──────── • ✤ • ────────
В древние времена, прежде чем гладиаторы выходили на арены, чтобы встретиться со своими противниками (и, в конечном итоге, с кровавой гибелью), они останавливались, затаив дыхание, подсчитывали риски нападения и молились божествам об удаче (или милосердии). Юнги думает, что, должно быть, именно так он себя и чувствует. Сузив глаза, он и Чимин обмениваются долгим, осторожным взглядом в финальном противостоянии, сложив руки на коленях, под столом и скрытые от взгляда друг друга. Чимин — главный враг. Юнги не должен показывать свое решение. Краткий обмен кивками, а затем: — Камень, ножницы, бумага! — Хах! — Чимин издает возглас триумфа от результата: он с камнем. Юнги с ножницами. — Я победил! Из-под носа Юнги вырывается поток ненормативной лексики. Черт бы побрал его инь и янь. Однако: он проиграет только один раз. — Хорошо, давай. Чимин не колеблется, прежде чем задать свой первый вопрос: — Любимые корейские певицы? — Суран, HEIZE, Ли Сора, — приходит быстрый ответ Юнги, которому почти не нужно думать. — Моя очередь. Любимая пьеса или фильм? — Дневник памяти. Юнги моргает. Чимин никогда не производил впечатления человека, которому нравятся слезливые фильмы. — Вау. — Моя очередь! Чимин устраивает целое шоу, придумывая свой следующий вопрос, поглаживая подбородок и все такое. — Ты бы предпочел иметь домашнего динозавра или дракона? — Что это за вопрос? — У нас не было никаких правил о том, какие вопросы допустимы, а какие нет, — вмешивается Чимин. — Итак. В его словах есть смысл. Они не заключали никаких соглашений о том, что они могут спрашивать друг друга. Все идет своим чередом. Возможно, ему следовало тщательно изучить правила, прежде чем ввязываться в это. — Честно говоря, мне бы не нужен домашний динозавр или дракон. Мадлен достаточно. Чимин поджимает губы и прищуривает глаза на Юнги. — Не, это не весело. Хорошо, тогда что, если бы у Мадлен выросли крылья? — Крылья? Что за х… — Я просто говорю, — говорит Чимин, пожимая плечами. — Домашний кот с крыльями — звучит так круто. В другой, альтернативной жизни, если бы у меня был кот с крыльями, я бы назвал его, например, Кашмир. Возможно. Юнги может только смотреть. — Хорошо...? — Но, если бы мне пришлось выбирать? Обязательно выбрал дракона. — Чимин делает руками взмахи крыльев. — Дракарис! Юнги фыркает. — Ты смотришь «Игру престолов»? — Угу, но я не могу признать существование 8 сезона. Неважно. Твоя очередь. — Хорошо, почему актерство? — Это весело. И еще потому, что тогда я стану кем-то лучшим, а не Пак Чимином. Ответ приходит настолько молниеносно, что Юнги изо всех сил пытается должным образом переварить то, что только что сказал Чимин, прежде чем в его сторону полетит еще один вопрос: — А как насчет тебя? Почему выбрал фотографию? — Его муж кивает в сторону деревянной сцены бара. — Ты хорош на пианино. — Эм. Что ж. Потому что, — Юнги облизывает верхнюю губу. Действительно, почему? Он чешет ушную раковину и цокает языком. — Ты подумаешь, что это глупо. — Я не могу сказать наверняка, если ты ничего не рассказываешь. — Когда мне было 12, — наконец сходит с языка Юнги, — мы с мамой впервые посетили Everland. Там была небольшая угловая будка, где гости могли сфотографироваться с воздушными шарами и персонажами, маскотами. — Чимин машет ему рукой, лицо выжидающее. — Возможно, ты думаешь, что я хотел стать персонажем, верно? Но нет. Честно... что привлекло мое внимание, так это фотограф за камерой станции. — Юнги теребит свои обручальные кольца, не сводя глаз с блестящего серебра. Он никогда ни с кем раньше этим не делился. — Это похоже на волшебство. Я подумал: как это, должно быть, здорово — делать людей счастливыми, просто щелкая фотоаппаратом. — Не очень похоже на то, что говорит Юнги. Юнги хихикает и продолжает: — Когда ты держишь камеру, у тебя есть сила заставить людей улыбнуться даже на эти несколько секунд, понимаешь? — Понимаешь. Это... на самом деле, именно так я отношусь к актерству, — говорит Чимин с медленным, понимающим кивком, и это приятно. Приятно знать, что слова Юнги были услышаны, с ними даже согласились. — Это такая... сила, которую ты получаешь, вызывая улыбку на чьем-то лице. — Даже если это подделка. — Даже если это подделка, — соглашается Чимин с печальным вздохом, и Юнги задается вопросом, говорят ли они вообще об одном и том же. Над головой песня Чета Бейкера переходит к песне Herman's Habit, и Чимин машет проходящей официантке, чтобы та записала темный ром с колой. Взгляд Юнги перемещается на левую сторону стола, где стоит пустой бокал мартини Чимина. — Еще выпьешь? Уверен? Ты только что выпил свой мартини. Чимин издает смешок, как будто он только что услышал шутку года. — Да ладно. Это была водичка перед основным. — Он отпустил официантку, подмигнув. — Я сомневаюсь в этом, — возражает Юнги, скрещивая руки. Со стройным телосложением и такой взвинченной психикой Чимин не так уж хорошо умеет пить. Чимин и так невыносим, когда трезв. Что еще нужно, когда он навеселе? Вот это да. — Ты производишь на меня впечатление того, кто быстро пьянеет. Хлопая ресницами, Чимин наклоняется вперед, чтобы положить подбородок на тыльную сторону сцепленных пальцев. — Почему, хм-м? Ты беспокоишься, что твой облачный малыш потеряет сознание прямо на тебе? Юнги щелкает его по носу. — Сопляк. — Ой, больно. — Чимин шипит на него, как рассерженный котенок, и трет свой красный нос. — В любом случае, давай снова сыграем в «камень, ножницы, бумага» — я думаю, мы потеряли нить вопросов, — говорит Юнги, уже готовя кулаки. На этот раз он побеждает, используя бумагу против камня Чимина. Следующий вопрос