Под Прицелом / Exposure (Сезон 3)

— Вот это действительно лучший способ летать! — восклицает Фрэнки, выпрыгивая из моего самолета. — Это было потрясающе! Это было как… как… — он замолкает, не зная, как выразить все, что он чувствует. — Спасибо, Харпер! Я улыбаюсь его энтузиазму. Я поговорила с пилотом и уговорила его позволить Фрэнки находиться с ним в кабине во время полета. Семнадцатилетние мальчишки и большие летающие объекты — опасное сочетание. Особенно учитывая наше текущее задание. Мы в Атланте, штат Джорджия, и приехали сюда, чтобы пообщаться с Suicide Boys (Парни-самоубийцы — прим. пер.). Названия было достаточно, чтобы привлечь к ним внимание президента их колледжа. Кендра прочитала о них в новостном агенстве, и вот мы здесь. The Suicide Boys — это неофициальное прозвище братства в Университете Эмори. Их главная радость в жизни — экстремальные виды спорта. Все участники вместе прыгают с парашютом, лазают по скалам, катаются на горных велосипедах и сноуборде. Их церемония посвящения придает новое значение слову «дедовщина». Прошло всего шесть недель с начала семестра, а один из членов братства уже находится в больнице со сломанным позвоночником. Врачи говорят, что он больше не сможет ходить. У нас запланировано интервью с ним на завтра, и еще одно — с деканом по делам студентов. Он решает вопрос о лишении братства статуса признанного. Мне это кажется немного спорным, но, я полагаю, что бюрократия должна разобраться с проблемой. У нас также запланированы интервью с психологами, учащимися и родителями. Точка зрения Кендры на эту историю — зависимость от страха. Мы живем в стране мира и процветания, где молодые люди, жаждущие острых ощущений, вынуждены искать их. Экстремальные виды спорта — это легкий выход. К сожалению, такой, который может иметь трагические последствия. Излишне говорить, что Келс была не в восторге от этого задания. Она знает меня. Она знает, что я разделяю их пристрастие. Я люблю быстрые машины, фаст-фуд и… ну, больше ничего. Как только ты хватаешь медное кольцо*, ты держишься за него изо всех сил. Так что, хотя я знаю, что она доверяет мне в отношении местных девушек, она не доверяет мне в отношении мальчишек и их игрушек. (*Выражение «поймать медное кольцо» означает стремление к высшей цели, желание жить полной жизнью. Происходит от игры в карусель, когда играющий, должен был с крутящейся карусели дотянуться до кольца — прим. пер.) Я не могу дождаться, когда прыгну с ними с парашютом. Разумеется, исключительно в целях исследования. * * * Дом братства — это, мягко говоря, настоящий ремонтный цех. Если они хотят сделать что-то действительно экстремальное, они могли бы попробовать заняться уборкой. Черт возьми, они могли бы начать с вывоза мусора. Даже Фрэнки отталкивает состояние резиденции. А так разочаровать подростка-мужчину — это плохо. Ладно, он гей, и поэтому он немного более чистоплотен, но все же… Один из членов братства встречает нас у двери. Он окидывает долгим взглядом Кендру, явно позволяя нескольким развратным мыслям промелькнуть в его голове, и все они отражаются на его лице. И других частях его анатомии. Я делаю глубокий вдох и расправляю плечи. — Я Харпер Кингсли, — говорю я, протягивая руку, снова привлекая к себе внимание. — Ной, — он неохотно переводит взгляд на меня. Теперь оценивают меня. Вот ведь радость какая. Я ему тоже нравлюсь. — Мы здесь, чтобы встретиться с Риком Брайантом. — О, да, он здесь, — Ной отходит в сторону и придерживает дверь задницей. — Хотите пива? Кендра одаривает его улыбкой, в которой то ли снисходительность, то ли кокетство, я не могу точно сказать, что именно. — Возможно, позже. — Я поставлю его охлаждаться для вас. Я воздерживаюсь от вздоха, как Эл Гор во время дебатов. Мы следуем за Ноем мимо груды дерева, которая, должно быть, раньше была мебелью. В том, что, как я полагаю, является игровой комнатой, сидит цель нашего визита — Рик, президент братства. Увидев нас, он вскакивает на ноги. — Привет! Рад вас видеть! — он протягивает руку Кендре, предварительно вытерев ее о свои джинсы. — Привет, Рик. Я Кендра Хейз. Это мой продюсер Харпер Кингсли и ее ассистент Фрэнки Хейз, а также наш оператор Джейкоб Уилсон, — Кендра всегда любезна. Одна из вещей, которая мне больше всего нравится в работе с ней, — это ее спокойное поведение при любых обстоятельствах. Ну, и явно не лишнее, что она потрясающе красива и умна. — Мы так рады, что вы приехали. Нам действительно нужна ваша помощь, чтобы сохранить наше братство. Я даю Джейкобу сигнал начинать съемку. — Один из ваших братьев сейчас в больнице и, похоже, он никогда больше не сможет ходить. И все же, вы хотите предотвратить закрытие? — Кендра задает вопрос мягко, но, тем не менее, в нем есть резкость. Рик моргает раз, другой. — Митч отличный парень. Но он был бы первым, кто согласился бы со мной. Быть способным делать такие вещи, чувствовать этот прилив энергии, знать, что ты жив во всех отношениях, которые имеют значение… это того стоит. Конечно, случаются плохие вещи. Я чертовски расстроен, что это случилось с Митчем. Но это не значит, что я никогда больше не буду прыгать с парашютом, потому что он теперь не может этого сделать, — оправившись от ее вопроса, он указывает на ветхую мебель. — Пожалуйста, присаживайтесь. — Почему вы выбрали название «Парни-самоубийцы»? Он пожимает плечами. — Как и большинство прозвищ, мы его не выбирали, нам его дали. Многие завидуют тому, что мы делаем. И из-за наших занятий у нас самые лучшие девушки. — Серьезно? Почему? Рик удивленно смотрит на Кендру. — Потому что мы живем на грани. Все