***
Тилиан влетел в свою комнату, запыхавшись. На удивление, кроме стражей, безэмоционально глядящих ему вслед, он никого не встретил. Оно и к лучшему. Всё произошедшее нужно было переварить. "Да как же так! Какой, мать твою, ухаживать! И почему рядом с этим мужиком поджилки трясутся, причём не от страха даже, и так тепло внутри, где-то там, где сердце и там, где... где ребёнок, судя по всему" – недоумевал Тиль. Нет, он понимал, что теперь омега, что очень даже симпатичный и может, прости Господи, вызывать желание у местных альф, но... всё равно не хотелось, чтобы вот это вот всё его коснулось, и если с тем, что его внешность может стать хорошей заманиловкой для озабоченных мужиков, он был готов смириться, то свои новые желания как-то, увы, не принимались. Да и свои ли? Быть может, это память тела выстрелила в самый неудобный момент? Только вот насколько адекватно ссылаться в своих суждениях на тело, если сам теперь крепко в него впаян? Тилиана одолевали мысли, терзали сомнения и не давали ему уснуть почти до рассвета, так что, наконец отключившись, он пробудился только к обеду, и то не по собственной воле, а из-за стука в дверь. Распахнув её, предварительно накинув на себя халат, сонный омега тут же был втолкнут назад в комнату под напором десяти слуг, что ввалились туда вслед за ним, водружая в центре корзины с цветами, такие огромные, что полностью скрывали головы носильщиков, пока те тащили свой груз, а избавившись от него, юноши быстро поклонились и дружной гурьбой вывалились наружу, не дав ошарашенному Тилиану и слова вставить. Казалось бы, ну сколько можно уже удивляться? Так нет же... Среди благоухающего цветника была одна корзинка со сладостями – теми самыми, что блондин так увлечённо поедал во время бала. В ней же была обнаружена и записка: " Дорогой Тилиан, Прошу Вас простить меня за несдержанность вчера вечером и в знак глубочайшего уважения и симпатии принять от меня небольшой подарок. Помню, что эти корзиночки пришлись Вам по вкусу, а на завтраке, увы, не имел честь Вас наблюдать, так что, пожалуйста, не отказывайтесь. Надеюсь, что и цветы, что я подобрал на свой вкус, Вам понравятся, а если и нет, уверен, что смогу добыть всё то, что Вы посчитаете достойным себя. В Сияющем саду его Величества собраны лучшие представители флоры со всего мира. Возможно, я тороплюсь, но не могу и не хочу скрывать свою заинтересованность. Не сочтите за дерзость и легкомысленность, сегодня в восемь буду ждать Вас там.С надеждой на скорую встречу,
Р."
– Да чтоб тебя понос пробрал! – выругался Тилиан после прочтения, но, вопреки видимому недовольству, на лицо его наползла радостная улыбка, и, не выпуская из рук листок, он уже потянулся к вкусняшкам, глотая слюнки, когда в дверь без стука ввалился брат. – Ох, ну ничего себе! – прихлопнул он в ладоши. – И откуда же взялась вся эта красота? – Да вот... – неопределённо взмахнул рукой омега с зажатым в ней пирожным, пряча в другой уже смятую записку, что, конечно, не осталось незамеченным. – Ммм... Кафая пфрелешть! – сообщил бета, взяв и себе угощение и откусив немного, усыпляя бдительность Тиля, а всё для того, чтобы после выхватить у того комок бумаги со словами: – А ну-ка дай сюда! Тилиан было возмутился такой наглости и попытался отнять злосчастную записку, но Льюис очень резво изворачивался, пробегая взглядом по строчкам, а бывшему военному очень не хотелось делать ему больно, так что пришлось ограничивать себя в действиях. И, хотя записка всё-таки вернулась адресату, бета всё же успел её прочесть и даже поделился впечатлениями, присвистнув: – Ну ты даёшь, братик! А не тот ли это Р., с которым вы картинами любовались? – Рэгланд, – вздохнул омега. – Да, это он. – А по какому поводу печаль, я не могу понять? Не знаешь, что надеть на встречу? Может быть, Милли тебе позвать? Или папу? – Упаси