──────── • ✤ • ────────
За окном спальни Юнги растет гигантское дерево гинкго, такое высокое, что своенравные веточки его кроны часто стучат по оконному стеклу в ветреные дни. Несколько недель назад на его ветвях были мягкие листья, зеленые, как оливки. Теперь, спустя неделю после их летнего отдыха на пляже, листья гинкго на дереве превратились в хрустящую смесь цвета золотарника и тыквы, которые падают один за другим, как танцоры, раскланивающиеся в конце выступления. Стекло окна начало конденсироваться по ночам, когда температура опускается достаточно низко, чтобы можно было включить отопление в комнате. Для любителей обнимашек это идеальная погода. Но для тех, у кого утренняя смена в местном кафе… ну такое себе. Легче сказать, чем сделать. Несмотря на то, что Чимин рано встает, в осени всегда есть что-то такое, что заставляет его спать дольше, хотя бы ради возможности еще немного зарыться в свое одеяло. С желанием остаться в постели делает его особенно тяжело сегодня, потому что он в тепле под одеялом, так чертовски тепло... Чимин просыпается от нежного прикосновения носа Мадлен. При звуке его мягкого «мммм» рыжая бестия спрыгивает с кровати, взмахивая хвостом (похоже, в эти дни она взяла на себя роль будильника). Требуется слабый зевок и подрагивание затуманенных глаз Чимина, чтобы он понял, откуда именно исходит это уютное тепло. Когда зрение Чимина обостряется, он фокусируется на темных, мягких ресницах, всего в нескольких дюймах от его собственных. Глаза Юнги закрыты, дыхание легкое, утренний свет проникает через окно их спальни. Чимин моргает. Клеткам его мозга требуется больше нескольких секунд, чтобы осознать их положение: руку, обвитую вокруг его талии, и то, что он закинул одну ногу на бедра Юнги. — Нгрраах! Он визжит, как поросенок, отползает и переворачивается так отчаянно, что падает с края кровати в буррито из одеяла. В своей спешке, распутывая их конечности, он непреднамеренно… пинает Юнги в другую стороны кровати не слишком нежно. Глухой удар. Его муж падает на пол, и в воздухе воцаряется ужасная тишина, за которой следует низкий стон. — Какого хрена… Чимин? — Хен! — Говорит Чимин, пульс слишком опасно учащается в это раннее утро. Он забирается обратно на матрас и переползает на другую сторону, чтобы поднять Юнги. — Извини, ты просто... я не хотел... ах, черт. — М-м-м. — Юнги зевает и садится. Кажется, он с трудом осознает всю тяжесть ситуации, глаза все еще полуприкрыты. — Что случилось? В его голосе слышатся грубые, угрюмые нотки, и Чимин чувствует, как горят его щеки, когда Юнги забирается обратно под одеяло. — Я просто… — Его глаза бегают по сторонам, пока не останавливаются на Мадлен, которая невозмутимо наблюдает за ними из своего гамака у окна: — Я, эм... освобождал место для Мадлен, чтобы она могла присоединиться… Это оправдание настолько дерьмовое, что Чимин замолкает, не зная, что лучше сказать. Но, к его удивлению, Юнги слишком вялый в предрассветные часы, чтобы действительно обращать внимание на его болтовню. Он просто еще раз мычит и тянется к Чимину. — Ладно. Давай спать. Чимин чувствует, как замирает каждое нервное окончание, когда теплые пальцы тянут его за талию. В его мозгу звучит: «Красная тревога! SOS, SOS!» Он отшатывается и выскальзывает из рук Юнги. — Н-не-а, эм. Мне пора приниматься за работу. Юнги издает тихий ворчливый звук, похожий на скулеж, прежде чем фыркает и поворачивается на другой бок, одеяла шуршат от его движений. — Дело твое. — Да. Увидимся… эм, вечером, — отвечает Чимин, вскакивая с кровати со скоростью ребенка, убегающего от школьного психолога. Ему хочется растолкать своего фальшивого мужа и крикнуть: «Что ты делаешь?» —потому что нигде в их контракте он не помнит, чтобы был пункт о взаимных объятиях. Неужели Юнги думает, что отказ от их договора о платных ППЛ означает, что отныне он может это делать? Потому что это очень опасная вещь. Не говоря уже о том, что это наводит ужас. Чимин не готов к такой близости, совершенно. Особенно, потому что (и он осознает это с замиранием сердца) он не может отрицать, что ему бы это тоже понравилось. Закрыться. Это было слишком близко. Чимин ничего не может с этим поделать, с тех пор как они отправились на пляж в Пусан, он стал остро ощущать постоянную близость Юнги. Как будто между ними сам собой зажегся новый электрический предохранитель; тот, который питается от любого подобия прикосновения кожа к коже, становясь все сильнее и сильнее всякий раз, когда они приближаются достаточно близко, чтобы коснуться. Буквально на днях Юнги позвонил Чимину на работу, чтобы спросить, что бы он хотел на ужин, у Чимина чуть не случился нервный срыв прямо там, в середине смены, при мысли, что это такой супружеский поступок. В эти дни он чувствует себя проводом под напряжением, готовым к короткому замыканию, если зайти слишком далеко. — Мне нужно сделать перерыв, — говорит он Тэхену во время обеденного перерыва позже в тот же день. Иногда его лучший друг заскакивает в кафе в свободные дни. — Мне просто нужно, типа, немного подышать. Юнги-хен высосал весь воздух в квартире. — Странный способ сказать, что от твоего мужа захватывает дух, но ладно. — Тэхен делает глоток горячего шоколада. Чимин вонзает вилку в свой блинчик с яйцом и грибами. — Я серьезно, Тэ. В последнее время он становится слишком добр ко мне. Это проблематично. Тэхен заливается смехом. — Опять же, почему? — Потому что, — Чимин сглатывает, прежде чем заговорить снова, — это сбивает меня с толку еще больше. На днях я сказал ему, что он будет отлично смотреться со светлыми волосами, и когда он вернулся домой той же ночью, я почти подумал, что в дом проник вор. — Почему? — Потому