* * *
Хаджимэ просыпается первым, почти через два часа, и сразу же чувствует себя виноватым. Во-первых, потому что видит Нагито, согнувшегося под странным углом, соскользнув с его груди в какой-то момент, чтобы отодвинуться к стенке; во-вторых, потому что вспоминает разговор, который пообещал завести сегодня. Тот разговор. Тот самый, который на протяжении большей части ночи, что должна была быть весёлой и расслабляющей, полностью занял его мысли. «Да всё будет не так плохо», — сказал Казуичи. За этим последовало: «Прекрати быть ссыклом. Просто познакомь его со своими родителями», — от Фуюхико. И тогда они всё обсудили — действительно, по-настоящему обсудили, при выключенном телевизоре, приглушённом свете и, возможно, чрезмерном количестве алкоголя. Сказать, что они пришли к лёгкому решению, было бы неправильно, но Хаджимэ понял, что зашёл настолько далеко, что легко быть просто не может. Так что втроём они решили, что в первую очередь он расскажет Нагито. В идеале, они обсудят это наедине, а не в яме любопытных ушей, коей было общежитие, и решат, что делать. Он выслушает каждый вариант, который выдвинет Нагито, и испробует любой, какой он сможет придумать, потому что Нагито был столь же умён, сколько и хрупок, и Хаджимэ хотелось бы закончить разговор с тем же статусом отношений, с каким его начал. Проблема была в том, что он не знал, что сказать. Трудно было набраться смелости и начать, ведь было не так уж и много вариантов сказать: «Ага, в общем, я не говорил родителям, что мы встречаемся. А это проблема, потому что вы встретитесь на выпускном», чтобы это прозвучало нормально. Особенно с Нагито, который показывал недовольство широко распахнутыми глазами, фальшивыми улыбками и словами, слишком бессодержательными, чтобы быть правдивыми. Признаться, их утренний звонок сорвал планы. Он не ожидал, что Нагито попросится приехать в общежитие, по той простой причине, что раньше он никогда так не делал. Они как-то неофициально решили проводить время у Нагито: и потому, что отсутствовал риск, что соседи могут зайти к ним, и потому, что Комаэда, как бы ни старался этого не признавать, явно стеснялся того, что его возит шофёр. «Но ты нанял его не просто так», — как-то раз сказал Хаджимэ тоном, который, по его мнению, был более, чем просто мягким. Но Нагито всё равно выглядел переживающим, словно собирался объяснить что-то, чего, он знал, Хаджимэ не поймёт, и это его расстроило. Так они и замяли эту тему. Их дни проходили в просторах особняка Нагито — за исключением сегодняшнего, в который Хаджимэ действительно не хотел бы ничего другого. Он всегда мог предложить поехать куда-нибудь или сказать, что он забыл что-то у Нагито и очень бы хотел это забрать, но это было слишком похоже на ложь в ситуации, что и так была достаточно нестабильной. Так что он решил, что, похоже, придётся мириться с ситуацией и поговорить здесь. Нагито рядом с ним двигается, почёсывая нос от щекочущих его лицо волос, и от этого сердце Хаджимэ сжимается сильнее, чем когда-либо. Он не хочет потерять всё это: сонные полдники и ленивые деньки, весь прогресс, достигнутый между ними. Нагито, сейчас лежащий перед ним, так уязвим, и Хаджимэ не хочет, чтобы произошёл откат. Не хочет. Казуичи опять включил кондиционер на слишком большую мощность, что особенно заметно сейчас, при закрытой двери. В комнате холоднее, чем положено, поэтому, хоть Нагито и не дрожит, Хаджимэ натягивает одеяла повыше на его плечи и перекладывает его голову на подушку. Это помогает Хинате чувствовать себя полезным — или сосредоточиться на чём-то, помимо его водоворота мыслей, может быть, — даже если это не очень-то обязательно. Кровать маленькая, так что он не может сделать ничего, не коснувшись и не разбудив Нагито. Его телефон лежит на прикроватной тумбочке, но он боится, что он встретится с потоком сообщений от Казуичи и Фуюхико типа «ты уже сделал это?» и «если вам надо выбраться куда-то вечером, чел, я знаю место с крутыми крылышками». Один из его учебников лежит прямо под кроватью, при том достаточно близко, чтобы его можно было вытянуть, ведь прекрасно видно его уголок, только вот это скучный учебник с запутанной терминологией на каждой страничке. Он не поможет ему расслабиться, так что он ничем не лучше телефона, который не лучше, чем бездельничество, которое не лучше, чем... — Ах, Хаджимэ? Шелест одеял, тихий выдох, приводящий в чувства, и вот, Нагито просыпается с очаровательным писком, сводя плечи и переворачиваясь, чтобы обхватить пальцами руку Хаджимэ. — Доброе утро, — говорит он, и голос его всё ещё тяжёлый от остатков сна. — Давно не спишь? — Не... — у Хаджимэ перехватывает горло, как только он начинает; тревога и страх перед предстоящим разговором стискивают его. — Не так уж и давно. Он пытается подавить это, наклоняясь для поцелуя, но когда отстраняется, то видит, как по лицу Нагито разливается плохо скрываемое беспокойство. Которое, как он полагает, вполне оправдано. Он