остальные братства хвастаются и гонят, говоря, что они все такие крутые. Мы живем этим. Мы идем и рискуем своими задницами. Мы выпрыгиваем из самолетов, взбираемся на Стоун-Маунтин и выполняем разные крутые трюки, катаясь на сноуборде и горных велосипедах. Мы в отличной форме. И, что ж, большинство из нас при деньгах. Ах, да, вот главная привлекательность: деньги. Мужчины. Всегда так быстро приписывают это своей индивидуальности. Или другие выдающиеся черты. Кендра кивает. — Все это дорогие виды спорта. Как вы можете позволить себе играть в них? — Благодаря нашим родителям. У Каппа Тау Омега самый высокий уровень дохода в кампусе. Чтобы играть, нужно платить. О, замечательно. Если Коллин или Бреннан когда-нибудь захотят присоединиться к такой группе в будущем… Я, возможно, просто присоединюсь к ним. Признай это, Харпер. Ты адреналиновый наркоман, как и этот парень. Ребенок. Он на сколько? На пять лет моложе тебя. Я надеюсь, что мой мозг не взорвется от этого осознания. — Почему вы занимаетесь этими видами спорта? Почему бы вам не участвовать в футбольной, бейсбольной или баскетбольной командах колледжа? — Все это командные виды спорта, — отвечает Рик. — Нам нравится все время проверять свои пределы. Я играл в футбол в старшей школе. Я знаю, как здорово быть частью игры, в которой забивается тачдаун. Но я не знал, насколько я крутой, пока впервые не совершил свободное восхождение. — Свободное восхождение? — Без страховки. — Зачем так себя испытывать? Зачем рисковать и делать то, что может закончиться травмой? Или смертью? — Кендра бросает взгляд на спинку своего кресла и решает, что прислониться к ней безопасно. Его взгляд скользит по мне. — Ты хочешь сказать, что никогда не совершала ничего немного безумного, чтобы испытать это чувство? Я поднимаю руки и смеюсь. — Эй, это не у меня здесь берут интервью. Он указывает на мои ботинки. — Ты гоняешь на мотике. Какой у тебя? — Fat Boy, Харли Дэвидсон, — я с нетерпением жду возможности снова покататься на нем через пару недель. Надеюсь, что Роби сохранил его для меня в целости и сохранности. Иначе я буду надирать ему задницу всю дорогу до Сент-Чарльза. Он кивает, впечатленный. — Прикольно. Катаешься на лыжах? Я пожимаю плечами. — Конечно. Водные и снежные. — Сноуборд? — Пару раз. — Прыжки с парашютом? — Пока нет. — Мы собираемся завтра. Хочешь с нами? Это как потрясающий секс, крепкий кофе и согревающий бренди одновременно. Я медленно улыбаюсь. — Хочешь сказать, что ты можешь получить это только в воздухе? Мы все дружно смеемся. Жената. Вот-вот родятся двойняшки. Во мне все еще это есть. * * * — Спасибо, что приехала, Бет, — я встречаю ее в дверях, и мы обмениваемся поцелуями в щеку. — Рада наконец-то получить приглашение, — отвечает она, снимая с плеч накидку и вешая ее на нашу вешалку. О, точно. Я бы не позволила ей прийти в нашу квартиру, когда мы только ее купили. Все это было так ново, наши отношения с Харпер были новыми, и я не хотела, чтобы мое прошлое вторгалось в них. Теперь, когда я стала огромной, как дом, а мы с Харпер — как старые женатики, это больше не кажется таким уж большим событием. И у нас есть компаньон. Брайан на кухне готовит нам чай. С тех пор, как Харпер уехала, он не отходил от меня ни на минуту. Я думаю, он боится, что в его отсутствие что-то может случиться, и тогда ему придется отвечать перед моей дорогой супругой. — Это прекрасное место! — восклицает Бет, когда я веду ее по коридору в гостиную. — Мне неприятно это признавать, но ты выглядишь великолепно. Тебе действительно идет семейная жизнь. Мы садимся на диван. — Что ж, спасибо. Хотя, по правде говоря, я буду очень счастлива, когда Бреннан и Коллин родятся. Я хочу снова надеть свои джинсы. — Держу пари. Но ведь осталось совсем недолго, верно? — Да. — Что ты думаешь по этому поводу? — Очевидно, я взволнована появлением детей, но, в то же время, я безумно напугана. Все это заставляет меня нервничать, если я думаю об этом слишком долго. Больше всего меня пугает мысль о том, что во время родов что-то пойдет не так. У меня была довольно здоровая беременность, но я подвержена высокому риску, и многое еще может случиться. Вот почему я хочу, чтобы это быстрее закончилось наилучшим образом. Входит Брайан с подносом, на котором стоит наш чай. — Тебе нужно что-нибудь еще, Келс? — Нет, спасибо, Брайан. Ты помнишь Бет, моего адвоката? Бет внимательно оглядывает Брайана. — Рада снова тебя видеть, Брайан. Вне танцпола ты выглядишь иначе. Он улыбается. Брайану нравится, когда на него смотрят представители любого пола. Это тешит его самолюбие. — Конечно. Рад снова тебя видеть. Если хочешь, я могу потанцевать для тебя здесь, — он подмигивает и выходит из комнаты. Я наливаю нам обеим по чашке чая и добавляю немного меда в свою. Спасибо Богу за «Эрл Грей» без кофеина. — Я ценю твою помощь в этом, Бет. В ее голубых глазах отражается удивление. — Ты же знаешь, что я бы сделала для тебя все, что угодно, Келс. Мы всегда были друзьями, — она кладет свой портфель на колени и достает пачку бумаг. — Итак, ты уже знаешь хорошую новость — закон Нью-Йорка позволяет Харпер усыновить обоих двойняшек без какого-либо лишения тебя родительских прав. Фактически, Нью-Йорк является лишь одним из четырех штатов, где верховный суд подтвердил это основное право; хотя более двадцати штатов разрешили усыновление детей людьми одного пола. — Как и в случае любого другого усыновления партнером, не состоящим в браке, суд будет исходить из наилучших интересов ребенка при принятии решения о разрешении усыновления. Факторами в вашу пользу являются ваши