Шагая за горизонт

Анна. Осень 1895 года       Печальная новость об обнаружении трупа Елены Павловны в лесу быстро облетела город. Анна была в больнице, когда тело доставили Милцу, и уже через час к доктору приехали Штольман и Коробейников. Хмурые следователи шли от пролетки и коротко переговаривались. Анна разглядывала озабоченных мужчин из окна и заметила: хоть внешне они разительно отличаются, есть что-то похожее в их мимике и жестах. От увлекательного наблюдения отвлек больной, требовавший срочного внимания. Анна отправилась в палату, а когда вернулась, то застала в комнате Штольмана. Он нервно крутил в руках трость и казался непривычно взволнованным.       — Добрый день, Анна Викторовна! Как себя чувствуете? — голубые глаза пристально оглядели ее с головы до ног. Вопрос озадачил девушку, и Анна задумалась, не выглядит ли бледнее обычного.       — Спасибо, Яков Платонович, хорошо. Хотите чаю? — Анну охватило нестерпимое желание задержать его, расспросить о делах и причинах взвинченности.       — К сожалению, не могу, Анна Викторовна, занят. Планирую встретиться с Петром Ивановичем.       — У нас вечером дома соберется книжный клуб. Приходите, там и поговорите с ним. Литературный кружок появился в Затонске недавно. Собирались по очереди друг у друга, находили и читали отдельные отрывки вслух и дискутировали. Сегодня пришел черед Мироновых принимать гостей. Штольман не походил на любителя светских развлечений, и Анна ждала вежливый отказ, но сыщик удивил.       — Постараюсь. — он слегка прикоснулся пальцами к шляпе и прежде, чем выйти, обернулся, — берегите себя, Анна Викторовна!       Хоть Яков Платонович и не обещал заехать, барышня готовилась к мероприятию с особой тщательностью. Выбирала наряд, тщательно, на радость матери, следила за украшением гостиной, расставила букеты и угощения. Родителям визит полицейских не понравился, но она уговорила дядю, и тот взял вину на себя. Не нашлось у него лучшего места и времени пообщаться со Штольманом. Мария Тимофеевна и Виктор Иванович обменивались настороженными взглядами и укоризненно посматривали на младших Мироновых, но Анна с Петром Ивановичем твердо стояли на своем. Она не понимала предубеждения родственников в отношении Якова Платоновича. Он ловит преступников — это же благородно и, как оказалось, очень увлекательно! Не меньший интерес вызывал и сам Штольман: рассудительный, немногословный и ужасно загадочный. А еще у него были удивительные глаза, которые порой говорили больше, чем слова.       Яков Платонович опоздал к началу, но все-таки приехал — и не один, а с Коробейниковым. Молодой человек с искренним удовольствием присоединился к компании, когда Штольман отправился беседовать с Петром Ивановичем в отцовский кабинет. Пока Лукьянов обсуждал с Анной новую медицинскую статью, обнаруживая серьезные познания в этом вопросе, ускользнула и Мария Тимофеевна.       Девушка раздумывала, какой бы и ей найти подходящий предлог, и пойти к родным, но ее отвлек Антон Андреевич. Ему в руки попала фотография клуба, которую сделали на вторую встречу. Анна коротко объяснила, кто есть кто, и немного удивилась, когда он шепотом попросил забрать снимок.       — Расскажите, зачем? — Анна тоже понизила голос.       — Кое-что кажется здесь знакомым, но пока не уверен. Нужно разобраться. Возможно, это пустое.       Анна посмотрела по сторонам и быстро положила карточку в томик Хаггарда, который передала Антону Андреевичу. Он благодарно улыбнулся, оценив хитрость — нет ничего подозрительного в том, чтобы одолжить приключенческий роман. Для этого литературный кружок и существует!       