***
Синклер сидела в машине в ожидании младших. Сегодня Лукас должен был поехать с ней домой, только вот дополнительный урок юных радиотехников заставил Хейли задержаться на целых тридцать минут. Она слушала музыку и перебирала старые журналы, завалявшиеся на заднем сидении авто. Среди них отыскалось пару выпусков о свежей моде 1983-го года (как он попал в Шевроле оставалось загадкой, ведь машина появилась только в середине 1984-го), пару кулинарных статей, жирно обведённых чёрным маркером, и музыкальные диски. Синклер постучала ногтями по пластиковой крышке и открыла коробку. «Самой обворожительной и милой С. от Р.» — вырисовывалась надпись на внутренней стороне. Хейли улыбнулась и вздохнула. Она прекрасно понимала, что отец посвятил песню матери, оттого на душе становилось тепло. «Вот бы и мне также» — подумалось ей, и она принялась за следующий диск. Пару классических мелодий, включающих игру на скрипке и фортепиано. Синклер удивилась, заметив симфонии Моцарта и Бетховена. Отец явно внёс свою лепту в выборе музыкального сопровождения. Однако следующая чёрная пластмассовая коробка с названием «Не говори мне, что любишь меня», заставила Хейли вздохнуть. Она постучала по ней, не решаясь открыть. Взгляд приковался к названию. На ум сразу выплыл лишь один человек — Билли. Не Стив Харрингтон, с которым у неё в голове была прописана вся жизнь по полкам, а Харгроув, который приехал в Хоукинс в конце этого лета. Так странно чувствовать, как учащается сердцебиение при одной мысли о нём, а после мыслей у Эшли несколько дней назад сердце вовсе норовилось выскочить из груди. Как она вообще раньше находилась рядом с Билли и ничего подобного не испытывала? На этот вопрос Хейли не могла ответить. Мельком посмотрела в окно, но не нашла то, что искала. Синее «Камаро» отсутствовало на парковке, да и самого Билли сегодня не было в школе. Синклер, будучи хорошим другом, даже начала волноваться, но это ведь всего лишь Харгроув, который может просто прогулять уроки. Однако его не было уже несколько дней. — Ну что, — Лукас незаметно подошёл к авто и открыл дверь, чем заставил сестру вздрогнуть, — можем ехать? Синклер младший беззаботно уселся, откинул рюкзак на задние места и пристегнул ремень безопасности. Хейли убрала вещи обратно на свои места, решив разобраться с ними позже. Только вот последний диск положила в бардачок, чтобы не потерять. — Что сегодня взорвали? — спросила она, выезжая с места парковки. Народа уже было не так много, поэтому и выехать оказалось проще. Лукас поджал губы и посмотрел вверх, прикидывая, что стоит рассказать, а что нет. — Да так, по мелочи… Кабинет химии оказался под угрозой исчезновения, а так больше ничего. Хейли посмеялась, кинув мимолётный взгляд на брата. Снег хлопьями падал на землю, то и дело кружась в воздухе и мимоходом укрывая еловые ветви. Солнце светило так ярко, что слепило глаза. — А теперь объясни, как ваш кружок юных задротов-техников добрался до химии? — Эй, сама ты задрот. Я радиотехник, само будущее нашей страны. — Синклер младший недовольно насупился, но потом хмыкнул, и улыбка тронула его лицо. — Мы никак не могли найти нужный полупроводник, который был бы способен поймать необходимую нам частоту. Дастину пришла в голову идея сходить в кабинет химии, ведь у мистера Чарльзона есть всё. — Лукас повернулся к сестре и начал жестикулировать руками, придавая своему рассказу большей эмоциональности. — Уилл пытался его отговорить, но попытки были тщетны. Мы пришли в кабинет Чарльзона, прошли к его столу. Майк, — парень прыснул в кулак и покачал головой, — задел своим рюкзаком оставшиеся на столах реагенты. Но я, будучи самым быстрым и внимательным, вовремя подоспел и подхватил колбы. Лукас гордо вздёрнул подбородок и вздохнул, представляя себя настоящим героем. — Всегда у вас идёт всё через одно место. — Хейли потянулась за жвачкой, лежавшей в бардачке. — Никогда не можете обойтись без приключений на свой зад. — Естественно. Иначе наша жизнь была бы скучной, не так ли? — брат хитро прищурился и щёлкнул пальцами. — Например, чем ты можешь похвастаться? Имей в виду, уроки не считаются. Он с вызовом посмотрел на сестру, прекрасно понимая, что достойного ответа не получит. Хейли всегда казалась ему прилежной девочкой, которая