что он внезапно покрасил волосы в серебристый цвет! — Чимин вскидывает руки в воздух, роняя вилку. Она со звоном падает на его тарелку. — С андеркатом, Тэ! Глаза Тэхена расширяются, и он издает низкий свист. — Вау. Я не могу дождаться, когда увижу его в «Голубой розе». — И, хотя серебристый — стариковский цвет, он выглядел так хорошо, что мне захотелось рыдать. — Чим-чим. — А еще этим утром, когда он выгребал какашки Мадлен из ее лотка, его волосы были растрепаны и мило торчали, господи, боже мой — Ты здесь, чтобы пожаловаться на него или похвалить, Пак Чимин? — Тэхен склоняет голову набок, глаза сверкают пониманием. Рот Чимина закрывается. Надув губы, он снова берет вилку, отправляет в рот кусочек панкейка. Юнги выглядит реально хорошо со своей новой прической, но Чимин не собирается снова говорить об этом. — Это просто нечестно. — Что же? — Что я единственный, кто сейчас ощущает эту странную неловкую атмосферу в доме. — Чимин вздыхает. Его раздражает, что он не может просто... начать разговор с Юнги, не заикаясь и не краснея. — Раньше все было намного спокойнее. — Насколько я помню, ты звонил мне каждый день, чтобы пожаловаться на ваши ссоры, — возражает Тэхен, и улыбка украшает его губы. — По сравнению с тем, что было тогда, и то, что сейчас это звучит почти как райский медовый месяц. Чимин издает невеселый смешок. — Ты же знаешь, я ему таким не нравлюсь. — Чимин. Он буквально сказал, что любит тебя, когда мы были в пляжном караоке-баре. — Да, но не все. — Чимин откидывается назад и скрещивает руки, глядя в окно, чтобы избежать взгляда Тэхена. — Он сказал: «Люблю тебя», а не «я люблю тебя». — А есть разница? — Конечно, есть. — Чимин твердо верит, что то, как человек формулирует свои слова, многое говорит вам об его чувствах. — Это вообще на разных уровнях. Для меня «Люблю тебя» — это то, что ты можешь просто сказать другу, понимаешь? Или своей кошке. — Так может, Юнги-хен любит тебя так же, как любит Мадлен. Разве это не хорошо? Но Чимин не хочет просто любви уровня Мадлен. — И все же. Это огромный шаг от «Я люблю тебя», как… — Мужа? —... да. — Чимин сглатывает. — Вот именно. — Значит, ты хочешь услышать, как он скажет, — заключает Тэхен с ухмылкой. — Я люблю тебя. — Конечно, я... не хочу, — поправляет себя Чимин в последнюю секунду, чувствуя, как жар пылает на его шее. Он бросает на своего лучшего друга пристальный взгляд. — Заткнись, не смотри на меня так. Я просто жду декабря, чтобы все это наконец закончилось. Тэхен бросает на него недоверчивый, почти покровительственный взгляд, как бы говоря, «И здесь у нас идиот класса А», но он больше ничего не говорит, и Чимин снова вздыхает, наблюдая за пролетающей мимо окна птицей. Он протягивает руку к запотевшему от конденсата стеклу и рисует на нем крошечные сердечки, жалобно шмыгая носом. (Тэхен ругается себе под нос, что-то вроде «... приехали».) Шекспир-сонбэним был прав, когда написал «Любовь – это дым, порожденный парами вздохов.», потому что Чимин чувствует, что после поездки в Пусан он превратился в задумчивое месиво. Черт возьми. Обычно он никогда не был таким колеблющимся. Возможно, ему не стоило присоединяться к этой поездке. Он отказывается больше думать о чем-либо, даже отдаленно связанном с Юнги, но в эти дни имя этого человека засело в мозгу Чимина, как неприятный вирус, от которого он не может избавиться: «Юнги, Юнги, Юнги, красивый, сладкий». Чимин мог бы прогуливаться по торговому центру, заметить выставленную на продажу камеру и подумать: «Юнги бы она понравилось». Или он ходил бы по мясному отделу в супермаркете и вспомнил, как загораются глаза Юнги всякий раз, когда на столе появляется пулькоги. Черт возьми, у него даже возникло искушение купить новую игрушку для Мадлен в зоомагазине, мимо которого этим утром он проходил по дороге на работу. Глупая, тупорылая влюбленность. Это невидимое бремя, о котором Чимин никогда не просил. Как гравитация, но хуже.──────── • ✤ • ────────
— В последнее время ты был ужасно молчалив. Чимин делает паузу в прожевывании своей пищи и берет жареную креветку в свои палочки для еды. — Я был молчалив? — Он хватает стакан воды и делает большой глоток. Юнги кивает, сидя напротив и ковыряясь в своей тарелке, опустив глаза. — Это странно. У Чимина вырывается защитный хрип. — Что заставляет тебя так думать? — Потому что ты молчишь только тогда, когда грустный, больной или злой. — Беспокойство просачивается в голос Юнги, и когда он поднимает взгляд на Чимина, цвет сепии от лампы над головой окрашивает его глаза в золотисто-карий цвет, резко выделяющийся на фоне серебристо-лунных локонов. — Все в порядке? — Хах! — Чимин пытается не замечать, как переворачивается у него в животе. Он прочищает горло и отправляет в рот маленькую креветку. — Конечно. Все хорошо. Лучше, чем когда-либо. ОК. Да. Юнги пристально смотрит на него. — Я сделал что-нибудь, что тебя расстроило? — Не-е-ет. — Чимин яростно качает головой и показывает показывает большой палец вверх. — Если бы я был зол на тебя, я бы сразу тебе сказал. — Верно. — Юнги пожимает плечами и делает глоток воды, хотя его золотистые глаза продолжают сверлить Чимина. — Ты ведь не болен или что-то в этом роде, правда? — Вовсе нет. — Чимин делает короткую паузу, прежде чем передумать. Должен ли он..? — Я имею в виду, на самом деле... да. Сидящий напротив него Юнги напрягается и медленно моргает. — Что тебя беспокоит? Лихорадка? Мигрень? Я слышал, что в последнее время свирепствует грипп… Чимин качает головой, поджимая губы. — Дела сердечные. Палочки Юнги застывают в воздухе. Он откладывает их, выжидая, что Чимин продолжит. — Я серьезно, — говорит Чимин, наклоняясь вперед, опираясь на руки. Он