Вечер закончился, и гости принялись расходиться. Штольман и родители еще не вышли, и Коробейников стоял в растерянности: дольше задерживаться причин нет, но и шефа дождаться надо. Он растерянно молчал, и Анна пришла на помощь, предложив чаю. Через какое-то время Антон Андреевич перестал чувствовать себя скованно, и завязалась оживленная беседа. Симпатия, которую она почувствовала к нему в день знакомства, оказалась взаимной. От обсуждения книжных новинок перешли к музыкальным и перебрались к роялю. Анна нашла простую пьесу и уговорила Антона Андреевича порепетировать. Играть слаженно не получалось, но Анна давно так не веселилась. Они почти добрались до конца, когда она заметила Штольмана. Анна вопросительно подняла брови и показала глазами сначала на Коробейникова, потом на дверь. Зачем отвлекать Антона Андреевича, который и без того регулярно не попадал в такт, если они не торопятся? Сыщик отрицательно покачал головой, сложил руки за спиной, облокотился на стену и замер в неподвижности. Лицо утратило привычную суровость, строгий взгляд смягчился, в нем появилась мечтательность и уголки рта дрогнули в легкой улыбке. Яков Платонович глубоко погрузился в раздумья и в приглушенном свете ламп Анне показалось, будто сейчас он полностью раствориться в далеких мыслях и бесследно исчезнет из комнаты. Стало тревожно, и она сбилась с ритма. Удивленный Антон Андреевич повернулся к ней и понял, что вниманием барышни целиком завладел Штольман. Добродушно усмехнувшись в усы, он продолжил свою партию.       Анна провожала полицейских сама. Коробейников сел в пролетку первым, а Штольман ненадолго задержался на ступеньках. Прощаясь с девушкой, он вежливо поцеловал ей ладонь. Стоило мужчинам отъехать, как Анна прикоснулась к этому месту губами. Штольман. Зима 1895 года       Штольману предложили опытных профессиональных полицейских для наблюдения за подручным Крутина, но такое дело он не мог доверить посторонним людям. Они шли за ним вдвоем — он и Коробейников. Петр Иванович намеренно отстал и уверенности в том, что он поспевает, не было. Разглядеть лицо человека не удавалось. Он высоко поднял воротник теплого пальто и натянул пониже шапку. Из образовавшейся прорези сверкали серые настороженные щелочки. Морозный воздух холодил кожу, ледяной пронизывающий ветер пробирался под одежду, мокрый снег под ногами моментально превращался в грязь, но Яков не обращал внимание на окружающий мир. Мужчина постоянно оглядывался, однако Штольман предчувствовал каждое резкое движение. Это случалось и раньше. В моменты слежки он часто предсказывал действия подозреваемого и прятался прежде, чем преступник оборачивался. Помощник Крутина свернул на узкую извилистую улочку, а потом нырнул в старый обветшалый особняк. Проверив пистолеты, сыщики вошли за ним. Они осторожно поднимались по лестнице и прислушивались к каждому шороху. Впрочем, предосторожности оказались бессмысленными. Их ждали.       Несмотря на внешнюю непрезентабельность, внутри дом поражал богатством убранства. В просторной комнате, куда они зашли, тщательно задернули тяжелые бордовые шторы, темноту разгоняли многочисленные свечи, отбрасывающие причудливые блики на синие стены и позолоченные колонны. Штольман подумал, что Крутину свойственна излишняя театральность, но это только к лучшему. Значит, сразу их убивать не будут.       Яков не удивился, когда увидел на широком кожаном диване в центре помещения Скрябина. Он хитро прищурился и кивнул подбородком в ироничном приветствии. За ним молча возвышались фигуры в длинных темных плащах и масках. Несмотря на расслабленный вид Иван Евгеньевич цепко следил за вошедшими. Рядом с ним сидела Анна. Девушка никак не отреагировала на их появление и отрешенно смотрела перед собой. Она сильно похудела и выглядела изможденно. Черное глухое платье подчеркивало белизну лица, с которого будто стерли все краски. Уголки бескровных губ горестно опустились, черты заострились, щеки запали и даже яркие голубые глаза утратили цвет и стали прозрачными.       