свинцовой тяжестью ложится ему на язык, и приходится несколько раз прикусить нижнюю губу, прежде чем, наконец, выдавить: — Т-ты. Ты встречался с кем-нибудь раньше? — Да. Конечно. — Чимин пожимает плечами как раз в тот момент, когда официант подходит, чтобы подать ром. — Моя очередь. Ты девственник? — Нет. А ты? — Нет. — Хорошо. — Они кивают друг другу, оба обыгрывают вопрос, как будто Чимин просто спрашивает о погоде. Юнги потягивает свой напиток и оглядывается вокруг, притворяясь, что восхищается тем, как дорогие канделябры Сокджина отражают свет, словно мозаичные окна церкви, посылая лучи, разбегающиеся по интерьеру бара в ту или иную сторону. На самом деле психоделично. И затем Чимин бросает еще один динамит: — Хен, ты предпочитаешь давать или брать? Что. Юнги забывает дышать. Что такое воздух? Что такое легкие? Сердце, успокойся. Не смотри в эти глаза. Он прочищает горло, ерзает на своем стуле. — Э-это немного… — На самом деле, мне просто любопытно, — добавляет Чимин, наклоняя голову набок и прислоняясь к кабинке. — Так ты? Юнги тяжело сглатывает, кровь приливает к его ушам. — Я трахаюсь по-разному. Я могу делать и то, и другое. — Он стонет и закрывает лицо руками, пока Чимин задумчиво напевает. — Я тоже делаю и то, и другое. Но я бы взял только того, кому доверяю. — Мне НЕ нужно было это знать, — бормочет Юнги, чувствуя, как его кости превращаются в желе. У него такое чувство, что желудок может взорваться в ближайшее время, и у него не хватает смелости поднять голову. Воображение, фантазия, исчезни. Похоже, почувствовав его смущение, Чимин вместо этого мягко спрашивает: — Ты когда-нибудь представлял, что вступишь в брак? С его плеч словно свалился груз, когда Чимин спрашивает что-то другое, и Юнги, наконец, убирает руки от лица. Ответ на этот вопрос прост и прямолинеен. — Нет. Никогда. Чимин моргает, брови взлетают на лоб. — Но ты так легко сдался ради этого. Но ты так легко прогнулся под это. — Из-за денег, — перебивает Юнги, не замечая, как на долю секунды темнеют глаза Чимина. — Верно. Деньги. — Брак для меня не важен. Это просто. Слишком много для меня. Тяжелая работа. — Давным-давно Юнги однажды услышал по радио о браке, и это прозвучало примерно так:Брак — это
Подбирать красивые слова
Говорить красивые комплименты
И устроить прекрасную ночь
Брак — это
Встреча с хорошим человеком
Иметь хорошую любовь
И покупка хорошего дома
Но это тяжело для меня
Итак, я просто включаю телевизор в одиночестве
Выхожу на улицу в удобной одежде
Покупаю крепкий алкоголь
Итак, я отправляюсь в Намсан
Я иду вдоль реки Хан один
Я ужинаю, потому что
Все это слишком сложно
Не критикуйте меня за то, что я живу без любви
Не переживайте за меня сейчас
Иногда вы делаете плохие лица и произносите резкие слова
Говорите обидные вещи
Затем вы становитесь незнакомцами
Итак, вот что я чувствую
Я боюсь этого
Это тяжело для меня
Пока он рассказывает об этой песне, Чимин молча потягивает свой ром и смотрит на него с суровым выражением лица, как будто ему жаль Юнги за такие жуткие чувства. Это, или, может быть, он пытается понять, откуда истоки подобного у Юнги. Юнги не может сказать наверняка, не может прочитать его мысли. Он хотел бы знать, что Чимин думает о браке, но потом понимает, что, конечно, он мог бы просто спросить, прямо тогда и там. — А как насчет тебя? — Юнги помешивает длинной ложкой в своем стакане с мохито. — Скажи, если ты когда-нибудь представлял себя женатым, где был бы твой идеальный медовый месяц? Чимин проводит рукой по волосам, и Юнги пытается не разинуть рот от того, как каждая прядь, кажется, пышно и шелковисто обвивается вокруг его пальцев. — Меня устраивает что угодно, пока мы создаем хорошие воспоминания вместе. О, и, как я уже говорил раньше — я хочу посетить Бродвей. С этим кем-то особенным, если вообще когда-либо. Возможно, когда-нибудь. Забавно, что их жизни начали наполняться двойственными "если", "когда-нибудь" и "может быть", несмотря на их супружеский статус. Разве связывание себя узами брака не должно принести человеку какую-то безопасность? Опять же... в конце концов, все это ненастоящее. Юнги неуверенно заключает: — Итак… Нью-Йорк? Чимин кивает, на его губах появляется задумчивая улыбка. — Хотя бы один раз. Я бы хотел увидеть эту сцену. Посмотреть хороший мюзикл с кем-то, кому небезразлично то, что я люблю. Юнги никогда так сильно не хотел купить билеты на самолет прямо здесь и сейчас, в этот самый момент. Но он не может, не тогда, когда находится на грани банкротства, едва сводя концы с тем небольшим доходом, который он имеет. С глубоким вздохом он меняет тему и бормочет: — У тебя есть еще какие-нибудь вопросы ко мне? Чимин отпивает свой ром (как, черт возьми, стакан уже наполовину пуст?!) и наклоняется вперед, оперевшись обеими руками о стол, прежде чем прошептать: — Тот парень на фотках на полке дома. У Юнги перехватывает дыхание. — Как его зовут? — Чимин говорит легким и непринужденным тоном, но Юнги чувствует в нем нотку осторожности, и он знает, что Чимин с радостью сменит тему, как только Юнги проявит какие-либо признаки дискомфорта. Но нет смысла лгать или избегать этого разговора. Юнги облизывает нижнюю губу и сдавленным голосом произносит: —... Йорым. Дитя лета. На корейском языке это буквальный перевод слова «лето». Юнги заплетается в тот момент, когда он слышит свой собственный голос, как будто он выплевывает пепел и серу вместо слова. Произносить это имя кажется табу, хотя на самом деле оно просто обозначает название сезона. Он не думает, что имеет право говорить это, не так, не снова. В пространстве между ним и Чимином возникает продолжительная