понятия не имеет, к чему сам же клонит, но похоже, что фильтр «мозг-рот» отключен, он продолжает: — Хен. Я думаю, что у меня есть кое-кто, кто мне нравится. Он надеется, что Юнги поймет намек, но жгучее любопытство в глазах Юнги тухнет, его радужки темнеют от холода. — Ох. Вот как? Под обеденным столом Чимин теребит пальцами край своей рубашки. — Да. — Это… — Юнги проводит языком по внутренней стороне своих щек, выглядя нерешительно: — ... это кто-то, кого я знаю? Чимин кивает, пульс учащается. Юнги хмурится еще сильнее и откидывается назад, ожидая продолжения, но Чимин держит рот на замке. Он хочет, чтобы Юнги сам расставил точки над "i". Желает, чтобы его муж понял все так, как он всегда понимает, что нужно Чимину, даже без слов. «Зрительный контакт», — решает Чимин — «это форма общения, которую они отточили до совершенства». Он приподнимает бровь, и глаза Юнги сужаются, как будто он пытается разобраться в своих мыслях. «Да ладно», — думает Чимин, — «так очевидно, кто». Они смотрят друг на друга целую минуту, пока это не превращается в мини-соревнование в гляделки, и ни один не отступает первым. Когда тишина становится слишком нарпяженной, Юнги сдается. — С твоей работы? Чимин кивает, потому что, технически говоря, этот дом во многих отношениях является рабочим местом. В конце концов, он остается здесь, чтобы заработать миллионы после их развода, не так ли? — Можно сказать и так. — Это Хосок? Или тот парень Хакён? Подожди. — Юнги раздраженно вздыхает и качает головой. — Я даже не собираюсь пытаться угадать. Это не мое дело. — Он подавлено смеется, но это звучит вяло, эхом отдается в столовой, заставляя ее казаться больше и пустее, чем она есть на самом деле. Сердце Чимина ухает на пол, и нервный трепет в его крови ослабевает, замедляясь от смятения. Он открывает рот, чтобы подбросить больше подсказок, но в этот момент Юнги отталкивается от обеденного стола с тарелкой в руке. Сигнал о том, что разговор окончен. — Я помою посуду сегодня вечером. Ты можешь помочь убрать за Мадлен. Нижняя губа Чимина выпячивается. — Хорошо.──────── • ✤ • ────────
«Не в порядке», — думает он про себя, ухаживая за питьевым фонтаном и миской Мадлен. Она, мурлыкая, кружит вокруг его лодыжек, ее хвост дергается туда-сюда. Чимин приседает и гладит ее по голове. — Твой папка идиот, правда? — говорит он шепотом, хотя знает, что Юнги не может его слышать из-за того, что в данный момент принимает душ. — Фу-у-у, какой неудачник. Мадлен мяукает, не мигая глядя на него. — Я рад, что ты согласна со мной. Эй, я могу доверить тебе секрет? — Глаза Чимина бегают из стороны в сторону, как будто он ожидает, что кто-то выскочит из ниоткуда и арестует его. — Я влюблен в твоего отца, Мадлен. Вот. Это вышло. Когда слова слетают с его губ, Чимин прикусывает нижнюю губу и обхватывает себя руками, чтобы не завизжать, головокружение окутывает его всего. Приятно говорить это вслух, особенно кому-то такому важному, как Мадлен. Ее медовые глаза расширяются, как будто она поняла его. Чимин прижимает палец к губам. —Ты можешь никому не рассказывать, хорошо? — Он сердито смотрит в сторону ванной. — Особенно ему. Она трижды медленно моргает, глядя на него. Чимин улыбается и чмокает ее в кончик носа. — Хорошая девочка. Мадлен издает мягкое мяуканье и лижет его подбородок один раз, прежде чем уйти, оставляя Чимина разбираться с остатками после еды. Чимин встает и несет ее миску к кухонной раковине, улыбаясь про себя. По крайней мере, в этой семье есть кто-то, кому он может доверяться и с кем может быть честным.──────── • ✤ • ────────
На следующий день Чимин встает раньше обычного, чтобы дать себе больше времени на макияж и укладку волос. На выходных он получил электронное письмо о прослушивании на роль дублера в небольшом местном спектакле, в 9 утра, потому что кандидат, который должен был пойти в то время, отказался в последнюю минуту, так что это было единственное доступное место. Чимин несколько месяцев назад задрал бы нос и насмехался над такой незначительной ролью, а сейчас он просто рад, что у него вообще появился шанс. Юнги крепко спит, когда Чимин зашнуровывает ботинки и натягивает пальто, чтобы защититься от осеннего холода. Снизу его внимание привлекает мяуканье, и он улыбается Мадлен, сидящей в дверном проеме. — Я вернусь днем, детка, — бормочет он, почесывая ее за ухом. — Пожелай мне удачи. Он декламирует свои реплики и медитирует в автобусе до здания театра, пытаясь проникнуться атмосферой. «Актерский режим» — единственное состояние, где он может полностью абстрагироваться от реальности, что, как полагает Чимин, многое говорит о том, насколько он больше не играет, когда исполняет роль мужа Юнги. Роль, на которую он проходит прослушивание, — персонаж второго плана, лучший друг главной героини мюзикла. Согласно отрывку из сценария, Квон Минхёк — «начинающий уличный певец, который хочет дебютировать в качестве айдола, но понимает, что должен сделать выбор между своей мечтой и своей девушкой». Довольно простой персонаж, по мнению Чимина. Однако дрожь в его пальцах говорит об обратном. По правде говоря, Чимину никогда не приходилось сталкиваться с подобной дилеммой. Он всегда был из тех людей, которые достигали того, чего хотели. Пока он достаточно усердно работал, все получалось. Но если его попросят принять решение между двумя судьбоносными вещами, это то, к чему он лично не хочет иметь отношения. И вот, когда в комнате ожидания у него в кармане звонит телефон, Чимин чувствует, что его нервы немного успокоили. Это Юнги. agustddaeng: удачи тебе следовало разбудить меня перед уходом хотя быmochims:
Хаха. Спасибо :)
agustddaeng: нервничаешь?mochims:
Немного...