невнимателен, разве нет? Позволить Нагито проснуться от чего-то подобного. — Хорошо. Только вот на лицах обоих написано, что это не хорошо. И Хаджимэ очень жаль, ведь у Нагито тоже бывали тяжёлые дни, а он даже не спрашивал о них, слишком увлёкшись своей собственноручно созданной драмой. Он не заслуживает такого заботливого человека, и даже если у него были какие-то сомнения, они рассеиваются, стоит Нагито пододвинуться ближе. — Тебя... — он соединяет их ладони вместе, смотрит вниз на то, как скользят его пальцы, прежде чем продолжает. — Тебя что-то беспокоит, Хаджимэ? Ты хочешь поговорить об этом? У Хаджимэ пересыхает во рту от этого — он знает, что ляпнул лишнего, но его мозг зависает, встретившись с этим вопросом лицом к лицу. Конечно, он знал, что этот момент наступит — как иначе? — но это не помогло ему подготовиться к ответу. Проблема в том, что Нагито воспринимает это как плохой знак. Его глаза расширяются, и он инстинктивно подаётся вперёд, поднимая руки, чтобы схватить Хаджимэ за плечи, но в последний миг опускает их, едва не касаясь его: — То есть, не чувствуй себя обязанным мне что-то рассказывать! Ничего страшного, если ты не хочешь делиться этим, или просто не хочешь делиться этим со мной! Я уверен, что всё равно не смогу понять, так что не стесняйся так и сказать. А лицо его такое яркое, искреннее, что у Хаджимэ в груди что-то обрывается. Внезапно нахлынувшие эмоции: тревога, нетерпение и всё, чему он не в состоянии дать названия, — обрушиваются на него, пока не оказывается, что они пропитали всё его тело. Ему нужно рассказать Нагито. Ему нужно рассказать сейчас. Но сначала... — Нет! Нет, это не так. Ты же знаешь: я рассказываю тебе всё, милый. Нет ни одной части моей жизни, которой я бы не поделился с тобой, и... «И это ложь», — усмехается он про себя. Нагито пристально смотрит на него, наклонившись вперёд в предвкушении того, что должно произойти. Хаджимэ подмечает про себя, что сегодня руки Нагито особенно активно выражают его чувства: прижатые к его груди, от волнения он впивается ногтями в кожу ладоней. Он выглядит таким непорочным, он так искренне переживает не за кого иного, как за Хаджимэ, и так больно, так больно от того, что он собирается всё это разрушить. — И, говоря об этом, я думаю, есть кое-что, что... — Хэй, Хаджимэ! Вы двое там прилично себя ведёте? Мир, должно быть, его ненавидит, потому что иных причин для того, чтобы Казуичи оказался сейчас под дверью, Хината не видел. Он снова зовёт их, добавляя что-то вроде «ничьего члена не вижу, спасибо», и Хаджимэ требуются все силы, чтобы не сорваться с цепи на том же месте. Он пытается собраться с мыслями, что это не вина Казуичи. Это ведь он побоялся написать в групповом чате о просьбе уединиться. А другая часть сознания подкидывает мысль, что это его не оправдывает. Оба знали о плане Хаджимэ — они ведь и были теми, кто принудил его приводить его в действие, — так что не похоже, что кто-то был не в курсе. И у Фуюхико хватило ума уйти, как только Хаджимэ вошёл в комнату, так почему до Казуичи не дошло? — Ты собираешься открыть дверь? — спрашивает его Нагито. Одно одеяло прижато к его груди в очень подозрительной манере, а на его лице мелькает странное сочетание облегчения и растерянности. — Я не обязан, — ворчит Хаджимэ в ответ. — Но он не уйдёт, пока мы с ним не поговорим. — Я вас слышу! Не игнорируйте меня! Нагито хихикает, уткнувшись в одеяло, и этот звук такой милый, такой наполненный искренним задором, что Хаджимэ становится легче. Не окончательно, но достаточно, чтобы он смог набраться сил и чмокнуть Нагито в губы, прежде чем подняться с кровати. Волосы за время сна успели полностью высохнуть, и, бегло взглянув в зеркало у шкафа, Хаджимэ видит, что они торчат во все стороны, но он не может сделать с ними ничего, кроме как пригладить пальцами самые выбившиеся пряди. Да и смысла особо стараться нет, ведь на пороге Казуичи. — Чего тебе? Что ж, может, его приветствие вышло чуть более ледяным, чем он рассчитывал. Ведь Казуичи отступает от двери, а кулак, который был приготовлен для очередного стука, опускается вдоль его туловища. Он обескуражен на десять секунд, а затем его глаза маниакально расширяются, и он хватает Хаджимэ за шею: — Сегодня вечером будет вечеринка, — начинает он, притягивая Хаджимэ ближе, пока их лица не прижимаются друг к другу. — И Соня будет там. Казуичи делает паузу, несомненно, ожидая, что Хаджимэ будет так же взволнован этой вестью, как и он. Но это не так, судя по тому, какое бесстрастное лицо он получает в ответ, поэтому он переходит к своей сцене просьб: — Это последний шанс завоевать её, чувак! Ты знаешь, насколько это важно! Гандама там быть не должно, так что она наконец будет полностью в моём распоряжении. Затем, поскольку Хаджимэ любезный, а ещё хороший друг, и поскольку требуется мгновение, чтобы подавить раздражение, грозящееся выплеснуться наружу, он позволяет Казуичи пропитаться своими обнадёженными мыслями всего