всегда делает уроки, водится только с самыми хорошими парнями и лишь изредка ослушивается родителей. Одевается достаточно закрыто, хотя на некоторые вечеринки может принарядится знатно. Практически не красится, но когда делает это — становится роковой женщиной. Разумеется, Лукас не скажет ей об этом. — Ничем. Лукас поднял брови, явно не ожидая такого. Он думал, что услышит всякие байки про разбитые вазы, побеги из дома, прожженную утюгом одежду или, ну на крайний случай, взрывную микроволновку. Но «ничем» полностью выбило младшего из колеи. Синклер старшая мельком глянула на брата и ухмыльнулась. — Моя жизнь не скучная, но не наполнена ситуациями, как у тебя. Я живу проще. — она пожала плечами, мол, не видит в этом ничего криминального. — А ты когда-нибудь напивалась? Хейли повернула голову, удивлённая вопросом, но брат выглядел действительно заинтересованным. Он подпёр подбородок кулаком в ожидании. Девушка протяжно выдохнула и отвернулась, возвращая взгляд к заснеженной дороге. Ответом стал кивок головы; послышался свист с правой стороны. — А курила? — Лукас наклонился чуть вперёд; в его глазах засияли озорные искры. Ещё один кивок головы послужил отвалом челюсти у брата. Он явно не ожидал, что его Хейли могла курить. — А целовалась? — Эта игра в вопросы мне не нравится. — завыла Синклер, не желая отвечать. — А мне вот очень. — улыбка до ушей протянулась на лице Лукаса. — Так что? Хейли сдвинула брови к переносице. Надо признаться, что она никогда не целовалась. Наверное, это неприемлемо для девушки её возраста, ведь многие уже давно кувыркались в постелях своих бойфрендов, в то время как Синклер спала с мягкими игрушками под боком. Тот самый «поцелуй» с Харрингтоном Хейли не брала в счёт. Их губы лишь соприкоснулись, и то Стив быстро отодвинул её. Прямо сказал, что любовь к ней строится на сугубо дружеских отношениях, и ничего более быть не может. Хейли поморщилась, вспоминая, как потом напилась. И разговор с Билли снова пришёл в голову. Харгроув дал ей тот самый толчок, снял розовые очки, долгое время находившиеся на ней. Но, что касаемо поцелуев, ничего не было. В какой-то степени Хейли даже было стыдно признаться в этом Лукасу, ведь, наверняка, совсем скоро он сделает шаг в сторону Макс и поцелует её. А чем могла похвастаться Синклер старшая? Ничем, кроме того, что придумывала сюжеты в своей голове и отражала их на страницах личного дневника. Только с Харгроувом она не запишет. Она решила не отвечать, предпочитая провести дорогу в молчании. Спустя некоторое время дом показался на горизонте. Хейли незаметно выдохнула, останавливаясь возле бордюра. Лукас недовольно промычал, отстёгивая ремень безопасности. — Запомни, — брат выставил указательный палец и потянулся свободной рукой за рюкзаком, — я добьюсь ответа! — Но не факт, что он тебе понравится. — улыбнулась Хейли, быстро потрепав Лукаса по макушке. Синклер младший недовольно фыркнул и вылез из машины, захлопывая дверь. Сама Хейли потянулась к ключам, но пальцы остановились в пару сантиметрах от них. «Его не было уже несколько дней. Может, что-то случилось?» — тревожная мысль заставила сердце болезненно сжаться. После вечера танцев Билли поселился в её голове, не собираясь её покидать. Она чувствовала облегчение из-за его отсутствия, ведь то и дело начинала нервничать после каждого урока, мол, не дай Бог встретить Харгроува в школьном коридоре. Хейли не понимала, как будет вести себя рядом с ним, и что он будет делать. Винила себя, что повелась, как и многие девочки на Супер-Крутого-Пацана. «Но ведь я узнала его по-другому. Не как они». Синклер была в этом уверена даже больше, чем в собственном имени. Ей хотелось в это верить. Но несмотря на облегчение, которое Хейли испытала в школе, следом же пришло беспокойство на следующий день, а потом и ещё на один, пока дело не свелось к пяти дням. Никаких звонков, разговоров, встреч. Это и радовало, и пугало одновременно. «Он просто прогуливает, как всегда», — подумала Хейли, и рука упала вниз. Она просидела в машине ещё несколько минут: потёрла пальцами глаза, скрыла лицо в ладонях, — и только потом вышла наружу. Эта зима не особо радовала Синклер. Ей хотелось всё больше сидеть дома, смотреть телевизор и пить какао, укутавшись в свой