──────── • ✤ • ────────
— Чимин-а! Не успевает дверь толком открыться, как Пак Енхи бросается к своему сыну, широко раскинув руки и покрывая его лицо поцелуями. — Деточка моя, я скучала по тебе! Чимин наполовину хихикает, наполовину стонет от натиска нежности, вырываясь из ее объятий. — Привет, мам. Миссис Пак отстраняется от своего сына и подходит к Юнги, который отвешивает ей низкий поклон, прежде чем она ставит его прямо, слегка сжимая плечо. — Юнги, дорогой, ты похудел? — Она оглядывается на Чимина. — Вы двое, вы питались пылью? Молодоженам нужно быть здоровыми! Чимин пожимает плечами. Он в тот самый момент, когда его мать замечает кровоподтёк на горле Юнги, и дьявольское выражение появляется на ее лице. — Ну знаете... чтобы были силы на определенные активности. Юнги краснеет и отводит взгляд. Чимин сдерживает смех, решив вместо этого приготовиться к новому витку беспокойной материнской заботы. — Но, ладно! Не волнуйся, я принесла немного домашнего кимчи. — Миссис Пак неторопливо подходит к бумажному пакету, который она поставила у двери, и протягивает его вперед. — И свежие овощи! Фрукты тоже с бабушкиного виноградника. Кстати, она передает тебе привет, Чимин. И не забудь позвонить ей. — Мама, — начинает Чимин, уже ошеломленный. Он смотрит налево и замечает, что Юнги проскользнул в дом, чтобы удержать Мадлен от перехода в режим яростной атаки. — Спасибо. Я тоже скучал по тебе. Просто интересно... что, эм, что привело тебя сегодня в Сеул? Я не знал, что ты приехала в город! Миссис Пак пожимает плечами и напевает: — Ах, да ладно. Просто решила проведать вас сегодня и хотела сделать сюрприз, и вот я здесь! — Она поднимает бумажные пакеты и следует за Чимином, чтобы поставить их на обеденный стол. — Ох. — Чимин нервно хихикает. Его мать замолкает, и когда она поворачивается лицом к Чимину, то дует губы, выражение лица ясно как божий день. — Почему? Разве я не… мне не дозволено? Чимин качает головой, остальные его слова вырываются с придыханием. — Нет! — Я больше не нужна своему сыну... — Совсем нет. Тебе здесь рады, верно, сладкий? — Чимин бросает панический взгляд через плечо на Юнги, и откуда-то сзади он слышит, как Юнги сухо хихикает, бормоча что-то об осинках и апельсинках. Чимин внутренне закатывает глаза и пытается проигнорировать подкол. Он готовит три чашки чая с хризантемами и усаживает свою мать за обеденный стол. Мгновение спустя Юнги присоединяется к ним и садится рядом с Чимином, успокоив Мадлен, используя свое волшебство. Не упуская возможности доказать свою состоятельность в роли фальшивого мужа, Чимин сплетает их пальцы вместе. Неловкое молчание. — Итак, — говорит миссис Пак, садясь напротив них. — У вас все было хорошо? — М-м-мхм! — Чимин отвечает почти автоматически и внутренне съеживается, когда его голос звучит слишком громко, по его скромному мнению. Но он не слишком обеспокоен. Дело в том, что с матерями, как он узнал из опыта, нужно просто говорить «нормально» снова и снова, пока они не оставят тебя в покое. Сказал, повторил, убедил. — Я надеюсь, что мой сын не доставляет слишком много хлопот, — она бросает на Юнги умоляющий взгляд. Юнги стонет и бросает на Чимина косой взгляд, его глаза говорят о непостижимых скандалах, от которых у Чимина учащается пульс. — На самом деле, Чимин был совершенно… — Чимин сжимает его руку просто слишком сильно, достаточно, чтобы заставить Юнги шипеть от боли. — совершенно очарователен, оммоним, — он заканчивает, хмуро глядя на Чимина в молчаливом "пошел ты". — Ничего, кроме радости он не доставлял. Должно быть, это звучит недостаточно убедительно, потому