Штольман шагнул к ней, но заметил под сложенными на коленях руками револьвер.       — Не так быстро, Яков Платонович, — Скрябин выставил перед собой ладонь и насмешливо вскинул брови, — присаживайтесь. Ваш верный Санчо Панса пусть положит оружие на стол и встанет рядом. И свой, и ваш пистолет, пожалуйста. Сожалею, придется вас обыскать. Не делайте резких движений, не пугайте меня или Анну Викторовну. Один Бог ведает, куда госпожа Миронова выстрелит: в себя или в вас? Когда они выполнили требования, двое подручных бесшумно переместились к ним за спины.       — Я когда-то говорил, господин Штольман, мы похожи! — голос Скрябина сочился самодовольством, — согласитесь, стоит отбросить лирику, и думается гораздо лучше. У Анны Викторовны уже жемчуг заканчивался, а вы все не шли.       — Вы видели, как она оставляет драгоценности на местах преступлений и позволяли это. Вы заманивали меня, — Штольман озвучил очевидное, — зачем? Яков понимал навязчивый интерес к Анне, но он-то зачем Крутину понадобился?       — Я даже не знаю, кого из вас двоих я хотел заполучить больше — человека, который не боится гипноза, или Анну — сильнейшего медиума. Вы в курсе, что ее дар без вас чахнет?       Штольман отрицательно покачал головой.       — Увы. Да и во время транса духи к Анне Викторовне являться не хотят. Так уж вышло, вы нужны мне оба.       — Для чего?       — Для великих свершений! — несмотря на высокопарный тон, улыбка Крутина получилась циничной.       — Мне на них все равно, — равнодушно ответил Яков и подумал, что намного сильнее, чем разрушение мира, Скрябина интересуют материальные вещи.       — Но вам небезразлична Анна Викторовна. Давайте попробуем заключить соглашение? Присоединяйтесь к нам! Присмотрите за своей ненаглядной, поможете в одном деле и будете полностью свободны. Я даже оплачу ваши труды.       — После всего мы с Анной Викторовной уйдем?       — Да. Если захотите, сможете преследовать меня потом в свое удовольствие.       — Я полицейский, господин Крутин, и не имею права заключать подобные сделки.       — Ой, да прекратите, Яков Платонович! Сколько вы гоняетесь за мной, а толку? Допустим, поймаете, думаете, я надолго задержусь в тюрьме?       — Тогда придется убить вас, — Штольман видел, как Крутин плавно подводит его к определенному выводу, но решил не сопротивляться и выяснить, чего хочет противник.       — Мне это не понравится, но в контексте мировой истории ничего не изменится. Такие как я были, есть и будут. Мы подстраиваем этот мир под себя, он играет по нашим правилам, а не наоборот, — в глазах Ивана Евгеньевича сверкнуло торжество, — вы умны, должны понимать, Крутин — это не один человек. Я лишь отвечаю за разум и чувства.       — Если вы олицетворяете две змеи, получается, есть еще кнут силы и щит тайного знания? — Штольман вспомнил иллюстрацию, показанную Анной.       — Вы же не ждете, будто я расскажу все секреты? Согласитесь, я и так предельно откровенен.       — Если я пойду на ваши условия, вы в дальнейшем планируете шантажировать меня Анной Викторовной?       — Да. Считайте, мы идем в комплекте. Зная ваш нрав, я предпринял меры и обезопасил себя. Наша драгоценная Анна Викторовна — бомба с часовым механизмом. Пусковой крючок — любая угроза мне. Я не буду рассказывать, что произойдет — незнание рождает больше страхов. Когда мы завершим дело, я все уберу, а если попросите, сотру воспоминания о прошедших месяцах из ее памяти. Вы оба нужны мне, и я готов идти на уступки!       — Какие бы злодеяния она не совершила, вина лежит на вас, — кулаки Штольмана сжались от бессильного гнева.       — Это для нас с вами, Яков Платонович, а для суда? — сыщик зло дернул головой, — вы всегда притворялись служителем закона, а шли на поводу собственных пристрастий. Сейчас самое время признать очевидное и сделать правильный выбор. Что хотите сильнее: уничтожить меня или получить Анну Викторовну?       Коробейников молча наблюдал за разворачивающейся сценой. Он видел, как меняются эмоции на лице Штольмана, и догадался: мужчина сомневается. Антон Андреевич не винил его — после истории с Полиной категоричности в молодом полицейском заметно поубавилось. И хоть он понимал Штольмана и сам тепло относился к Анне Викторовне, но одобрить поступок, который обернется катастрофой, не мог.       — Яков Платоныч, Яков Платоныч! — страстно заговорил Коробейников, в надежде достучаться до здравого смысла шефа, — Анна Викторовна бы сказала: нет ничего важнее человеческой жизни! Она и в доктора пошла людей спасть, и с мертвыми общалась, хотела людям помогать. Да неужто вы верите, что с таким, как он можно договориться?       Крутину не понравилось вмешательство Коробейникова. Он лениво махнул, и тут же Антон Андреевич ощутил чувствительный удар в бок и задохнулся от боли.       — Не находите, мы невежливо поступаем по отношению к даме? Послушаем третью сторону? Госпожа Миронова, просим! — и Крутин резко хлопнул в ладони перед собой, и Анна затуманенным взором обвела комнату, будто просыпалась после долгого сна, прежде чем остановилась на Штольмане. Как же он ошибся! Не тусклые, а огромные васильковые Анины глаза постепенно прояснялись.       — Яков! — чуть слышно, будто летний ветер пробежал в кронах деревьев, — я так тебя ждала.       И Штольман не выдержал. К черту оружие у затылка, он стремительно рванул со стула, рухнул перед Анной, отбросил револьвер и нежно погладил по щеке.       — Я все-таки нашел тебя, Аня, — глухо пробормотал он.       — Все это время я берег Анну Викторовну. За нашими приключениями она следила из-за стекла, давайте уберем преграду! — и Крутин сделал пас рукой.       Их лица почти соприкасались, и Яков заметил, как потемнел голубой взгляд, расширились и стали черными зрачки. Он наблюдал безумие Нины и видел, как сейчас сходит с ума Анна. Кожа посерела, рот раскрылся в беззвучном крике, и она согнулась, будто кто-то ударил в живот, и закричала. В голосе было столько отчаяния, что Яков понял: он согласится на все, лишь бы прекратить ее страдания. Он прижал девушку к себе и горячо зашептал на ухо утешительные фразы, и она медленно затихла, впадая в забытье.       — У всех есть слабые места, господин Штольман, — презрительно прокомментировал разворачивающуюся перед ним картину Крутин.       Яков не питал иллюзий и понимал: он идет на сделку с дьяволом. Крутин отлично изучил его. В критические моменты Штольман переставал быть беспристрастным полицейским, особенно если дело касалось Анны. Расчёт оказался верен. Соглашение временное. Яков поможет Анне, а потом найдет способ вытащить их. Это будет не просто, но они будут вместе. Он договаривался с совестью, а перед глазами стояли окровавленные детские трупы, умирающий в муках от неизвестного яда Коробейников, безумная верящая в вечную молодость графиня Елеонская, бесконечный хоровод мертвых и еще живых людей, обреченных умереть в страшных мучениях и взиравших на него с немым укором. Это был цугцванг. Зачем честь, если не будет Анны, зачем он ей, запятнанный грязным договором? Штольман принимал самое тяжелое решение в жизни. Он глубоко вздохнул, повернулся к Крутину, но не успел и слова сказать, как услышал шум борьбы за спиной. Пока он сосредоточился на Анне, в комнату неслышно зашел Петр Иванович и резко стукнул одного из охранников пистолетом по голове. Тут не растерялся Коробейников. Отшвырнул соглядатая, отобрал у него оружие, и, не медля ни секунды, выстрелил в Крутина.