полминуты, прежде чем отчеканить: — Нет, — решительно начинает он. И, может, хорошо, что так получается, потому что с нахлынувшими эмоциями он уже не так нервничает, подыскивая нужные слова. — Я проведу день с Нагито. Он говорит это резко, понятное дело, но Казуичи всё равно хнычет и бросается к дверному косяку: — Но это последняя тусовка года! Всей нашей учёбы, Хаджимэ. Нагито может пойти с нами! Ты же знаешь, новым людям всегда рады, и все с удовольствием с ним познакомятся. Что правда, и Хаджимэ тоже бы хотелось познакомить Нагито с остальными, но есть вещи, которые слишком важны, чтобы уступить Казуичи. — Нет, — повторяет он. Затем, шёпотом, который, как он надеялся, не расслышит Нагито, добавляет: — Мы с Нагито проведём этот день вместе. Хаджимэ пронзает его твёрдым взглядом, и Казуичи требуется всего секунда-другая, чтобы сделать шаг назад: — Ох. Ох. Понял. Ладно, чувак, тогда нет проблем. Приходи, если хочешь, или не приходи. Неважно. Привет, Нагито! Он заглядывает в комнату, только для того, чтобы помахать, получить ответное «Здравствуй, Казуичи», а затем пускается обратно по коридору. Несомненно, чтобы беспокоить Фуюхико и Пеко, что хорошо, потому что это значит, что он больше не головная боль Хаджимэ на сегодня, и они с Нагито могут наконец-то поговорить. Кровать, когда он возвращается, на его стороне уже практически не тёплая. Честно говоря, это облегчает ситуацию, ведь это означает, что он может залезть под одеяло и не чувствовать себя неловко. Он не хочет сделать этот момент не личным, но всё же, кажется неправильным, что они будут обниматься. Это не интимный разговор, это не то, чего он бы хотел, и то, как он странно садится на край кровати, похоже на маленькое, преждевременное наказание. — Хаджимэ? Нагито всё ещё укутан в свой кокон из одеял, но что-то в выражении его лица изменилось, когда он встретился взглядом с Хаджимэ. Он выглядит взволнованным, если не сказать слегка нервным. — Казуичи говорил о вечеринке, да? — продолжает он, делая паузу, чтобы Хаджимэ подтвердил это кивком. — Я слышал, ты говорил, что не хочешь идти, потому что проводишь время со мной, но... И вот, начинается, как кажется Хаджимэ. Речь о том, как он хочет, чтобы Хаджимэ был счастлив, проводил время с друзьями до конца учёбы, и это просто не то, что сейчас могло бы выдержать сердце Хаджимэ. Он будет чувствовать себя ещё хуже, чем до сейчас. — Но я хочу пойти. Думаю, если ты не против. Я хочу познакомиться с твоими друзьями, и я в принципе никогда не был на таких вечеринках, так что... — Да, — моментально отвечает Хаджимэ. Не подумав, понятное дело, потому что уже через секунду готов стукнуть себя за это. Но оно того стоит — «правда?» — спрашивает разум, — когда Нагито в ту же секунду загорается, одеяло соскальзывает и путается на его бёдрах, когда он бросается вперёд, чтобы обнять Хинату. — Ты уверен, что хочешь? — спрашивает он. Потому что должен это сделать, ведь не без оснований вспоминает разговор, который случился на праздновании дня рождения Нагито, о том, как ему противны такие сборища. — Серьёзно, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным. Ему приходится залезть на кровать, учитывая, что Нагито практически запрыгнул к нему на колени. Движение слишком грубое для той позы, в которой он находился прежде, и ему легче лежать, когда Нагито умащивается сверху и обхватывает его руками. — Да, я уверен, — говорит он и целует кончик носа Хаджимэ. И всё же. — Ты не возражаешь, что тебя на несколько часов впихнут в чужую общагу? — вырывается у него, просто лишь потому, что он должен убедиться, что Нагито знает, во что ввязывается, не беря в учёт сцены из фильмов, далёких от правды. Но здесь нужно соблюдать баланс между информированием и обескураживанием, поэтому он легко сдаётся, когда Нагито кивает: — Да, Хаджимэ. Сейчас такое впечатление, что это ты тот, кто не хочет идти. — Он говорит это с улыбкой, с затяжным поцелуем в губы, и Хаджимэ старается не показать, что Нагито в какой-то степени прав. Конечно, он хочет увидеться с друзьями, и конечно, хочет, чтобы Нагито с ними познакомился, но он знает, что вечер будет разрушен из-за... из-за того, что не выходит у него из головы. Но Нагито выглядит таким счастливым, и, конечно, несколько часов не разрушат всё, и, может быть — очень маловероятное «может быть» — они смогут поехать к Нагито после этого. Тогда они смогут обсудить всё утром без проблем, пока Нагито ещё не отошёл от кайфа, полученного от первого опыта университетской жизни. Он знает, что это не так просто, но всё же есть шанс, за который можно ухватиться. — Ну, тогда ладно, — говорит Хаджимэ; его желудок тяжелеет от беспокойства. — Похоже, мы идём на вечеринку.Глава 24.
17 марта 2023 г. в 17:44
«Можешь зайти сам», — сказал Хаджимэ, и Нагито так и сделал. Или, точнее, пытался сделать, потому что забыл, насколько капризная тут дверная ручка, и после трёх неудачных попыток войти он оказался безнадёжно заперт в коридоре.
