***
У Соболевых траур. До сих пор. Виктор и Анна похоронили старшего сына через два дня после автокатастрофы. Столько горя, боли и слёз над гробом молодого парня, жизнь которого закончилась, не успев начаться. Женщина держалась изо всех сил. Было невыносимо больно, как физически, так и морально. Она едва выдерживала такую утрату, ей хотелось прыгнуть следом, когда заколоченный ящик опускали в могилу. Виктор не дал. Ему тоже было невыносимо от мысли, что он больше никогда не увидит сыночка. Того, который так любил смотреть футбол в компании отца. Который до безумия любил своих родителей, брата. Его больше не было. А следом за ним, спустя двое суток, не стало и Анны. Сердечко всё-таки не выдержало. Глава семейства корит себя за это. Потому что, уезжая по делам, он видел, что жене плохо, специальный аппарат показывал высокое давление и аритмию. Но всё же оставил её. А когда вернулся, она лежала с закрытыми глазами под одеялом, сжимая его над грудью. Надо сказать, у Соболева траур. Жизнь забрала у него почти всё. Остался только он и ещё один сын, который до сих пор в коме. Неизвестно, выживет ли. Потому что прошло уже довольно много времени, а он всё ещё не приходит в себя. Врачи говорят, что если через две недели он не придёт в себя, то придётся отключить его от искусственного жизнеобеспечения. И всё. И его жизнь на этом будет окончена. Эта проклятая жизнь каждый раз напоминает о том, что в любой момент может забрать самое дорогое, что у человека есть, оставляя за собой шлейф из отчаянья и боли. Это невыносимо. Это сводит с ума. Всё, что было у него в жизни, уходит как песок сквозь пальцы. Может, когда-то станет легче. Когда-то боль из-за потери близких людей притупится. Не уйдёт совсем, просто станет чуть-чуть меньше. А пока всё, что Виктор может – это сидеть в компании двух своих друзей и бутылки Hennessy, вспоминая красавицу-жену и лучшего сына, которые оставили его одного в этом жестоком мире. Честно, он очень хочет узнать, что произошло в ту ночь. Куда они ехали, что случилось и как так трое других выжили? Да ещё и почти не пострадали! Почему именно его семья, его дети пострадали? Почему не лучший друг Коли – Егор? Почему не тот незнакомый парень блондин? Почему не Эмиль?! Виктор обязательно когда-нибудь узнает все обстоятельства гибели сына, иначе он будет никчёмным отцом.***
«Если ребёнок нервный, прежде всего, надо лечить его родителей»© А. Л. Барто
После последних событий прошло две недели. Несколько дней назад Эмиля выписали из больницы. Всё это время, пока лежал в клинике, к нему не заходил ни Арс, ни Дмитрий Андреевич. Это и радовало, и огорчало одновременно. Единственный, кто посещал его – это Макс, когда вместе с классом (с теми, кто остался в лагере) вернулся в город. Блондин, как мог, развлекал Иманова, но тоска в душе развивалась на протяжении всего лечения, и Эмиль не знал точно, отчего она. По правде говоря, тоска – самое первое, с чего начали возвращаться чувства. Дмитрий Тимурович говорил, что это всего лишь последствие воздействия тяжёлого наркотика. Странно, что метамфетамин привыкания не вызвал. У него были, конечно, мысли о том, что неплохо было бы повторить, но тут же получил за это по башке от Киселёва. Тогда Эмиль пообещал всегда называть его «мой личный сверчок Джимини». Теперь он дома. Не сказать, что это лучшее, что с ним случалось. Дома – стены лечат, да. Но компания у него была не лучшая. Мать, которой не рассказали о том, что он принял наркотики, но которая всё равно не разговаривала с ним. Отец заезжал через день. По факту, парень впервые видел его так часто последние года два. Всегда заходил и оправдывался: «Я по поводу развода». Как будто мужчине