что затем миссис Пак хмуро смотрит на них обоих, и в этот момент до Чимина доходит, что они с Юнги разговаривают на джондемале вместо банмаля, обращаясь друг к другу. Чего не должно быть, особенно у супружеских пар. Убедившись, что обошлось без формальных обращений, Чимин издает тоскующий любовный вздох и восхищенно воркует, ущипнув Юнги за щеку. — Ну разве он не милашка? Я ведь хорошо к тебе отношусь, муженек? Юнги протягивает руку, чтобы сильнее сжать щеки Чимина в ответ. — М-м-м, ты так хорошо относишься ко мне, что я проливаю слезы счастья. Миссис Пак ахает от их грубого проявления привязанности со слезами на глазах. — Я так рада это слышать. (Чуть дальше, притаившись на лестнице, Мадлен качает головой и плюхается спать на матрас Юнги. Сегодня она стала свидетелем слишком большого количества дерьма.) — Итак, вы делаете друг друга счастливыми? Следующий вопрос миссис Пак практически выводит Чимина из себя, и у него пересыхает в горле. Его руки опускаются с лица Юнги, внезапно охваченный невыразимым ощущением, он не может смотреть Юнги в глаза. Он чувствует себя как загнанный в угол щенок в приюте, не уверенный, доверять ему или притворяться. Что он должен сказать? Юнги почти каждый день доводит его, но если Чимин был бы честен с самим собой, то в глубине души он знал бы, что не может отрицать, что ответ… — Да. Глаза Чимина расширяются. Это не его голос. Поворачиваясь к Юнги, он обнаруживает, что ненастоящий муж улыбается его матери с нежной теплотой в глазах. Он тянется к руке Чимина и кладет ее к себе на колени, прежде чем положить поверх нее свою ладонь. — Он — мой покой. Что-то сжимается в груди Чимина, и из-за того, как серьезно Юнги смотрит прямо в глаза его матери, как будто это самая искренняя вещь, которую он когда-либо говорил, Чимин борется с желанием заплакать. Юнги, должно быть, лжет, потому что он ни за что не назвал бы их ежедневные споры «мирными». У него комок в горле. Чимин сглатывает, чтобы протолкнуть его, но не может, и поэтому сидит, ошеломленный, потеряв дар речи. — Это лучшее чувство! — Пак Сонхи восклицает, складывая руки вместе. — Я бы с удовольствием сказала, что отныне все будет шикарно, но не могу этого обещать. — Она хихикает, убирая волосы с глаз, и, сидя здесь, вот так, почти в обмороке от счастья за своего сына, Чимин может представить, каким она, должно быть, была легкомысленным подростком. — Но, ах, понимаете, брак — это приключение. Ты думаешь, «Долго и счастливо» заканчивается свадьбой? Хах! На самом деле это только начало. Следующие полчаса беседа протекает гладко, с несколькими своевременными кокетливыми замечаниями тут и там и некоторыми заметными проявлениями физической близости, и Чимин почти думает, что все идет как по маслу, пока… — Чимин, кто это на тех фотографиях? Миссис Пак, прищурившись, смотрит через расстояние между кухней и гостиной, где на полке расставлены фотографии с Йорымом в рамках. Запястье Юнги застывает в руке Чимина, и Чимин практически чувствует, как учащается пульс мужа под его пальцами. — Я могла бы поклясться, что у тебя был блонд, когда вы рассказали об отношениях... — размышляет миссис Пак, скорее для себя, чем для пары. Морщины от нахмуренных бровей покрывают ее кожу. — Эм, — сглатывает Чимин, — это… — Мой двоюродный брат, — резко вмешивается Юнги. Чимин смотрит на него с открытым ртом. Черта с два кто-нибудь в это поверит. Кто делает селфи, целуя в щеку своего двоюродного брата? Он позволяет своим глазам сканировать ряд фотографий — празднования награждения, несколько селфи, портрет, который, скорее всего, был сделан Юнги. Ни одна из