agustddaeng: ты разъебешь их, я знаю файтин:> Чимин морщит нос при виде маленького смайлика из cообщеня Юнги, нежность прросачивается в каждый уголок его груди. Забавно, что они могут вести холодные войны, но легко продолжать общение их на следующий день, как будто ничего не произошло. — Пак Чимин? —из открытой двери зовет голос, и болтовня других претендентов в зале ожидания стихает. Чимин поднимается на ноги. — Да? — Ваша очередь, — говорит помощник директора по кастингу, и Чимин кивает. Он собирает свои вещи и следует за женщиной, крепко сжимая сценарий в одной руке. Его сердце бьется, как птица в клетке. Так происходит всегда, каждый раз, когда ему приходится сталкиваться с новой кастинговой командой. Однако на этот раз воспоминание о маленьком смайлике Юнги всплывает в его памяти, и Чимин позволяет себе слегка улыбнуться, чтобы ослабить напряжение в позвоночнике. В отличие от прослушиваний крупных компаний, в комнате находятся только два человека из съемочной группы, включая женщину, которая ранее выкрикнула его имя. Она сидит за длинным столом рядом с молодым человеком с каменным лицом и волосами синего цвета. — Я Чхве Кёнхи, а это директор по кастингу, Ю Бин, — говорит она, указывая на место в центре комнаты перед ними. — Пожалуйста, встаньте на обозначенный крестик посередине и представьтесь. Чимин следует их словам и кланяется, чтобы закончить приветствие, Кёнхи кивает. — Пак Чимин-ши в любое время. И вот Чимин декламирует заданные ему реплики со всем необузданностью, которая, по его мнению, подошла бы такому мечтателю, как Квон Минхёк. В связи с этим он понимает, что может вжиться в роль — и он, и Минхёк обладают одинаковым отчаянным стремлением в своих мечтах. Закончив свою последнюю реплику, Кёнхи спрашивает, листая анкету: — Здесь сказано, что вы обучены танцам, но для этой роли требуется кто-то с хорошими вокальными данными. Вы подготовили что-нибудь для нас? Чимин кивает, осознавая, что мужчина, сидящий рядом с ней, молчалив, как пантера. Кёнхи напевает: — Тогда позволь нам услышать тебя. Прочищая горло, Чимин открывает рот, проверяя тембр голоса. — Ах, ах. Хорошо. Готов. Чимин начинает с милой баллады Бена, и ему даже непонятно, почему он выбрал именно эту песню, пока не поет текст вслух и не понимает: он думал о Юнги все это время. Его глаза закрываются, когда из его губ льется текст песни. My once calm heart is now shaking Without knowing, I keep looking at you Naturally, I always want to be close to you I’m waiting for you to come to me — Стоп. В середине песни у Чимина перехватывает дыхание, и глаза распахиваются. Директор по кастингу, Ю Бин, смотрит на него, слегка нахмурив брови. Чимин чувствует, как пульс учащается от нового страха, от которого дрожат пальцы. — У вас прекрасный голос, — замечает Ю Бин ровным тоном, пристальный взгляд пронзителен. Чимину хочется съежиться под этими стальными глазами. — Эм, — заикается он. — Но Квон Минхёк - человек, который стоит на перепутье между двумя решениями, разрывающими его на части, — продолжает Ю Бин. — Нам нужен актер, который может выразить эту эмоцию, сделать ее ощутимой для любого зрителя, который смотрит на него. И мы хотим услышать это в его голосе. Чимин тяжело сглатывает. — Позвольте спросить вас, — говорит Ю Бин. — Прямо сейчас, если бы вам пришлось выбирать между этой ролью и людьми, которых вы любите, скажем, вашей семьей, что бы вы выбрали? У Чимина пересыхает во рту, а в животе такое ощущение, будто в нем просверлили тысячу отверстий. — Мы не хотим, чтобы это прослушивание длилось слишком долго, — вмешивается Кёнхи, вставая, — так что, если это все, что у вас есть для нас… — Нет! — Чимин выкрикивает, не подумав, и два члена съемочной группы моргают. Он успокаивает свои нервы, затем выдавливает: — Я могу это сделать. Позвольте мне спеть другую песню. Я докажу вам, что могу оживить Квон Минхёка. Кёнхи и Ю Бин обмениваются взглядами. Чимин поджимает губы и опускает голову, думая, что теперь упустил все шансы, пока не слышит: — Замечательно. — Кёнхи кивает и опускается обратно на свое место. — У вас есть одна песня, которая заставит нас передумать. Новая надежда вспыхивает в сердце Чимина, такая большая и яркая, что у него почти перехватывает дыхание. Он энергично кивает и делает вдох, затем поет свои любимые строчки из «Ending Scene» IU.Make sure you eat well, because it’ll all pass
You’ll be able to sleep well like you did before
I really mean it from the bottom of my heart
You have the right to become happier
I really hope you meet someonе
Who will love you more than you do
I’m sorry that’s not me
It’s not easy to give.