будет стыдно, если он скажет, что приехал проведать сына. Боже, ну за что же ему такая семья? — Я с Максом договорился погулять, — сообщает подросток сидящей за кухонным столом женщине. Она, отпивая из чашки кофе, почти никак не реагирует. — Иди, — она только безразлично пожимает плечами. Эмиль не шевелится, гадая, чем он вызывает у матери такое отношение к себе. — Тебя не смущает, что на часах – половина одиннадцатого вечера? — удивлённо спрашивает он. — Просто отпускаешь, и всё? — Господи, Эмильен. Тебе не десять уже. Да хоть в час ночи иди, — отвечает Татьяна. — Что-то ещё? — понимая, что парень всё ещё стоит на месте, спрашивает она. — Да, — твердо произносит шатен, осмелел. — Когда мы с ребятами попали в аварию, я был под воздействием наркотика, — выдохнул он, ожидая ответной реакции. — Та-а-ак, — тянет женщина, но не теряет лицо. Всё так же холодна. Слова сына ни на секунду не вызывает у неё ни жалости, ни ужаса. Ничего. — Всё? — Нет, — ну, раз эта тема не затронула мать, то в ход идут другие вещи. Одна страшнее другой. — Ещё я гей и уже год встречаюсь с тридцатипятилетним мужиком! — Надо же, — тихо произносит она. — «Надо же»?! Это всё, что ты можешь сказать?! — подросток начинает закипать. Он столько ей уже наговорил, чтобы вывести хоть на какие-нибудь эмоции. — А что ты хочешь услышать? — если бы в России проводили конкурс на самый безразличный вид, его мама была бы десятикратной победительницей. Просто, более меланхоличного вида не бывает. — Я не знаю! Заплачь, заори на меня. Ударь, в конце концов! — спокойный голос Эмиля переходит на крик. Никто не упоминал о том, что после воздействия амфетаминов только сначала наступает полная пустота. Потом чувства возвращаются и обостряются до такой степени, что в душе случается взрыв, сравнимый только со сверхновой. Так и произошло. Если раньше всё, о чём он переживал, хранил глубоко внутри, то сейчас это вырвалось наружу. — Не сиди ты с таким взглядом, как будто я для тебя пустое место! Будто я вообще ничего для тебя не значу! Каждый раз, когда я что-то у тебя спрашиваю, ты делаешь вид, будто мы не знакомы! Скажи, чем я заслужил это?! Что плохого я тебе сделал?! Тебе совсем наплевать на меня?! Ты хоть переживала, когда узнала, что я в больнице?! — крик становится оглушительным. У парня уже истерика. Впервые, за всё время его существования. — Ну же, ответь! Мне сдохнуть, чтобы ты хоть что-то почувствовала ко мне?! — Всё сказал? — всё так же до больного спокойно отвечает Татьяна. Она не собирается отвечать на этот выпад сына. Побесится и успокоится. Эмиль часто дышит, молчит, мама ответа и не ждёт, произнося тихое: — Отлично. А теперь иди к себе в комнату, собирайся. Ты с Максом договорился погулять, — парень в шоке. Его же фраза – это всё, что она ответила? Что должно произойти, чтобы она перестала быть такой бесчувственной стервой? Эмиль направился в свою спальню. Конечно же, ни с кем он ни о чём не договаривался. Макса бы не отпустили. И сам никуда не собирался. А сказал это просто так, чтобы вывести её. Чтобы она хотя бы закричала. Хоть что-то сделала, чтобы Эмиль понимал, что перед ним не робот, а живой человек. Выходя из кухни, он хотел крикнуть матери напоследок: «Ненавижу!», — но вовремя себя успокаивает. Не нужно в порыве гнева бросать такие ужасные слова. — Женщина, — обернувшись, вместо ругательства уже чуть спокойнее говорит подросток. — Вы явно где-то сердце потеряли! Он оставляет мать наедине с тем, что только что вывалил на неё. Она смотрит сыну в след, прикрывая глаза и вспоминая, как первый год его жизни не спала, боясь, что ночью с ним что-нибудь случится, и она потеряет его. Каждые два часа подходила к кроватке, вслушиваясь, дышит или нет. Что с ней произошло сейчас? Может, вымотана постоянными скандалами с (почти)бывшим мужем. А может, большую роль играет её собственное детство. Просто однажды не научили жить по-другому. Так или иначе, исправляться она не собирается.***