излюбленный розовый плед. Могла бы вечерами созваниваться с Эшли, чтобы пообсуждать насущные проблемы в виде любимых кулинарных шоу, чирлидерской команде, новой расстановке в ней, учителях, преимущественно новом — Шварце. Личность этого учителя стала для Хейли загадкой. Из знакомых только у Сью он вёл математику. Сначала она была злой, недовольной, но потом с её стороны проявилась даже некая симпатия к нему. Синклер хмыкнула, дёргая ручку входной двери. Интересно, появилась бы у неё точно такая же симпатия, если бы с профильной математики её заставили бы перевестись на базу, или с органической химии на неорганическую, как в былых классах. Перед носом пронеслась Эрика, а за ней, будто маленькие утята, побежали натянутые на поводья мелкие фигурки пони. На спине сестры висел рюкзак, источающий надоедливую песню. Отец, сидящий в зале, что-то крикнул, но его голос стал фоном для увеличивающегося звука телевизора.***
Странно осознавать, что совсем недавно ты был изгоем для остальных, затем стал городской сенсацией, а уже потом приобрёл клеймо мальчика-зомби. Не то чтобы Уилл Байерс был против внимания, оказываемого ему. Например, во время уроков учителя старались спрашивать его меньше, ведь так они заботились об ученике, восставшем из мёртвых, или излишний раз ребята старались обходить его в коридоре, лишь бы дать побольше пространства, ведь мало ли как общество может повлиять на неокрепшую за полгода психику ребёнка. Всё делалось только для него, только для того, чтобы он восстановился и был здоров. Уилл старался видеть в этих ситуациях именно такие плюсы, но реальность суждений была иной: его боялись, опасались и пуще прежнего никто не хотел с ним общаться. Как бы он не пытался казаться весёлым, делать вид, что всё нормально и жизнь вернулась в прежнее русло до той самой ситуации, всё было иначе. Страх следовал за ним по пятам, подкармливаясь реакциями на посторонние шумы, неожиданные звуки и касания людей. Один раз, прямо в магазине Джойс, мужчина средних лет коснулся плеча Уилла, чтобы привлечь его внимание и попросить достать с самой нижней полки пачку сахара, ведь боль в коленах не позволяла этого сделать самому. Байерс закричал, обернулся и округлил глаза, чувствуя как мурашки пробегаются по шее. Перед глазами в тот момент пронеслась вспышка и на секунду, он готов был поклясться, появился силуэт демогоргона, разинувшего пасть и выпустившего клыки наружу. Старик пошатнулся и заозирался по сторонам в немой просьбе помощи. Вовремя подоспевшая Джойс рухнула на пол и прижала к себе сына, шепча на ухо: «Я с тобой малыш, всё в порядке. Это мама, всё хорошо». Слёзная пелена тут же заполонила глаза Уилла; его тело начало трясти от страха. И так было каждый раз, стоило ему ненароком оказаться одному. Даже ненадолго отвлечься от разговора друзей о столовской еде, предстоящей игре в «Подземелья и драконов» и скором Новом Годе хватало, чтобы ощутить тот же холод, пробегающий по шее, и ощутить потряхивание пальцев, онемение самых кончиков. Посещение специального доктора только усугубляло ситуацию, по мнению самого Уилла. Таблетки, которые выписывал врач, превращали его в настоящего зомби, и прозвище, предписываемое ему, всё более и более становилось реальным. Он чувствовал, что лекарства возвращают его на ту тропу, с которой он так отчаянно хотел сойти. Параллели с иным миром буквально переплетались, и Уилл даже не понимал последнее время, где его планета, а где эта сплошная галлюцинация, наполненная мраком, смрадом, пылью и грозовыми ударами. Будучи на балу, Байерс думал, что вечер пройдёт удачнее других. Во-первых, вернулась Оди. Он даже и не надеялся, что увидит её вновь. Но эта встреча растеклась мёдом по сердцу, и Уилл впервые за долгое время почувствовал спокойствие. Странно, что он приписал это состояние к Оди, но ведь благодаря ей лабораторные твари прекратили своё существование. Она смогла их победить, сразить и убить. Именно поэтому Байерс чувствовал себя защищённым. Одиннадцать заметила состояние друга в тот день, но решила поговорить с ним позже, когда они останутся наедине. Во-вторых, танец с милой Кэти Добсон окончательно убедил Уилла, что вечер точно задался. Из всех девочек к нему подошла самая красивая, обворожительная и прекрасная. Байерс