Есть большая вероятность, что Хаджимэ всё ещё в душе, но Нагито всё равно стучит. Его соседи, скорее всего, дома, и даже если ему стыдно, что у него возникли проблемы с обыкновенной дверной ручкой, он хотя бы не будет торчать тут.
И он, оказывается, прав. В одном утверждении точно: соседи Хаджимэ действительно дома, но дверь ему открывает девушка с заплетёнными в косы серебряными волосами; становится ещё более неловко, когда она смотрит на него с бесстрастным видом и говорит:
— Хаджимэ сказал нам прислушиваться. Он подумал, что тебе будет трудно зайти.
Это не то, что он назвал бы отличным первым впечатлением. Даже не просто хорошим, учитывая, что выражение её лица не меняется, когда она отходит в сторону, чтобы впустить его.
— А, ну. Он был прав.
«Было бы неплохо, если бы он сказал мне об этом», — думает после этого Нагито, но это скорее от глубоко засевшей застенчивости, чем от злости. Образ человека, настолько неприспособленного к жизни, что не может открыть дверь, далеко не лучший.
Около входа лежит куча обуви, и Нагито, пока ждёт того, чтобы со щёк сошёл жар, занимает себя тем, что разувается. Здесь всё гораздо менее убрано, чем в первый его визит сюда, и, как ни странно, это его радует. Место выглядит обжитым, любимым.
— Привет. Хаджимэ ещё в душе, но скоро подтянется.
Фуюхико выходит из-за угла как раз в тот момент, когда Нагито заходит в гостиную. Кузурю останавливается рядом с сероволосой девушкой и обхватывает её за талию, выгибаясь, чтобы поцеловать изгиб её челюсти. Собственно, только до этой точки, как весело замечает Нагито, он и может дотянуться, учитывая, что она выше на несколько сантиметров.
— Думаю, ты ещё не знаком с Пеко, правда ведь? — продолжает Фуюхико, и Нагито отвечает быстрым кивком. Девушка — Пеко, и теперь её присутствие имеет смысл, потому что Хаджимэ упоминал о ней раньше, — выглядит достаточно замкнутой, и Комаэда солгал бы, если бы сказал, что его это не напрягает.
— Прошу прощения, что не представилась раньше, — говорит она. Она выскальзывает из объятий Фуюхико и направляется в сторону кухни. — Кофе?
— Сегодня кофе делал я, поэтому лучше тебе попробовать его!
Он не заметил, что Казуичи сидит на диване — что само по себе подвиг с его стороны, как полагает Нагито, поскольку даже за то небольшое время, что они были знакомы, Казуичи вряд ли можно было назвать незаметным.
— Да, очень крепкий, чтобы помочь с похмельем.
Выражение лица Пеко ничуть не меняется — всё такое же нейтральное, — чего не скажешь о Фуюхико и Казуичи: первый, если приглядеться, слегка пошатывается, а второй щурится, глядя на даже тусклый свет комнаты. Жалюзи закрыты, и, хоть Нагито вскользь и задавался этим вопросом раньше, теперь всё стало ясно.
— Твой любовничек держится лучше, чем мы, — подмечает Фуюхико. Кофейник хлопает в его руках, пока он наполняет самую большую кружку, какую Нагито только видел. Пеко, должно быть, передала его, пока Нагито был сфокусирован на Казуичи, и он задумывается о том, не стоило ли девушке самой налить кофе.
— Ага, но я думаю, что это лишь потому... э-э, потому что... думаю, он умеет пить лучше нас.
Атмосфера в комнате как-то меняется — словно сказанное Казуичи заставило всех напрячься. Нагито ничего не понимает, но он с лёгкостью напоминает себе, что ему это и не нужно. Это не его дом, и он не имеет права знать, чем занимается Хаджимэ со своими друзьями в свободное время. Даже если бы хотел.
В любом случае, он всё ещё стоит около двери, и это странновато. Он должен сесть.
Здесь действительно куда уютнее, чем ему запомнилось с того раза. К столу прислонён завязанный мусорный пакет, на одном из приставных столиков лежит стопка папок и смятых листов бумаги, а на стеклянном стоит стакан с водой, соседствующий со стопкой скомканных салфеток. Всё это вещи, которые можно назвать мусором или беспорядком, но при виде которых Нагито становится немного легче. Это придаёт дому обжитый вид, и это радует. Хаджимэ заслуживает этого — места, в котором он чувствует себя как дома.
Должно быть, он пялится, потому что взгляд Казуичи несколько раз мечется от Нагито к салфеткам. Одна рука взлетает вверх, чтобы почесать затылок — так же делает Хаджимэ, когда смущён.
— Извини, что так вот вышло. Хаджимэ сказал, чтобы мы всё убрали, но мне кажется, что так более искренне.
— Не оправдывайся. И будь тише, придурок.
Пеко сочувственно фыркает, но не вмешивается. Она выглядит как та, кто привык иметь дело с такими ситуациями. Что ей приятно, говорит себе Нагито, опускаясь на край дивана.
— Заткнись, сукин сын. — Казуичи делает грубый жест в сторону рюмок на кухонном островке, и у Нагито возникает ощущение, что это ещё что-то, чего он не поймёт. — Принеси мне даниш.
— Я не собираюсь давать тебе то дерьмо.
— Почему ты ругаешься со мной в присутствии гостя? Мы должны выглядеть так, будто мы любим друг друга!