Боже, только не папу! – вздрогнул Тилиан. – И нет, я ещё не решил, идти мне туда или нет, так что наряжаться смысла не вижу – Как это не решил? Это почему ещё? – удивился Льюис. – Он... – замешкался, а после нашёлся Тиль с ответом: – он не в моём вкусе, вот. – Ага, конечно, ври мне больше, – хмыкнул бета. – Ты же сам говорил, что он красавчик, и эти ваши взгляды ещё только слепой бы не распознал. Так в чём проблема? – Да, Тили, в чём проблема? И о ком разговор? – раздался голос, заставив обоих подпрыгнуть. Дверь, за которой жил Милли, оказалась распахнутой и из его комнаты вышел папа, а за ним и сам Милли, качающий головой и одними губами просящий о милосердии. – Ох, какая красота! – восхитился он, восхищённо осматривая цветник, трогая лепестки и зарываясь носом содержимое одной и из корзин. – Наш мелкий соблазнитель подцепил себе прекрасного принца. Вежливого и щедрого, к тому же, – сдал брата с потрохами Льюис, тут же получив от него подзатыльник. – Ах, Тиль, почему же ты молчал? – тут же расцвёл старший омега, уподобляясь окружающим его растениям. – Кто же этот чудесный кавалер, что покорил сердце моего младшего сына? – Я... Э-э-э... Ничего подобного... – попытался объясниться Тилиан, но его перебили. – Ещё не покорил, но всё к этому идёт, на встречу его пригласил сегодня, а наш омежка нос воротит, вот, только не пойму, зачем? – сложил руки на груди бета. – Да, дорогой, мне тоже это интересно, – поддержал его папа, повторив жест. – И нечего тут пыхтеть, ты омега, а не отпариватель. И ты обещал, – надавил на больное родитель, даже не подозревая о том, насколько важно для нового Тилиана держать своё слово. Он ведь действительно обещал не сопротивляться ухаживаниям. Что уж теперь? – Ладно, я увижусь с ним, – сдулся блондин, стараясь сохранить лицо, и с важным видом зажевал своё поражение уже полюбившимся угощением. – Вот и славно, – улыбнулся папа, под возмущённое "эээ" отбирая остатки вкуснятины из рук сына и засовывая их себе в рот. – Не увлекайся так, а то фигуру испортишь. Думаешь, я не видел, сколько ты съел вчера? Так что это я заберу, – ткнул он пальцем в корзину со сладостями. – Закажу тебе здоровый обед, чтобы неповадно было, а вы оба, – обращаясь к Милли и Льюису, – помогите Тилю подготовиться к свиданию. Помощь от меня он явно не примет, а сам ведь нарядится ещё в какой-нибудь пыльный мешок. Очень уж испортился его вкус в последнее время. Рассчитываю на вас. Оба беты отчаянно закивали соглашаясь, а Милли помог папе отнести корзину в коридор, где передал её в руки стража, что обязался сопроводить старшего омегу до покоев. Тилиан недовольно зыркнул на брата, негодуя на то, что тот выдал его перед родителем, на что Льюис поспешил оправдаться, что всё это для его же (Тилиана) блага и даже не столько для блага семьи, ведь бета ничего, кроме счастья, брату не желал, когда рассказывал папе, а между Тилем и тем альфой слишком всё очевидно: только слепой летящих искр бы не заметил. "И на кой чёрт ты такой внимательный? Теперь хрен отвертишься!", – скорчившись, думал омега, поедая нечто похожее на брокколи, пока Льюис с Милли увлечённо копались в его вещах.***
В восемь часов он вошёл в ворота Сияющего сада, сияя ничуть не меньше в своём золотистом костюме с блёстками, при виде которого сразу захотелось убиться об стену, но всё же делать он этого не стал. Пытался возражать, брыкался (ну сколько можно терпеть это бабское шмотьё?), но всё-таки под возмущённые возгласы бет надел, давая себе обещание, что это если не последний, то один из последних раз, и делает он это только чтобы не обижать и не подставлять семью в высшем свете, а по возвращении домой подберет себе более подходящую одежду, кто бы что ему на это ни сказал. – Вы очаровательны, Тилиан, – встретил его Рэгланд обворожительной улыбкой. – Вы тоже выглядите