пауза, которая переходит в колебание, повисающее, как размотанная катушка, прежде чем Чимин давит: — Если бы я спросил о том, как вы двое познакомились... ты бы… — Пас. — Юнги сжимает пальцы в кулак и прячет руки под столом, не желая, чтобы Чимин знал, как это все еще действует на него. Предполагается, что это будет веселая ночь. Свидание, если хотите. — Моя очередь. Как вы, э-э, познакомились с Тэхеном? При упоминании имени его лучшего друга на лице Чимина появляется улыбка, и беспокойство, омрачающее пространство между его бровями, исчезает. Юнги внутренне вздыхает с облегчением. Кризис предотвращен. Объясняться — не одно из его лучших качеств. — Когда я перевелся в школу Seoul Arts из Пусана, Тэхен был моим соседом по парте. И это был день, когда я понял, что нельзя находиться в радиусе 50 метров от Ким Тэхена, не став его другом, — делится Чимин, и в его глазах появляется нежная далекая дымка. — Я удивлен, что он захотел стать со мной близкими друзьями. — Почему нет? — Во мне нет ничего особенного… — Чушь собачья, — возмущенно издевается Юнги. — Ты чертовски замечательный, Чимин. Не убеждай себя в обратном. И я уверен, что и Тэхен увидел это в тебе. Глаза Чимина расширяются от его слов. — И для закрепления. Что ты сказал ранее? Что ж, — добавляет Юнги, разгоряченный. Он в ударе. — Честно говоря, я думаю, что Пак Чимин — лучший парень. — Если ты думаешь, что это должно было быть трогательно... я должен быть честен, — говорит Чимин с тихим смехом, — Потому что у меня такое чувство, что ты только что похвалил меня, как собаку. — Это твои проблемы, не мои. — Юнги улыбается и чувствует, как его лицо расслабляется, остатки напряжения спадают с его плеч. Он морщит лицо как раз в тот момент, когда Чимин зовет другого официанта, на этот раз заказывая Лонг-Айленд. — Ты уверен, что сможешь выпить столько крепкого алкоголя? — Юнги проверяет, озабоченно хмурясь, глядя на количество бокалов, которые официант убирает с их стола. Чимин отмахивается от него. — Я буду в норме. — Просто убедись, что тебя не стошнит на меня позже. Чимин морщит нос и закатывает глаза. — Да, тебе не нужно беспокоиться об этом. Позволь мне теперь задать вопрос попроще: какой была бы твоя жизнь, если бы ты не нашел Мадлен? Юнги хмурится еще сильнее. Жизнь без его кошки? Немыслимо. Хотя, если он действительно подумает об этом, то, вероятно, все еще был бы в том же состоянии, когда она спасла его — немного одиноким, немного потерянным и очень грустным. Вот в чем особенность кошек — не только человек решает приручить их; это они усыновляют вас и объявляют вас своим. Это одно из тех невысказанных, но понятных правил мира, которое применимо ко всему человечеству. — Честно говоря, без нее мне было бы намного хуже. Она... эм. Она много значит для меня, — наконец хрипит Юнги, камни давят ему на грудь, и он прочищает горло; пытается улыбнуться. Тогда его кровать была пустой и некому было промурлыкать ему, что все в порядке, а его мать могла только улыбаться ему с фотографий, Мадлен была тем теплым, надежным присутствием, за которое он цеплялся. — Она нашла меня на самом дне. Юнги смотрит на стол, где его рука находится всего в нескольких дюймах от руки Чимина, и задается вопросом, было бы нормально пожелать, чтобы он тоже мог положиться на него. Держать руку, тянуться к этому теплу. Вместо этого он спрашивает: — Честно, тебе вообще нравятся кошки? Глаза Чимина возмущенно выпучиваются. — Конечно! Твоя Мадлен — это просто особый случай, она всегда в защите. Она первая, кто заставил меня усомниться в том, что животные инстинкты все еще живы во мне, реально. Одна сторона рта Юнги изгибается в полуулыбке. — Похоже, она все же привыкает к тебе. — Я собираюсь заслужить ее доверие, не волнуйся. Нам просто нужно время. — Чимин кивает, решительный, как всегда. — Хорошо, моя очередь спрашивать. Куда ты ходишь каждый четверг вечером? Не делай вид, что я не заметил, как ты исчезаешь каждую неделю. Губы Юнги приоткрываются, расслабляясь удивления. Он и не думал, что Чимин потрудился заметить его отсутствие. Для этого нет особой причины, так зачем ему? — Я, э-э... Он, должно быть, похож на золотую рыбку, барахтающуюся в воде, вот так открывающую и закрывающую рот. — У тебя есть что-то вроде подработки? Третья работа? — Чимин подталкивает, глаза любопытно блестят. — Черт, ты намного трудолюбивее, чем я думал, тогда… — Это психотерапия. — Вот. Юнги не помнит, как произнес эти слова, но сейчас они вырвались наружу, и он не осмеливается посмотреть Чимину в глаза. — Каждый четверг. Это время для моих сеансов терапии. После его признания Чимин становится тихим. Как раз вовремя появляется официант с его новым заказом, спасая то, что, вероятно, назвали бы унизительным неловким молчанием. Они сидят, не обмениваясь ни словом, ни взглядом, пока официант не уходит и снова не оставляет их наедине. Юнги отпивает свой почти забытый мохито и наклоняет голову, чтобы спрятать лицо под отросшей челкой. — Хен, — шепчет Чимин тихим, как хныканье, голосом, — правда, я не буду судить, мне просто любопытно, что с тобой тогда случилось… — Я могу рассказать тебе дома сегодня, до того, как мы ляжем спать, — говорит Юнги, удивляя самого себя, но он не может взять свои слова обратно. — Просто не... не сейчас. В его устах это, вероятно, звучит слишком резко или уклончиво, но затем глаза Чимина загораются от его слов, от малейшей перспективы наконец услышать, как он открывается, пусть даже на крошечную щелочку, и Юнги гордится собой за то, что не испортил их первую и единственную ночь. Позже он, возможно, действительно наберется смелости заговорить. Он сможет это