даже заикнулся, настолько это было ошеломительным. Но искренняя улыбка и сияющие глаза стали маяком для Уилла среди темноты, разрезаемой сине-фиолетовыми переливающимися огоньками танцпола. Он искренне надеялся, что всё будет хорошо. Но ничего не было таковым. Придя домой и оказавшись наедине с собой в комнате, Уилл, не раздеваясь, лёг на кровать, закинул руки за голову и смотрел в потолок с глупой улыбкой на лице. Это был первый, оттого и самый лучший бал в его жизни. Он готов был прокручивать медленный танец с юной принцессой хоть каждую минуту, разговоры с друзьями ещё чаще. Смеялся с глупых шуток Дастина и Лукаса, вспомнившихся слишком резко. Но чем дольше Уилл смотрел на потолок, тем больше ощущал, что пятна света, созданные настольной лампой, начинают сгущаться в центре. Донёсся неприятный скрежет оконной рамы: странно, ведь никогда с этим проблем не было. Шторы неприятно шуршали, касаясь местами друг друга. Дыхание стало прерывистым, тело обмякло и не подчинялось сознанию, явным приказам встать и бежать. Расширенными глазами Уилл наблюдал как пятно на потолке обретает вытянутые очертания длинных лап, корявого туловища и скрученной головы с высунутым длинным языком, с конца которого стекали то ли слюни, то ли слизь, то ли кровь. Сердце заколотилось быстрее. Пересохшие губы еле разлеплялись и с паузами шептали: «Мама, Джонатан». Но его никто не слышал. Свет заморгал, трещина появилась на потолке. Вторая, третья. Только зрачки перебегали с одного угла на другой, наблюдая за серыми полосами и пылью, вызываемой разрухой. Уилл готов был поклясться, что слышит урчание живота лабораторной твари, её писк и рёв. Слышал, как трещит дом, собираясь рухнуть в любой момент. — Что это такое доктор? — Джойс обеспокоенно грызла ноготь, сидя подле сына. Мужчина выдохнул и постучал ручкой по столу, сосредотачивая внимание на своём пациенте. Его брови сдвинулись к переносице, а кулак свободной руки подпёр подбородок. — Ваш сын видит образ, возникающий в сознании без внешнего раздражителя, по-другому — галлюцинацию. — доктор перестал стучать ручкой по столу и подставил вторую руку также к подбородку. Джойс едва заметно вздохнула и поджала губы. — Галлюцинации возникают при сильной усталости, употреблении алкоголя, некоторых психотропных веществ и психических и неврологических заболеваниях. В вашем же случае, то, что испытал Уилл в прошлом, вызывает в нём эти самые галлюцинации. — Но что делать? Может быть, какие-нибудь ещё лекарства или что-нибудь, что поможет избавить от этого? — затараторила Байерс, наклонившись вперёд. — Нейролептики прекрасно бы подошли вам, но… — он взял в руки медицинскую карту и перевернул два листа. — за половину года вы итак приняли много лекарств. Если переборщить с ними, то можно только навредить Уиллу. — доктор перевёл взгляд на опустившего голову мальчика, ощущая собственную беспомощность. — Уилл, посмотри на меня. Вот так. Если ты увидишь ещё раз галлюцинации, то тебе нужно будет сосредоточиться на своих чувствах. Дать себе понять, что это всё плод твоей болезни и вернуться в реальность. Первое — закрой глаза и считай до десяти вслух, либо в уме. — доктор говорил с максимальной серьёзностью, слабо жестикулируя. — Второе — попробуй дотронуться до чего-либо кончиками пальцев и поводить ими по этому предмету. Так и сейчас Уилл начал мысленно считать, не в силах закрыть глаза. Но звуки, давящие на уши, сбивали его на цифре пять. Дальше он не мог продвинуться. Байерс открыл рот, начиная рвано дышать. Ему категорически не хватало воздуха, в комнате стало до ужаса душно. Тело затряслось. Только благодаря этому Уилл попробовал переключить внимание на руки, потом пальцы. Тряска позволяла ощущать трение подушечек о костюм, волосы. Один. Два. Три. Раздирающий перепонки рёв вперемешку с воем сирены под окном вызвал дрожь в челюсти. Четыре. Пять. Свет быстрыми рывками заморгал. Шесть. Семь. Пальцы еле как смогли сжать отросшие на макушке волосы. Восемь. Девять. Окно настежь распахнулось, холодный зимний воздух ворвался в комнату. Десять. Всё прекратилось. Уилл вскочил, глубоко вдохнув воздуха. Окно оказалось закрытым, шторы даже не касались друг друга и потолок был невредим. Холодный пот проступил на лбу и спине; дыхание рваное. Он коснулся своей шеи, пощупал её, чувствуя как бешено бьётся пульс. — И до каких пор это будет продолжаться, доктор? — До тех пор, пока Уилл не победит причину своих галлюцинаций.***