──────── • ✤ • ────────
Юнги вводит пароль к своей входной двери, дрожа даже под слоями теплой одежды, которую он носит под черным пальто. Октябрь не за горами, а это значит, что нелюбимое время года Юнги стремительно приближается. На самом деле он не фанат снега и всех сопутствующих ему бессмысленных праздников в конце года. Люди любят устраивать шумиху из-за осенних листьев и первого снегопада, потому что это дает им повод обниматься за чашкой горячего чая, шоколада или чего-то еще. Буэ. Снег, по его мнению, предназначен для фанатиков лыжного спорта и безнадежных романтиков, ни к одной из перечисленных групп он себя не относит Дверь бесшумно открывается, и он снимает ботинки, затем вешает пальто на крючок. — Я дома, — бормочет он, расправляя плечи и бросая сумку с фотоаппаратом на ближайшее кресло. Освещение в квартире приглушенное, за исключением одной маленькой лампы на столе в углу гостиной, и Юнги думает, что Чимин, вероятно, все еще не дома. Затем он подходит ближе к дивану и замечает комочек, небрежно лежащий на нем. Чимин храпит на диване, одна нога перекинута через спинку, предплечье прикрывает глаза, его золотистые волосы в беспорядке разметались по мягкому подлокотнику. А Мадлен уютно устроилась на теплом животе, свернувшись калачиком с закрытыми глазами. Юнги озадаченно фыркает и кладет руки на талию, не в силах сдержать улыбку на лице. Он бросает взгляд на кухню, где замечает обеденный стол, уставленный тарелкой полной бибимбапа и клецками. Чимин, должно быть, готовил для них сегодня вечером. Юнги вздыхает, больше не чувствуя холода с улицы, как раньше. Его охватывает желание громко рассмеяться и, возможно, начать отбивать чечетку прямо на месте, и, прежде чем он успевает остановить себя, Юнги издает слабый смешок, прежде чем придать своему лицу более спокойное выражение. — Чимин, ты мелкий идиот. Это один из тех моментов в жизни, которые требуют, чтобы их точно запомнили. На цыпочках пересекая гостиную, Юнги достает свою зеркальную камеру и настраивает ее на режим низкой освещенности, затем присаживается на корточки у дивана и делает несколько снимков спящих Чимина и Мадлен. Звук затвора, должно быть, разбудил его мужа, потому что именно в этот момент Чимин резко просыпается, как раз когда Юнги делает свой последний снимок. Он приоткрывает один глаз и стонет сквозь беззвучный зевок. —...хен? Чувствуя себя глупо, Юнги откладывает камеру в сторону и встает. — Привет. — Ты только что пришел? — Чимин смотрит на часы, надув губы. Юнги кивает. — Сегодня поздняя ночная съемка. Почему ты тут спишь? Чимин снова зевает и не садится, когда замечает, что Мадлен все еще свернулась в клубочек у него на животе. Он гладит ее по голове и сонно отвечает: — Должно быть, я вырубился во время просмотра телевизора. Мило. Слишком мило. Юнги должен держать свой язык за зубами, чтобы случайно не наделать глупостей, например, снова сделать ему предложение или что-то в этом роде. Он наклоняет голову в сторону кухни. — Ты готовил? — Да. Оставил еды для тебя на столе. Иди поешь, я уже всё. — Глаза Чимина медленно закрываются. — Я так хочу спать, хен. Я просто останусь здесь. — Нет, ты этого не сделаешь. — Юнги нежно похлопывает Чимина по плечу. — Иди наверх, облачный малыш. После долгого нытья и протестов, а также угроз Чимина кастрировать его, Юнги, наконец, удается уговорить мужа потащить свою сонную задницу наверх. Он поднимает Мадлен и относит в ее кошачий гамак, убеждаясь, что ей удобно, прежде чем поцеловать ее в макушку. — Он тупица, не так ли? — Юнги шепчет Мадлен, понизив голос, хотя знает, что Чимин, вероятно, уже крепко спит наверху. — Он тебе нравится? Уши Мадлен подергиваются, и Юнги принимает это за подтверждение. — Мне тоже, малышка. Мне тоже.──────── • ✤ • ────────
Когда Чимин просыпается на следующее утро от запаха готовки Юнги, то улыбается, втягивая носом воздух. Для них это стало чем-то вроде обычной рутины: Чимин готовит завтрак по будням, в то время как Юнги готовит по выходным и в те дни, когда у Чимина утренняя смена в «Bean The Done That». Чимину больше не нужно проверять свой телефон, чтобы понять, что сегодня суббота. Достаточно аромата трав и кофе в воздухе. Обутый в желтые цыплячьи тапочки, Чимин бесшумно проходит на кухню, где Юнги накрывает на обеденный стол, Мадлен перекинута через его левое плечо. — Доброе утро. — Доброе, — приветствует Юнги, немного чересчур жизнерадостно для человека его натуры, и радар Чимина сразу же включается. — Что случилось? — Он осторожно спрашивает, опускаясь на один из стульев. — Ты, кажется, в хорошем настроении. Юнги слегка пожимает плечами. — Э, вроде ничего особенного. Почему? Чимин прищуривается. — Я не могу доверять этому лицу. — Какому? — Ты слишком много улыбаешься, — замечает Чимин. — Пфф. Звучит так, будто я, по-твоему, зануда. Чимин приподнимает бровь и вытягивает шею вперед, как будто говоря: «Да?» Однако его настороженность никак не влияет на настроение Юнги, затем его муж говорит это: — Включи телевизор, Чимин-а. Я хочу посмотреть утренние новости. — Ты? — Чимин едва не брызжет слюной. — Хочешь посмотреть новости? — Ладно, что-то определенно происходит. Мин Юнги, которого он знает, больше интересуют документальные фильмы и бейсбол, чем унылые новости. — Да. Что такого? Чимин не из тех, кто судит безосновательно, поэтому он предполагает, что, возможно, у Юнги внезапно изменилось мнение. — Ничего. Просто немного удивлен, вот и все. — Пульт на кофейном столике перед диваном. Чимин закатывает глаза, но все равно встает. — Ты что, не мог включить его сам? — он бормочет себе под нос, тащась из кухни к дивану. Добравшись туда, он резко останавливается, уставившись в стену. Или на то, что раньше там было, а сейчас