сделать. Его психотерапевт всегда говорила ему, что первый шаг к тому, чтобы снова начать кому-то доверять, — это позволить им слушать твои истории, какими бы тривиальными они ни были. «Откройся», — сказала бы она. И, эй, если он собирается жить с Чимином, ему придется начать доверять этому парню. Просто... не прямо в этот самый момент. Пока что. — В любом случае, — говорит Юнги, наклоняя голову и взбивая челку, чтобы скрыть то, что его глаза кажутся немного более затуманенными, чем обычно. — Теперь моя очередь спросить тебя кое о чем. Чимин, потягивая свой второй стакан Лонг-Айленда (когда, черт возьми, он его заказал?), кивает. — Жги. — Что заставило тебя согласиться выйти за меня замуж? — Юнги собирается с духом, чтобы поднять свой подбородок, изображая ухмылку в сочетании с изгибом бровей. — Я имею в виду, помимо моей чрезмерно дерзкой внешности. Чимин чуть не выплескивает свой напиток на середине глотка. — Ты слишком высокого мнения о себе, сладкий. Разве мы оба не поняли, что я на мели? — Да, я это знаю. Хорошо, дай-ка мне перефразировать свой вопрос. — Юнги сидит прямо и наклоняется вперед, опершись локтями о стол. — Какие у тебя планы после завершения нашей сделки? — После этого? — Да, после того как мы разведемся. Что бы ты сделал со всеми этими деньгами? Путешествия? Покупка машины? — Ах, фантазии о деньгах, — нараспев замечает Чимин. — Любимое время каждого! — Я серьезно. — Юнги протягивает руку, чтобы стереть пылинку с века Чимина. Чимин держит глаза закрытыми и не двигается, чтобы позволить ему, поза легкая и расслабленная. — И немного любопытно, если быть откровенным. Чимин машет рукой в воздухе кругами, как будто он размахивает волшебной палочкой, и говорит: — В Пусане есть дом у моря, который пустует уже несколько лет. — Он широко разводит руки. — Большо-о-ой дом. Вид на пляж, соль в воздухе. Я хочу, чтобы мои родители жили там. Юнги моргает, на мгновение застигнутый врасплох. Это не тот ответ, которого он ожидал. — Ну, а как насчет тебя самого? — А как насчет меня? Мне не нужен такой большой дом. — Чимин кладет подбородок на стол, прежде чем его внимание привлекает проходящий мимо официант, Мин-Пак просит текилу. Юнги с беспокойством наблюдает, как Чимин бросает кокетливую улыбку прямо в тот момент, когда официант уходит, и обнаруживает, что грызет ноготь большого пальца. Должен он или не должен комментировать это? Они на публике. Публика! Если бы Сокджин увидел, как его муж флиртует с другими мужчинами... Взгляд Юнги обводит бар. Нет, Сокджина не видно. Тем не менее, это кажется не совсем правильным. У него в животе как-то мерзко, правда. — В следующий раз, когда ты захочешь что-нибудь выпить, я закажу для тебя, — грубовато замечает Юнги. Чимин становится раздражительным. — Почему! — Твой вкус в алкоголе дерьмовый. Попробуй ирландскую бомбу. Чимин закатывает глаза и качает головой. — Я люблю свой вкус так же, как и своих мужчин. Жесткий, но вкусный. — Эй, ирландская бомба хороша! — Юнги почти хмурится. — Да, да, да. А что ты говорил? Точно. Юнги прочищает горло. — Как я уже говорил: у тебя нет никаких планов на свой счет? — Ты имеешь в виду, помимо выплаты моих студенческих кредитов и, надеюсь, избавления от долгов после оплаты жареного скальпа миссис Квон? Не совсем. — Чимин жует внутреннюю сторону своих щек, размышляя. — Но. — Но? — Бродвей. Прослушивание. Может быть. — Чимин краснеет, сжимая и разжимая пальцы в кулаки. — Но это несбыточная мечта, я знаю… — Эй, эй, эй, — перебивает Юнги, хватая Чимина за руки, потому что к этому моменту он уже знает язык тела Чимина, может прочитать предательские знаки, когда тот собирается замкнуться в себе. — Это не так. Я не спрашиваю о том, что ты считаешь реалистичным, а что нет, ты, капля. Чимин делает паузу, задерживая взгляд на их переплетенных пальцах, прежде чем его плечи расслабляются, и он посылает Юнги мягкую улыбку с остекленевшими глазами. Он позволяет Юнги взять его за руки, и они держат их там, на столе, между их теплыми телами. Юнги сжимает его руку. — Хочешь узнать секрет? Чимин посылает ему многозначительный взгляд, как бы говоря: «что?» — Когда я был моложе, лет в 16, я хотел быть рэпером. — Ты хотел упаковывать подарки? Низкий смех вырывается из груди Юнги. — Нет, глупый. Я хотел читать рэп. Писать песни, выступать на сцене. — Что случилось дальше? Жизнь случилась, вот что. Но Юнги не хочет еще больше удивлять Чимина. — Я решил не продолжать это. Это был выбор, который я сделал сознательно. Но это не значит, что я не мог бы быть одним из них, если бы захотел. Мечты похожи на… — Облака, — говорит Чимин. — Высоко над головой и вне досягаемости. Юнги замолкает, пораженный, слова застревают у него в горле. — Ты, правда, так думаешь? Чимин кивает. — Мечты — это облака. Так близко, но так далеко. Подходит официант с текилой, и их руки расцепляются друг от друга, чтобы освободить место. — Знаешь, раньше я танцевал. Много. В старших классах я занимался современными танцами. — Чимин выпивает шот. — Но я сменил специальность в университете после того, как понял, что у меня, вероятно, было бы больше шансов добиться успеха таким образом, потому что… танцы и актерство? Двойной удар! Я думал, что хорош. Думал, что я талантлив. — опустошается еще один бокал. — Чимин, притормози… — Но, как оказалось, я не какая-то особенная снежинка. Все удивительны, каждый в чем-то выдающийся. Я не могу… — Чимин делает еще один глоток. — Я не могу стать тем человеком, которым я хотел быть, когда мне было 10 лет. Держу пари, что тому Пак Чимину было бы по-настоящему стыдно. Я даже замуж вышел ради денег, черт возьми. Его слова