фотографий не говорит об обычной семейной любви. Они обречены. — Очень любящий кузен, — неубедительно закончил Юнги. Чимин отсчитывает секунды до неизбежного взрыва. У него и его матери похожий характер — только у нее больше склонность к крикливости, а не к сдержанному, но язвительному гневу Чимина. Все уловки, которые они поддерживали, вылетают в трубу. Игра окончена. Но миссис Пак удивляет их, задумчиво напевая. — Ох. Это так мило, сейчас я чувствую себя так неловко. — Она хихикает, прикрываясь рукой. — Глупая я, почти подумала, что это было что-то другое из-за моей близорукости. Чимин делает глубокий вдох, он даже не подозревал, что задерживал дыхание. Тело Юнги рядом с ним откидывается на спинку стула, он потирает висок. У обоих вспотели руки, когдп они отстраняются друг от друга, то обмениваются слегка встревоженным, но изумленным взглядом. Господь. Господь милостивый! Затем миссис Пак начинает рыться в своей сумочке. — Так, куда я положила свои очки... Волна паники охватывает Чимина. — Мама! — пищит он пронзительно и сдавленно. — Как насчет того, чтобы я показал тебе квартиру, эм... ага! — Он щелкает пальцами. — Юнги и я создали эту милую стену… (— Позора, — бормочет Юнги.) — Славы, — уточняет Чимин, — дальше по коридору. Хочешь глянуть? Миссис Пак попала на крючок, она восхищенно хлопает в ладоши; очки мгновенно забываются. — Какая восхитительная идея. Так покажи мне. — Я покажу тебе. — С облегчением Чимин встает, общаясь с Юнги только жестами и мимикой. Это звучит похоже на… Чимин, с широко раскрытыми глазами: «Я отвлеку ее, пока ты сделаешь что-то». Юнги, разинув рот и нахмурив брови: «Что сделать?» Чимин, рычащий на него оскаленными зубами за спиной матери: «Я не знаю, просто убедись, что она больше не будет любопытничать!» Все без слов. Итак, пока Чимин ведет свою мать по коридору с изображением их Стены славы (позора), его мама смеется над их глупыми фотографиями, а Юнги спешит временно убрать все предметы, которые могут вызвать малейшее подозрение об их «отношениях». — А как там наверху? — задает вопросы миссис Пак, закончившая рассматривать Стену славы, как будто она только что прошлась по музейной галерее. — Я бы хотела посмотреть, как там мой сын устроился, и, пожалуйста, скажи мне, что ты стираешь свои простыни. — Она улыбается Чимину. И как он может отказать своей дорогой мамочке? Когда они поднимаются по лестнице, сердце Чимина начинает сильнее биться в клетке его груди. Он скрещивает пальцы за спиной, надеясь, что Юнги не забыл о том, что их матрасы разделены перегородкой. Они поднимаются на последнюю ступеньку. Юнги там, складывает одеяло, раскинув руки. — Извините за беспорядок, — говорит он с идеальным сочетанием застенчивости и серьезности. Чимин обводит взглядом комнату. Перегородка исчезла, матрасы сдвинуты вместе и накрыты большим одеялом, которое делает его похожим на подушку, предназначенную для пар. Слава богу. Облегчение, тяжелое, как свинец, захлестывает Чимина, и пока миссис Пак одобрительно улыбается, он дарит Юнги едва заметный намек на улыбку. Спасибо. Юнги кивает ему и незаметно поднимает большой палец вверх, продолжая складывать одеяло. Ухмылка Чимина становится шире. Он почти убеждает себя, что это всё, что ничто другое не могло бы вывести его из себя сильнее, чем этот досмотр, намного позже, когда они провожают миссис Пак на полпути к двери. Она оборачивается с суровым видом, подняв указательный палец. — Ах да, еще кое-что напоследок. Юнги и Чимин тянутся к рукам друг друга, чтобы крепко сжать их, оба задерживают дыхание. Цокая языком, мать Чимина мягко упрекает: — Пожалуйста, купите