Челлендж «100 Тем»

      После битвы за Трост большинству кадетов, способных стоять на ногах, было положено разгребать трупы и останки людей, разбросанные по всему городу: нельзя было ещё раз допустить начало эпидемии. Именно в тот момент так называемый отряд Милосердия показал себя во всей красе. Солдаты с белыми повязками на плече, они работали быстро, слаженно и… безэмоционально, словно заняты такой же обычной, повседневной рутиной, как и всегда, как и каждое чёртов день. Одних это спокойствие восхищало, а вторых пугало до чёртиков, заставляя сомневаться в человечности членов отряда. Как и остальные новобранцы, Сара выполняла работу с отвращением и ужасом на лице, частично скрытым под толстым белым платком, повязанным поверх нижней половины лица. Она думала, что вот-вот, ещё секунда, и она заживо сгорит под палящим солнцем, под давящей на плечи ответственностью, тревогой и абсолютным непониманием происходящего. Это не первый раз, когда ей приходилось видеть трупы, но чтобы так много… — Не стоим, пошевеливаемся. — Голос белобрысой высокой женщины, стоящей в тени своего чёрного тканевого зонта, разрезал воздух, как только что наточенный нож. Она не была капитаном и даже вице-капитаном отряда, но командовать людьми умела лучше других. — Или, может, вы хотите прилечь отдохнуть рядом с этими разлагающимися ребятами? Можем устроить.       Это не мотивировало, не мотивировало совсем, но плевать хотели вышестоящие чины на мотивацию. Плевать хотели на чувства, на этот отвратительный запах и прямую угрозу жизни, на моральное и физическое состояние пока ещё живых солдат. Если у служащих рангов выше была возможность отсидеться в тёплом кресле и отправить выполнять свою работу кого-то ещё, то они все так и делали. Вы сами выбрали этот путь. Вы под ним подписались. Теперь страдайте во имя человечества, а потом ради него и умрите. — Эй, Сара, подойди-ка сюда. — Офицер Циглер окликнула девушку под конец рабочего дня, желая украсть у той ещё немного времени. — Тут списки опознанных за сегодня составили. Почитай, вдруг чьё-то имя будет знакомо. Это значительно облегчит нам поиски родственников погибших.       Кёллер хотела бы отказаться, но увы; ослушаться приказа старшего по званию было равносильно созданию самому себе новых проблем, а сейчас, особенно сейчас, они никому нужны не были. После долгих поисков хоть каких-то знакомых имён и фамилий, Моргейн внезапно замерла. — Марко… Ботт? — Вслух спросила Сара сама у себя, переводя взгляд на Роуг, что сидела за бумагами в другом конце тускло освещённой комнаты. Женщина обернулась, слабо отклонившись назад на деревянном стуле, что слабо поскрипывал. — Знаешь его? — Да, это… Это мой друг из кадетского корпуса. — Девушка протёрла тыльной стороной ладони свои глаза, а затем прочла имя ещё раз. — Вы уверены, что тут не может быть ошибки? — Ошибки в списках опознанных? — Циглер удивлённо приподняла одну бровь. — Никак нет. Его опознал некий Жан Кирштейн. Тоже кадет из твоего корпуса? — Да, из моего, мэм. — Кёллер медленно отвернулась обратно к столу, вернувшись к механической бумажной работе. Вот только спокойствие и безразличность эта была наигранной, и давались ей эта наигранность крайне сложно; ведь буря эмоций, что зверски бушевала в груди, будто сжигала девушку изнутри, не оставляя ничего живого и человеческого.       Когда тела погибших солдат и гражданских сжигались в больших кострищах, чтобы тем самым предотвратить начало эпидемии, Сара сидела на коленях рядом с Жаном, который и опознал их общего друга. Отвратительный запах горелой плоти выбивал из траурного равновесия и мнимого спокойствия, ненадолго возвращая в реальность. Чутьё опытного осведомителя подсказывало ей, что что-то тут явно не складывается, что солдаты точно что-то упускают из виду. Но сейчас явно не время озвучивать свои бредовые теории, ведь легче от этого никому точно не станет. Сейчас каждый, кто знал Ботта, скорбит, и Саре следовало бы сделать лицо чуть менее напряжённым, но не получалось. Сложно смотреть на то, как горит огонь, и как в ночной мгле развиваются эти пламенные языки, пожирающие всё, что их касалось. Они пожирали людей, что с ними связано, каждый раз разогревая и сжигая дотла душу. Это жестоко. Это нечестно. Так быть не должно. Но так было, есть, и будет, ибо огонь есть вечный двигатель Земли — сжигая всё под корень вновь и вновь, он оставляет лишь пепел, сквозь который прорастает новая, ещё более стойкая жизнь.