хорошие отношения с Харпер, отношения, которые у нее уже есть с двойняшками, ее биологическая связь с двойняшками в качестве их тети, ее семья и их связь с двойняшками, семейная структура, которую вы с Харпер создали между собой для появления двойняшек, и карьера и доход Харпер. — Как много времени все это займет? — Обычно на это уходит пара месяцев, — я собираюсь возразить, но Бет поднимает руку, предупреждая мой комментарий. — Однако один из партнеров моей фирмы недавно стал судьей здесь, на Манхэттене. Когда ты, Харпер и дети вернетесь из декретного отпуска в Новом Орлеане, он встретится с вами и оформит усыновление окончательно. Это то, что я хотела услышать. Я не хочу никакой задержки между их рождением и официальным признанием того, кем Харпер является нашим детям. Меня бесит, что социальные консерваторы отказываются позволить нам пожениться и, таким образом, лишают наших детей надлежащей защиты с рождения. Для гетеросексуалов во всем мире было бы просто угрозой, если бы мы были одинаково защищены законом. Особые права, хрена с два, как сказала бы моя дорогая супруга. Давайте начнем хотя бы с равенства и пойдем дальше. — Спасибо, Бет. — Эй, ну а для чего же еще нужны бывшие-любовники-ставшие-друзьями-случайно-оказавшиеся-адвокатами? * * * — Как там дела? — спрашивает меня Келс, когда я растягиваюсь на гостиничной кровати. Почему все гостиничные номера выглядят одинаково? В центре стандартный шкаф с телевизором, а на верхней полке местные «Желтые страницы». В углу находится письменный стол с двухлинейным телефоном, записной книжкой и обеденным меню, которое могут подать в номер. Наконец, тумбочка у кровати, на которой есть еще один телефон и Библия от Гидеонов. — Пока все в порядке. Сегодня мы встречались с президентом братства. — С президентом? — поддразнивает Келс. — Звучит слишком официально для кого-то столь молодого. Я усмехаюсь. — Это уж точно. Как у тебя дела, chér? Ты заботишься о себе? — Всегда. Брайан весь день нависал надо мной. Он не дает мне ничего поднять… — Хорошо, — я делаю мысленную заметку дать Брайану премию. — Ты ведь помнишь, что нельзя делать никаких глупостей, верно? Мамочка Келс на дежурстве. — Да, дорогая. — Давай вот без этих «да, дорогая» мне тут, Харпер Ли Кингсли. Я ожидаю, что ты вернешься домой целой и невредимой. Ты поняла? Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться от смеха. — Да, мэм. — И не «мэмкай» мне тоже. Теперь я действительно смеюсь. — Хорошо, как мне тебя тогда называть? Келси хмыкает и меняет тему. — Я сегодня разговаривала с Мамой. Она сказала, что остальную детскую мебель доставили к нам домой. Они с папой поставили ее в детскую комнату. — Прекрасно, — я знаю, что Келс беспокоилась о том, как все будет подготовлено к нашему приезду в Новом Орлеане. В то время как наша квартира в Нью-Йорке готова, мы, очевидно, не были Новом Орлеане и не смогли лично подготовить наш дом. Келс переживает тяжелую фазу гнездования, и это сводит ее с ума. — О, я сегодня разговаривала с Лэнгстоном. — Да? — И Бренды не будет в городе следующие пару недель. Она будет нашим специальным корреспондентом на выборах. О боже. — Я думала, мы решили не отправлять туда никого. — Мне удалось убедить Лэнгстона, что было бы неплохо написать статью об изолировании третьих сторон, — я слышу злорадство в ее голосе. — Дай-ка я угадаю… Келс издает злобный смешок. — О да, Бренда в настоящее время тусуется в лагере Бьюкененов. Поистине судьба хуже смерти. И не только потому, что это Бьюкенен. Репортеры традиционно ненавидят освещать кандидатов. Дни наполнены ужасной едой, переполненными автобусами и самолетами, и бесконечными, повторяющимися звуковыми фрагментами. Я безмерно горжусь своей девочкой за то, что она отправила Бренду в репортерский эквивалент Сибири. — Как поживают мои малыши? — Я хочу, чтобы ты знала, что они частично и мои тоже, — поддразнивает Келс. — И они скучают по тебе почти так же сильно, как и я. — Я сегодня вспоминала прошлый День благодарения, — я подкладываю под голову еще одну подушку. — Как познакомила тебя с семьей и увидела, как ты впервые обнимаешь Кларка, — я не могу удержаться от легкого смешка. — Ты была такой растерянной, но я не могу дождаться, когда увижу, как ты обнимаешь наших детей, родная. Им так повезло, что у них есть ты. Почти так же повезло, как и мне, — Я намеренно повторяю ее недавнюю фразу. — Приезжай скорее домой, Харпер. * * * Фрэнки останавливается прямо перед дверями больницы. Он выглядит немного бледным. — Что случилось, Фрэнки? — Не люблю больницы. А кто любит? — Понимаю тебя. Есть определенные причины? — Микробы. Я смеюсь, а потом пытаюсь смягчить это. — Извини, чувак. Микробы повсюду. Не только в больнице. — Я знаю, — говорит он жалобным голосом. — Просто здесь они прямо сконцентрированы. — Хочешь подождать в машине? Он решительно качает головой. — Нет, — глубокий вдох. — Я в порядке. Я обнимаю его за плечи, когда мы входим в двери. — Я могу купить тебе маску, как у доктора. Будешь выглядеть, как Майкл Джексон. — Или как доктор, — возражает он. Мне нравится этот пацан. * * * Митч Робинсон сейчас выглядит не очень хорошо. Он лежит на кровати Stryker. Кровати Stryker используются при тяжелых травмах позвоночника и ожогах. Это позволяет пациенту оставаться неподвижным, но при этом оказывается различное давление на его тело, чтобы избежать образования пролежней. Это выглядит как часть тренажерного зала из ада. Чтобы Митч не мог двигаться, врачи просверлили пару отверстий в его голове, вставили в них большие металлические стержни и прикрепили их к кровати. Врачи