хорошо, – в знак вежливости отозвался Тилиан, и это не было ложью. Альфа ждал его у фонтана напротив входа. Весь его вид кричал о желании впечатлить и покорить трепетное омежье сердечко. Изящная кремовая с золотым отливом рубашка прекрасно сочеталась с чуть загорелой кожей брюнета, галстук Боло с завораживающей тёмно-коричневой волчьей мордой, инкрустированной жёлтым камнем на месте глаз, что была единственным украшением на его теле, не давала отвести взгляд с уровня чужих ключиц и приоткрытой, наверное, от жары шеи. При всём этом не было ощущения, что он притворяется, нося что-то несоответствующее собственным желаниям. Он вроде и не сильно старался, подобрал удобные для себя коричневые же свободные штаны, уложил аккуратно волосы, не прибегая к помощи извне, но всё равно выглядел шикарно и при этом делал вид, будто все манипуляции с его внешностью были сделаны специально для особенного вечера с особенным человеком. Хотя, быть может, в какой-то степени так оно и было, ведь сегодня в Сияющем саду они должны были встретиться только вдвоём. Они шли по тропинкам бок о бок между причудливых, пестрящих разнообразием растений, названий которых Тилиан, конечно же, не знал, и вели ни к чему не обязывающую беседу, наслаждаясь обществом друг друга. И пусть в полной мере расслабиться и быть собой у Тилиана не получалось хотя бы потому, что знал он об окружающем мире слишком мало и нужно было быть начеку, чтобы что-то не то не ляпнуть, в остальном его не только устраивало – ему очень даже нравилось навязанное общество. Преимущественно говорил, конечно, Рэгланд. Они не касались личного, не обсуждали семьи, происхождение и так далее, останавливаясь на каких-то общих вещах. Вёл в разговоре альфа, и затрагивал он темы архитектуры, кулинарии (местной в частности), выводил на разговор о цветах, раз уж они были в саду, обращался в своих воспоминаниях к прекрасным горам где-то на Севере, упоминал истории о морских судах, пропавших в море, и моряках, чьё исчезновение обросло легендами. Тилиан же, вслушиваясь в приятный тембр голоса, периодически задавал уточняющие вопросы и отвечал на те, что поступали в его адрес, но по понятным причинам подробностей своего жизненного опыта не касался, ссылаясь на то, что нечасто удавалось покинуть стены родного дома (насколько ему стало известно, такое не было редкостью в аристократических кругах по отношению к омегам, поэтому эта отговорка послужила хорошим оправданием его малой осведомлённости о достоинствах и недостатках того или иного уголка света). – Ничего страшного, Тилиан. В вашем возрасте излишне сожалеть об упущенном, потому что оно ещё не упущено, а только отложено. Всё ещё впереди. Скорее стоит предвкушать что-то новое и строить планы, чтобы уж точно сделать в будущем всё то, чего вы действительно хотите, – говорил Рэгланд, сворачивая на небольшую тропинку, ведущую к беседке. – Вот вы бы хотели побывать в других странах? Увидеть мир? Или вы предпочли бы всю жизнь просидеть в заточении в своём пусть наверняка красиво обставленном, но всё же сдерживающем от свершений доме? – Само собой, я бы хотел уехать. О чём разговор? – недоумевал Тилиан. Такие вопросы ему казались более чем странными. Он и в родном мире был бы не прочь отправиться в путешествие, только вот одному не хотелось, думалось, что от этого только в большей мере ощутит одиночество, а друзьями и возлюбленной как-то не обзавёлся. Был, конечно, Василий, но поначалу казалось, что ещё слишком рано для совместного отдыха (краткое совместное проживание из-за жилищных проблем Терехова не в счёт), и язык не поворачивался предложить что-то подобное, а потом... потом всё стало совсем хреново: от их прежней дружбы остались лишь чувство вины и жалость с одной стороны и очевидная едкая зависть – с другой. Какие уж тут поездки? – Я в вас не сомневался, – загадочно