нет. !!!!!!!!! — Хен? — Чимин зовет высоким голосом. Его взгляд скользит к книжным полкам, и да — его глаза не обманывают его. Рамки для фотографий Юнги с Йорымом больше не украшают гостиную. Их нет ни на книжных полках, ни на столешницах, ни тем более на стене. Вместо этого там теперь висит их с Юнги свадебный портрет в натуральную величину. Месяцами ранее Юнги настоял на том, чтобы оставить его в кладовке пылиться. — Да? — Юнги отвечает из-за обеденного стола, в его голосе слышна гордость. Слезы наворачиваются на глаза Чимина, и он смахивает их, прежде чем вернуться и сесть напротив Юнги. — Ты убрал фотографии? Те, на которых ... — Да. — Юнги кивает, ковыряясь в еде. — Я заменил их фотографиями с нашей свадебной церемонии. Сердце Чимина сильно сжимается. Он набирается смелости, чтобы тихо спросить. — Почему? — Что значит «почему»? — Юнги поднимает на него взгляд и сразу отводит его, барабаня пальцами по столу. — Это... э-э-э. Это вынужденный шаг. На случай, если твоя мама снова заглянет. Ох. Конечно, причина в этом. Они не могут позволить, чтобы кто-то заподозрил природу их брака, особенно мать Чимина. Это совершенно рациональная причина, и Чимин ненавидит то, что ненавидит это. Его плечи опускаются, когда он кивает. — Понятно. — Тебе нравится? — Спрашивает Юнги, и, если бы только Чимин потрудился заглянуть ему в глаза, то увидел бы в них мерцающую детскую надежду. Чимин ерзает, сложив руки на коленях, и все, что он видит и чувствует, — это собственное недовольство и разочарование. — Это неважно. Делай, что нравится тебе. Тишина пронзает легкость между ними, затягивая ее тяжелыми когтями. Чимин задается вопросом, наступит ли когда-нибудь день, когда он не почувствует надежды, когда Юнги снова сделает что-нибудь хоть немного трогательное. — Ох. — Голос Юнги слабый. Всего одно слово, но этого достаточно, чтобы отразить точно такое же смятение, омрачающее сердце Чимина.──────── • ✤ • ────────
Тем не менее, в отличие от прошлого раза, когда Чимин ходил вокруг Юнги на цыпочках и холодно относился к нему после каждого небольшого неприятного разговора, теперь он напоминает себе, что нужно стараться изо дня в день сохранять теплые отношения с Юнги. Он не хочет терять то дружеское общение, которое у них есть, даже если это означает, что он должен стискивать зубы и сдерживать свой нрав, когда все идет не так, как ему хочется. «Почему?» — Чимин часто ловит себя на том, что спрашивает каждый день. — «Почему он, сердце?» В Мин Юнги нет ничего слишком эффектного или выдающегося, в отличие от предыдущих мужчин, с которыми у Чимина были очень бурные романы. Ну и что с того, что его щеки морщатся, а глаза исчезают, когда он смеется, или его нос морщится, как у котенка, когда он видит что-то мерзкое? Ну и что с того, что от его землистого мускуса Чимин сходит с ума каждый раз, когда они оказываются под одним одеялом? Ничто из этого не меняет того факта, что Мин Юнги, безусловно, самый сложный человек, с которым Чимину когда-либо приходилось иметь дело — мало что изменилось с самого начала. Его по-прежнему нелегко читать, даже после нескольких месяцев жизни под одной крышей. Иногда у Юнги появляется этот отстраненный, ошеломленный взгляд, как будто он погружается в место или время, куда Чимин не может попасть, и это… это пугает. Чимин хотел бы хранить его в кармашке пальто. Существует тонкая грань между уважением и вторжением в частную жизнь Юнги. Чимин все еще учится не переходить эту грань. Он предполагает, что должны быть уровни понимания людей, и что касается его мужа, он все еще, вероятно, на 5 из 10. Только на полпути. Вот почему Чимин всегда предпочитает сопровождать Юнги на еженедельных сеансах терапии по четвергам, независимо от недоразумений между ними хотя бы для того, чтобы лучше понять, что происходит в голове пианиста. — Могу я тебя спросить кое о чем? — Юнги прерывает тишину в машине по дороге домой. — Разве ты уже не спрашиваешь о чем-то, когда говоришь это? — Чимин ухмыляется, переводя взгляд на свой телефон. Юнги закатывает глаза. Затем: — Серьезный разговор. Тебе… э-э, не нравится, что наши фотографии висят на стене? Пальцы Чимина замирают на середине слова на клавиатуре телефона. Его взгляд скользит к водительскому сиденью, где Юнги сидит с напряженной спиной, и он облизывает губы, прежде чем сформулировать ответ. — Это твой дом, хен. Почему так важно, нравится мне это или нет? «Границы», — повторяет он про себя. — «Границы. Уважай его.» Юнги барабанит пальцами по рулю, жевательные мышцы на его челюсти сокращаются. — Я хотел убедиться, что тебе тоже было комфортно с этим. Когда мы только получили фотографии, тебе, казалось, не терпелось их развесить. — Это было до того, как я узнал, что значат для тебя... другие фото на книжных полках, — прямо отвечает Чимин. Ему кажется, что он ступает на заминированное поле, и он не может понять, почему избегает произносить «Йорым», как будто это плохое слово. — Да, но как насчет... сейчас? — Говорит Юнги, не отрывая взгляда от дороги. — Ты хочешь, чтобы они продолжали висеть? Наши фотографии? — Как я уже сказал, это неважно… — Тебе нравится это или нет? — Да, мне это нравится, ясно! — Громко выпаливает Чимин. Сердцебиение учащается, когда слова слетают с губ, но теперь, когда его первая стена пала, он не может обуздать шквал правды, который следует. — Мне это так нравится, хен. Я хочу, чтобы они оставались там очень долго. Черт. О чем он вообще еще говорит? Кровь стучит у Чимина в ушах, и по какой-то причине в груди перехватывает дыхание, как будто он только что пробежал стометровку. — Ах. — Юнги замолкает, и Чимин опускает подбородок, чтобы посмотреть на свои ботинки. Черт возьми. Вот снова он распускает язык, не думая о