ухмылялся. Ублюдок с окровавленной Люсиль рассматривал, оценивал и изучал, и, вероятно, был доволен первичными результатами собственных извращённых исследований. Ниган хотел отрубить Карлу руку. Поправочка: хотел, чтобы это сделал Рик. Не папа, не отец и не родитель — Рик Граймс. Карлу, повторим-ка, не было страшно. Ему было мерзко и стыдно, потому что всхлипы Рика поблизости, его мольбы на коленях звучали отвратительно.«Просто сделай это, пап,» — иначе меня просто стошнит.
Рик старался, правда старался. Но, кажется, он ошибался намного чаще. Потому что их группа была в полной, блять, заднице; мозги дорогих сердцу друзей — размазаны мокрой кашей по асфальту; а карл думал только о горячей ладони Нигана, давящей ему на спину где-то меж лопаток, чтобы тот улëгся на землю. Ниган ворвался в их унылые, обречённые на вечные побеги и надежды на лучшую — счастливую — жизнь в таком же обречённом мире; спровоцировал сумасшедший по своим масштабам взрыв внутри каждого, показав, что, чëрт, вы и понятия не имеете, с кем связались. Ниган был самовлюблённым ублюдком, вальяжно размахивающим бейсбольной битой. Ею же он раскалывал бошки, как грецкие орехи. Ниган был лет на пять-десять старше его отца. А ещё сказал Карлу кое-что. Кое-что, что заставило сердце Карла наконец возненавидеть по-настоящему. И не только потому, что тот убил Гленна и Абрахама, вёл себя странно-вызывающе и раздражал, а потому, что заставил младшего Граймса сомневаться. В своей личности, мыслях, поступках. Их правильности, в конце концов. Предпочтениях? Отношению к Рику? Это тоже.* * *
Он залез в чëртов грузовик с мыслью убить Нигана. Застрелить одной пулей в голову. С этим бы всё прекратилось, и зародилось бы что-то совсем новое. С этим бы погибли странные сомнения в голове Карла. Он держит Нигана на мушке. И не может выстрелить.Блять, что за пиздец такой?
Наедине с Ниганом зябко и неспокойно, тревожно настолько, что боишься не то что двинуться с места, а просто вобрать в воздух лёгкие. И нет, то есть... он не боялся Нигана, окей? То есть... Каким же Карл ещë был ребёнком. И всё же... Ниган говорил, что Карл — особенный. Что он не просто сопляк. Что у него красивый сильный взгляд и острый ум. Ниган читал Карла, как открытую книгу, и именно это заставляло того неудобно ëжиться. Да, именно этого младший Граймс так боялся: того, что глава Спасителей со всей этой проницательностью видел его насквозь. Видел его жестокую животную сущность, его неизменные желания, его сомнения и страхи.«Серийный маньяк!»
* * *
Ниган заливисто смеётся, находясь непозволительно близко. Карл думает, что Рик, как несомненно хуëвый, но очень ответственный родитель с высокими моральными принципами (что уже звучит просто до смешного тупо), такого бы не одобрил. Ниган просит его стянуть «это барахло», и Карл, спустя недолгие секунды сомнений и уж очень убедительные уговоры, повинуется. Мальчишка чувствует себя голым и от чего-то грязным. Будто всё это неправильно — почему «будто»? Мужчина отпускает слишком много неуместных шуток, таких, от которых Граймсу должно быть тяжело и обидно. Но Карлу всë равно. Он позволяет себе лёгкую улыбку и остроту в ответ. Ниган — новую волну потрясающего искреннего смеха. — Хорошо, мой маленький убийца, очень хорошо! Ты не перестаëшь радовать меня, — он глядит так восторженно, что у Карла перехватывает дыхание, а голова вдруг становится такой тяжёлой, что терпеть уже невмоготу: юноша прикрывает единственный глаз, и время замирает. Карл не слышит ничего, кроме своего учащëнного дыхания и пульсирующей горячей крови в висках. Он только чувствует касание чужих пальцев к повреждённой коже, и его подëргивает, а губы поджимаются. И это не