Моя боль

      Я просто ненавижу утро. Особенно в восемь утра в метро, когда стоишь на платформе, переполненной людьми, и знаешь, что через минуту приедет поезд, и на нём ты успеешь, а если останешься ждать следующего, где можно будет хотя бы нормально вздохнуть, — опоздаешь на пару.       Это утро могло бы быть как и все, когда я просто всех и вся люто ненавижу, когда всё, о чëм мечтаю, чтобы это закончилось: добежать до аудитории и провалиться в себя до конца первой пары, чтобы наконец-то проснуться. Думаю, что кофе бы точно помог, но я, как и каждый чёртов день, проспал. Поэтому нервный чрезмерно, раздражительный и вообще — псих! Бойтесь меня и свалите с дороги! Но это утро… изменило для меня всю дальнейшую жизнь.       Я ворвался в поезд и, как и всегда, вжался спиной в стену, что разделяет первый вагон и машиниста. Кусал губы от голода — когда бы я успел поесть, если на кофе-то времени не было?       Стоял я, значит-с, и постукивал ногой, пытаясь остановить накал ненависти к миру из-за подъёма в такую рань. Я же чёртова сова! Знали бы люди, как мне тяжело вставать раньше трёх!       Не смотря по сторонам, слушал бьющую по перепонкам музыку, но не слышал слов — она лишь стена между мной и ненавистным миром.       — Прекрати кусать губы, или я найду способ, как заставить тебя это сделать, — тихий, но отчётливо слышимый мною голос ворвался в моë сознание.       Я оторопело поднял глаза, но, чтобы увидеть лицо человека, которого я ощущал плотно прижимающимся ко мне, пришлось ещё и голову задрать. Его чёрный омут глаз приковал меня к месту, а вместо ответа я лишь глупо моргнул, позабыв про ненависть.       Мужчина, довольный, по всей видимости, произведённым эффектом, хмыкнул, скользя взглядом по моим губам, которые я и не подумал прекратить жевать, скорее даже наоборот — стал делать это осознанно.       Его позабавила моя упрямость, но он так и не отпустил мой наушник, что так нагло сжимал в пальцах, вытащив из моего уха, желая, чтобы я услышал его.       — Не хочешь быть послушным? Или, наоборот, хочешь быть наказанным?       Если бы я не видел его глаз — подумал бы, что мне снится: ну нельзя такое нести неизвестному человеку! Да и… чëрт, он настолько самоуверен, или это я создаю такое «невинное» впечатление, что каждый (нихрена не каждый) может вот так запросто прижимать меня к чëртовой стенке в переполненном вагоне и нести вот это вот?! Я бы понял, если бы он шутил, но… если судить по глазам — он тоже не шутит, да? Или это я надумал?       — И что вы сделаете? — шепнул я, приподнявшись на цыпочки, потянулся к нему.       — Хм, дай подумать, Боруто. Сдам отцу? — вот сука! Явно же издевается! Так, стоп! Отцу?       — Мы знакомы? — прохладно уточнил я, сощурив глаза. До этого момента я ещё думал, что мог бы со столь красивым незнакомцем выйти на его станции и пойти за ним, с… с… хм, чтобы познакомиться? Да кого я обманываю? Он чертовски притягателен, статен, изящен и самоуверен, что заставляет мои ладони потеть; я и на что-то большее, возможно, был бы согласен, но теперь пусть катится к чёрту! Ненавижу! И его! И того человека, что породил меня и предал!       — Заочно, — пространно отвечает он и, наконец-то, отпускает наушник, позволив ему повиснуть на проводе. Ну извините, денег со стипухи мне хватило лишь на самые дешёвые, жрать же ещё нужно. Ведь меня никто не кормит! — Не хочешь выйти и поговорить? Я бы накормил тебя, ты явно голоден.       — Теперь нет, — демонстративно фыркаю, опускаю голову и вставляю наушник.       Я не успеваю сообразить, когда его сильная рука опускается на моё плечо — хотя, казалось бы, выглядит мужик не таким-то и крепким, скорее жилистый, спасибо чёртовому лету и его невыносимой жаре. Скорее бы уже июль и я смог бы спокойно выспаться.       Он вытаскивает меня из вагона, как мешок; офигевший от его наглости, я не сразу начинаю сопротивляться.       — Ты идёшь со мной. И мне плевать, что ты думаешь по этому поводу. Твой отец попросил позаботиться о тебе.       И в моей голове всё встаёт на свои места, и слепая ярость застилает глаза.       — Никуда я с вами не пойду! Вы же… — начинаю задыхаться, не способный сразу подобрать слова, — это же из-за вас моя семья развалилась, а я теперь вынужден выживать! — завопил я на всю платформу.       Его рука на моём плече сжимается, и он медленно поворачивается ко мне. Невообразимо медленно, я же рефлекторно сжимаюсь и с восхищением гляжу в его чёрные глаза. Я ожидал, что он ударит, заорёт, а он… он заставил меня заткнуться лишь взглядом. После развернулся и, отпустив меня, двинулся к выходу в город.       Я же, как кролик под удавом, ощущая, как внутри что-то теплится, такое… непонятное в животе, заставляющее ладони потеть, а меня самого нервно сглатывать, и мысли не допустил ослушаться его.       Вот бы мой отец был таким же…       Теперь я хоть понимал, кто предлагал меня наказать — любовник отца, из-за которого моя мать лежит в психушке, а отец отдал мою сестру деду «на воспитание». Я же просто сбежал. Послал его нахрен и сбежал.       Я должен злиться? Должен ненавидеть этого мужчину так же, как ненавижу отца? Отчего я не могу даже допустить такой реакции? У меня невероятно потеют и тут же леденеют руки, я прокусываю губу уже не в одном месте; почему этого проклятого Учиху я не могу так же, как и глупого отца, послать куда подальше? Да и…       — Как вы нашли меня? — задаю вопрос, казалось бы, себе под нос, но мы уже вышли на тихую улицу из метро и шли по знакомому мне скверу. Я начал осознавать, куда он меня ведёт, и скажу честно: я не хочу туда идти! Совсем! Вот никак! Я не видел отца уже полтора года и совершенно не горю желанием! Но, видимо, Учиха и не собирается меня спрашивать об этом! Ему явно плевать на меня и мои мысли. Чëрт!       — Это было просто.       — Узнать, где я? Во сколько встаю? Во сколько еду и… Вы же всё обо мне узнали?       — Не было нужды.       — Пф. И как же? Бегали по городу и искали глупого Хьюго?       — Ты Узумаки, Боруто. Как бы ты не отнекивался от Наруто, ты — Узумаки.       — Да идите вы… — бросаю я и, сжимая зубы, заставляю себя остановиться. Надежда, что мужик не услышит и пройдëт дальше сам, а я сбегу, рушится. Он слышит и останавливается тут же. Оборачивается ко мне и со снисхождением глядит на меня. Как взрослый глядит на двухлетку, которая измазала пальцы и себя в варенье, а потом пихает их в рот.       — Ты же не решишься ослушаться меня.       Он выбивает почву из-под моих ног тем, что он утверждает, будто для него нет ничего иного, кроме того, что это истина, причём неприложная.       — Так вы взяли моего отца этим? — нажимаю на последнее слово, а в ответ мне вновь снисходительный взгляд, будто я букашка, что вдруг решила пробежать мимо. От этой его самоуверенности я вскипаю. Хочу дать ему в рожу, как привык выражать свои эмоции — никогда их не сдерживал, а тут… Мне сложно рот открыть, почему я чувствую себя так? Вижу мужика второй раз в жизни — вообще-то первый раз не в счёт, тогда я видел лишь лицо отца под… под… Боже.       Не в силах выдержать его взгляд, вспоминая, как я завис, увидя измену отца — отвожу глаза.       Я бежал от себя столько времени — я пытался забыть! И отец… я же… я же… я же понимал, что вовсе его не ненавижу, а лишь завидую! Что он посмел позволить себе быть с тем… с кем? Кто они друг другу? Что у них происходит?       Я опустил голову, молчаливо понимая его правоту, соглашаясь следовать за ним. Учиха понял меня правильно: вновь двинулся, и я, не поднимая глаз, поплёлся за ним.       — Саске? — я вздрогнул, но глаз так и не поднял, но, не успев тормознуть, влетел в спину Учихи, но не отпрянул, а дополнительно уткнулся лбом, будто это хоть как-то могло спрятать меня от отца, что с болью в голосе обращался к человеку, что привёл меня. — Я так давно тебя не видел…       — Потом, Наруто, — оборвал Учиха и сделал шаг вбок, позволяя мне упасть в его руки. Он неуверенно приобнял меня, а я сам, чуть повернув голову, боясь взглянуть на отца, уткнулся сильней в его рёбра.       — Сынок, — удивлëнно прошептал отец.       — Впустишь? — холодно спросил Учиха.       — А, да, конечно же, входите.       Я услышал шаги, а потом ощутил, как Учиха, не выпустив меня, тащил за собой в квартиру, в которой мы ранее все жили семьёй.       — Ты любишь его? — я сам не ожидал от себя вопроса, но из-за поддержки этого почти неизвестного мне мужчины, о котором я знал лишь имя, я осмелел в край и оторвал лицо от него. Отец не ответил, потупил взгляд, а потом и вовсе уставился куда-то в пространство. Я нахмурился и поднял глаза на мужика, в которого вцепился.       Учиха цыкнул и оторвал меня от себя. Скинул лёгкие кеды и привычно двинулся в кухню. Мы же с отцом так и остались: я — пялиться на него, а он — перед собой.       — Прости, — я кое-как нашёл в себе силы произнести это. — Я не должен был рассказывать матери.       Отец дёрнулся и поднял на меня свои уставшие глаза. Под ними залегли тени размером с манго, сам он осунулся: когда-то физически очень крепкий, мой отец сейчас выглядел как хрупкий и брошенный хозяином пёс.       — Ты как? Я волновался за тебя, — сглотнув, поинтересовался он.       — Нормально, — а что я ему скажу? Что вторую неделю жру одни макароны, потому что денег на мясо нет? Раз в месяц сожрать курицу — счастье! Что за койку плачу собственной жопой, а мечтаю о большой и чистой любви с прекрасной красоткой, с которыми у меня не клеится от слова совсем? Я не хочу ему приносить больше боли, чем принёс! Возможно… если бы я не влез и не припёрся к матери орать, что отец изменил, я бы узнал о её нервном срыве до и отец бы справился с ситуацией сам? И возможно, моя мама была бы здорова? И сейчас воспитывала бы сестру, а отец не выглядел бы таким побитым? Да и… я думал, что он счастлив со своим бывшим лучшим другом, которого их окружение почти его братом считало! Но что-то не похоже! Совершенно!       — Мне правда жаль, отец, — произношу, и тяжёлое молчание вновь повисает между нами.       — Прости, Боруто, я хреновый отец, ещё худший муж и никакой друг, — отец пытается улыбнуться, но я вижу, как ему больно, как сводит его скулы от сдерживаемых чувств.       — Узумаки, я долго ждать вас буду? — раздаётся холодный голос из кухни, и мы оба с отцом вздрагиваем. За эти чуть больше чем полтора года, что сбежал из дому, я уже и отвык от фамилии своего отца. Убежав, я сменил её — взяв мамы — не мог смириться с… со своей же тупостью! Боруто, прекрати себе, чëрт возьми, лгать!       — Пойдём, — на губах отца расплывается вполне искренняя улыбка, — Саске не любит ждать.       Брови на моём лице сами взлетают, и я хмыкаю, когда отец кладёт ладонь мне на плечо и легонько подталкивает в сторону кухни, кошмарно нелепо улыбаясь… Прям как раньше.       — Я должен извиниться, — наконец решаюсь я, когда мы с отцом садимся по разные стороны от Учихи: он напротив, я же ему под бок.       — Да, — я удивлён не меньше отца, когда раздаётся холодный голос Учиха. — Но осознаёшь ли за что?       — Видимо, нет, — вновь прикусываю губу и чувствую, как чужая горячая рука бьёт меня по губам. Я даже не успеваю среагировать, лишь вскакиваю и нервно сглатываю, во все глаза смотря на мужика, который и глазом не ведёт! Что за чëрт? Но мне не могло показаться — я чувствую, как горят губы!       — Саске… — укоризненно обращается отец, явно стараясь защитить меня, но Учиха цыкает, и отец тут же замолкает.       — Боруто, — обращается ко мне Учиха, глядя на меня. Он облизывает губы, и я просто не могу сдержаться! Заношу руку, но он хватает меня за запястье, прежде чем я успеваю шлёпнуть его в ответ. Он ухмыляется и сжимает пальцы, а я ощущаю себя подчинённым. Вот так легко Учиха сделал это со мной. Чëрт. Да что он!.. — Невозможный мальчишка. Говорил я твоему отцу, что тебя пороть нужно. Но Наруто всю жизнь носился с тобой, как со списанной торбой! Жалел тебя, в задницу целовал, мороженое тебе покупал вместо того, чтобы на место поставить, но ничего, — он растянул уголок губ, обхватывая моё запястье полностью и сжимая его.       Я же ощутил, как меня ведёт, как чёртов живот отдаёт жаром, а язык непроизвольно лижет губы, глаза же я не мог оторвать от его глаз.       — Саске, отпусти его.       Я вздрогнул, совершенно позабыв, что отец сидит за моей спиной, с другой стороны за столом.       — Наруто, заткнись, пожалуйста.       — Саске! — голос отца стал увереннее и громче, и я предпринял попытку глянуть на него через плечо, но лучше бы я этого не делал! Увидя моё лицо, он смутился и отвёл взгляд. Я же ощущал, как горят мои щеки, как моё тело сдаётся постыдному желанию и внутренняя мольба, чтобы никто ничего не понял, проваливается.       — Что «Саске», Наруто? Если я сейчас твоему сыну прикажу оседлать мои бёдра — он сделает это. Ты посмотри на него! Он же маленькая блядь!       Я втянул носом воздух, пытаясь прийти в себя, но этого всё равно оказалось очень мало, чтобы устоять на ногах, когда Учиха оттолкнул меня от себя, заставляя осесть на пол подле его ног.       — Саске, пожалуйста! — взмолился отец.       — Нет, Наруто, ты увидишь то, о чём я тебе столько твердил!       — Не надо, я верю тебе… — похоже, отец прикрыл лицо руками — его голос стал глухим.       — Наруто, открой чёртовы глаза — встреться с реальностью! Твой сын — гей.       — Не-ет! — простонал отец. — Это моя вина!       — Ты идиот? — я не выдержал, поднял голову, но из-за стола за своей спиной не увидел отца. — Как моя ориентация зависит от тебя?       — Это из-за того, что ты тогда нас увидел!       — Чёрт, да нет же! — рыкнул я и, опершись о крепкие ноги Учихи, не смог отказать себе в удовольствии сжать их пальцами, пока использовал как опору для подъёма. — Я завидовал тебе! Я до сих пор не могу быть с… — я спёкся.       — С кем? — хмыкнул Учиха. Приподняв бровь, он многозначительно бросил взгляд на мои руки, которые я так и не отнял от его ног, но я и даже под его взглядом не сделал этого, наоборот, охамев в край, демонстративно уселся на край дивана между его разведённых ног, разворачиваясь на отца.       — В том-то и дело, что ни с кем! В моей голове никогда не возникал вопрос об ориентации. Мне было как-то… — я ощутил, как чужая крепкая рука легла на моё бедро, но я попытался это игнорировать, — не понятно, как это вообще — задумываться. Ведь есть лишь те, кто возбуждают, и те, кто нет. Ничего иного нет, — я нервно сглотнул, подбираясь к признанию, но чем больше я удерживал паузу, тем грубее Учиха сжимал моё бедро, второй рукой подбираясь ближе к паху. Я мысленно молился, чтобы отец не видел этого; что стол скрывает от него мои бёдра. — Когда я увидел… — я еле сдержал нервный выдох, — вас, я понял, что сам так не смогу. Не смогу признаться себе, что возбуждают меня не большая грудь и стройные ноги, а… — я всё-таки не сдержал выдоха и прикрыл глаза.       Нервно схватился руками за самовольные руки, которые так сильно мяли мою кожу, сжимали бёдра, грубо и с силой удерживали меня на месте.       Виновато приподняв глаза на отца, увидел, что он смотрит в сторону, будто специально, и я ощутил, как мои щёки покрывает румянец. Отчего признание далось мне ещё сложнее.       — А… сильные и грубые властные руки, что сжимают с силой, что лишь касаниями заставляют меня знать своё место, подчиняться. Я слишком много думал об этом. Чëрт, — ощутив, что Учихе вообще плевать на мои попытки отцепить его руки от себя, я перестал пытаться и закрыл лицо руками. — Извини, отец.       — Всё хорошо, Боруто, — он повернулся ко мне и, глядя в глаза, улыбнулся, — главное, что ты теперь дома.       Я не нашёлся с ответом, лишь закусил губу и отвёл взгляд.       — Наруто, ты помнишь уговор. Я забираю его.       Отец хмуро кивает.       — Но ты помнишь моё условие, — почти шёпотом отвечает он.       — Добровольность. Помню.       Обернувшись, кошусь на ухмыльнувшегося Учиху. Он хлопнул меня по бедру, заставляя подняться.       — Я пригляжу за ним, Наруто, как и обещал, — он обернулся, поглядел отцу в глаза, а потом усмехнулся. — Он всё равно мой. Стоило ли твоё нежелание отдавать его в мои руки твоей семьи?       Отец не отвечает, упрямо сжимая губы. Я же не нахожу слов, чтобы влезть и уточнить про что речь.       Почти выйдя из квартиры вслед за малознакомым мужиком, задумчиво повернувшись, я заметил знакомую тёмно-блондинистую голову своего придурошного сокурсника, который нахально ухмыльнулся мне, уткнувшись в грудь моего отца, который заботливо, но как-то рассеянно погладил его по голове, расплывшись в искренней улыбке. Давно я еë не видел.