улыбнулся мужчина, пропуская омегу перед собой в небольшое сооружение. – Чему вы улыбаетесь? Разве ответ не очевиден? – не отступал блондин, проходя внутрь, и тут же обратил внимание на озеро, притаившееся в глубине сада и хорошо обозреваемое с задней части беседки, куда Тилиан и поспешил, не оглядываясь, ведь прекрасно знал, что Рэгланд последует за ним. – Красиво, – коротко, но содержательно выразил он свои эмоции, впиваясь взглядом в неподвижную гладь, в которой отражалась набирающая силу луна. – Согласен, – отозвались справа от него и пристроились рядом. – Красивый вечер в компании не менее красивого омеги, – эти слова пошатнули Тилиана и заставили его пальцы вцепиться в балюстраду для устойчивости. – Да-да, вы очень красивы. Не делайте вид, что для вас это откровение, уверен, что вы и так это знаете, просто почему-то предпочли об этом забыть. Но посмотрите на это озеро, скрытое от посторонних глаз, – мужчина встал ещё ближе, кладя руку рядом с рукой блондина и понижая голос, от чего он стал казаться завораживающим и заставил неожидавшее того тело омеги затрепетать. – Словно специально запрятанное в глубине сада, стоит его заметить – и невозможно отвести взгляд. Оно будто хранит какую-то свою тайну, но от этого не становится менее притягательным. О, я понимаю проектировщика, не пожелавшего делиться с другими, даже будь они редкими посетителями королевского сада. Но от всех не убережёшь, – он уже шептал, склонившись к самому уху. – Особенно если они очень настойчивы и буквально слышат его зов, влекущий и манящий. – Какой зов? Зов озера что ли? – Тилиан повернулся к мужчине, вопрошающие и как-то волнительно глядя на него. – Да, – кивнул Рэгланд, и не подумав отстраняться, и позволил себе невесомо коснуться плеча омеги, глубоко вдыхая. – Зов ночного озера, зов прохладного ветра, доносящего запах ветвистых больших деревьев Яро с отдалённого угла Тёмного материка и упоительный аромат его сладкого сока, – его голос стал хриплым, зрачки расширились, а жилка на шее забилась сильней, – такого желанного, стекающего из сладкой дырочки... в коре...так и хочется скользнуть по ней языком... и обречь себя на любой исход, лишь бы только протолкнуться внутрь, прокладывая себе путь глубже и глубже, к истоку наслаждения. Этот интимный шёпот шевелил что-то в Тилиане, терзал его внутреннего омегу, подтачивал его стойкость и (что уж скрывать?) очень возбуждал. Ему не хотелось верить, что в свои тридцать получил шизой по башке и вдруг оголубился, но все самовнушения шли трещинами из-за этих пошлых фразочек, заставляющих подгибаться колени и сбиваться дыхание, и близости тел, что так и тянулись друг к другу и будто бы за прошедшую минуту стали ещё ближе, а потом и вовсе слились в жадном поцелуе путников, наконец добравшихся до источника воды. Они оба, как голодные звери, вцепились и терзали свою добычу, не уступая друг другу в напоре, глотали стоны своей жертвы, вбиваясь в неё языком и позволяя вбиваться чужому, но такому желанному, в себя, делили пальму первенства на двоих и в этом становились едины. От них определённо искрило, и эти искры словно пробирались под кожу, впитывались в самое нутро, заполняя собой до краёв, будто оживляя своей страстью застоявшийся, но важный для жизни сосуд. Языки танцевали и исследовали, руки блуждали по скрытым одеждой телам и, когда альфа уже добрался ими до ягодиц Тилиана, произошло неизбежное: тот, будто очнувшись от дурмана, резко отпрянул и сделал шаг назад. Он смотрел на Рэгланда во все глаза и заполошно дышал, шокированный своей уступчивостью и... доступностью? Так это и значит быть омегой? Растекаться от взглядов первого встречного и отдаваться по первому же приглашению в какой-то старой беседке? Ему самому от себя становилось тошно. – Что-то не так? – заметил его сомнения альфа и сделал шаг