Happy death

      На шестой день я тоже возлагал большие надежды. Ещё с ночи я ожидал проснуться в какой-нибудь странной позе, благодаря Альфреду, или обслюнявленным, или тело будет болеть, потому что он иногда пинается. Но все было нормально. Даже хорошо. Настолько хорошо, что кровать казалось райским местом, я лежал в удобной позе, только было немного жарковато из-за простыни. На дворе пока ещё лето, поэтому я счёл нужным убрать его одеяло. Но даже простынь не давала нужного эффекта. В общем, всё было настолько прекрасно, что я проспал до половины первого дня. Вот так просто. Сперва меня повергло в ступор, что стрелка часов находится почти на единице, а у стенки нет Альфреда, но после я всё это свалил на мягкую подушку и сладкий сон. — А ты хомяк, Артур, — с улыбкой поприветствовал он меня на кухне. — Причёска соответствует.       Да, по утрам у меня торнадо на голове. И я добился, наконец, чтобы меня звали по имени.       И не знаю, что происходило в доме в моё отсутствие, пока я удалился в гараж, но субботу я счёл ещё спокойнее и лучше, чем пятница. Наверное, потому что и удалился, как раз.       Я немного оплошал. Всё время, что я приходил сюда, у меня выходили наброски на что угодно, но только не на работу для Альфреда. Да, можно было бы и не утруждаться, раз уж он сам признался, что не умирает, но мне хочется нарисовать ему что-нибудь. Пусть он прав, что люди улыбаются лишь из благодарности за мой труд, вовсе не находя комикс смешным, но я всё равно не считаю, что трачу своё время зря. Тот назойливый мужчина-попутчик — совершенно сторонний персонаж, однако ему было смешно. Альфред не умирает — у него и проверим.       Весь день с Альфредом ничего не происходило. Он просто спокойно сидел в гостиной у телевизора. А я ходил то туда, то сюда, соображая, что же можно приготовить на ужин, ведь уже конец недели, и холодильник почти пуст. И всё из-за того, что я скрупулезен и готовил всё "как для балерин". Ну, извини, парнишка, какой список выдала твоя матушка. Вероятно, она не хотела, чтобы ты травил свой слабый желудок (если он слабый, конечно). В итоге — всё равно каша. Хотя Франциск звонил и верещал, что из подручного можно приготовить столько разнообразных вкусностей. Увы, я человек ещё в здравом уме, поэтому-то и боюсь спалить кухню к чертям. — Каша, — брезгливо сказал Альфред со своего места. — Потерпишь. — Хм, а слушай.       Он достал из одного шкафчика миксер, из второго какой-то шоколадный порошок. Из холодильника — молоко. Всё перемешал, картинно вытащил трубочку и положил в это месиво. — Я, так и быть, съем это, а ты можешь наслаждаться своей кашей, — рассмеялся он и ушёл обратно. — Чёртов засранец…       Чёртов Альфред. Мне ведь тоже захотелось этой дряни. На вид… вкусно.       Наш разговор начался с новостей. Тогда я понял, что он умеет смущаться. — Сволочи эти люди, — Альфред уже допивал свой коктейль. — Это не тебе судить. — По Америке будто мейнстрим пошёл — брать в руки пушки и идти стрелять в людей! — Праведный гнев, достойный героя, — усмехнулся я. — В каждом есть дерьмо, в ком-то больше, в ком-то меньше. Ты и так это знаешь, — а я всё так же неизменно читал книгу. — Я злюсь, потому что недавно узнал, что мой бывший уже однокашник вытворял подобную хрень. Если б я знал, я бы ещё тогда отделал его в школе, — он плюнул на экран, и на нём остались маленькие капельки. — Если б я знал, я бы не общался с ним. А ведь хороший пацан был. — Каждый сам выбирает себе окружение… — Не в тему, — перебил он меня. — А что будет дальше — зависит от решения человека, — продолжил я. — Только он не всегда задумывается о последствиях этого