Голос Казуичи действительно режет слух, когда его обладатель того хочет, но, в какой-то степени, это приятно, потому что доказывает Нагито, что им комфортно рядом с ним. Особенно когда Фуюхико отвечает:
— Какой ещё гость? Нагито уже принадлежит этому месту, он сам на это подписался.
И, может, это просто глупость, или просто Фуюхико слишком уж любезен, но мысль о том, что он говорит от чистого сердца, вызывает у Нагито улыбку. Наверно, сидя в углу дивана и ухмыляясь разговору, в котором он даже не участвует, Нагито выглядит как идиот, но он не может ничего с собой поделать, не может найти сил на то, чтобы беспокоиться. И это необычайно приятное чувство, если не сказать больше.
Казуичи на мгновение задумывается над этим, постукивает пальцем по подбородку, как будто серьёзно обдумывает это.
— Нагито подписался на это с Хаджимэ, но мы идём в комплекте, так что Фуюхико прав!
Он выглядит просто по-дьявольски, когда говорит это, взглядом мечась от Пеко к Фуюхико, от Фуюхико — к Нагито, и по кругу, чтобы увидеть, кто с ним согласен.
— Ага, но я не думаю, что тебя он возьмёт домой.
Пеко смеётся в кружку с кофе, явно пытаясь спрятать лицо, пусть и безуспешно. Она непринуждённо прислоняется к Фуюхико, их плечи соприкасаются, и это так чётко передаёт то, как им комфортно вдвоём. Нагито задумывается, выглядят ли они с Хаджимэ так же, или смогут ли они выглядеть так когда-нибудь.
Однако его любопытство выливается в вопрос, и он чувствует, как жар пробегает по его шее от осознания того, что слова «Так как долго вы встречаетесь?» звучат из его собственных уст.
— Что, Хаджимэ тебе не говорил? — начинает Фуюхико, но перебивает себя же долгим глотком кофе, так что продолжает Пеко.
— Со старшей школы, — говорит она, и хоть Нагито буквально только-только с ней познакомился, её зажатые плечи и мягкий голос создают впечатление, что она стесняется. — Уже шесть лет.
— Ага, мы уже все гадаем, когда же Фуюхико задаст кое-какой вопрос.
Они смеются — все, даже Нагито — и кажется, что он должен к этому привыкнуть. Так приятно находиться здесь, когда утреннее солнце проникает сквозь занавески и слышен далёкий шум людей, снующих в коридоре, и Нагито задумывается над тем, как Хаджимэ справится с тем, что через несколько недель этого всего не будет.
Что, кстати, напоминает ему о том, что он не знает, как проходят выпускные вечера. Он видел их в кино, но, понятное дело, они не могут совпадать с реальной жизнью. Должен же быть какой-то этикет: как одеваться и как себя вести, что принести в качестве поздравительного подарка. Может ли он сидеть, где захочет, или есть какое-то распределение? Будет ли церемония проходить в кампусе — ведь так и должно быть, как кажется Нагито, — или ему придётся выезжать куда-то?
Честно сказать, погружение в детали заставляет его нервничать. Раньше он не слишком задумывался об этом, потому что был больше занят такими вещами, как смерть и поиск варианта того, как рассказать об этом Хаджимэ, но теперь всё это кажется плохим оправданием. Думать о том, что он упустил бы такой важный день в жизни Хаджимэ — ну, это просто невозможно.
Похоже, Казуичи втянул Пеко в разговор, а Фуюхико занят тем, что наливает себе ещё кофе, но Нагито всё равно лезет со своим вопросом. Лучше задать его сейчас, в отсутствие Хаджимэ, чтобы услышать, насколько он ужасающе невежественен.
— Можете рассказать, как будет проходить выпускной?
Он понимает, что сам по себе его вопрос нелеп, но он не ожидал, что всё из-за него прервётся. Казуичи обрывает себя на полуслове и так быстро оборачивается, что весь диван вздрагивает от движения. Его глаза широко распахнуты, а в уголках налиты кровью: однозначно от вчерашней выпивки, хоть он и выглядит достаточно неуравновешенным, чтобы Нагито слегка трусил.
— Повтори-ка ещё раз? — просит Фуюхико. Его голос сдавлен от приступа кашля, вызванного глотком горячего кофе.
Пеко, в свою очередь, занята тем, что уставилась в одну точку на столешнице. Девушка выглядит невероятно заинтересованной тем, что на ней происходит.
— Выпускной, — пытается ещё раз Нагито, и в тишине комнаты его голос звучит невероятно робким. — Я никогда не был на таких мероприятиях. Я не знаю, чего ожидать, и я не... — в горле встаёт склизкий, липкий ком, и появляется мысль, что они будут смеяться над ним за вопросы, — Я не хочу смущать Хаджимэ.
До этого было не слышно, но сейчас вполне уловим звук журчащей воды. В душе у Хаджимэ, и Нагито внезапно сильно желает, чтобы он поскорее вышел. Кажется, он не сможет долго здесь высидеть, если они собираются посмеяться над ним.
Фуюхико странно щурится, при этом не глядя никому в глаза.
— Это, ну... э-э, что ж, это когда ты сидишь в деловом костюме и слушаешь скучные речи на протяжении нескольких часов. Потом всех называют по именам, произносится последняя речь, и вот и всё?
— А ещё будет куча фоток, — добавляет Казуичи. У него такой же вид, как у Фуюхико — он почти что смущён. Или в замешательстве, что ли, хоть это кажется странным для него.