какую-нибудь новую мебель. Без обид, Юнги, дорогой, но квартира выглядела бы гораздо менее ветхой с новой, более красивой кроватью. А также коврами и светильниками. Чимин таращится на свою маму, а Юнги пытается что-то проблеять в свою защиту, бормоча: — Но это выглядит совершенно нормально так, как есть... — У вас есть деньги, подаренные вам на свадьбе, верно? — советует миссис Пак, поворачиваясь, чтобы надеть босоножки. — Постарайтесь побаловать себя как пару, поверьте мне. И поскольку уважение к родителям, пожилым людям и родственникам супруга или супруги всегда имело первостепенное значение по южнокорейским нормам. Чуть позже в тот же день, Чимин и Юнги неохотно проходят через вход в Икею[1]
Первый час — самые напряженные 60 минут в жизни Чимина, и внезапно его отбрасывает назад, к их первым нескольким неделям после свадьбы, когда он ненавидел Юнги до глубины души. — Отстой, — ворчит Юнги на пастельно-бежевый ковер. Подвесной светильник. — Отстой. Кресло цвета лайма. — Отстой. Как бы то ни было, сейчас Чимин разрабатывает план завести Юнги в середину этого похожего на лабиринт здания, чтобы испариться. Так Юнги и надо, чтобы он сошел с ума, пытаясь найти его после всего этого! Чимину все равно! За исключением того, что он помнит ужас, когда однажды потерял свою маму в супермаркете, поэтому он сдерживается. — Не мог бы ты просто захлопнуться на 2 минуты? — Чимин шипит, поднимая пальцы, имитируя эмодзи «ок». — Я так близок к тому, чтобы рубануть тебя, как дощечку в каратэ, и вышвырнуть твою задницу с этой планеты. Юнги с мрачным лицом, засунув руки в карманы, пожимает плечами и откидывает голову назад. Скучно. — Я этого не понимаю, — говорит Чимин с растущим раздражением, пока они катят свою тележку по проходу с зеркалами. — Зачем ты вообще увязался за мной, если ты с самого начала не хотел идти? Ты мог дать мне сделать это одному. В любом случае, тебе не обязательно быть здесь. Юнги наклоняет голову в сторону и долгое время молча смотрит на него. — Что? — Чимин огрызается, устанавливая зрительный контакт через зеркало перед ними, а не напрямую. — Скажи хоть что-нибудь. — Ты сказал мне захлопнуться на 2 минуты. Чимин ворчит и отворачивается, маневрируя тележкой с покупками в направлении островка садового декора. — Раздражаешь. — Для протокола, — говорит Юнги, пробегая вперед, чтобы догнать его, — у меня есть машина, и я действительно не представляю, как ты в одиночку тащишь домой каркас кровати и мебель. — Я могу взять такси. — Черта с два ты это сделаешь. — Юнги отпихивает Чимина в сторону и толкает тележку вместе с ним. — Я должен заботиться о тебе. Чимин притворяется, что не слышал этого; игнорирует слова Юнги так же, как он игнорирует бабочек, порхающих в его животе. В конце концов они попадают в секцию, При виде первой гостиной Чимин садится со вздохом. — О-о-о-ох, это прелестно. Дай мне передохнуть секунду.[2]
Он наклоняется, чтобы слегка помассировать икры, ступни болят от долгой ходьбы, затем чувствует, как пространство на диване рядом становится меньше. С лицом человека, настроенного на критику, Юнги проводит рукой по мягкому сиденью дивана. — Это именно та эстетика, к которой я стремлюсь, когда однажды буду жить в пентхаусе. Чимин выгибает бровь и сдерживает фырканье, оглядывая скудно оформленный шоурум, окрашенный в темные, приглушенные цвета. — Пентхаус? Реально? — Да, я собираюсь заработать большие деньги, открыть собственную фотостудию и снять квартиру на самом высоком этаже в Каннаме. Когда-нибудь. — Юнги поднимает обе руки и имитирует, как он протягивает рулетку через пространство