сомневаются в его шансах снова ходить. Говорят, что в ближайшие несколько недель все станет намного яснее, как только спадет отек вокруг спинного мозга. Его мать сидит возле кровати. Для нее это была долгая неделя. Совершенно очевидно, что она нормально не ела, не спала и не принимала ванну с тех пор, как с ним произошел несчастный случай. Я почти начинаю ставить себя на ее место, но останавливаюсь. Я не хочу даже представлять Бреннан или Коллина на месте Митча. Мое сердце начинает учащенно биться, при одной только мысли об этом. Моя рука тянется к мобильнику на бедре. У меня непреодолимое желание позвонить домой и проверить, как там все. На это нет времени. Не сейчас, когда Кендра и Джейкоб входят в палату и начинают готовиться к интервью. Кендра тихо разговаривает с матерью, подготавливая ее. Митч молча лежит, очевидно, все еще не оправившись от последнего приема лекарств. Интересно, сможем ли мы вообще провести интервью сегодня? Я почти надеюсь, что нет. * * * — Это на самом деле поразительно, — Кендра отрывает верхнюю часть пакетика чая Equal и высыпает его содержимое в свой стакан со льдом. — За последние пять лет у Каппа Тау Омеги было две серьезные травмы и один несчастный случай со смертельным исходом, и школа позволила им продолжать обучение без каких-либо неблагоприятных последствий. И это еще не учитывая во внимание все многочисленные переломы костей, которые, как мы слышали от Митча, были чем-то вроде обряда посвящения в братство. Эти дети шли сломанные, окровавленные и в синяках на свои занятия, и никто ни черта не делал. — По закону они совершеннолетние, — отвечаю я, играя сейчас адвоката дьявола. Если бы это были мои дети… даже не стоит думать об этом. — Мужчины никогда не становятся по-настоящему совершеннолетними, — она похлопывает племянника по руке. — Прости, Фрэнки. Он качает головой и отпивает свой коктейль. Я подозреваю, что он научился сохранять хладнокровие у своей тети. — Думаешь, что администрация закрывала на это глаза из-за их родителей? — Ты имеешь в виду, из-за их денег? Кендра задумчиво жует свой салат. — Именно так. Забудьте о первом аспекте, о котором мы изначально хотели рассказать в сюжете — о склонности к страху. Как насчет некомпетентности администрации? — Как насчет того, чтобы идти туда, куда ведет нас история? И попытаться оставаться объективной? — она собирается возразить на мое не очень тонкое замечание, но я отмахиваюсь от нее. — Это бесит, поверь мне, я знаю. Если я остановлюсь и подумаю об этом слишком долго, и если я позволю этому стать чем-то личным, я буду готова сама пойти и разнести дом этого братства в щепки. Фрэнки выдувает пузырь в своем коктейле. — Это не займет много времени, Харпер. Там же настоящая крысиная нора. — Это уж точно. Я все еще думаю, что в первом дубле есть хороший материал, Кендра. Почему эти дети чувствуют необходимость постоянно искушать судьбу? — Ты собираешься завтра с ними прыгать с парашютом? — спрашивает она, и в ее тоне слышится нотка неодобрения. Я всегда хотела прыгнуть с парашютом. Идея выпрыгнуть из самолета и упасть на землю… и выжить, чтобы рассказать об этом… звучит совершенно круто. Поскольку я знаю, что моя любимая женщина не позволит мне сделать это после рождения двойняшек, это, скорее всего, мой единственный шанс. Конечно, она никогда не простит меня, если случится что-нибудь плохое. — Ну, один из нас должен пойти с ними. Фрэнки переводит на меня свои карие глаза. — Думаешь Келси тебе разрешит? Разрешит мне? Разрешит мне? Разрешит ли мне Келси? Я жената, а не мертва. Насколько я помню, она не моя мать. Разрешит мне? Кендра снова шлепает своего племянника. — Фрэнки, — отчитывает она. Она точно знает, о чем я думаю. — О, я думаю, что завтра я прыгну. * * * Мы на высоте почти трех тысяч метров. Три километра над землей. Сидим в самолете с открытой дверью и собираемся выпрыгнуть из него через несколько мгновений. Я прикреплена к инструктору по прыжкам. Это называется тандемное свободное падение. Все острые ощущения от свободного падения без всякой опасности. По крайней мере, так говорится в брошюре школы прыжков. Я взяла еще один экземпляр для Келси. Рядом со мной сидит Рик. Поскольку Кендры с нами нет, он решил направить весь свой флирт на меня. — Мне нравится этот адреналин, то, как воздух массирует мое тело, пока я падаю. Есть что-то такое в слове «падаю», слетающего с его губ, что особенно непривлекательно для меня. — Это так круто. А потом тебе хочется либо закурить, либо сделать это снова. Понимаешь? Да, Рик, я понимаю. Твой намек прозрачный, как кувалда. — Должен сказать, Харпер, это лучше, чем секс! — это его прощальные слова, обращенные ко мне, когда он выпрыгивает из самолета. Мы с инструктором встаем и подходим к двери. Он в последний раз проверяет наше снаряжение, и мы готовы прыгать. Он хлопает меня по плечу. Я широко улыбаюсь, взволнованная сверх всякой меры в этот момент. — Заткнись и прыгай! — я делаю глубокий вдох, молюсь, чтобы Келс никогда об этом не узнала, и прыгаю. О да! О да! Это офигенно! Мы падаем со скоростью более ста пятидесяти километров в час. Наше свободное падение продлится всего сорок секунд, прежде чем я дерну за парашютный шнур. Затем у нас будет пять минут полета к земле. Все это стоит двести долларов. Я должна инвестировать деньги в одну из этих школ. Келс, милая, тебе бы это понравилось. Конечно, я почему-то сомневаюсь, что ты когда-нибудь это сделаешь. Даже если я выживу в этом прыжке. Я смотрю на Рика и других парней из братства, которые присоединились к нам в этом прыжке. Они все делают сальто и развороты