последствиях. Ему не следовало ничего говорить — теперь Юнги наверняка оставит фотографии просто потому, что Чимин сказал, что хочет этого. — Когда мы были на пляже, ты сказал мне, что больше никакой лжи между нами, — внезапно говорит Юнги. Чимин угрюмо кивает. — Да. Что же? — Тогда... я буду честен. — Юнги прочищает горло. — Я повесил портрет и фотографии просто потому, что мне так захотелось. Его голос не громче шепота, но в напряженной тишине машины Чимин слышит слова громко и ясно. — А также потому, что, ну, я думаю, фотографии вышли хорошими. Гук проделал отличную работу. Твоя улыбка… это было мило. Ты выглядел… симпатично. Симпатично. Чимин сжимает пальцы и скрещивает руки, чтобы сложить ладони под подмышками, на случай если он сделает что-нибудь глупое, например, обхватит лицо Юнги или потянется к его руке. Его шея уже горит, черт. Борясь с румянцем на щеках, Чимин кивает, вглядываясь в пассажирское окно. — Ты тоже выглядел симпатично. В своем смокинге и остальном. Ах, это прозвучало как глупый писк. Чимин прячет лицо в высоком воротнике своего пальто, краснея. Юнги напевает, мягко и низко. — Теперь, когда я думаю об этом, я реально мало что помню о свадьбе, — его тон переключился на что-то более обыденное, и теперь он улыбается, фары разных машин окрашивают его глаза в мерцающие оттенки малинового. — Понимаю. — Оглядываясь назад, Чимин помнит только, что под ярким светом огней свадебного зала чувствовал себя канатоходцем, рискующим разбиться насмерть при малейшей оплошности. Он весь вечер притворно улыбался, а затем осушал бокал вина за бокалом, чтобы почувствовать себя лучше. — Я тоже. — Хотя я помню, что давал обещание твоему отцу, — упоминает Юнги, и Чимин поворачивается лицом к нему. Это то, о чем он никогда не знал. — Правда? О чем? Уголки губ Юнги приподнимаются, когда он сворачивает на подъездную дорожку, ведущую к парковке их жилого комплекса. — Секрет. Чимин хмыкает в его сторону и высовывает язык. Он откидывается на спинку пассажирского сиденья. — Эй, больше никакой лжи! — Да ладно, облачко. Секреты — это не ложь. — Но они… — телефон Чимина прерывает его, зазвенев от неизвестного номера. «Придержать эту мысль». Проводя пальцем по зеленой кнопке «ответить», он прижимает телефон к правому уху. — Алло? — Пак Чимин-ши? Брови Чимина сходятся на переносице. — Да, слушаю. — Это Чхве Кёнхи из A-Star Theater Group. Мы просмотрели запись вашего недавнего прослушивания и хотели бы пригласить вас в понедельник на роль Квона Минхёка... Это все равно что войти в звукоизолированную студию. Весь шум стихает, за исключением голоса звонящего, и даже тогда слова поздравления Кёнхи сливаются в словесную кашу, Чимин пока не слишком уверен, снится ли ему, что его отчаяние превращается в спроецированное чувство реальности, или он действительно все правильно слышит. Юнги выключает двигатель машины, когда душевное состояние Чимина возвращается в реальность. — ... сможете сделать это, Чимин-ши? Чимин икает. Юнги вопросительно поднимает бровь. — Алло? — Да, — выдыхает Чимин, в его ответе больше воздуха, чем голоса. Он выходит из машины и закрывает дверь, чувствуя, как внутри него разгорается надежда, делающая его совершенно новым человеком. — Да, я буду там. Спасибо. Он отключает звонок. Прислоняется спиной к пассажирской двери. Издает тихий вздох, пульс учащается. — Быть не может, — бормочет он себе под нос, широко раскрыв глаза. Машина подает звуковой сигнал, когда Юнги запирает ее, и Чимин чуть не выпрыгивает из своей кожи. Он оборачивается и видит своего мужа с другой стороны, на лице маска беспокойства. Юнги хмурится. — Что? Почему ты плачешь? Плачет? Чимин шмыгает носом и вытирает уголки глаз, его пальцы стали мокрыми. Он встречает обеспокоенный взгляд Юнги и, наконец, позволяет облегчению захлестнуть его в виде широкой, ликующей улыбки. — Юнги. Хен. Юнги. — Что? Почему? — Юнги большими шагами обходит машину спереди. — Что случилось? — Мне перезвонили. — После нескольких месяцев горьких отказов, это оазис посреди усыпанной песком пустыни. Глаза Юнги широко распахиваются, он заикается: — Правда? — и Чимин кивает, издавая сдавленный всхлип — такой звук словно рыбья кость застряла в горле. И затем Чимин чувствует, как его обхватывают руки, прижимая к твердой, покрытой пальто груди. Инстинктивно он обвивает руками шею Юнги, чтобы ответить на объятие, чувствует, как пульс его мужа стучит-стучит-стучит у него в ушах. Чимину хотелось бы запустить руки в волосы Юнги и глупо поцеловать его, но он цепляется за то крохи самоконтроля, что у него остались, держит себя в узде даже сквозь свое триумфальное оцепенение. — Как же здорово. — Голос Юнги — тихий, приятный рокот, который вибрирует в его груди, и Чимин крепко сжимает его. — Ты потрясающий. — Наконец-то я кому-то нужен, — бормочет Чимин в изгиб шеи Юнги, и, к его удивлению, Юнги отстраняется и сжимает челюсть. — Ты нужен многим, — бурчит его муж почти упрекающим тоном. Чимин хочет воспринимать это как половину признания. «Ты правда так думаешь?» — он придерживает язык, чтобы не спросить. Чимин молчит, позволяя Юнги большим пальцем смахнуть слезинки, стекающие по щекам. Чимин наклоняется вперед и снова прижимается левой щекой к плечу Юнги, чтобы спрятать лицо и погреться в объятиях своего мужа. Муж. Партнер. Супруг. Не фальшивка. Как давно он перестал думать о Юнги как о временном аксессуаре в своей жизни? Они стоят посреди пустой автостоянки, как двое влюбленных, воссоединившихся после десятилетней разлуки, и на мгновение Чимин позволяет себе подумать, что это действительно так. Ему интересно, чувствует ли Юнги его сердцебиение тоже. — Поздравляю, — шепчет Юнги, похлопывая Чимина по затылку. — Когда это будет? Я могу отвезти тебя