Уже которую ночь Диме снится кошмар. И каждый раз он просыпается в холодном поту. Он не может понять, с чем это связано. Почему каждый раз он видит только тень падающего с моста человека? Почему в каждом сне он ощущает его боль, будто прыгнул он сам, а не этот таинственный парень? А самое главное: что нужно сделать, чтобы это прекратилось? Мужчина, восстановив собственное дыхание, поворачивает голову вправо, смотрит на Полину, спящую на его плече. Он так долго этого хотел. И получил. Но отчего-то близость с ней не доставляет удовольствия. Он гладит её по голове, в надежде, что он хоть что-то к ней почувствует. Но нет. Кроме братско-сестринской любви – ничего. Может, он и не любил её никогда. Внушал себе, что хочет блондинку потому, что его бесило, что она не замечает его. Банальный эгоизм. Это его подруга! Значит, и любить должна только его! Сейчас он всё это понимает, как никогда. Однако, когда предлагал Савекиной встречаться, не думал о том, что ему это нахрен не надо. Сначала, конечно же, всё было хорошо. Первые несколько дней Дмитрий, наверное, мог сказать, что он счастлив. А потом становилось почему-то хуже и хуже. Куда-то резко пропал весь огонь, которым его сердце горело, когда он смотрел на подругу. Брюнету просто стало скучно с ней. Он встаёт аккуратно, чтобы не разбудить девушку, и идёт на кухню. Проходя мимо гостевой комнаты, останавливается. Медленно идёт туда. Понимает, что за последние две недели от ранее проживающего тут малыша не осталось и следа. Ни одной вещи, кроме лежащего на тумбочке кожаного браслета со вставкой из белого золота, на которой можно различить фразу «Il mio angelo». Почти как новый. Масленников берёт его в руки, долго рассматривает. Скорей всего, ручная работа. Настоящая кожа, белое золото, гравировка. Всё это очень дорого стоит, подростку точно не по карману. Да и он не стал бы покупать себе подобные вещи. Можно предположить, что это мама подарила. Но ведь Иманов сам говорил, что у них плохие отношения. Остаётся только один вариант. Попов. При мысли об Арсении, настроение Димы ухудшилось. Он же обещал сам себе, что вытащит котёнка из этих непростых отношений. Так и не исполнил своё обещание. Сейчас, как никогда до этого, хотелось найти его, поговорить, узнать, что произошло в тот злосчастный вечер. Может, попросить прощение за что-то, если виноват. Или хотя бы просто увидеть его, хоть и знает, что это невозможно. Математик с силой сжал браслет, а потом с раздражением кинул его на заправленную постель. Он хочет прогуляться, потому что находиться в данную минуту в своей же квартире, нет сил. Обстановка душит. А ещё не даёт покоя этот чёртов каменный мост из сна. Два часа ночи, чем не подходящее время, чтобы съездить и полюбоваться на него наяву?***
«Мы исполняем волю строгую, как тени, тихо, без следа. Неумолимою дорогою идем — неведомо куда»© З.Н. Гиппиус