— Значит, нужно постараться приодеться.
Он говорит это в основном как бы вскользь, как нечто, что нужно держать при себе, но это кажется невозможным в маленькой комнатке с таким количеством ушей. Пеко — единственная, кто смягчил выражение лица, и Нагито знает, что он никогда не был профессионалом в юморе, но он надеялся...
— Ага, нужна, как минимум, приличная рубашка. И никаких джинсов. Кажется, я забыл загрузить стирку, так что сейчас этим и займусь.
Казуичи выглядит неуместно неистовым, когда встаёт. В нём всегда есть эта спонтанная, беспечная энергия, но сейчас она выглядит иначе, и Нагито не может не чувствовать, что это его вина.
— Ладно, — выдавливает он. Шум воды всё ещё слышен, и, да, это эгоистично, но Нагито очень хочет, чтобы Хаджимэ был здесь.
Пеко можно было поставить плюсик за то, что она не теряет времени, и подхватывает обрывистые концы разговора, чтобы продолжить его:
— Я так понимаю, ты не учишься? — спрашивает она. Её взгляд ни на миллиметр не двинулся, когда Казуичи прошёл мимо неё и вышел в коридор. Впечатляет.
И всё же, это не отменяет того факта, что подобный вопрос вызывает в Нагито острый дискомфорт. Его мало кто задаёт, но Комаэда всё равно ненавидит отвечать на него. Он никогда не называет достаточно веских причин этому, ведь он же молод, и люди ждут, что он как-то организует свою жизнь, и им трудно принять, что он просто этого не делает.
Но Пеко не похожа на ту, кто потребует от него развёрнутого ответа, так что Нагито считает, что быстро брошенного «нет» будет достаточно. И он оказывается прав, потому что она кивает, делает глоток кофе, и напряжение моментально исчезает из воздуха.
— Он там, блять, уже вечность торчит, — взвывает Фуюхико через несколько мгновений, а затем закатывает глаза и бросает телефон на столик — тот ударяется так громко, что Комаэда вздрагивает. — Он как будто забывает, что здесь и другие люди живут.
Понятно, что он не ищет поддержки, так что Нагито держит рот на замке и сосредотачивается на полоске пыли на экране телевизора. Краем глаза он обращает внимание на то, как Пеко улыбается с особым обожанием: маленькой, тихой улыбкой, которая не должна быть замечена никем. Даже Фуюхико, который занят распределением посуды в раковине, бормоча себе что-то под нос.
— Мне постучать? — спрашивает она.
В такие моменты Нагито всегда чувствует себя неловко, и в этом нет ничего удивительного. Похоже, в нём нет той части, что является неотъемлемой у всех остальных, отвечающей за понимание таких вещей, так что он обычно просто улыбается, держится в стороне и делает вид, что его тут нет. Но сейчас его неожиданно посетило озарение. Пеко нравится делать что-то для Фуюхико: она принесла ему кружку с кофе, предложила проверить, закончил ли там уже Хаджимэ, и, наверное, дверь она открыла по той же причине. Ей хочется облегчить жизнь Фуюхико в простых вещах, и от этого у Нагито сводит желудок.
«Не сравнивай себя с другими», — говорит ему Миайя, как будто это не такая уж и невозможная вещь. Но факт на лицо: близость начинается с искренней связи, а не с набитых деньгами карманов того, кто слишком одинок для имеющихся благ. Ему обидно за Хаджимэ, за себя, однако ему ничего не остаётся, кроме как слиться с фоном, будто он только что не пришёл к тошнотворному осознанию.
Вот только он всегда немного повышал градус драмы. Ему приходится напоминать себе об этом, когда рядом нет Джунко, и это кажется вполне применимым для сложившейся ситуации — хотя бы для того, чтобы убедить себя, что всё не так уж и плохо. Он нравится Хаджимэ, а Хаджимэ — ему, и это всё, что имеет значение. Это такая же искренняя связь, как между Пеко и Фуюхико, и нет нужды сравнивать.
Его мимолётное волнение занимает столько времени, сколько Хаджимэ требуется, чтобы закончить. Фуюхико испускает чрезмерно преувеличенный вздох, когда вода выключается, а Пеко вновь выдаёт одну из тех скрытных улыбок. Это восхитительно, думает Нагито, и это именно то, что он имеет в виду.
— Ты сможешь держать себя в руках, когда сюда выйдет весь мокрый Хаджимэ?
Голос Фуюхико наполнен задором, что соответствует улыбке, похожей на волчий оскал, растянувшейся на его лице. Он едва сдерживает смех, но он добродушный, и Нагито может быть в этом уверен, так что он вполне спокойно смеётся и сам.
— Я же не впервые вижу, как он выходит из душа.
Даже Пеко над этим хихикает, пусть её смеха и не слышно из-за Фуюхико, стоящего перед ней. Шутить не входило в его планы, но Нагито не может отрицать, что это приятно: его как будто считают частью компании ещё серьёзнее.
— Та да, мне надо было догадаться.
— О чём догадаться?
От этого голоса сердце Нагито встрепенулось, словно у влюблённого подростка. Это смущает и опьяняет одновременно, но когда он оборачивается через плечо, чтобы бросить взгляд на своего парня, его вид застаёт Комаэду врасплох.