Ночь. Заполненное мелькающими звёздами небо приковывало к себе взгляд. Билли не мог оторваться от него, высунувшись из окна своей комнаты. Забавно, но когда-то он мечтал слетать на луну и посмотреть на Землю с другого ракурса, ощутить то состояние невесомости, когда просто летишь и думаешь только о том, что летишь. Все проблемы бы забылись, встала бы одна цель — добраться до шлюза и не более. Но всё это прекратилось после ухода матери. Все мечты, невыполнимые желания и цели, сравнимые с высотой небоскрёбов, растворились в тумане сигаретного дыма, заполонившего дом, в постоянный ругательствах отца и трезвонившей свирелью трубки. Наверное, нельзя такое говорить, но ему было проще свыкнуться с мыслью, что она умерла. Так у него не было надежды встретить её ещё раз, ожидать звонка на день Рождения с банальным поздравлением или думать, какие же цветы стоит подарить на всемирный женский день. Сначала было больно, но со временем стало легче. Только благодаря этой мысли, что её нет в живых. Странно, но Билли был таков. Все самые тёплые воспоминания, прямо как лучи Калифорнийского солнца летом, он запрятал куда подальше, оставляя насущные проблемы и житейские дела на повседневность. Его мысли чаще крутились о выпуске и переезде в Калифорнию, о нормальной работе, на которой он смог бы зарабатывать деньги, например, работая в офисе, нося рубашки с накрахмаленными воротниками и строго застёгнутых пуговицах. С шевелюрой пришлось бы распрощаться. Приобрёл бы квартиру в престижном районе и завёл бы семью, состоящую из жены, в идеале двух детей и собаки. Смешно. Это была не его история. Она такая правильная, классическая, подходящая больше Хейли Синклер, нежели ему. Билли закашлял, приставив кулак ко рту. Горло уже саднило от постоянного кашля, преследовавшего его уже несколько дней в добавлении с высокой температурой. Из-за последнего мысли всё чаще путались, заставляя думать совсем не о том. «Сто процентов также мечтает о Харрингтоне, доме и сраных кошках. Господи, тебя ни хера не существует, но всё же сделай так, чтобы эти кошки насрали им обоим в тапки». Билли выпрямился и опёрся о раму. В своих представлениях, таких же потаённых как и самые тёплые воспоминания, он представлял тихую и мирную жизнь в небольшом домике у пляжа, маленький гараж, куда бы смогла поместиться только его машина и пару столов с запчастями и, может быть, диван непременно зелёного цвета. Почему именно зелёный? Билли не знал, просто видел перед собой именно его. Днём бы работал в автомастерской, копался бы под капотами машин, а ночью ездил бы на уличные гонки. Пару адресов мест проведения этих «культурных» мероприятий Билли помнил наизусть. Грех забыть, когда чуть ли не год проводил ночи под открытым небом, проскакивая между освещённых фонарями проспектов. Рядом с собой он не видел ни жены, ни детей, ни собак подавно, объясняя всё тем, что «просто не создан для этого». Однажды Билли довелось побывать в отношениях, но не в совсем тех, о которых он сообщил Хейли. Странно было бы вываливать всю правду пьяной девке, ревущей из-за неразделённой любви и курящей его сигарету. Харгроув осознал, что все романтические вещицы не для него. Разные прозвища, по типу: «заек, котек, мышонков, мусек», — напоминали ему зоопарк, вызывая тошнотворные позывы. Свидания в ресторанах подавно его не радовали. Не из-за отсутствия достаточно приличного количества денег для подобных заведений, а из-за напыщенной манерности и правил этикета, которые непременно нужно соблюдать. Билли усмехнулся, представляя, как заляпанными в машинном масле руками он касается чистейшей белой скатерти, вызывая мертвенный ужас со стороны «свиты» и администрации ресторана. Возможно, из-за столь различных взглядов пропасть между ним и отцом увеличивалась с каждым годом, пока не дошла до предела. Нил Харгроув — типичный представитель офисного работника, а Билли — «мирного» человека, предпочитающего плыть по течению реки, а не придерживаться чёткого плана. Отец сидит за бумагами, сын — за машиной. Отец смотрит новости, ограничивающиеся мировым положением дел, а сын