вызывают дрожь, которая пронзает внутренности Юнги, и Юнги может только резко задержать дыхание, ошеломленный и лишенный дара речи. Он понятия не имел. Он понятия не имел, что Чимин молча корил себя, снова и снова, за то, какой он сейчас. — Знаешь, что я каждый день нахожу в своей электронной почте? — Чимин что-то невнятно говорит, глаза затуманиваются. Он сильно ударяет указательным пальцем по столу. — Отказ, отказ, отказ. Это как будто мир говорит мне: «Эй, парень. Ты не…», — его нижняя губа дрожит, и он сглатывает, руки трясутся, — «ты не создан для этого». — Хен, я впустую потратил свою молодость. Все мои друзья продвинулись в жизни далеко вперед, а я все еще здесь. Юнги сидит, застыв и желая, предложить какую-то форму утешения, но он этого не делает. Не знает, с чего начать, у него на языке нет подходящих слов. У него слишком сильный жар, настолько сильный, что он боится, как бы у него на грудной клетке не образовался синяк. Он думает, что, возможно, грудная клетка Чимина тоже в синяках, учитывая всю эту тяжесть, давящую на его грудь. Тем не менее, храбрый и как всегда, Чимин не позволяет ни единой слезинке скатиться по его лицу. Он предпочитает закрыть глаза и прижать к ним обе ладони. — Я вырос, думая, что могу править миром, но на самом деле мир правит мной. Я и близко не такой великий, каким мечтал быть. С медленным, глубоким выдохом Чимин хватает свой бокал и делает два глотка, один за другим, как будто он пытается использовать любой доступный алкоголь, чтобы запить слова, застрявшие у него в горле. — Эй, — мягко упрекает Юнги, забирая выпивку у него из рук. — Я думаю, с тебя хватит. Это все равно что наблюдать за рассеивающейся солнечной вспышкой или разбивающейся стеклянной люстрой, видеть, как Чимин закрывает голову руками и тихо шмыгает носом. Юнги никогда не видел, чтобы он так ломался. Предполагается, что Чимин — маяк, тот, что прокладывает свой путь к сердцам людей. — Глубоко дыши, Чимин-и. — Говорит Юнги, жалея, что в его распоряжении прямо сейчас нет теплого пушистого одеяла. — Делай это хотя бы раз в день. — Извини, я, должно быть, — Чимин поднимает голову и массирует виски, закрыв глаза, — ... Я испортил настроение, верно? Давай просто поговорим о чем-нибудь другом. — Я думаю, нам следует отправиться домой… — Нет. — Чимин крепко сжимает руку Юнги, чтобы не дать ему встать. — Останься со мной здесь. Хотя бы ненадолго. — Его глаза красные, яркие и отчаянные. — Пожалуйста, хен. Я не хочу уходи-и-ить. Мне все нравится. Мне реально нравится... — Он делает паузу, ловя себя на том, что запинается на следующем слове. — Мне это нравится. И как Юнги мог когда-либо отказать этому беспомощному лицу? Он с сомнением смотрит на Чимина, растерянный. — Ты уверен? Чимин кивает, указывая на текилу. — Мне нужно покончить с этой бутылкой. Итак, Юнги со вздохом садится, и по мере того, как ночь сгущается, щеки Чимина становятся все розовее и розовее. С каждой выпитой рюмкой он снова начинает хихикать. (Юнги все больше беспокоится о здоровье его печени.) — Ты поёшь, хен? — Я не пою. Шмыгает носом. — Тогда, как насчет танцев? — Я не танцую, — отвечает Юнги коротко и осторожно, прежде чем вздрогнуть, когда Чимин внезапно хлопает ладонью по столу красного дерева с преувеличенным вздохом. — Это отвратительно! Преступление! — Чимин кричит, сопровождая свои слова серией громких ударов по столу, и, хотя «Голубая роза» сейчас почти пуста, несколько голов с соседних столов поворачиваются в их сторону. Юнги почти вжимается в свое кресло. — Ты враг радости! Противник искусства! Юнги тянется вперед, чтобы в ужасе зажать рукой рот Чимина. — Прекрати это, Чимин-и! Чимин с покрасневшим лицом отталкивает его руки. — Бьюсь об заклад, ты никогда не с-смотрел мюзиклы. — Нет. Так что насчет них? Чимин обвиняюще машет пальцем в воздухе. — Тогда все решено. Я должен познакомить тебя с миром мюзиклов. Для исследования. Юнги сглатывает. — Для исследования? — Для исследования, — повторяет Чимин твердым и уверенным голосом, его глаза сияют. Трудно удержаться от малейшей довольной улыбки над его выходками, и Юнги подпирает подбородок ладонью, когда спрашивает: — Ты вообще вспомнишь хоть что-нибудь из этого завтра? — Абсолютно точно, нет! И именно поэтому мне нужно спросить тебя обо всем сейчас, — отвечает Чимин с дурацкой ухмылкой. Юнги закатывает глаза. Этот парень безнадежен. (Юнги тоже безнадежен.) — И что? Что о чем же? — Каким было твое первое впечатление о мне-е-е-е? — Повторяя его позу, Чимин наклоняется вперед и тоже подпирает подбородок ладонью. Его голос — расплавленное серебро. Его песочного цвета волосы падают на его сияющие глаза. Наблюдая за этими пьяными глазами, Юнги быстро принимает решение, что, возможно, только на сегодняшний вечер он тоже может позволить себе быть честным. — Первое впечатление, хах? Я должен сказать, что ты был… обезоруживающим. Чимин взрывается хихиканьем, как будто он только что услышал самую смешную шутку в истории человечества. — Честно говоря, я впервые увидел тебя той ночью. Ты играл на пианино. Хотел попросить твой номер, — лепечет он. — Но ты попросил меня выйти за тебя замуж, и я подумал, оке-е-ей, криповыйсигнал. — Я не криповый, — дуется Юнги. Чимин пожимает плечами. — Кто бы мог подумать, что в конце концов я соглашусь, верно? Эй, эй, скажи мне кое-что. — Он тянется к уху Юнги и притягивает его голову ближе, чтобы прошептать: — У тебя есть идеальный типаж? Какие качества ты предпочитаешь в потенциальном бойфренде, хен? Он так близко, что Юнги чувствует его горячее дыхание у своего уха. Так близко, что, если бы Юнги повернул голову хоть под малейшим