и вообще выпендриваются. Они кричат что-то друг другу, но я не могу разобрать ни слова из того, что они говорят. Неважно. Мне и так слишком весело. Альтиметр, пристегнутый к моему комбинезону, подает звуковой сигнал, что означает, что пора дергать за шнур. Есть встроенный буфер на десять секунд, так что, если я забуду потянуть за кольцо или слишком испугаюсь, это сделает мой инструктор. Я тяну за кольцо и слышу очень обнадеживающий звук разворачивающейся ткани. Через несколько мгновений я чувствую, как ткань рывком тянет нас вверх. Ого! Это круто. Я думаю, что мой желудок остался где-то в ста метрах надо мной. Это лучше, чем на любых американских горках, на которых я когда-либо каталась. — Как тебе? — кричит мне в ухо мой инструктор. — Офигенно! — кричу я в ответ. Но я просто должна сказать одну вещь. — Рик говорит, что это лучше, чем секс, но я думаю, это потому, что он еще не научился правильно им заниматься. Мы смеемся всю дорогу до нашего приземления. * * * Я лежу на боку и пытаюсь немного поспать. Не получается. Двойняшки расстроены, что их мамы нет рядом, чтобы почитать им. Их совершенно не одурачила магнитофонная запись ее голоса, которую я им сегодня включила. Итак, в знак протеста против того, что они потеряли свою любимую игрушку, они сегодня вечером занимались продвинутой гимнастикой. — Шшш, все хорошо. Она скоро вернется домой, — успокаиваю я, поглаживая живот. — Я знаю, что вы скучаете по ней, — я вздыхаю. — Я тоже по ней скучаю, — один из детей сильно пинает меня. — Полегче. Будьте нежнее со мной. Я — все, что у вас сейчас есть, — еще один пинок. — Эй! Угомонитесь. Я так устала спать на боку. Я не могу дождаться, когда смогу растянуться на спине и утонуть в этой чудесной перине. Как бы сильно я ни любила этих двоих, и какой бы здоровой ни была моя беременность до сих пор, я также в восторге от перспективы не забеременеть в ближайшем будущем. Огромный живот совершенно не соответствует моему представлению о себе. Меня бесит, что я не могу видеть свои пальцы на ногах, или делать приседания, или обнимать Харпер так крепко, как мне хочется. Скоро все это закончится. Я снова стану стройной, и у меня будет двое замечательных детей, чтобы все это того стоило. И с этими счастливыми мыслями я погружаюсь в сон. Я чувствую запах магнолии. Из открытых окон дует легкий ветерок. Я чувствую ласковое поглаживание на своей коже. Это нежное прикосновение Харпер. Я узнала бы его из тысячи. Я переворачиваюсь и прижимаюсь к ней, закидывая ногу ей на бедра. Ее рука гладит меня по спине, выводя нежные узоры на моей коже. Я прижимаюсь к ней теснее, всем телом, животом к ее боку, наслаждаясь соприкосновением наших тел. Мы никогда больше не купим пижаму. Фланель даже рядом не стояла с мягкостью ее кожи. Моя рука движется вверх по ее боку и накрывает ее левую грудь. Мне нравится ощущать ее грудь, смесь упругости и мягкости. Я провожу большим пальцем по ее соску, наслаждаясь тем, как он напрягается. Мой рот накрывает ее правую грудь, поскольку она так удобно расположена для меня. — Келс, — стонет Харпер, выгибаясь мне навстречу. Мой язык кружит вокруг ее соска, пробуя на вкус ее слегка солоноватую кожу. Я нежно прикусываю и вознаграждаюсь громким стоном, а ее рука напрягается вокруг меня, удерживая на месте. Я и так не собиралась никуда уходить. Харпер теперь гладит меня по волосам, бормоча слова ободрения. Я забираюсь на нее сверху, все еще посасывая ее грудь, и устраиваюсь между ее ног. Я сразу ощущаю, насколько она возбуждена, и вздыхаю от этого открытия. Это высвобождение ее соска из моего рта, дает ей возможность приблизить мои губы к своим для долгого исследующего поцелуя. Она такая вкусная. Везде, как я уже знаю. Мы обмениваемся медленными, влажными поцелуями в течение долгих минут. Руки Харпер опускаются к моим ягодицам, и она мнет их, одновременно крепче прижимая меня к себе. Ее ноги обхватывают мои икры, и я стону. Она знает, что мне нравится чувствовать, как она обвивается вокруг меня. Она использует мое отвлечение в своих интересах. Переворачивает нас так, что я оказываюсь на спине, а она сверху. Я обвиваю рукой ее шею и прижимаю ее всем весом к себе. Я стону. Это так приятно. Обожаю это ощущение. Я чувствую себя такой защищенной, уверенной в себе, любимой, когда она вот так накрывает меня. Ее рука находит мой центр, и я задыхаюсь от первого прикосновения. — Нравится так, да? — шепчет она, покусывая мочку моего уха. — Ты это знаешь, — отвечаю я, раскрываясь для нее более полно. Я засовываю два пальца ей в рот, и она с готовностью принимает их, проводя по ним языком. Вскоре ее рот подчиняется ритму, заданному ее пальцами. Все ее тело движется вместе с моим, наши груди прижимаются друг к другу. Ощущение того, как ее твердые соски трутся о мои, вызывает новый прилив влаги у меня внизу. Почувствовав это, она стонет и начинает двигаться быстрее, ее толчки становятся сильнее. Я обхватываю левой ногой ее бедра, усиливая контакт. Я переполнена ощущениями, не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном — на ее губах, руке или теле. Когда я чувствую, что мое освобождение приближается, я выгибаюсь навстречу Харпер, пытаясь слиться с ней воедино. Мы действительно едины, во многих отношениях. Этот момент — просто еще одно выражение этого. Давление внутри меня нарастает, и Харпер чувствует это вместе со мной, и меняет свои движения, находя то место внутри, которое, как она знает, быстро отправит меня за грань. И я падаю за эту грань, хватая ее за плечи, впиваясь в ее нежную кожу, заставляя полностью накрыть меня собой. Мы расслабляемся