смотрит спортивные передачи, пока тягает штангу. Отец читает газеты, разбирает бумаги и документы, а сын листает учебники по механике, сраной биологии, необходимой ему только для итоговой сдачи, параллельно покуривая сигареты. Отец кричит — сын молчит. Отец бьёт — сын терпит. Всё, что Билли останется — сбежать в конце лета в Калифорнию на учёбу. Странно, но он даже вуз успел подобрать. Улыбка тронула его лицо, стоило представить открывшийся рот отца, читающего прощальную записку: «Прощайте, Нил Харгроув, и только посмейте меня найти. P.s. вы меня не найдёте». Но из этого ряда теперь выбивалось что-то важное. То, что заставляло Билли недовольно вздыхать и закрывать глаза только при одной мысли об этом. Что бы сказала Хейли, если бы он уехал, не попрощавшись с ней? Сто процентов не простила бы ему такой поступок, назвала бы мудилой и последним придурком. Но потом сказала бы: «Я знаю, что для тебя это важно. Ты правильно поступил, Билли». «Ну вот, я уже думаю о том, что она будет мне говорить. Верх идиотизма» Билли отошёл от окна и сел на кровать. Если, смотря на звёзды, он видел чисто чёрную мглу с вкрапинами белого и большим диском луны в центре этой безграничной пропасти, то теперь, блуждая взглядом по комнате, он видел нечёткие, практически полностью размытые контуры мебели. Всё находилось в дымке, звуки стали приглушёнными. Билли едва мог услышать, о чём говорят на первом этаже. Доносились обрывки слов Максин, спорящей о чём-то с матерью. Сьюзан редко повышала голос, но сейчас от её крика содрогнулась даже закрытая дверь. Единственным желанием Билли в этот момент было закрыть глаза и провалиться куда-нибудь, лишь бы обрести наконец покой. А в итоге он лежит и мучается от высокой температуры, кашля, разодравшего всё горло, и чувствует тяжесть в каждой мыщце. Давно он не болел. За ним ухаживала мать, а теперь даже воды некому принести. Харгроув едва заметно ухмыльнулся, ощущая то самое одиночество, преследовавшее его всегда после ухода самого важного человека в его жизни. Тяжёлые шаги заставили лестницу в некоторых местах заскрипеть. Билли выдохнул и отвернулся к стене, желая поскорее провалиться в сон. Едва разлепляя веки, смотрел на клочки постеров, потрёпанный календарь этого года. А потом просто закрыл глаза, погружаясь в темноту. Он уже не слышал, как открылась дверь. Как человек, зашедший в комнату, занавесил шторы и поставил стакан воды на прикроватную тумбу. Билли едва дёрнулся, почувствовав плед, укрывший его с ног до шеи. Ощутил, как мягкие ворсинки щекочут кожу. Матрас промялся под тяжестью чужого тела у его ног. Нил снял очки и посмотрел на сына, пытаясь понять, что он сам чувствует. Жалость, непонимание, обида, радость. Всё это не подходит. Харгроув старший испытывал сожаление и в чём-то даже чувствовал свою вину. Его методы воспитания были отнюдь не правильными. Избвиения в детстве, продолжавшиеся вплоть до приезда в Хоукинс, и пару раз даже здесь должны были закалить сына. Должны были показать, что мир жесток и нужно уметь ему противостоять. «Нужно быть сильным, а не соплёй, свивающей из ноздри. Ты — мужик, а не баба. Ты должен биться, сражаться». Эти слова, сказанные когда-то самому Нилу, тромбоном отозвались в голове, рассеиваясь также быстро, как и появились. Он знал, что лишил Билли нормального детства, что через год его сын покинет дом и наконец ощутит свободу, ведь не будет больше этого контроля. С бешеной радостью в глазах соскочит со ступенек, сядет в машину и укатит куда подальше. «Ох, если бы ты знал всей картины, мой мальчик, то понял бы, почему я себя так веду с тобой» — с грустью думал Нил, опустив голову. Ему не хватит духа сказать это вслух, ведь он даже не видел причины для этого. Налаживать отношения? Поздно спохватился, батя, лет так восемнадцать практически прошло. Сделать последние полгода перед отъездом сынишки спокойными и прекрасными? Вот уж нет, твердолобость и упертость не позволят. Вызвать на разговор и рассказать всю правду, окутанную склизкими лоскутами лжи? Нет, ведь говорить тогда нужно не только одному ему, а ещё и матери Билли. Есть много «но», которых можно было бы избежать, но Нил Харгроув избрал путь своего отца. Всегда надеялся, что не станет его точной копией, но вышло всё совсем