Челлендж «100 Тем»

      Изначально Роуг увязалась за Воинами на континент по одной простой причине: научный и технический прогресс, который в Маре был гораздо выше, чем на острове. Циглер была готова работать на армию Марли, она на них и работала, ведь ей было не столь важно, для кого она делает свои открытия, а сам факт их существования.       Чудоковатый и вечно сам себе предоставленный Зик очень быстро заинтересовал Роуг не только своей формой Звероподобного титана, но и формой вполне себе обычного человека, такого же увлечённого учёного, как и она сама. Ей частенько приходилось заставать его за рабочим столом, совершенно одного, уже задремавшего над кипами различных бумаг, отчётов и папок с докладами. Циглер уже давно не знала любви по отношению к себе самой, и ещё дольше не знала любви в отношении кого-то другого, да и вообще; кто сказал, что её интерес — это любовь? Верно, это не любовь, и доктор Циглер может найти своему поведению тысячи объяснений и причин, которые устроят её саму. Самообман — зона комфорта, и пока она не нарушена, женщина могла спокойно работать. " — Роуг, Вы когда-нибудь слушали музыку в записи? При помощи граммофона, скажем?» — И эта самая фраза, один простейший вопрос, простейшее предложение, абсолютно всё разрушило. — Доктор Циглер. — Она поправляет его абсолютно безучастно, с ледяной искрой в тоне, во взгляде. Она не дрогнет, зная, что её привилегии и права в этом месте в любой момент могут исчезнуть, будто их и вовсе не было. А их и не было, их и нет.       Женщина либо поразительной храбрости, либо поразительной глупости — как-то так думал о ней командир Йегер, каждый раз пытаясь завести повседневный диалог. Каждый раз терпя крах. Её мысли были полностью погружены в работу, без сна трудясь, хрупкая в плане здоровья женщина совершенно не знала отдыха. — Точно, Доктор Циглер. — Изобразив наигранную задумчивость, Йегер показательно пару раз провёл пальцами по растительности на лице. — Что на счёт моего вопроса? — На моей родине нет такой вещи, как граммофон. Во взгляде Зика промелькнула секундная, но такая неподдельная радость. — Тогда, думаю, Вам будет интересно увидеть его в действии лично? Женщина подровняла стопку исписанных вычислениями бумаг, отложив их на край стола. — Сейчас? Уже за полночь. — Вам ли не всё равно на время, Док? — Зик знал, что его гостья обожает игры разума, обожает быть грубой и настойчивой, быть лидером ситуации и слышать только то, что ей хочется. В диалоге с ней невозможно было получить желаемое путём лести или лжи, и Йегеру это нравилось. Нравилось хоть с кем-то быть полностью честным и аналогично слышать только правду в ответ. — Вы правы, командир. Мне всё равно. Позвольте уделить несколько минут своему рабочему столу, а потом я в Вашем распоряжении.       Ночную тишину прервал стук каблуков военной обуви; два человека без чего бы то ни было общего, шли куда-то по коридору, совершенно одни, совершенно молча. Они не дети и не подростки, чтобы видеть в этой ночной тишине что-то интимное и чувственное, чтобы придавать незначительному роль значительного. И всё же, почему именно сейчас, почему посреди ночи? Циглер не могла дать ответа на этот вопрос, а спрашивать у Зика не хотела. А зачем, какой в этом смысл? — У Вас есть определённые предпочтения в музыке, Мадам? — Йегер пригласил женщину пройти в просторный читальный зал. — Мисс. Умоляю, командир, я не замужем. И мне даже нет тридцати. — Роуг была всё также безизменна в своём спокойном и тихом голосе. — Выбирайте на свой вкус. Пока Зик искал нужную ему пластинку и настраивал аппарат, женщина с интересом разглядывала помещение. Для неё всё было каким-то слишком необычным, непривычным; не таким, как раньше, как дома. А впрочем, теперь её дом здесь, в Маре. По крайней мере, она сама хотела так думать. Со стороны причудливого аппарата послышалось тихое шипение. Оно продолжалось недолго, ибо через пару мгновений из железной трубы послышалась обещанная мелодия. — Что это? — Кажется, Циглер была сильно удивлена и впервые за долгое время дезориентирована. — Что происходит? Как такое возможно? Где музыканты? Она волнительно оглядывалась по сторонам, пытаясь разглядеть в зале хотя бы одного постороннего человека, но всё бестолку. Эти двое и правда были в просторном помещении совершенно одни. — Кроме нас здесь больше никого нет, Док. — Ожидания Зика оправдались. Ему впервые удалось увидеть живые, настоящие эмоции такой утончённой, очень недоступной и холодной леди, что всегда с каким-то грустным безразличием смотрела на каждого, с кем говорила. Сейчас её глаза с интересом блестели и, кажется, усилия Йегера стоили своей цены и времени.