комнаты. — Это будет именно так: не слишком большая, но и не слишком маленькая. Идеальное жилье. Чимин рассматривает минималистичный журнальный столик и бесподобные шкафы. — Это очень в стиле Юнги. — Конечно, мы обязательно подберем шторы, которые тебе понравятся, и найдем место для хранения всех твоих сценических костюмов, иначе это испортит всю эстетику... — Мы? — Повторяет Чимин, и Юнги замолкает, когда до него доходит смысл сказанного. Он сглатывает и отводит взгляд, и Чимин заставляет себя опустить взгляд на ботинки. Они оба знают, что разведутся к тому времени, как Юнги съедет со своей квартиры на крыше. Не будет больше "нас", о которых можно было бы говорить, не в этой версии будущего. — Верно. Я имею в виду, ты можешь навещать меня и Мадлен время от времени и... — Глаза Юнги вспыхивают тревогой, но он качает головой и меняет тему. Похлопывая по дивану, на котором они сидят, он говорит: — Неважно. Этот довольно удобный. Хочешь взять его? Чимин вздыхает, но, тем не менее, не желает портить остаток похода по магазинам. — О, так теперь ты готов поделиться своим мнением, когда речь заходит о вещах, облегчающих отдых? Юнги корчит ему рожу, и Чимин закатывает глаза. Его фальшивый муж иногда действительно может быть таким плаксивым ребенком. Однако вместо того, чтобы продолжать препираться с ним, Чимин задумчиво хмыкает. — Это еще не все. Хочется посмотреть остальное. Имей в виду, мы посмотрели только первый. Они бродят по разным гостиным, обмениваясь комментариями то тут, то там, но в конечном итоге соглашаются пока не покупать диван.[3-4]
— Ну, мы всегда можем вернуться в следующий раз и посмотреть, есть ли у них новые, — замечает Чимин. — Да, тот, что дома — крепыш, держится еще. По пути в демонстрационные залы спален они идут по проходу, освещенному различными осветительными приборами, от ламп до подвесных светильников и люстр. Чимин взволнованно указывает на различные дизайны, все из которых Юнги категорически отвергает, ссылаясь на то, что Мадлен может либо покачнуться на них, либо опрокинуть, а затем разбить вдребезги. Краем глаза Чимин замечает маленькую плюшевую игрушку в форме облака и указывает на нее. — Хен, ты не думаешь, что Мадлен это понравится? — Ладно, во-первых, Мадлен не играет в такие игрушки, — с ухмылкой возражает Юнги. — И второе — я уверен, что это нравится тебе. Чимин фыркает и сердито смотрит на него. — Не вкладывай свой смысл в мои слова. Я не хочу игрушку. — Как скажешь, облачко. (Только намного позже, находясь на кассе, он понимает, что облачная подушка волшебным образом попала в их тележку.) С Юнги это так просто. Разговаривать с ним так же естественно, как моргать. Они бродят неторопливой походкой, как будто занимались этим вечно, как будто им не суждено быть где-то еще, занимаясь чем-то другим, и Чимин говорит себе, что только на этот один день он может позволить себе прекратить это представление. Избавиться от роли фальшивого мужа. Расслабиться на мгновение. Сыграть в бумажные дома с бумажным мужем. За то время прогулки по остальным шикарным шоурумам, они успели вступить в жаркую дискуссию о правильном размере зеркала в ванной, капитализме и даже существовании пиццы в эпоху Чосон. — Подумайте вот о чем: возможно, мы действительно знали, как приготовить раннюю, досовременную версию классической пиццы, — говорит Юнги, пока они идут. — Только в то время мы назвали это хлебом вместо пиццы. — Почему ты вообще так уверен? — Чимин отвечает тем же, сбитый с толку. — Нет существующих фотографий, которая могли бы подтвердить твои слова. — Чимин-и, ты, кажется, забываешь, что тогда не было