и отдыхаем, удовлетворенные. И я просыпаюсь, неудовлетворенная. * * * Я должна признаться. С этим ничего не поделаешь. Черт. Вся эта открытость и честность однажды выйдет мне боком. Я это точно знаю. Могу ли я каким-нибудь образом сделать так, чтобы это прозвучало как случайность? «Привет, милая, я села с ними в самолет исключительно по работе, и… ну, они потребовали, чтобы я надела парашют и была пристегнута к инструктору по прыжкам на случай, если случайно выпаду из открытой двери». Почему-то я не думаю, что это прокатит. Я могла бы попробовать фразу «Кендра заставила меня это сделать», но Кендра, маленькая правдолюбка, не будет прикрывать меня перед Келс. А правда в том, что во всем виноват Фрэнки. Он бросил мне вызов. Именно он сказал, что Келс не разрешит мне прыгнуть. Так что мне пришлось. Конечно, то, что меня принудил к этому семнадцатилетний подросток, вряд ли заставит меня хорошо выглядеть в глазах моей супруги. Черт. Ладно, как это переиграть? Сказать, что я раскаиваюсь? Признаю свою ошибку и обещаю больше так не делать? Фу. Мне не очень нравится этот план. Плюс, кто знает, что еще Келс решит мне запретить. Ладно, значит, мне нужно вести себя дерзко? Просто рассказать об этом своей маленькой женщине и наплевать на то, нравится ей это или нет? Я проверяю свои костяшки пальцев. С таким отношением они должны были бы либо скрести землю, когда я иду, либо иметь тонну волос на них. Хорошо. Итак, какой вариант остается? Стоит ли мне сказать все честно с намеком на раскаяние? Я имею в виду, она ведь как-то призналась, что любит мою дикую детскую сторону. Возможно, «любит» — слишком сильное слово, но это ее не отталкивает. Я жената, а не мертва, черт возьми. Я беру свой сотовый телефон и нажимаю на кнопку быстрого набора. — Привет, Жеребчик. Мне нравится, когда она так меня называет, особенно таким тембром голоса. Дорогая, если бы я была дома, тебе бы понравились вещи, которыми мы бы сейчас занимались. Даже моя Мама покраснела бы. — Chér, — отвечаю я более низким регистром. — Я скучаю по тебе. Боже, кому ты рассказываешь. Некоторые части моего тела прямо взвыли сейчас. А она ведь сказала мне всего шесть слов. — Я скоро вернусь домой. Еще один день. У нас назначено интервью с психологом. Остальную часть сюжета мы можем закончить в Нью-Йорке. — Хорошо, — мурлычет она. Можно мне поехать домой пораньше? — Скучаешь по мне? — поддразниваю я. Она смеется. — Немного. Итак, как прошел прыжок с парашютом? — О, боже, Келс, это было так потрясающе! Я имею в виду, ты просто выпрыгиваешь в никуда, и это похоже на… — я замолкаю. Она поймала меня. — Как ты узнала? — Я знаю тебя, Таблоид. О-о-о. У нас сменились прозвища. В этом разговоре я предпочла бы «Жеребчика». — Это было действительно очень безопасно, родная. — Уверена, что так и было, — ее голос все еще звучит не совсем убежденно и не особо радостно. — Ты же разговариваешь со мной прямо сейчас. Все конечности целы? Я киваю. — Все цело. — Хорошо. — Я люблю тебя, — пытаюсь я. — Я тоже тебя люблю, — получаю автоматический ответ. К счастью, я знаю, что она искренна, просто… в ее ответе нет того обещания, которое подразумевал наш предыдущий разговор. Может быть, именно поэтому Рик говорит, что прыжки с парашютом лучше секса. Однажды прыгнув, секса ты уже никогда не получишь. * * * Брайан забрал Кама на вечер в свою комнату, пообещав позже вывести его на прогулку, чтобы мы с Харпер могли приятно провести время вместе, когда она вернется домой. Я смотрю на часы. Это должно произойти с минуты на минуту. Мы приготовили ужин, и я так рада, что она возвращается домой. Жаль, что пару ночей она будет спать на диване. С ее стороны было чертовски глупо так рисковать. Я уже разорвала одни отношения, потому что не могла спокойно смотреть, как кто-то, кого я любила, каждую ночь рискует своей жизнью. Я вздрагиваю, когда очень яркое воспоминание о том, как Си Джей надевала бронежилет и пистолет, нахлынуло на меня. Не то чтобы я планирую когда-либо уйти от Харпер. Она молода и иногда использует не все активные клетки мозга в своей голове. Я тоже совершала чертовски глупые поступки, когда была в ее возрасте. Все, на что я могу надеяться, это то, что она перерастет это. Как раз когда я заканчиваю зажигать свечи, я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. — Я дома! — боже, какой у нее счастливый голос. Я встречаю ее примерно на полпути на кухню, и на ее лице появляется ослепительная улыбка. — Скучала по мне? — Ты сама это знаешь, Жеребчик. Подойди сюда и поцелуй меня. Она улыбается и двигается быстрее, чем я когда-либо видела за последнее время. Она чуть не совершает ошибку, поздоровавшись сначала с малышами, но твердый палец под подбородком напоминает ей о правильной расстановке приоритетов. — Сначала я, — она уступает своей требовательной жене и дарит мне поцелуй, слегка напоминающий мой сон прошлой ночью. Как только поцелуй завершается, она вопросительно смотрит на меня. — Вперед, — хихикаю я. Она оказывается на коленях прежде, чем слово «вперед» до конца слетает с моих губ. — Привет, мои сладкие маленькие крошки… Она такая милая. — Ужин готов. — Дай мне минутку, — она целует мой живот, затем поднимает глаза. — Что у нас на ужин? — Черненый стейк, помимо всего прочего. — Ооо, я люблю тебя, — она возвращается к моему животу. — И вас обоих я тоже люблю, но ваша мамочка приготовила мне ужин, так что я ненадолго отлучусь. Я вернусь. Она встает, и мы идем в столовую. Устроившись за столом, я окидываю ее взглядом и ухмыляюсь. — Итак, тебе понравилось твое маленькое приключение, Таблоид? Она слегка