Хаджимэ выглядит, если говорить прилично, помятым, когда входит в комнату. С кончиков волос и со щёк стекает вода, и то, как он смахивает капли, выглядит как рефлекс, чем сознательное действие. Фиолетовые пятна под его глазами совершенно неуместны, как и зевок, который он притупляет, как только подходит ближе.
— Привет, милый, — здоровается он и опирается на спинку дивана, чтобы поцеловать Нагито в лоб. — Прости, что так долго.
— Ты передо мной должен извиняться, — ворчит Фуюхико. Но он не собирается говорить ещё что-то, и в мгновение ока уводит Пеко в свою комнату.
— Нужно дать им побыть наедине, — слышит Нагито, когда они уходят, и в этих словах нет ничего плохого, по сути, но тон, которым их произносит Фуюхико, заставляет его напрячься.
Однако он не позволяет себе зацикливаться на этом, потому что Хаджимэ плюхается на диван и протягивает руки к нему так, что Нагито просто не может отказаться.
— Они тебя донимали? — спрашивает он, как только они прижимаются друг к другу.
— Нет. Казуичи вёл себя странновато. Но, вообще, я так понимаю, это его нормальное состояние.
Хаджимэ смеётся: полноценный, насыщенный эмоциями звук, от которого атмосфера в комнате становится мягче.
— Да, прямо в цель.
— М-м-м. Так что, ты хорошо провёл вечер?
В коридоре стиральная машина гудит, сопровождаемая слабым ритмом музыки. Кондиционер с лязгом включается, а подлокотник дивана не очень оценил, что Нагито прижимает к нему ногу, и всё это наполняет Комаэду какой-то невообразимой радостью.
— Было весело. Но я бы хотел, чтобы ты был с нами.
— Что вы делали?
— Эх, — Хаджимэ делает паузу, касается поцелуем виска Нагито и пододвигается так, чтобы положить голову на плечо Нагито. — Мы немного поиграли. Казуичи — тот ещё неудачник, так что мы пришли к играм с выпивкой. Потом мы просто... разговаривали, наверно. На это нас надолго не хватило.
К концу он звучит печально. Не то чтобы грустно, но словно он близок к этому. Словно стоит на грани тотального отчаяния, и Нагито слишком хорошо знаком с этим чувством, чтобы не сочувствовать.
— Ты всё равно будешь с ними видеться, — пробует он, но знает, что это весьма мизерный ответ на нечто настолько значимое.
Хаджимэ просто пожимает плечами. Движение приходится на его руку и отдаётся во всём теле, и тогда Нагито поражает ледяная мысль. Он думает, что под этим кроется нечто большее, и у него возникает чёткое ощущение, что Хаджимэ не горит желанием делиться этим. Он знает, как это бывает — вспоминает утренний приём у врача и то, как мало ему хотелось бы его обсуждать — и приказывает себе отступить. Они не обязаны рассказывать друг другу всё, и это не значит, что они нездоровы, а Миайя как раз хотела, чтобы он практиковал подобное мышление, так что сейчас самое время начать.
Он вглядывается в покатые плечи Хаджимэ, в то, как он лениво моргает, как слабо шевелятся губы. В его лице чувствуется усталость, и хоть Нагито немного неприятно от того, что он лишил Хаджимэ сна, он больше думает о том, как хорошо было бы подремать вместе.
— Хочешь пойти в постель? — спрашивает он, а затем добавляет: «спать», заметив, как Хаджимэ смотрит на него.
— Ты устал? — довольно ироничный ответ. Потому что да, ведь всё утро было неимоверно утомительным для Нагито, но здесь не он похож на человека, который готов вырубиться в любую секунду.
— Можем пойти пообниматься.
Волосы Хаджимэ всё ещё достаточно влажные, чтобы промочить рубашку Нагито и оставить пятно на ткани. Это не неприятно, но капель, скатившихся по спине, достаточно, чтобы заставить его вздрогнуть в и без того прохладной комнате.
— Тебе холодно? — спрашивает Хаджимэ с той же нежностью, что присутствует в улыбках Пеко.
— Может, чуть-чуть.
— Тогда мы можем пойти в мою комнату? — он поднимает голову, меняет положение рук, чтобы они немного свободнее лежали на талии Нагито. — Можешь взять одежду поудобнее, если надо. Не очень прикольно спать в таких джинсах.
— Я буду спать в чём угодно, в чём захочет Хаджимэ.
Он понимает, как это звучит, лишь после того, как произносит это вслух, когда Хаджимэ уже поднял голову с его плеча и в глазах, прикованных к его собственным, плещется не меланхолия и усталость, а озорство.
— А что, если я захочу, чтобы ты спал голый? — спрашивает, проводя пальцами, словно дразня, по подолу футболки Нагито. Это немного поспешно, с учётом того, что они находятся посреди гостиной, но для Хаджимэ это, кажется, не имеет значения.
И, поскольку он так отчаянно стремится делать всё то, что понравится Хаджимэ, для Нагито это тоже не имеет значения.
— Тогда я не думаю, что Хаджимэ будет спать, — отвечает он, широко распахнув глаза, невинные и нежные, чтобы не выдать, что хочет засмеяться. По правде говоря, его возбуждает сама по себе интимность происходящего, мысль о том, что от соседей Хаджимэ их отделяет лишь тонкая деревянная дверь, и то, как много опасности это добавляет тому, что в его доме проходит безо всякого риска. Но он не может забыть о первоначальной цели своего предложения, потому что за голодным взглядом Хаджимэ скрывается ещё нечто непонятное, и он не настолько наивен, чтобы думать, что секс это исправит.