камер. Чимин слегка щиплет его за руку с хмурым видом. — Ты отстой. — Оу, эй! А ну, играй честно! (Когда Юнги так смеется, Чимин почти может поверить, что его муж никогда не знал печали.) Далее: выбор кровать. — Что-нибудь привлекло твое внимание? — Спрашивает Чимин, когда они идут по лабиринту разных спален. То, как работает дизайн интерьера, всегда завораживает. Один из них оформлен в стиле гавайского рая, цвета барвинок и алебастрово-белого дерева; другой спроектирован в стиле классической викторианской эпохи, с арочными дверями и настоящим настольным канделябром. Юнги позволяет своему взгляду блуждать по сторонам, прежде чем его лицо загорается, и он хватает Чимина за руку, чтобы потащить его в сторону одного демонстрационного зала. — Это. Похоже, все просто собрать. — Он бросает взгляд на Чимина. — Что... эм, что ты думаешь? Чимин тяжело сглатывает. Он ожидал выбрать две односпальные кровати. А не:[5]
— Это не односпальная кровать, — категорично комментирует Чимин, и в тот момент, когда слова слетают с его губ, хватка Юнги на его руке ослабевает. — Ох. Точно. — Юнги прочищает горло, почесывая за ухом. — Все в порядке. Я имею в виду. Просто подумал, что темный, э-э, цвет очень подходит моему стилю. — Нет, нет, — Чимин бросается его останавливать. — Мы можем просто взять на заметку… ну, в качестве запасного варианта. — Он одаривает Юнги натянутой улыбкой. — На случай, если не найдем ни одной хорошей односпальной кровати. Взгляд Юнги затуманивается, и он засовывает руки в карманы джинсов. — Супер. Звучит неплохо. Им не нужно идти слишком далеко. В следующем шоуруме глаза Чимина загораются в тот момент, когда он видит две сдвинутые кровати, окруженные балдахином из теплых гирлянд, отбрасывающих на белые простыни розово-золотой отблеск.[6]
— Это прекрасно, — говорит он с благоговением, прежде чем с разбегу запрыгнуть на матрас. — Ты говоришь о двух односпальных кроватях или, — Юнги указывает на ту, что рядом с ними, — кровати с балдахином? Они обе симпатичные. — Мне нравятся две односпальные кровати. — Я думаю, что кровать с балдахином выглядит более удобной. — Юнги подходит к своей любимой кровати и ложится на спину. — На двуспальной кровати даже места больше. Видишь?[7]
Справедливое замечание. Она действительно выглядит удобно, набитая разными подушками. Вид Юнги, лежащего на ней так, словно он нигде так хорошо не отдыхал, не помогает Чимину оставаться верным своему первоначальному выбору. — Но... она не односпальная. — Иди сюда, — манит Юнги, протягивая руку. — Попробуй. Чимин не может сказать, как это произошло, но все, что он понимает сейчас, это то, что Юнги тянет его лечь рядом с собой, чтобы "протестировать матрас", Чимин откидывается на него, прикрывает глаза, чтобы не ослепнуть от всех этих волшебных огоньков, развешанных по занавескам. Они лежат бок о бок. Неподвижные и безмолвные. Чимин может чувствовать тепло, исходящее от того, что Юнги так близко, может представить, как он отводит руку всего на дюйм в сторону, чтобы мог коснуться мизинцев Юнги и соединить их. В другой жизни, возможно, он бы так и сделал. — Хен, — хрипит Чимин. В другой жизни. Ох, какие вещи он позволял бы себе делать. Он позволил бы себе любить беззаветно. — Да? — раздается такой же хриплый протяжный голос Юнги. Над головой из центральных динамиков IKEA заиграла новая мелодия — «City of Stars». Чимин сдерживает благодарную улыбку. Тот, кто поставил саундтрек к «Ла-Ла Ленд», заслуживает повышения. City of Stars, are you shining just for me? Мерцание. Так ярко, смотришь вверх на россыпь огней и лежишь вот так. Здесь тепло и