бледнеет. — Эммм, ну, да, Келс, понравилось. Я имею в виду, да ладно тебе. Ты знала, когда шла со мной под венец, что я адреналиновый наркоман. Именно поэтому я и работу такую выбрала. Я киваю. Это правда, я все понимала, но сейчас все немного изменилось. — Твоя точка зрения принята. Я действительно знала, что ты сумасшедшая. И ты знаешь, обычно я бы никогда не отказала тебе ни в чем, что делает тебя счастливой, верно? Она смотрит на меня немного удивленно. — Верно. — Хорошо. Ты хотя бы признаешь, что то, что ты сделала на этой неделе, было глупым и опасным? — Глупым и опасным? Не знаю, родная. Я имею в виду, что это безопасный вид спорта, на самом деле. В этом году больше детей попало в больницу из-за этих новых самокатов, чем из-за несчастных случаев при прыжках с парашютом. — Ты не ребенок. Ты взрослая, женатая женщина, у тебя двое детей на подходе, и жена, которая, как ты изначально знала, не хотела бы, чтобы ты это делала. — Милая, — она опускает взгляд на стол, затем снова поднимает на меня. — Это было что-то, что я просто должна была сделать. — Хорошо. Я могу это уважать. Это не значит, что мне это должно нравиться. Но подумай вот о чем: ты могла погибнуть. Что было бы, если бы ты получила серьезную травму? Например, ты была бы парализована от шеи и ниже и никогда не смогла бы подержать наших детей. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. В моей голове вспыхивают яркие образы Кристофера Рива*, и на одну короткую секунду я вижу Харпер в таком состоянии. Я смаргиваю их, решив не превращать это в эмоциональный всплеск. (*Кристофер Рив — американский актёр, наиболее известен по роли Супермена. 27 мая 1995 года, упав с лошади во время скачек в Вирджинии, сломал шейные позвонки и оказался парализованным — прим. пер.) — Келс, не говори ничего подобного, — я наблюдаю, как она крестится. — Родная, я бы не сделала этого, если хотя бы предполагала, что существует какая-то серьезная опасность. Прости, что расстроила тебя, chér. Я не хотела. И я бы никогда не сделала ничего, что поставило бы под угрозу нашу семью. — Видишь ли, в том-то и проблема. Ты не подумала. Харпер, теперь на нас лежит гораздо больше ответственности. Мы не можем идти и делать все, что хотим, не подумав о том, что, если. Мне кажется, что намеренно поднимать себя в воздух на три километра, будучи привязанной только к большому куску нейлона, просто чертовски глупо. Видишь ты это или нет, признаешь ты это или нет, но ты действительно подвергла опасности нашу семью. Знаешь, если бы ты пострадала и кто-нибудь позвонил мне с этой новостью… — я делаю паузу, я понимаю, что меня захватывают эмоции. Я делаю глубокий вдох. — Ты слышала о преждевременных родах? Она берет меня за руку. — Прости меня. Ты права. На нас теперь гораздо больше ответственности. Я знала, что тебе это не понравится. Я не согласна с тобой насчет того, насколько это безопасно, но мне следовало учесть твои чувства по поводу всего этого. Простишь меня? — Харпер, ты взрослая. Мне не за что тебя прощать. У тебя есть свобода воли делать то, что ты хочешь. Все, о чем я прошу, это с этого момента забыть о своем эго и потребности в дозе адреналина и учитывать другие факторы. Хорошо? — Я не думаю, что дело в моем эго, родная. Или в том, что я адреналиновый наркоман. Просто мне следовало быть более внимательной к твоим чувствам и опасениям. За это я приношу извинения и отныне буду поступать иначе. Но, ввязываясь в жизнь со мной, ты знала, что мне нравится играть. Я не могу — и не хочу — менять эту часть себя. Я усмехаюсь и киваю. Я слишком расстроена, чтобы продолжать этот разговор. Я понимаю, что она говорит, но, похоже, она не понимает моей точки зрения, поэтому я остановлюсь. Может быть, в другой раз. А пока я просто попытаюсь удержать ее на земле. Кроме того, я вижу, что тратить время на то, чтобы донести ей, что единственная причина, по которой кто-то это делает — это фактор опасности, сейчас не сработает. Ей это понравилось, и она найдет способ оправдать это, что бы я ни говорила. В конце концов, именно зависимость от страха побуждает мою супругу, тех ребят из колледжа и других людей выполнять эти дикие трюки. Самое важное, что я могу сделать прямо сейчас, это сохранять спокойствие. Расстраиваться вредно и для детей, и для меня. И я не буду рисковать ими из-за глупого спора. — Итак, миссис Линкольн, как прошло все остальное? — я ухмыляюсь. — У вас получилась хорошая история? — Да. Фрэнки проделал хорошую работу, Келс. Ты бы гордилась им. Я хочу поскорее дать ему собственный сюжет. — Как насчет сюжета на Хэллоуин, который мы планировали сделать до того, как я получила повышение? Это должен был получиться очень милый репортаж. Что-то мягкое. Держу пари, ты могла бы там найти что-нибудь стоящее. — Отличная идея. Так я и сделаю. Хотя, он может упасть в обморок, когда я сообщу ему хорошие новости. Я стону. — Нам стоит прикрепить кислородный баллон к этому мальчику. Когда с ужином покончено, уже поздно, и я устала. Маме и малышам пора ложиться спать. Мы направляемся в спальню. Я останавливаюсь у входа в гостиную. — Твоя остановка здесь, Таблоид, — я указываю на диван, который уже был приготовлен для нее. Она смотрит на него, потом снова на меня и стонет. — Да ты прикалываешься. — Я выгляжу так, как будто мне смешно? — К сожалению, нет. Я изгнана из-за одного свободного падения? Я закатываю ее выпяченную нижнюю губу. — Ага, — встаю на цыпочки и легонько целую ее. — Ты играешь, ты и платишь. Спокойной ночи, Таблоид. — Могу я зайти в нашу, — она делает ударение на слове «нашу», — спальню и хотя бы взять свою