Эмилю хочется кричать. Громко, надрывая голосовые связки. Так, чтобы смог перекричать шум проезжающих мимо машин. Так, чтобы оглушить весь квартал, в котором находится сейчас, но он молчит. Потому что сил на это нет. В данный момент одиночество сковало его невидимыми, но тяжёлыми цепями. Хочется исчезнуть. Дело даже не в ссоре с матерью. Про неё он вообще старается не думать. Эмиль просто снова неудачно влюбился. И, ладно бы, в какого-то ровесника, но нет же. Это опять мужчина намного старше его. Опять учитель. Только в этот раз о взаимности даже речи не идёт. Он сейчас наверняка в компании англичанки. И по-любому счастлив. Какое ему дело до страдающего подростка? Он, наверное, даже не вспоминает о нём. Время – два часа. Погода не поменялась. Днём тридцатиградусная жара, ночью температура опускается до десяти градусов, а то и ниже. Парень ощущает холод, как физически, так и в душе. Он стоит на мосту, задумавшись: а если он прыгнет на проезжую часть, останется ли в живых? Или тут мгновенная смерть? Зная его везение, он скорей инвалидом останется и будет дальше мучиться, чем умрёт. Парень проходит дальше. А если в реку прыгнет, утонет? Она, вроде, глубокая. — Опять искупаться решил? — Эмиль не верит своим ушам, когда слышит за спиной тихий голос математика. Думает, уже галлюцинации начались. — По-моему, мы это проходили уже. — А если прыгну, опять полезете доставать меня оттуда? — не поворачиваясь, отвечает парень. — Или махнёте рукой и сразу поедете к Полине Григорьевне? — Чего ты прицепился к Савекиной? — Масленников не злится, даже не раздражён. Он просто рад видеть малыша. Мужчина смотрит на него, улыбаясь. Только потом вспоминает про то, что ему приснилось сегодня. Ужас охватил учителя моментально. Этой таинственной тенью был Эмиль. Поэтому он уверенно подходит к парню, берёт его за руку, буквально оттаскивает от края моста. — Что вы делаете? — кареглазый упирается, стараясь стоять на месте, но брюнет явно сильнее. — Помните, я как-то Вас просил оставить меня в покое? — Ну, нет, дружок, — усмехается он. — Я помню, что ты сказал мне больше не приезжать к тебе в больницу. Про остальное разговора не было, — Дима улыбается, понимая, как ему не хватало этого упёртого малыша. — Так что руки в ноги и в машину. Бегом, — Эмиль больше не спорит. Он идёт следом за Дмитрием Андреевичем. Снова садится в его автомобиль, только уже на переднее сидение. — Кстати, после аварии у тебя никакой фобии не появилось? — Я совсем ничего не помню, — отвечает Иманов. В голове только на секунду всплывает только крик Коли: «Илюш, осторожно!» — и призрачное видение математика и Арса. — Почти. — Почему ты тогда сбежал, Эмиль? — выворачивая на проезжую часть, Дима задаёт вопрос, который сейчас его волнует больше всего. — Что случилось в то воскресенье? — Я не хочу вспоминать об этом, — отвечает шатен. Дима, уловив то, как помрачнел малыш, не настаивает. — Лучше скажите, куда мы едем? — Домой тебя везу. — Ох, ну да. Конечно, — тихо говорит парень. — Куда ж ещё? — Дмитрий не удивил Иманова. От слова, совсем. Даже, наоборот. Ёбаная стабильность. Дима молчит. Он очень хочет снова увезти его к себе, хочет, чтобы он снова занял гостевую, хочет, чтобы он снова среди ночи бродил по его квартире. Но теперь там Полина. Всю дорогу едут молча. Каждый думает о своём. Каждый не хочет говорить это вслух. Только подъезжая к подъезду котёнка, Дима начинает задумываться о том, какую глупость совершил, когда предложил Савекиной встречаться. Он был, видимо, в отчаянии, когда вернулся из больницы. Думал, что его любовь к подруге поможет справиться с этим неправильным влечением, не подозревая, что эта самая любовь проходит, а чувства к малышу усиливаются. Но сейчас уже поздно что-то менять. Он не хочет быть одним из тех, кто снова разобьёт её сердце. Значит, в этих недоотношениях с учеником надо поставить точку. — Слушай, — начинает математик. — Помнишь ту ночь, когда мы поцеловались? — Дима говорит спокойно, но в душе всё переворачивается. Эмиль же сначала вздрагивает, потом, сглатывая ком в горле, кивает. — Мы должны забыть об этом, — слова даются очень не просто, но по-другому он не может. — Между нами никогда ничего не будет, — Эмиль впервые в жизни почувствовал