решения. Тогда он, может, и хороший был, но решил "взять пушку и пойти стрелять в людей". — Так ведь если..! — Без если. У него был выбор: делать это или не делать. Если есть выбор, значит, есть и ответственность за последствия выбранного решения. — За любое решение? — он переключил канал и, кажется, успокоился. Даже, скорее, немного повеселел, ухмыльнувшись на глупую шутку из ток-шоу. — Абсолютно за любое. — А если моё решение связано с… в общем, затрагивает другого человека? И любые последствия меня устроят? — Хм? — я отвлёкся от чтения и улыбнулся своим мыслям. — Хочешь спросить, хорошо это или плохо? — Угу, — опять кивнул. — Но не для меня, а с кем связанно это решение. — Эмоциональная привязанность? Гнев, дружба, ненависть, любовь? — он кивнул. — В итоге тебе всё равно будет хуже. Особенно, если тебя устроят любые последствия. Такого ведь не бывает. — И могу ли я ждать понимания? — Альфред выключил телевизор. — Если человек не закоренелая сволочь, то конечно. — Даже если этот человек может испугаться? — Я просто буду надеяться, что ты сейчас не о нас двоих говоришь, — я бы сейчас взял и картинно захлопнул книгу, а после бы ушёл, но мне этого действительно не хотелось. И продолжать разговор я не хотел, потому что я увидел его смущенное лицо. Которое он старательно прятал. Может, он хотел плакать. Чёрт его знает. — Всё в порядке, Альфред?       Он закивал, так и не посмотрев на меня. Вот теперь я решил удалиться, чтобы не смущать его своим присутствием и чтобы он не подумал, будто я не додумаюсь оставить его одного. Уже у дверного косяка я решил проследить за ним. Внезапное решение, со мной так иногда бывает, и я не раз из-за этого страдал в прошлом. Побег из университета — тоже по этой причине.       Альфред действительно заплакал. Но сдержанно, наверняка думая, что ему есть чего стесняться. Вот дурак. — Так и знал, — я уселся с ним рядом, но спиной. Я же понимающий человек. — Можешь рассказать мне. Я всё равно завтра ухожу. — Не хочу, — его голос прозвучал упрямо. — Эх, как знаешь, — с улыбкой выдохнул я. Никогда не думал, что буду улыбаться над детским упрямством. Это, серьёзно, очень мило. — Но тебе незачем стесняться своих слез. Эм, как же там… Дословно я не помню, но отец мне говорил: "Ты — трус, если боишься показываться свои слабости другим людям, боясь, что они используют твою слабость против тебя. Но если ты без страха выражаешь свои эмоции, ни в коем разе не считая это слабостью, никто другой не подумает иначе". Ха-ха, у него всё равно вышло красивей… — я и сам немного смутился и чуть-чуть рассмеялся.       Я настроился, что на такого упрямца, как Альфред, все золотые слова отца не подействуют, но он пододвинулся ко мне и облокотился спиной. И заплакал сильнее. Уж не знаю, куда делся этот шут гороховый, который изводил мои нервы всю эту неделю, куда делся этот хороший собеседник, которого я нашёл достаточно умным и понимающим меня, но он всё больше и больше походил на себя настоящего. Этого-то я и ждал. Я ждал, что он откроется мне, покажет себя, и тогда моя работа пойдёт на "ура".       Он плакал, а мне хотелось вслед за ним, пусть я даже не понимал, что у него на душе. Вероятно, его болезнь, его родители, что он постоянно сидит дома под строгим контролем. А я — по своим причинам, и я ощущал себя ужасным человеком, раз заставил открыться себе из-за такой глупой цели — работа. Мы ведь даже друг друга друзьями не считаем. Но я всё равно плакал вслед за ним. И нашёл очень удобным заснуть опять рядом, но только там же на полу, у дивана, вытерев ему слёзы платком и похлопав по плечу.       И, что странно, тогда я тоже замечательно выспался.