приступ слëз в накатывающей истерике, нет, а что-то иное. Что-то, о чём Карл Граймс не знал и уж точно не обсуждал с отцом. Ниган осыпает его комплиментами, оглаживая уродливую пустую впадину по контуру, задерживаясь на неровных рубцах шрама, — это лестно. Возможно, не совсем искренне. Возможно, вероятно точно, Ниган манипулировал так, как любил и умел это делать, но Карл был готов поверить в любую сладкую ложь о собственной значимости, исключительности и, наиболее абсурдное, привлекательности. Когда большой палец вдруг скользит в глазницу, Карл наконец подскакивает, словно ошпаренный: — Не надо! — он испуганно распахивает единственный небесно-голубой глаз, и чисто для себя подмечает, что на самом деле не чувствует ничего, кроме странного ужаса и трепета от этих касаний. Всё это жутко, по-извращëнному интимно и почему-то тепло. — Не ты здесь решаешь, что надо, а что — нет. Понимаешь, пацан? — голос Нигана звучит скорее поучительно-строго, чем грубо, и Карл судорожно сглатывает, думая о том, что с такой интонацией отцы обычно говорят детям о том, как нужно правильно вести себя. вопреки сказанному, Ниган не напирает, а наоборот отстраняется. — Я вот всё думаю, Карл, что всё происходящее между нами — грëбанный подарок судьбы, не иначе, а? Ты так впечатлил меня в нашу первую встречу, я буквально подумал: «Мать моя, да этот мальчишка — настоящая драгоценность! И он обязан достаться именно мне». И, блять, пацан, сейчас ты сидишь прямо передо мной. По своему. Желанию. Запрыгнул в грузовик и приехал прямо ко мне. И даже хлебных крошек для друзей не оставлял по пути? — Карл отрицательно качнул головой. — Какой хороший мальчик! Карл судорожно выдыхает. Он вспоминает времена, когда всё только начиналось. Когда Шейн, ненавязчиво пристроившийся рядом с Лори и ставший «новым Риком Граймсом», трепал его по волосам, приговаривая что-то обадривающее. Сейчас это кажется ненастоящим, странным, больным. Ещё более больным — желание ощутить тяжёлую пятерню Нигана на своей макушке. У Карла в горле вдруг пересыхает, когда Ниган задаёт вопрос, который совершенно выбивает его из колеи: — К тебя проблемы с твоим папашей, карл? — Ниган ухмыляется, но взгляд его кажется серьёзным и сосредоточенным. Таким, будто он знает ответ. А кто не знает? Это же, блять, очевидно. — Тебя это не касается, — шипит Карл сквозь зубы. Пальцы нервно впиваются в подлокотники кресла. — О нет, ещё как касается, потому что сынок Рика Граймса заявился ко мне в гости и убил парочку моих людей из автомата. Твой папаша меня на дух не переносит, а ты — грозишься убить, но почему-то нихрена не делаешь, когда есть возможность, — он подвигается ближе, так что почти утыкается лбом в лоб Карла. Мальчишка не отстраняется. — Уж не знаю, что ты там хочешь доказать Рику, но всё это полная хуйня, парень, потому что он в любом случае не оценит. В отличие от этого горе-бати, я сразу разглядел твой потенциал, и тебе не нужно пытаться донести до меня что-то. Ниган снова гладит его лицо: ту сторону, где в черепе зияет дыра. Пропускает между указательным и средним пальцами каштановые пряди чëлки, заправляя их за ухо. Карл инстинктивно дëргается навстречу — Ниган улыбается, расценивая это как разрешение для чего-то большего. Карлу казалось, будто с вытекшим глазом из него вытекла способность чувствовать: эмоции, вроде сострадания или любви; прикосновения к той части кожи, что была прямо под пустой впадиной; угрызения совести или боязнь за свою жизнь. Ниган заставил ощутить всё и сразу: трепет, интерес, пальцы, которые словно давили ему на оголëнные нервы — от чего-то это казалось даже не болезненным, а приятным, болезненно приятным. — Ты ещё слишком молод, Карл, но ты