потребность ударить человека, но кое-кто научил его сдерживать внезапные порывы, которые могут закончиться плохо. Сердце бьётся со скоростью света. Он глубоко вдыхает, натягивая на лицо самую обаятельную улыбку, и поворачивается к Масленникову. — Вы правы. Вы учитель, а я Ваш ученик. Между нами не может ничего быть, — улыбка начинает медленно сползать с красивого лица. — Это Вы хотели бы от меня услышать? Хорошо. Играем по Вашим правилам, — он снова вдыхает и выдыхает. — Я сожалею обо всём, что произошло в этом чёртовом июне. Обо всех наших встречах, Дмитрий Андреевич. Моя самая большая ошибка в жизни – это то, что я влюбился в Вас! - презрительно говорит Эмиль. — Очень жаль, что я поздно это понял, — бросает он, буквально выбегая из гелендвагена и громко хлопая дверью. Нет. Он найдет в себе силы не поворачиваться, не смотреть на его реакцию. Ему снова хочется исчезнуть. Вернуться на тот мост и сделать то, о чём думал. Дима же борется с собственным сознанием. Не знает, где в предложении «догнать нельзя отпустить», поставить запятую. Зато только что, кажется, поставил большую жирную точку. Но почему-то сердце ноет, а когда он прикрыл глаза, в голове возникает мрачная картинка. В ней всё тот же сон, который привёл его к каменному мосту. Только вместо тени, Масленников видит Эмиля, перелезающего за ограждение и прыгающего вниз. Мужчина резко открывает глаза. Можно ли считать, что Дима только что сбросил малыша с «моста», и тут же почувствовал его боль? Или эта боль принадлежит ему самому? — Блядство! — учитель сильно бьёт по рулю. Потом выезжает со двора своего ученика, едет домой. «Да ну вас всех нахуй! — думает он. — Завтра утром куплю билеты нам с Полинкой на море! Гори она, эта Москва, синим пламенем!»***
«Одно из самых тяжелых заболеваний человека — это приступы равнодушия к жизни» Вот и всё. Сегодня ночью закончилась эта нервотрёпка с учителем математики. И, признаться честно, Эмилю так больно не было никогда. Вернувшись домой, он так и не лёг спать. Свернувшись клубочком на своей кровати, он думал о том, как же всё-таки ненавидит эту жизнь. Как муторно находиться там, где он совсем никому не нужен. Он мысленно прокручивает слова, что сказал Масленникову. То, о чём он сожалеет. Его «исповедь» лишь отчасти правда. Потому что, если бы не было так больно и печально, то он был бы счастлив, что это всё произошло. Приходит сообщение на телефон, но так не хочется смотреть туда. Вообще ничего не хочется. Апатия каждую секунду накатывает с новой силой. Но любопытство берёт верх. Он открывает полученное письмо от абонента ПАС. В диалоге открывается пять красивых фотографий заграничных городов, под каждой – определённая циферка. Первая – Нью-Йорк, вторая – Лондон, третья – Индонезия, четвёртая – Мюнхен, пятая – вопросительный знак. Значит ли, что ему можно выбрать самому? Конечно, Иманов сразу понял, что Арсений имеет в виду. Немного удивившись тому, что мужчине опять удаётся вывести его на положительные эмоции, Эмиль кидает ответное фото с видом на Бурдж-Халифа. Ответ приходит незамедлительно. «Дубай? Ты уверен, ангел?» Ну вот и что его так удивило? То, что он не выбрал Мюнхен или Лондон? Так успеется. Сейчас его сильно тянет в Дубай. Кудрявый не знает, с чем это связано. Но отступать не собирается. «Да» «Дубай» «Уверен» Ответа ждать долго не приходится. Читая последнее сообщение: «Как скажешь, заяц, так и будет», — Эмиль думает о том, что всё-таки, наверное, Попов – лучшее, что случалось с ним в жизни. И даже если они когда-нибудь расстанутся, то он хотел бы сохранить хотя бы дружбу.Твои губы говорят мне, что я должен обласкать тебя. Но вижу по глазам, В них только холод и апатия