углом, он мог бы зацеловать его до бесчувствия, как он сделал во время их свадебной церемонии. «Ты» — вот что Юнги удается прогнать с языка. Блёстки теней Чимина тонким ангельским слоем ложатся на его ресницы. Он снова светится, как свеча в темноте, и Юнги требуется вся его сдержанность, чтобы указательным пальцем слегка сдвинуть лоб Чимина назад. — Как насчет того, чтобы вместо этого я сказал тебе, что мне не нравится. Чимин смотрит на него снизу вверх, прикрыв глаза и подперев подбородок ладонью. — Я слушаю. — Я буду честен: мне не очень нравятся люди. Мир полон говнюков. На самом деле мне никто не нравится. — Затем, испуская вздох, как будто это его последний, Юнги осмеливается: — Кроме, может быть, тебя. Чимин указывает на свою грудь, глаза затуманены. — Меня? Сердце Юнги бьется где-то в горле. Это безумие, но он находит утешение в том факте, что утром парень ничего не вспомнит. — Да. Думаю, ты достаточно терпим. Фыркнув, Чимин вздергивает подбородок. — Да. Я милый. Юнги цокает и ловит пальцы Чимина в середине щелчка, прежде чем сжать их в своих руках и снова опустить на стол. — Раздражашь. — Он надеется, что Чимин не чувствует, какие у него липкие руки, как они дрожат, когда они вот так соприкасаются кожа к коже. Но у Чимина, похоже, другие планы, и он вырывает свою руку из хватки Юнги с дразнящей улыбкой, которая в нескольких секундах от того, чтобы свести Юнги с ума. — Не-а. Держание за ручки, сладкий? Ты не думаешь, что ведешь себя подло? Ты готов заплатить за это? Юнги усмехается, не отвечая. Хихикая, Чимин заявляет: — Так значит, я твой идеальный типаж. — Я никогда этого не говорил. — С таким же успехом ты мог бы. Тогда опиши свой идеальный типаж. Юнги замолкает и пристально смотрит на Чимина. Пшеничные волосы, которые по утрам напоминают стог сена в амбаре; острая линия подбородка в сочетании с мягкими яблочками щек. Сочные губы. Он сглатывает, отводя взгляд. — У меня его нет. — Лжец. — Чимин улыбается ему, и пульс Юнги подскакивает в такт джазовой мелодии, окрашивающей воздух между ними в янтарный и розовый цвет. — Ты плохой лжец. Юнги ухмыляется. — Я? — Да. А как же честные ответы, хен? Смех, подобный мягким колокольчикам. Походка, которая выдает в нем модель с подиума. Улыбка, которая затмевает чертово солнце. Золотое сердце, серебряная душа. Это все эти вещи; ни одну из которых Юнги не утруждает себя произносить вслух. Ему нужно отвлечься. — На самом деле это не имеет значения, не так ли? Я не могу сейчас ни с кем встречаться. А-а как насчет тебя? Какие качества ты считаешь привлекательными? Чимин постукивает пальцем по подбородку, напевая. — Мужчина, который держит свое слово. Уважает моих родителей. Заботится о себе и своих близких. — Он вздыхает и падает на стол лицом вниз. — Кажется, я встретил одного, но я тупица и продолжаю отталкивать его. Юнги хмурится. — Кто? — Секретик! Это тревожные новости, и Юнги оживляется на своем месте. — Ты ведь знаешь, что замужем, верно? — Знаю, что с того? — Чимин говорит. — Ты не можешь просто... — Юнги понижает свое предупреждающее шипение до приглушенного шепота. — Было бы не очень прилично, если бы тебя увидели с другими мужчинами без меня. Вздох. Челюсть Чимина отвисает от слов Юнги, как будто он впервые осознает это, хотя Юнги уверен, что этот шум мешает его связности. — Это так, так печально. Трагедия! — Когда ты женат, ты не должен вести себя как холостяк, — как ни в чем не бывало говорит Юнги. — Значит ли это, что мне разрешено встречаться только с тобой? — Спрашивает Чимин со щенячьими глазами. Это, безусловно, один из самых странных поворотов, которые приняли их многочисленные беседы сегодня вечером. Юнги облизывает губы и честно говорит: — Е-если ты хочешь. — Хм-м-м. — В тоне Чимина сквозит разочарование. Юнги знает, что ничего из того, о чем они сейчас говорят, не может произойти, поэтому он идет еще дальше и спрашивает, чисто гипотетически: — А ты бы все-таки? — А? — Чимин поднимает голову и встречается с ним взглядом. — Если бы мы встретились по-другому, — удар сердца. И еще один. — Ты бы... ты бы встречался со мной? Плечи Чимина сотрясаются от икоты, и Юнги внимательно наблюдает за его чертами, пытаясь уловить любой намек на отвращение или омерзение к его вопросу. Но в остекленевших глазах Чимина ничего нельзя прочесть, и после долгого молчания Юнги качает головой. — Все в порядке, если… — Да. В груди Юнги взрываются петарды, и новый всплеск адреналина приливает к вискам. Ни за что. Не может быть, чтобы он правильно расслышал. Он наклоняется вперед, чтобы поближе рассмотреть выражение лица Чимина; на его лице танцуют тени, отбрасываемые «Голубой розой». — Ты это серьезно? Чимин пожимает плечами, медленно моргая, и когда он приоткрывает губы, Юнги собирается с духом в ожидании ответа, но потом выходит только: — Пол плывет, Юн-и. Чувствую себя не очень хорошо. Плечи Юнги опускаются, и он вздыхает. На что он, блять, надеялся? — Давай отвезем тебя домой, — растягивает он слова, в отчаянии проводя рукой по волосам, потому что он не может вырвать все до последней пряди, независимо от того, насколько он расстроен. — Я поведу. Чимин хихикает и тянется, (Юнги застывает, пораженный) сжимает щеки Юнги между ладонями, добавляя несколько воркующих звуков по поводу того, какой он милый и какое мягкое на ощупь его лицо. — Да, точно, мы едем домой, — объявляет Юнги, нежно убирая руки Чимина со своего лица. — Домой, домой. Конечно, — его муж наполовину лепечет, наполовину невнятно произносит. — Ты отвезешь меня домой, — Чимин соскальзывает с сидения, — ты отвезешь меня домой, а потом ты станешь моим домом. — Пытаясь