наоборот. Храп, похожий на мычание, разрезал душную тишину. Мужчина надел очки и встал. Повернулся, переводя взгляд на Максин, стоящую у двери с таким же стаканом воды, который он поставил по приходу. Сказать, что она была удивлена — не сказать ничего. Макс замерла у самого входа в комнату, стоило заметить сгорбленную фигуру рядом с Билли. Тут же посмотрела на тумбу, которая была пуста буквально минут двадцать назад, а теперь там стоит вода. «Удивительно» — пронеслось в голове. Мэйфилд отошла в сторону, позволяя Нилу пройти. — Присматривай за ним. — единственное, что сказал Харгроув старший, прежде чем пойти в самый конец коридора. Максин смотрела на удаляющийся силуэт, пока тот не скрылся за дверьми своей комнаты. Она не знала, что значит отцовская любовь, ведь никогда не чувствовала её. Возможно, в этих словах и скрывалось то беспокойство за Билли, которое Нил не мог проявить на действиях. Или же Макс хотела думать так, а не иначе. Ведь по-другому выходит слишком грустно. Мэйфилд подошла к кровати, поставив стакан рядом с другим, и потянулась вперёд, чтобы коснуться лба Билли. Он был горячий, мокрый. Кучерявые пряди прилипли к вискам, пару волосинок остались на щеке, поблёскивающей от падающего света луны. Макс поджала губы и натянула плед, создавая настоящий кокон вокруг него. Тихо развернулась и ушла, осторожно закрыв за собой дверь. «Буду присматривать, не сомневайтесь»***
Надо признаться, Эрике было тяжело сидеть большую часть времени дома в своей комнате. Да, она могла бы смотреть шоу про своих любимых маленьких пони целыми сутками напролёт и сводить с ума всех, кто с ней жил, что она итак делала, но чувство одиночества не бросало её. Эрика сидела за маленьким столом и рисовала первое, что придёт в голову: травку, солнышко, пегасов, собачек, кошек, какие-то места. Только на сей раз она решила нарисовать свою семью. Вот гиганты, занимающие пол-листа, стоят как солдатики. Это были её родители. Эрика редко видела, чтобы они хоть как-то проявляли свою любовь при ней, на людях и подавно. Маленькие жесты, по типу: «дай поправлю твой шнурок; ой, у тебя в волосах запутался шмель, сейчас убью, не двигайся; может, тебе приготовить мяса или ты снова на своей диете?» — были не в счёт. Эрика думала, что любящие люди должны часто друг друга обнимать, целоваться в конце то концов, ведь не маленькие дети, помогать друг другу и часто проводить время наедине, подальше от дома и детей. Но этого не было. Даже какие-то пони испытывали больше, чем Роб и Синтия, а это, надо заметить, мультик с рейтингом ноль плюс. Синклер младшая догадывалась, что что-то не так между родителями. Стоило ей спросить Хейли по этому поводу, как та трепала её по волосам и говорила, что: «С чего такие мысли? Всё хорошо, не переживай», — а потом мирно посылала в комнату. Но Эрика качала головой, думая: «Я не такая бестолочь, какой был Лукас в мои годы. Я же всё понимаю». Зелёный карандаш, раскрасивший свитер отца, лёг в стопку к остальным. Чёрный прошёлся по бумаге, вычерчивая силуэт нового человека. Эрика высунула кончик языка и потянулась за оранжевым карандашом, чтобы разукрасить волосы. Она уже по телосложению — не слишком прямоугольному, но и не узкому — поняла, что перед ней её старшая сестра. Если быть честной, то Хейли стала тем самым человеком, на которого так хотела быть похожа Эрика. Пусть внешние сходства кардинально отсутствуют (а ведь всё из-за двоюродной прабабки по линии матери. Вот вам и генетика вся!), но внутренние есть. Порода Синклеров отличалась своей упертостью и стойкостью. Но, помимо заложенного, Эрике хотелось приблизиться к той простоте, доброте, которые исходили от старшей сестрёнки. Хейли всегда помогала ей. Утешала, когда было плохо. Эрика надолго запомнит, как прибежала заплаканная в её комнату, тут же запрыгнула на кровать и прижалась к сестре, позволяя себе начать хныкать как маленький ребёнок. Она побежала не к маме, не к папе, а к старшей сестре, которая так крепко обняла её и дала почувствовать себя защищённой. Внимательно слушала наставления и впитывала слова поддержки, изречённые Хейли. Детская рука потянулась за красным карандашом. А ведь в тот день на ней была красная футболка. — Эй, малышка, что случилось? — голос Хейли был удивлённым. Её ладонь прошлась