совсем не ребёнок. Я ещё могу перевоспитать тебя. Вылепить настоящего убийцу, — холодного и бессердечного — который не станет трястись, как девственница на выпускном, при принятии важных решений, не будет думать об их гуманности или правильности, потому что важно лишь одно: выжить. любой. блять. ценой. — Хочешь вылепить из меня свою грëбанную копию? — Нет, парень, я — единственный и неповторимый. Хотя идея заманчива, — Ниган смеётся, поигрывая бровями. — Так что скажешь? — Скажу, что ты ублюдок, а твои методы отвратительны, — Карл смотрит на него исподлобья. По-злому. Нигану нравится этот взгляд, — Рик всегда беспокоится о безопасности других. Он переживает о том, чтобы все были сыты и одеты, а оружия хватало для самозащиты. Если твои методы — это бесконечная борьба за выживание между друг другом, то можешь удавиться ими и своей блядской философией, — отец бы попросил Карла не выражаться. Ниган же перед ним — довольно ухмыляется, обхватывая лицо мальчишки обеими руками, и подмечает, что у того чересчур острый язык. — Он так сильно забил тебе голову этим дерьмом про мир во всём мире, Карл, а ты усердно пытается доказать себе, что думаешь также. И правда хороший мальчик! Прямо сын своего отца! — он оглаживает веснушчатые щëки, заглядывая в один-единственный светлый глаз, и добавляет: — Вот только ты даже не называешь его отцом. И правда. Карл даже не обратил внимания. Он не питал к Рику тёплых чувств, не ощущал его своим заботливым папой или сильным ответственным отцом. Он уважал его так, будто это было чем-то само собой разумеющимся. Всё усугубилось тогда, когда в их жизни появился Ниган. Когда Карл окончательно понял, что есть кто-то сильнее, чем Рик Граймс. Значительно сильнее. И хотя Карл Граймс носил фамилию Рика, жил с ним под одной крышей и вроде как беспокоился за него, он давно разочаровался в его вере. Зато принял тот факт, что в постапокалиптическом мире действует только одного правило: выживает сильнейший, а слабые сражаются за банку консервированной фасоли, пока не убьют друг друга. И Ниган был сильнейшим. Карла мутит. Его дыхание сбивается под цепким взглядом коньячных глаз, и невыносимо хочется, чтобы Ниган показал ему. Научил. Поверил. Не разочаровался. Прикоснулся ещё. Избавил от горы чёртовых комплексов и собственных переживаний. Потому что Ниган был несомненно сильным. — Как... — голос звучит чуть ниже, чем обычно, и Карл прочищает горло, чтобы звучать увереннее. — Как ты хочешь сделать это? Ниган ничуть не сомневался в своём умении читать людей, знал, что Карл заинтересуется, но продолжал показушничать: удивлённо поднимал брови, усмехаясь, качал головой. — Да брось, парень, я не ослышался? Так просто? — он сжимает одной рукой куртку на своей груди, прямо под сердцем, изображая, что якобы тронут до глубины души. Клоун. — Я думал, мне придётся умолять тебя на коленях, — что выше моего чувства гордости, конечно, но, чëрт, ради такого подарка я готов постараться! — или подкупать конфетами, потому что, ну знаешь, детки любят принимать сладости от всяких подозрительных мужиков... а твой папаша вряд ли успел объяснить тебе, что так делать не стоит. Хотя ты и не ребёнок, Карл. — Заткнись, — Карл вцепляется в его предплечье и крепко сжимает, — просто прекрати нести эту чушь. — Это задевает тебя, убийца? — Я просто не понимаю, к чему всё это! — Ниган тяжело вздыхает, мрачнея. И больше всего на свете Карл боится услышать его «Я разочарован». «Я разочарован» от Нигана — то же, что и «Ты не готов» от Рика. Чувство вины и обиды оседает где-то в желудке, срастаясь с ним, проникая глубоко в мягкие стенки. Карл не хочет огорчать Нигана, не хочет видеть и слышать Рика. Мальчишка тупит взор