— И вообще, — добавляет он, наклоняясь ближе, чтобы поцеловать Хаджимэ в уголок рта. — Что, если я захочу надеть одну из твоих рубашек?
Что тоже, оказывается, не помогает, потому что в следующую секунду Хаджимэ усаживает его к себе на колени, а затем, приподнимаясь, глубоко целует.
— Как будто это не так же горячо, — говорит он огрубевшим голосом. Его пальцы цепляются за край брюк Нагито, чтобы сократить расстояние между их бёдрами, и жар от этого всего захлёстывает их посреди этого тесного дивана, предоставленного университетом.
Но как только Хаджимэ отстраняется, чтобы лизнуть его шею, Нагито думает, что кто-то из них должен быть голосом разума. Они не могут сорвать друг с друга одежду здесь именно из-за того, что они тут не одни, и того, что, опять же, он не планировал довести всё до этой ситуации, какой бы приятной она ни была.
— Разве ты не устал? Что, если к нам кто-то зайдёт?
— Это повод для беспокойства, — соглашается Хаджимэ, но рук не убирает. И Нагито не жалуется, вовсе нет, но должен быть способ быть жёстче в таких вопросах.
— Значит, мы должны... ах... уйти в твою комнату.
Хаджимэ прикусывает особенно чувствительное место на его шее — точка, о которой они оба хорошо знают, — и Нагито ещё сильнее тает в его руках.
— Как будто я не заходил сюда к Фуюхико, который занимался тем же, — бормочет Хаджимэ. Когда он поднимает голову, Нагито видит, как припухли его губы.
— Да, но, — и Нагито не имеет в виду ничего плохого. Правда, не имеет. — Разве это не то, что скрывают от чужих глаз?
Он не имеет в виду ничего плохого, и поэтому он так сильно удивляется, когда жар во взгляде Хаджимэ сразу же угасает. Его руки, которые довольно умело удерживали Нагито на месте, ослабевают, и от этого они оба чуть не летят на подлокотник.
— Ты устал. Ты хотел подремать. Прости.
Это подобно удару хлыстом. Словно сейчас он говорит с совершенно другим человеком.
— Хаджимэ?
Он откидывается на подушки, прежде чем Хаджимэ встаёт и протягивает ему руку, но не встречаясь с ним взглядом.
— Пойдём, — говорит он. Мягко, но вновь с ноткой печали. — Можешь выбрать из моего шкафа всё, что захочешь.
Они преодолевают короткий путь к комнате Хаджимэ рука об руку, но им не хватает прежней энергии. В основном потому, что они не сминают одежду друг друга, но ещё и потому, что, кажется, вокруг них витает какое-то напряжение. Нагито хотел бы спросить — отчаянно хотел бы, если честно, — но слова застряют у него в горле и скользят вниз. Он не знает, с чего начать, не знает, с чем это может быть связано. Проще заняться выбором одежды из гардероба Хаджимэ, и не спеша выбрать футболку большого размера с логотипом Пика Надежды.
— У тебя уже типаж, да? — смеётся Хаджимэ, когда поворачивается, и даже если в его глазах и есть радость, она не в той степени, к какой привык Нагито.
Кровать заправлена так, что её нельзя назвать никак иначе, кроме как неряшливой: простыни сбиты в кучу у изголовья и неровно лежат под пледом. Одеяла, которыми Нагито любовался во время видеочата, тоже там, и он постарался расстелить их, прежде чем скользнуть под плед, который ему протягивает Хаджимэ.
Он резво прижимается к спине Нагито, перебирая пальцами простыни и взбивая подушки ладонью.
— Я знаю, что здесь не так классно, как у тебя, — говорит он так, словно Нагито может быть чем-то расстроен.
— Это лишь значит, что я могу прижиматься к тебе поближе! — это, признаться честно, сказать легче всего из тех вариантов, что крутятся в голове у Нагито. Например, как он счастлив быть здесь, как ему нравятся солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели в занавесках, как, повернувшись и прижавшись головой к груди Хаджимэ, он забывает утренний разговор с Мацудой.
В его волосах оказывается пара губ, и он отвечает поцелуем в ложбинку между грудными мышцами Хаджимэ. Так спокойно: одеяла вокруг, мягкое, ровное дыхание, в котором можно затеряться.
Сон настигает Нагито быстрее, чем он ожидал; его глаза закрываются всего через несколько мгновений, как они легли, и, похоже, то же самое происходит с Хаджимэ, который зарывается в волосы Комаэды и испускает глубокий вздох.
— Ты прекрасен, — шепчет он — так тихо, что Нагито почти уверен, что он не должен был этого услышать. — Сладких снов.
Он всё ещё прижимается к груди Хаджимэ, и, вероятно, очевидно, что он всё ещё не спит, но Нагито не может найти в себе сил ответить. Как будто он попал в момент, который ему не следовало видеть, что, пожалуй, глупо, пусть и кажется правдой, когда Хаджимэ издаёт какой-то тихий, сдавленный звук, и плотнее прижимается к нему.
Прошло не больше пяти минут, прежде чем дыхание Хаджимэ выравнивается, а давление его пальцев на талии Нагито ослабевает. В этот момент сон уже почти одолел и самого Комаэду, но он приоткрывает глаза и приподнимается, чтобы поцеловать Хаджимэ в шею.
— Сладких снов.