по голове сестры, приглаживая кучерявые волосы, но те всё равно возвращались на прежнее место. — Меня об…обижают в детском саде. — запинаясь, произнесла Эрика. — Я мо…гу за себя пост…оять, но они про…должают. Хейли положила подбородок на её голову, перемещая руки на спину. Начала вычерчивать непонятные узоры, местами останавливаясь. — Никто не смеет обижать мою малышку. Помни, что нужно уметь за себя постоять. Слышишь? — этот шёпот с нотами злости нельзя было не услышать. — Завтра мы пойдём с тобой в сад и я разберусь со всем, не переживай. — Спасибо. — также взахлёб сказала Эрика, чувствуя себя в разы спокойнее. Синклер младшая шикнула, стоило кончику грифеля сломаться. Она потянулась за точилкой на другой конец столика. Тогда прошло несколько дней, и, как ни странно, никто больше не смел обидеть её. А самый главный детсадовский задира сдал свой пост, уступая его новой королеве Эрике Синклер. Девочка улыбалась, стоило вспомнить, как он обходил её, избегал взгляда. Ну а что, сам виноват. Нечего было справлять свою нужду на её игрушки. Следующим на очереди стал Лукас. Со стороны их отношения могут казаться слишком, слишком натянутыми. Будто бы брат и сестра друг друга ненавидят, вечно дерутся, ругаются, норовят сделать что-нибудь плохое. Эрика поджала губы, стоило вспомнить, как Лукас сломал её эксклюзивную куклу из поддельной коллекции, которой было два года. Голова распилена пополам, нога сломана в колене, а одежда разорвана на клочья. И нет, это всё, к сожалению, не про брата, а про свою барби. Эрика тогда полдня бегала за Лукасом с пластиковым ножом в руках, угрожая изуродовать его также, как он сделал это с её куклой. Коричневый карандаш закрасил всё тело и следующим на очереди стал синий. Несмотря на все ситуации, Эрика питала достаточно тёплые чувства к брату, пусть никогда этого не показывала. Он то тоже молчит, почему она должна делать первый шаг? Синклер младшая поморщилась от того, как это прозвучало в её голове. Так слащаво, будто в мелодрамах, которые смотрит отец. Но, если быть честной, Эрика злилась на него, потому что хотела быть рядом с ним: гулять с его тупыми, но на самом деле смешными друзьями, играть в недоразвитую, однако интересную игру «Подземелья и драконы», кататься на великах, пусть она умела только на четырёхколесном. Но, по итогу, Лукас обзавёлся новой подружкой, зависал в непонятных местах с друзьями, среди которых появилась ещё одна девочка, как её там, Оди что-ли? Старшая сестра всё больше пропадала в школе, у подруг и на вечеринках, возможно с каким-нибудь парнем. А Эрика что? А Эрика сидела в комнате, глядя в теливизионную коробку, при этом пропуская всё мимо ушей, ведь серии были выучены наизусть. — …не остановит никто. И мы тебя спасём, принцесса Шарлотта! — её губы повторяли слова персонажей чуть ли не каждую секунду. Не нужно было поворачиваться, чтобы посмотреть на то, как команда пони и пегасов отправится на помощь к своей подруге. А у неё не было таких друзей. Конечно, есть пару девчонок, но их айкью настолько низок, что Эрике, признаться, не комфортно находиться с ними. Ведь даже не обсудишь какие-нибудь важные темы. Разговоры только о максимально детских вещах, но приходится слушать, ведь нет выбора. Если Синклер младшая откажется от такой пусть и супер детской дружбы — останется совсем одна. И вот, в самом центре, на половину ниже брата и на две четверти ниже сестры, появилась Эрика. Чёрный карандаш не позволил вывести улыбку на её лице. Вместо неё скобка, опущенная вниз, говорила лучше всяких слов. Эрика вытерла лоб, довольная своим трудом. Больше всех ей понравились Хейли и Лукас. Они вышли живыми что ли, не такими, как родители и сама она. Синклер Младшая перевернула лист и подписала те слова, которые никогда не смогла бы сказать им в лицо: «Люблю вас». Она поморщилась от второй волны слащавости, поэтому поспешила поскорее спрятать лист в ящик подальше, чтобы никто не увидел. Положила сверху пару рисунков лошадей, похожих на кентавров, и цветков и, чтобы наверняка уж, поместила пенал со своими карандашами. За окном уже стемнело. Голоса на первом этаже перебивались громкой песней из телевизора. Эрика устало потянулась и откинулась на спинку стула. Теперь нужно придумать, как скрасить свой вечер.