встать на шаткие ноги, он спотыкается как раз вовремя, чтобы Юнги поймал его за локоть. — Осторожно, — предупреждает Юнги, но, когда он пытается идти, Чимин удерживает его, цепляясь за его шею и зарываясь лицом в грудь Юнги. — Подожди, — говорит Чимин легким, воздушным и слегка приглушенным голосом. — Подожди-и-и. Подойди ближе, ты потрясающе пахнешь. — Он нюхает воротник Юнги, и Юнги замирает. — Чимин, — со сдавленным раздражением Юнги отводит голову, чтобы не удариться подбородком о лоб Чимина, позволяя своим рукам соскользнуть с локтей Чимина на его тонкую талию в попытке удержать его от падения. — Давай, иди нормально. — Понеси меня. Юнги замирает. — А? Чимин крепче сжимает шею Юнги, его пальцы теплые, теплые, теплые. Он наваливается всем весом на Юнги, и они оба отклоняются так сильно назад, что Юн думает, что его спина может переломиться надвое. — Эй. Ой. В нескольких шагах позади он слышит насмешку Сокджина: — Снимите себе отель! Мы закрываемся. Глаза Юнги закрываются, и он стискивает зубы. Нахуй. Нахуй это все. Сейчас 3 часа ночи, и он смертельно устал от того, что самый красивый парень на Земле практически бросается на него, едва соображая. У него нет сил на что-то большее. — Окей, прекрасно. Ладно, ты, плаксивый котенок. Он осторожно снимает руки Чимина со своей шеи, но в последний момент пальцы Чимина сжимаются вокруг воротника Юнги, заставляя его остановиться. — Хен, — выдыхает Чимин, переводя взгляд с носа Юнги на его губы. Он тяжело сглатывает, адамово яблоко ходит вверх-вниз. — Я... Сердцебиение подхватывает словно подхватывает какой-то барабанный ритм, Юнги напоминает себе дышать. — Ты что? Больше нет мягкой фоновой музыки, проникающей в воздух, нет белого шума, которым можно было бы отвлечься. «Голубая роза» опустошила карманы своих постоянных клиентов, оставив после себя хрупкую, как стекло, тишину. — Я просто... — Словно прощупывая почву, Чимин чуть-чуть наклоняет свое лицо вперед, в крошечное, на волосок, электрическое пространство между его губами и губами Юнги. — Ты... Я... Юнги не отодвигается. — Ты просто что? Чимин прижимается своим лбом к его, теплое дыхание касается щеки Юнги. — Я хочу запомнить это. Затем его голова наклоняется вперед и ложится на плечо Юнги, тело обмякает, когда он теряет сознание. В нокауте. Что. За. Хуйня. Стоя неподвижно, как статуя, Юнги требуется больше нескольких секунд, чтобы осознать, что только что произошло, и он испускает вздох, о задержке которого даже не подозревал. — Я не могу в это поверить, — ворчит он себе под нос, поворачиваясь, перекладывая Чимина к себе на спину, чтобы нести его. — Мин-Пак Чимин, ты невыносимый дразнилка. Он торопливо прощается с Сокджином и поднимается по лестнице, ведущей из подвального бара «Голубая роза» на открытый воздух. Снаружи дует приятный летний ветерок, и Юнги с благодарностью вдыхает его легкими в тот момент, когда он вырывается из главного входа. Сзади голова Чимина прижата к плечу, руки свободно обвиты вокруг шеи. Юнги издает стон, когда переносит свой вес. — Ты не мог подождать еще пять секунд, прежде чем отключиться? — он ворчит, осматривая парковку в поисках своего черного Hyundai. — Ты моя боль. Ты слышишь? Боль в шее. Буквально. — Когда Чимин только стонет в ответ, Юнги вздыхает и идет дальше. Но он делает не более трех шагов, прежде чем ноги Чимина начинают дергаться, пиная воздух и заставляя его спотыкаться. — Что, что? — Юнги срывается, терпение на исходе. Есть ли закон, запрещающий бросать вашего дражайшего супруга посреди пустой парковки? Ах, искушение. — Хен, я хочу... — Чего ты хочешь? Блять, выкладывай уже. — Хочу... — Лодыжка Чимина ударяется о бедро Юнги, и он издает громкое шипение от боли. — Нужно... пописать. Черт. Юнги громко ахает. — Чимин, тебе лучше не ссать мне на спину, иначе! Я надеру тебе задницу! — Пописай, дай мне пописать. — Чимин начинает петь тему Pokemon, как сумасшедший на свободе. — I wanna pee, the very best. Like no one ever was~ Громко ругаясь, Юнги отпускает Чимина и отводит его в укромный уголок за "Голубой розой", чтобы позволить ему заняться своими важными делами. — Готово, — говорит Чимин, застегивая джинсы и отбегая назад, чтобы без предупреждения запрыгнуть Юнги на спину. Со сдавленным криком колени Юнги подгибаются, но он восстанавливает равновесие прямо перед тем, как они оба падают на землю. — Руки прочь. — Он отмахивается от рук Чимина. — Ты только что поссал. — Но я упал. Юнги хватает Чимина за предплечья и обвивает ими его шею. — Оставь их так, идиот. — Руки прочь, оружие на готове. Так точно, капитан. Это определенно одна из самых необычных ночей, которые когда-либо были у Юнги. Часть его хочет верить, что это нелепый сон. Они оба замолкают, когда Юнги идет через парковку. Чимин перестает брыкаться, оставаясь настолько неподвижным, что Юнги может представить, как его сердцебиение гулко бьется у него за спиной. Ночь убаюкивает его, заставляя глубоко вздыхать. Только мгновение спустя он понимает, что его плечо мокрое. Юнги делает паузу. Этот гребаный ребенок. — Ты сейчас пускаешь слюни на мою рубашку? Он слышит приглушенное шмыганье носом и чувствует, как Чимин качает головой, судорожно вдыхая. — Эй. Чимин. Облачный малыш. Ты… ты плачешь? — Нет. — Еще один всхлип. Ну, конечно, он сказал бы "нет". Юнги мысленно шлепает себя. Первое правило общения с кем-то, кто плачет: никогда не спрашивай, плачет ли он. Это только прорвет дамбу. — Сильно болит голова? — Юнги спрашивает мягко, делая тщательно выверенные шаги, чтобы не слишком тормошить Чимина. — Болит живот? — М-м-м-м. — Чимин бормочет, крепче обнимая Юнги за шею. — Моя грудь