пижаму? Может быть, почистить зубы и все такое? — Дорогая, ты можешь делать все, что захочешь. Это наша комната. Но одна из нас спит на диване, так что, если ты хотя бы попытаешься забраться в нашу, — теперь моя очередь подчеркнуть слово «нашу», — кровать, на диване спать буду я. Она тяжело вздыхает. — Как долго продлится мое изгнание в кромешную тьму? — Пока я не перестану злиться, — я направляюсь в нашу комнату. * * * Какого черта произошло? Почему я сплю здесь, на этом диване, а не в своей собственной долбаной постели? Я извинилась. Я сказала, что сожалею о том, что не приняла во внимание опасения Келс, прежде чем прыгнуть. Но, Господи, это уже чересчур. Я же не изменила ей в конце концов. А видит бог, у меня было много возможностей сделать именно это. Нет. Я совершила одно несчастное свободное падение, и теперь я изгнана. Отлично. Я поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери. И останавливаю себя. Ты зла. Ты обижена. Но ты не глупая и не безумная. Уйти было бы самым глупым поступком, который ты когда-либо могла сделать. Так что возвращайся в гостиную. Я иду обратно, беру свой сотовый и выхожу на балкон. Набираю номер Жерара и молюсь, чтобы он был дома. — Тетя Харпер! — визжит в трубку Даниэль, увидев мой номер на определителе. — Привет, милая. Как дела? — я заставляю свой голос звучать бодро и весело, несмотря на свое настроение. Я вполуха слушаю, как Даниэль пускается в пятиминутную речь о своем дне. Я издаю соответствующие ходу повествования звуки. Давай, Харпер, удели ей внимание. Это твоя семья. Я дослушиваю историю до конца и поздравляю ее с получением первого места в секции флейты школьного оркестра. — Твой папа дома? — Конечно. Мы не можем дождаться, когда вы с тетей Келси приедете на рождение малышей! Можно мне будет подержать их? — Mais, oui. Ты их самая старшая кузина. Мы рассчитываем, что ты будешь рядом, пока они растут. — Я буду, тетя Харпер, буду, — она аккуратно кладет трубку на стол и убегает искать моего брата. — Что ты натворила на этот раз? Я вздыхаю и внезапно обнаруживаю, что вот-вот расплачусь. Возьми себя в руки, Харпер. Это не конец света. — Привет, Жерар. Он чувствует, что я расстроена. — Что случилось, маленькая сестренка? С Келси все хорошо? С двойняшками? — Они в порядке. Его тон очень нежный. — Что случилось, chér? — Она выгнала меня из спальни! Она даже расстелила этот дурацкий диван перед моим приездом домой! Она выгнала меня, Жерар, — тихо заканчиваю я. Что, если она никогда не пустит меня обратно? Молодец, Харпер. Тебе удалось испортить лучшее, что было в твоей жизни. Ты никогда не увидишь, как вырастут твои дети. Черт возьми, они даже не будут твоими детьми. Я делаю глубокий вдох. — Что случилось, Харпер? Начни с начала. Я рассказываю ему о сюжете, о моем прыжке с парашютом, возвращении домой и иррациональной реакции Келс на мои извинения. Он слушает, как судья, которым он и является, а потом кудахчет надо мной. Какого черта? — Присядь, Харпер. — Не хочу, — протестую я. — Харпер, — произносит он своим лучшим тоном старшего брата. — Хорошо, хорошо, — я подхожу к гамаку и плюхаюсь в него. — Я сижу. — Давай поразмышляем над сюжетом, который вы делали, — я стону. Мне следовало это предвидеть. — Почему этим детям нравится заниматься такими видами спорта? — Чтобы доказать, что они не боятся. Чтобы доказать, что они живы. По крайней мере, мы преподносим эту историю под таким углом. — Ах, — тихо произносит он. — Живы. В конце дня они радуются тому, что совершили этот безумный поступок и все еще живы, верно? Ощущения замечательные. — Конечно, — так и есть. Я покачнулась в гамаке, устраиваясь удобнее. — Эти дети, у которых вы брали интервью, что они потеряют, если что-то пойдет не так? — Свои жизни, свое здоровье, — мысли о Митче на больничной койке возникают в моей голове. — Точно. Кому еще они принадлежат? Я хмурюсь, не совсем понимая, к чему он клонит. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, если с ними что-то случится, кто еще пострадает? Мама Митча. — Их родители. — Верно. У этих ребят нет ни жен, ни детей, не так ли? — он на мгновение замолкает, давая мне осмыслить его слова. — Они выполняют все эти дикие трюки, потому что им нечего терять. В конце концов, у них есть только они сами. Черт. — Теперь, если я пойду и выпрыгну из самолета, зная, что Кэтрин не будет в восторге от этой идеи, что я тем самым скажу ей о том, насколько мне важно ее мнение? Черт. — Что я этим скажу ей о том, как я ценю нашу семью? И свою роль в ней? Черт. — Или, чтобы тебе было понятнее, что, если бы ты вернулась домой и узнала, что Келси ходила на работу, пока ты была в Атланте? И что каждый вечер, чтобы снять стресс, она выпивала бутылочку вина? Я чувствую, что начинаю злиться от одной только мысли об этом. — Я была бы в бешенстве. — В том-то и дело. Харпер, эта женщина осталась с тобой и все время была рядом после того, как ты ослепла менее трех месяцев назад. Она была в таком стрессе, так волновалась за тебя. И не успела она оправиться от тех переживаний, а ты отплатила ей тем, что выпрыгнула из самолета, даже зная, что ей это не понравится? Даже когда она беременна вашими детьми? Черт. — Смирись с этим. Прими свое наказание. А затем приползи к ней на коленях и вымоли прощение. Так держать, Харпер Ли. — Тебе когда-нибудь приходилось делать это с Кэтрин? Он смеется, долго и сильно. — Единственный способ обрести мудрость — это полностью облажаться. Снова и снова. — Спасибо, Жерар. Но я не припоминаю, чтобы говорила, что ты мудрый. — Еще скажешь, маленькая сестренка. Еще скажешь. <гаснет свет>