надежно, Юнги рядом с ним, поэтому все устойчиво и верно, как рассвет после заката. City of Stars, there’s so much that I can’t see. Глаза Чимина закрываются, когда он спрашивает: — В другой жизни, если бы ты мог быть другим человеком, кем бы ты выбрал быть? Чимин не понимает, почему он спросил об этом, и какой ответ он вообще ожидает. Его пальцы сжимают выглаженные простыни под ними, и Чимин понимает, что они дрожат. Он чувствует себя листочком, отделившимся от своей ветви, спускающимся, чтобы вызвать рябь на спокойном озере. Юнги лежит тихо, затем поворачивается набок лицом к Чимину, подпирая голову одной рукой. — Твоим мужем. Глаза Чимина распахиваются. Who knows? Is this the start of something wonderful and new? Никогда еще Чимин так быстро не поворачивал голову в сторону. Он ожидает, что Юнги снова подразнит его, отпустит пару шуток, но... их взгляды встречаются, и Чимину не над чем смеяться. Их взгляды встречаются. Взгляд Юнги не дрогнет. У него лунные глаза и сахарная улыбка. С судорожным вдохом Чимин поворачивается так, что он тоже оказывается лежащим на боку, подпирая голову одной рукой, чтобы быть лицом к Юнги. В глубине его глаз вот-вот прорвется водяная плотина, но он пока не доверяет себе, чтобы отпустить ее. Дрожащим голосом Чимин спрашивает: — Правда? Он мог бы протянуть руку. Прикоснуться к подбородку Юнги, наклонить его лицо так, чтобы мог коснуться этих розовых губ своими в свете этих волшебных огней. Это было бы так просто. Юнги задерживает дыхание, изящное, как мечта наяву, и мгновение накрывает их, как страница сборника сказок, ожидающая, когда ее перевернут. Но… — Извините, — прерывает их отрывистый женский голос, грубый, как булыжник. Чимин и Юнги отпрыгивают друг от друга, как будто у них только что загорелась кожа. Женщина, одетая в стандартную униформу IKEA, нависает над ними, руки скрещены, лицо суровое. — Пожалуйста, воздержитесь от совокупления на наших постелях. Они оба бормочут извинения и вскакивают на ноги, неловко жестикулируя руками, как будто потеряли место в мире, когда их пазл из двух деталей разлетелся на части. Персонал ИКЕА уходит, и когда она уходит, динамики, кажется, насмешливо поют в ушах Чимина: Or one more dream that I cannot make true? Или еще одна мечта, которую я не могу воплотить в реальность? В наступившей ужасной тишине Чимин и Юнги обмениваются взглядами, но отводят их в тот момент, когда их глаза встречаются. Если Чимин — лист, то он предполагает, что это — погружение хаоса в спокойные воды, он создал рябь, сам того не желая. Теперь ему остается тонуть в образовавшемся приливе. — Итак. Кровать с балдахином кажется хорошим выбором… — начинает Юнги. — Кровать с балдахином, да. Да. — Чимин прикладывает обе ладони к щекам, чтобы остудить их. — Мы возьмем ее. А потом пойдем домой. (Позже Чимин задастся вопросом, почему он согласился купить двуспальную кровать, но не сейчас. Прямо сейчас его мозг не в порядке.) Он боится, что поездка домой будет неловкой, но затем на первом светофоре Юнги смотрит на него и ворчит: — Кто, блять, использует слово «совокупляться» для обозначения секса? И затем Чимин смеется так, как будто у него нет никаких забот в мире, снова возвращаясь обратно в то состояние, которое теперь начинает считать их зоной комфорта. Этого им следует придерживаться. Он смеется, потому что предпочел бы не плакать. Он смеется, потому что не может любить. Но снова и снова прокручивается в голове Чимина, как заезженная пластинка, пока он лежит без сна, уставившись в потолок той ночью, тот факт, что Юнги не подтвердил его последний вопрос. Но он и не сказал "нет".