навстречу, попытавшись прикоснуться к его руке и вернуть утраченное расположение, но от него тут же отшатнулись, не дав этого сделать. – Я опять всё испортил? Поторопил события? Прости, я... у меня голову сносит от твоего запаха, Тилиан, и сам ты такой, такой, что я просто не могу не хотеть касаться тебя, но, если ты против, я не стану этого делать, хорошо? А пока, быть может, продолжим наш променад? Если ты не против, конечно. – Рэгланд смотрел своими почти что молящими глазами, словно отказ омеги убьёт его, и Тилиан не нашёл объективных причин для того, чтобы уйти, раз границы были установлены. Они вышли из беседки и отправились дальше, но общение не заладилось, вернуть всё в прежнее русло не получалось, как бы альфа ни старался: Тилиан был молчалив, задумчив и словно выпадал из реальности, то переспрашивая по несколько раз, о чём там спросил собеседник, то и вовсе не замечая самих вопросов. Вечер, изначально такой прекрасный, не задался из-за его отстранённости, но Рэгланд не был в обиде и принял самое лучшее на тот момент решение – сопроводил омегу до фонтана у входа, изобразив удивление, что они уже сделали круг, тем самым давая блондину возможность ускользнуть. Конечно, Тилиан не глупец и понял задумку с возвращением к началу сразу, за что в душе был очень благодарен мужчине, но вслух сказал лишь, что устал за сегодня и ему желательно вернуться к себе, чтобы пораньше лечь спать, а после, извинившись за свой поспешный уход, покинул сад.***
Тилиан вернулся в свою комнату в абсолютном раздрае. Рэгланд был интересным собеседником, хорошим рассказчиком и чутким в общении человеком. Такого не хотелось отпускать из своей жизни, тем более только обретя. Не хотелось портить установившуюся дружбу, но этот, ох, какой горячий поцелуй не оставлял простора для фантазии о восприятии их взаимоотношений самим альфой. В его понимании дружбой и не пахло, а что до Тилиана, то, да, их поцелуй был ему приятен и даже более – разжёг внутри него страсть, но всё-таки они оба мужчины. Даже помня о своём новом омежьем теле, от своей сути отказаться всё-таки не так-то просто. Да и нужно ли оно ему? В соседней комнатке кто-то чем-то шуршал и были слышны тихий смех и шиканья. Тилиан подошёл к двери и прислушался, чтобы удостовериться, что всё в порядке. – Милли, солнышко, тише, кажется, я слышал, как он пришёл, – шептал первый голос. – Так и знал, что нужно было перебираться в мою спальню, но занесло же меня, разум потерял рядом с тобой. – Лю, дорогой, – отвечал ему второй. – это самое лучшее признание для меня, но нам же обоим было невтерпёж, так что оба виноваты. Давай потихоньку... Ах! – простонал он. – Солнышко-солнышко, – вновь зашептал, видимо, Льюис, судя по звукам, явно целуя своего партнёра. – потихоньку у нас явно не получится, – хмыкнул он. – Я имел в виду, что мы потихоньку переберёмся к тебе, а не продолжим, – завозмущался Милли.– Да ты ведь даже не дал договорить и сразу ввёл, я... – дальше Тилиан, залившийся краской, уже не слушал, решив наконец оставить личную жизнь брата в покое, и перебрался в другую часть комнаты к окну, забравшись с ногами на широкий подоконник. "Сейчас бы только кофе в руки и думать о нём", – усмехнулся про себя Тилиан, приоткрыв окно, и оглядел открывшийся вид на аллею, уходящую куда-то далеко, за густо расположенные деревья. "О нём" очень даже неплохо думалось даже без кофе, пейзаж откидывал к воспоминаниям о Сияющем саде и всём случившемся, заставляя сердце заходиться в волнении и страхе от новых чувств. Было необычно, было непонятно, и сладко, и грустно одновременно, как-то скребуще-тоскливо. А ещё странным образом захотелось скулить, выть и почему-то ластиться. Но к кому? Может, именно поэтому, от всех этих чувств и эмоций, захлестнувших сознание, ему и послышался вдруг чей-то прорвавшийся извне разрывающий душу вой?