туда. И Чимину снова хочется плакать, не из-за новостей, а потому, что Юнги ведет себя чертовски… …мило. Так мило, что Чимин начинает хотеть большего, и это риск, на который он не может пойти. Что ему нужно, так это дистанция. (Чего он жаждет, так это всё, кроме нее.) Чимин заставляет себя отступить на шаг, хотя и позволяет прикосновению Юнги задержаться на своих предплечьях. — Эм. В этот понедельник ровно в 17:00. Лицо Юнги вытягивается. — У меня съемка. — Все в порядке! — Чимин осторожно (неохотно) вырывается из объятий Юнги, кланяясь, когда мужчина в ответ усиливает хватку... затем отпускает. — Я могу добраться сам, не беспокойся. В конце концов, это то, чем я занимался все это время. Значение: теперь это правило в их повседневной жизни: часть их невысказанного сценария — Юнги отправляется на работу, в то время как Чимин ходит на прослушивания один. Они не должны нарушать статус-кво. Юнги прячет руки в карманы, медленно кивает и тоже отступает. — Ладно. Напиши мне, как все прошло. Или что угодно. Чимин расплывается в улыбке и слегка бьет Юнги по руке, надеясь, что это жест настоящего братана. — Или что угодно.──────── • ✤ • ────────
Чимин получает роль. Сначала он сообщает новости Тэхену, который буквально через минуту взрывает его телефон шквалом эмодзи и бессвязным бредом по клавиатуре. Затем на его телефоне высвечивается номер лучшего друга, и Чимин улыбается от уха до уха, когда отвечает. — Мы должны отпраздновать!!!!! — это первое, что предлагает Тэхен, и Чимин более чем счастлив рассказать ему все до мельчайших подробностей за курицей и соджу в палатке с едой тем же вечером. Понедельник в начале октября достаточно прохладен, чтобы с наступлением темноты разогнать вечернюю толпу по домам, но не настолько, чтобы он не мог провести ночь вне дома, чтобы отпраздновать. У Чимина сегодня выходной, благодаря Хосоку, который согласился подменить его в «Bean There Done That». Тэхен заключает его в медвежьи объятия, как только они встречаются, и они плачут о своих плохих днях и еще худшей удаче. Затем они вздыхают о своих золотых и ушедших школьных днях, пряча свои страхи в выпивке и слезах по поводу тех дней, когда они верили, что могут летать. Ночь проходит за шутками о том, какими бесцеремонными они были раньше, в тоске по мечтам, о которых они сговорились, в прекрасном безумии от того, что они не знают ничего лучшего. Чимин смеется сквозь слезы — если он закроет глаза, он уверен, что этот момент исчезнет, и реальность снова обрушится на него. Как, черт возьми, они сюда попали? Еще вчера они были просто мальчиками. Потом они присели на минутку и выросли в мужчин. — Мы выросли, не так ли? — Чимин размышляет, в глубине его глаз горит. Блестящие глаза Тэхена говорят ему: «Взросление утомительно. Давайте скучать вместе». — Да. — Тэхен делает глоток соджу и мягко улыбается ему. Он вытирает свой ткущий нос также, как он всегда делал, когда им было по 14. — Повзрослели. А что касается Юнги… что ж, Чимин полагает, что он сможет сообщить хорошие новости позже, когда вернется домой. Или завтра за завтраком. Но сейчас, на один вечер, они с Тэхеном бесконечны. (Он не получал никаких сообщений от мужчины, так что Юнги, вероятно, все еще на фотосессии. Он работал допоздна в эти дни, отмечает Чимин, морща нос. Либо его все еще нет, либо он уже спит.) И не ошибается. Когда Чимин возвращается домой далеко за полночь, его одежда пропахла соджу, он надевает свои цыплячьи тапочки и, спотыкаясь, заходит в их квартиру, а там Юнги вырубился и погружен в сон. Но не на кровати. Чимин опирается одной рукой о дверной косяк, чтобы не упасть, вглядываясь в темный коридор. Свет включен только на кухне. Его глаза прищуриваются и останавливаются на фигуре, склонившейся над обеденным столом. Юнги крепко спит, опустив голову, серебристые волосы разметались по его предплечьям. Присмотревшись повнимательнее, Чимин понимает, что на столе стоит миска с нетронутым кимчи чигэ, который теперь остыл. Яростная волна привязанности захлестывает Чимина, она настолько ошеломляющая, что у него подгибаются колени, и он опускается на стул напротив Юнги. Его муж, должно быть, смертельно устал: его не будит даже грохот отодвигаемого стула. Он нравится Чимину так сильно, что голова может взорваться. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, ни к кому конкретно не обращаясь, упираясь лбом в столешницу. Чимин тянется через стол и слегка проводит пальцами по волосам Юнги, как хотел с тех пор, как он покрасил волосы. — Ты слышишь это? Делаешь совершенно безумным. В ответ на его нежное прикосновение Юнги мурлычет и шевелится во сне, поворачивая голову на другую сторону, так что его правая щека теперь лежит на столе. Чимин откидывается на спинку стула и с тяжелым сердцем опуская взгляд под обеденный стол. Его снова овладевает желание разрыдаться. Ноги Юнги в его черных кошачьих тапочках, которые он сначала категорически отказывался носить, а теперь носит всегда дома. Это почти забавно, разница в несколько недель. Чимин бы рассмеялся, если бы это не было так трагично. Кто поклялся, что никогда не влюбится в такого «кайфолома и зануду», как Мин Юнги? Он здесь никого не обманывает, кроме, может быть, себя и Юнги. Но даже в этом случае это уже большая натяжка. Чимин вздыхает и выдвигает правую ногу вперед, дюйм за дюймом, пока пушистый цыпленок на его тапке не встречается с черным котом на тапке Юнги в легком, целомудренном поцелуе. — Хен, — шепчет Чимин в пустой воздух, первая слеза скатывается по его подбородку. Любовь дурака к сердцу дурака. — Мне страшно. Он опускает голову на руки, потирая лицо и шмыгая носом, и почти встает из-за обеденного стола, когда слышит хриплое, тихое бормотание спящего Юнги: — Не бойся.