в пол под ногами. Разглядывать собственные ботинки кажется самым безобидным занятием. Когда на одно колено ложится чужая рука, Карл резко ведёт им в сторону, пытаясь смахнуть. Ниган сжимает сильнее. — Не думал, что всё настолько плохо. — О чём ты? — О вас с Риком. — У нас всё в порядке. — Сомневаюсь, пацан. — Это. Не твоё. Дело, — чеканит Карл. Это должно было звучать угрожающе, но он слишком устал. — Было бы, если бы ты не пришёл из-за него ко мне. Не строй эту непонимающую морду, Бэмби, я в курсе того, что происходит, — пальцы обводят по кругу косточку надколенника, гладят бедро; движения кажутся обадривающими, но у Карла невыносимо сильно горит лицо. Потому что отец не трогал его так, когда хотел успокоить. Отец в принципе не особо одаривал его даже простыми объятиями, так что Карл вдруг задумался о том, как приятно было бы упасть в руки Нигана: прижаться так крепко, насколько это возможно, зарываясь носом в широкую грудь. Ниган был высоким, выше, чем Карл и даже Рик, и, наверное, мальчишке пришлось бы встать на носки, чтобы дотянуться до его плеч и шеи. — Я не буду обсуждать наши с Риком... с отцом отношения с тобой. Это неправильно. — Неправильно? Неправильно — ссать против ветра. Вот это неправильно. А раз ты со своим стариком нормально попиздеть не можешь, то хотя бы не отказывайся от предложенной помощи. Помощи, за которой ты пришёл самостоятельно, а теперь выëбываешься. — Я не предатель, — звучит так, словно Карл в свои слова и сам не верит. — Это не предательство. — Бросить отца и переметнуться к его сопернику — не предательство? — Это верный выбор. Хорошие отцы ведь всегда желают лучшего своим отпрыскам, да? Рик хоть и хуëво с задачей родителя справился, но он поймёт. — Твой любимый выбор без выбора. Умереть или жить с желанием пробить себе башку? А что будет, если я откажусь? Ты только и делаешь, что рассказываешь о том, что все находятся здесь добровольно, но разве твои жëны счастливы? Те люди, которые набивают себе баллы? Дэрил счастлив, сидя в грëбанном карцере? Ниган качает головой: — Всё это — часть огромной системы, которая идеально отлажена и работает без проблем. Всё взаимосвязано, ковбой, и любой мусор выполняет собственную функцию до тех пор, пока не станет бесполезным, — его рука на колене Карла вновь делает пару поглаживающих движений. — Напоминаю, пацан: ты изрешетил моих ребят, а человеческий ресурс очень важен. Но я, как любезный и гостеприимный гражданин, не наказываю тебя, а предлагаю выбор, — вторая ладонь гладит правую скулу, спускается вниз, очерчивая линию челюсти, и задерживается на шее. — Припоминаешь мне это уже третий раз. Неужто настолько старый, что память подводит? — Карл не может удержаться от остроты. В особенности чтобы показать, что ему не совсем хреново сейчас. И он доволен собой, чëрт возьми. Доволен чужой реакцией. Ниган одаривает его привычной ухмылкой: — Не наглей, парень. Так что же? Останешься? Или мне вернуть подарок отправителю? Карлу выбирать совсем не хочется. Не потому, что это сложно или чересчур важно, нет. Просто чувства и логика голосуют за первый вариант, мораль же и уважение-просто-потому-что к Рику Граймсу — второй. Карлу хочется отмотать время на несколько часов назад и выстрелить в Нигана, но он знает, что не смог бы, не спустил курок. Ниган не убьёт его и, вероятно, не навредит. Не коснётся, если тот взбунтуется или покажет слабость — тогда глава Спасителей просто потеряет интерес. — Я могу... подумать над этим? — Карл хмурится, касаясь чужой ладони на шее, и отодвигает её от себя. И снова ухмылка, говорящая: «Я сочту это за "да" авансом!». У Карла было достаточно времени. Ниган был готов ждать. И они оба заведомо знали ответ.