просто. Немного больно. Юнги понимающе хмыкает. — Сердце горит? Видишь, вот что происходит, когда ты вот так вляпываешься во всякое дерьмо, сопляк. Ты когда-нибудь слышал об отравлении алкоголем? Ты не должен… Он замолкает на полуслове, когда Чимин небрежно целует его в щеку. — Ты так много бухтишь, Юн-и. Заткнись. У Юнги пересыхает во рту. Снова шмыгнув носом, Чимин утыкается лицом в изгиб шеи Юнги. Приглушенным голосом он невнятно произносит: — Ты заставляешь меня так грустить. Еще в средней школе, когда Юнги был всего лишь долговязым подростком, не достигшим половой зрелости, его класс отправился на экскурсию, где был парк банджи-джампинга. Не желая прослыть никчемным занудой, он принял вызов своих друзей, которые предложили ему прыгнуть первым. Он хотел быть храбрым. Юнги до сих пор помнит тот прилив, который он испытал в тот день, то, как его кровь забурлила вверх и вниз по венам, когда он стоял пристегнутый на краю неба, готовый совершить лучшее в жизни свободное падение. Но это? Это не свободное падение. Это медленный, сладкий спуск к безумию. Кажется, что его сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки. Тяжело сглатывая, Юнги хрипло выдавливает: — Отлично. Значит, во всем я виноват, да? Чимин кивает, выбившиеся пряди его волос щекочут челюсть Юнги. — Угу. Ты причинил мне такую прекрасную боль. Юнги фыркает. — Я не тот, кто напился до полусмерти. Чимин не реагирует на это, и мир снова погружается в тишину, когда Юнги подходит к своей машине. Он считает шаги до двери. Три. Два. Один. (Он достигает ее слишком быстро, слишком рано.) — Ты хороший человек, хен, — невнятно произносит Чимин хриплым со сна голосом. — Слишком хороший. Я бы хотел... У Юнги перехватывает дыхание, и он ждет, когда Чимин закончит эти слова, но он этого не делает. И он этого не делает. И он этого не делает. — Чего ты хочешь? — Юнги спрашивает в тишине ночи. Он поворачивает голову и видит, что Чимин похрапывает, и его сердце колотится так, словно его вырывают из него. (Это намного хуже, чем банджи-джампинг.) Они добираются до машины. Юнги открывает дверцу пассажирского сиденья и опускает Чимина внутрь, придерживая его голову, чтобы она не ударилась о крышу. Когда он садится за руль, он обнаруживает Чимина, свернувшегося калачиком на сиденье рядом с ним, обхватившего руками колени. Почему Юнги останавливается, чтобы посмотреть на него, он никогда не поймет. Чимин пьян, голова наклонена вперед, пара движений отделяет его от полного беспорядка. Но теплый свет, падающий на его волосы, щеки и ресницы, проникает от неисправного фонарного столба снаружи, и он выглядит как… Как… Как некая версия будущего в альтернативном мире, которую Юнги хотел бы сохранить навсегда. Он тихо достает свой телефон, чтобы сделать снимок. Не потому что Чимин симпатичный (никогда), а потому, что этот культовый момент должен сочетаться с их домашней полароидной выставкой «Стена позора». По крайней мере, так он говорит себе. На данный момент Юнги готов поверить в любую ложь, чтобы поднять себе настроение. Юнги вставляет ключи в замок зажигания, и двигатель с ревом оживает, и когда он выезжает со стоянки, то включает радио, чтобы разрядить мрачное настроение, витающее в воздухе. В половине третьего ночи не так много активно вещающих радиостанций, поэтому он остается слушать одну из тех передач, в которых играет музыка, о которой никто больше не вспоминает. Статические помехи оживают. В сопровождении фортепиано голос Элтона Джона поет серенады:Pretty-eyed, pirate smile You'll marry a music man
Прямо перед тем, как Юнги сворачивает на главную дорогу, он смотрит вбок и паникует, когда понимает — дерьмо. Ремень безопасности Чимина не пристегнут. Он без сознания, его голова мотается влево и вправо. Итак, Юнги съезжает на обочину и наклоняется, чтобы дотянуться до ремня безопасности.Piano man, he makes his stand In the auditorium
Чимин ворочается с закрытыми глазами, крепко спит, и Юнги удается пристегнуть ремень безопасности, не разбудив его.But oh how it feels so real
Lying here with no one near
Only you and you can hear me
When I say softly,
Slowly—
Довольный своим отношением к безопасности дорожного движения, Юнги откидывается назад и устраивается на водительском сиденье. Он тянется к рулю… ..как раз в тот момент, когда маленькая бледная дрожащая рука вытягивается и обхватывает его запястье.Hold me closer, tiny dancer
Count the headlights on the highway
Юнги резко втягивает воздух, его взгляд устремляется вправо. Чимин смотрит прямо на него, левая рука сомкнута на правом запястье Юнги. Его прикосновение обжигает и успокаивает одновременно. Юнги с трудом сглатывает, завороженный тем, как фары проезжающих машин играют в прятки в глазах Чимина в сказочном неоновом сиянии. Осторожно, словно боясь, что Юнги может вывернуться из-под его прикосновения, Чимин протягивает руки к его большой ладони и переплетает их пальцы. — Я думал, ты спишь, — бормочет Юнги, глядя вниз. Он не высвобождает свою руку.Lay me down in sheets of linen
You had a busy day today
— Да, — тихо отвечает Чимин, прежде чем откинуться на спинку сиденья и повернуть голову вперед. — И я думаю, что я все еще сплю. Они не разговаривают до конца поездки домой, но и не разжимают своих пальцев друг от друга. А позже, дома, когда Юнги укладывает Чимина спать на льняных простынях, он откидывает назад его челку и почти подумывает о том, чтобы наклониться и поцеловать его в лоб. Но он этого не делает. Вместо этого Юнги касается губами виска Чимина, едва касаясь его кожи, и шепчет, чувствуя пустоту и слезы на глазах без всякой причины: — Спокойной ночи, облачный малыш.