***
— Нет, нет, нет! — Брюссель ударил по столу и крепко сжал телефон второй рукой. — Как ты смеешь выдвигать мне такие условия, поганая женщина? Мужчина внимательно слушал скрипучий голос, который уже давно перестал ему нравится. Который заставлял его просыпаться среди ночи, гневаться на абсолютно каждого человека на этом свете и молиться всем Богам, чтобы эти муки прекратились. В кабинет постучались и тут же зашли. Брюссель закатил глаза, увидев Харрингтона. Впервые он был так не рад его видеть. Махнул рукой, то ли говоря «Уходи», то ли «Присаживайся». Стив подумал именно на второй, но решил просто постоять и подождать, пока тренер закончит телефонный разговор. — Я же сказал тысячу сто пятьсот миллион раз: «Кукиш тебе с маслом, а не мой дом, карга!» — Брюссель сплюнул и громко опустил трубку, заставив картину в рамке упасть стеклом на стол. Мужчина поставил локоть и схватился за переносицу. Его жизнь изменилась, после заявления его жены о разводе. Так ладно бы, он итак все годы запивал свой несостоявшийся брак с ужасной женщиной литрами дешёвого виски, коньяком и пивом. Даже готов был простить то, что она отобрала их любимого мопса себе. Но смириться с тем, что данная особа бабьего пола собирается отнять заработанный только его трудом дом, он не собирался. Жгучая несправедливость закралась внутри при мысли, что суд решит отдать ей самое дорогое, что у него осталось в этой жизни — мужскую лачугу в два этажа с миленьким газончиком и фритюрницей с барбекю и шезлонгами на заднем дворе. А как же гараж, в котором покоится его малышка шестидесятых годов? Нет, он скорее умрёт, чем отдаст дом карге, которая старше его на добротные пять лет. Так ещё и злым был, потому что твёрдо решил отказаться от алкоголя пока не получит бумагу с надписью «Дом принадлежит Брюсселю А». Только эти слова, чтобы были знатно выделены жирным шрифтом, среди мелких писанин. Только это и всё. Тогда уж он точно будет счастлив и ни до какой бывшей жены, высосавшей за двадцать лет брака столько крови, что комары могли бы позавидовать вместимости в своё капище, не будет дела. Главное прожить ещё две недели. Ни капли в рот, ни грамма… Кашель со стороны заставил пальцы Брюсселя сильнее сжаться на переносице. — Чего тебе, Харрингтон? — в его тоне смешалась и усталость, и злоба, и даже отчаяние. Давно Стив не видел тренера в таком виде. Без стакана в руках и бутылки на столе, особенно. — С вами всё в порядке? — этот вопрос первым пришёл на ум. Тем более тренер выглядит так, будто его повыбивали в вышибалах столько раз, что мама не горюй. Брюссель покачал головой, и непонятно было, что он вложил в этот жест. То ли «Забудь, уйди, тебя ничего не касается», «Ты что ко мне пристал? Не видишь, я устал», то ли «Сам не знаю, Харрингтон», «Всё совсем не в порядке, Харрингтон». Отчётливо виднелась проплешина на затылке, которая так старательно скрывалась кепкой, либо же накладкой волос, но второе было достаточно редким явлением. Стив взял стул, развернул его и сел напротив учительского стола. Выжидающе положил руки на спинку, подбородок на них и внимательно вглядывался в тренера. Что-то было в нём не то. Потрёпанный синий костюм, как обычно, такая же обувь, что естественно, свисток на шее. Только вот на руке не оказалось обручального кольца, о чём говорила тонкая, оставленная долгими годами белая полоса, явно выделяющаяся на фоне загорелой кожи. Одно из двух: либо тренер потерял кольцо и переживает, как же оправдаться перед женой, либо семейные узы дали трещину. — Тренер, расскажите, что произошло. — Стив всегда отличался умением слушать, дать верный совет, хотя и сам порой часто путался. Брюссель ценил его за это, но не знал, когда стоит умолчать, а когда вылить всё то, что накопилось на душе. Повернулся к Стиву, убрав руку от лица, и устало взглянул на самого лучшего ученика, что когда-либо был у него после выпуска семьдесят шестого года. — Жена решила подать на развод, в чём я её, безусловно, поддержал. Слово женщины тут закон, — тренер махнул руками, мол да, тут такое правило пойдёт. — Но когда эта су… сурьёзная, местами дол… долго думающая баба, — тренер делал запинки, показательно поднимая брови. Так тяжело было подобрать верные слова на нормативной лексике, ведь, прежде всего, напротив него сидит его же ученик. Нужно же иметь достоинство и следовать хоть банальным правилам. — решила, что может захапать себе готовенький, прекрасно отделанный мною дом, я решил послать её на х… кхм, надолго и подальше. — тренер кашлянул, приставив кулак ко рту. — Пыталась вить из меня верёвки, а я ей всё время: «Ить, не-не-не, так не пойдёт, дорогая». Ей не понравилось это, только думала долго. Спустя двадцать лет решилась подать на развод, хотя надо было ещё после первого года… Но там дочь, не до этого. Плечи тренера опустились, спина ссутулилась при воспоминании о дочери. Он закрыл глаза; рука привычно потянулась за стол. Только вот мужчина зашипел, почувствовав лишь воздух под своими сжавшимися пальцами. Зацепился за деревянный угол, плотно в него упираясь подушечками; так, что кусочек ногтя отломился. Вложил свою агрессию в одно действие, после чего откинулся на кресло, почувствовав усталость. Резко появилось желание уйти на пенсию. Только куда, если дом отдадут «любимой» жёнушке? Жить с бомжом Георгием в соседнем переулке в мусорном контейнере и есть из одной миски с бродячим псом Лилу? Нет, такую жизнь Брюссель отложит куда-нибудь подальше. — Имущество было приобретено в браке? — Да. — тренер нахмурился и ещё раз провёл рукой по лицу, пытаясь снять всю усталость и напряжение. Даже зевнул. — Я копил на него, пока жёнушка сидела и развлекалась напротив общажного телевизора на первом этаже. И вот, не помню уже когда, набрал нужную сумму, и приобрёл малышку. Эта баба только после покупки решила устроиться в магазин на работу, а теперь вот что выдаёт. «Я зарабатывала честным трудом и покупала этот дом тоже», тьфу. — Брюссель плюнул в сторону, ощущая подкатившую волну ненависти. Время недоедания, недосыпания, постоянных подработок и внеурочных часов в школе он запомнит надолго. Там ещё и дочь родилась, дополнительные траты пошли, поэтому Брюссель мог днями не появляться дома, выслушивая потом ещё недовольные причитания жены по этому поводу. Весь долбанный круг не имел ни начала, ни конца, заставляя тренера крутиться, подобно белке в колесе. Но только когда дочке стукнуло девять и увесистая пачка денег была наконец собрана, Брюссель смог приобрести дом. Жена даже и пальцем не щёлкнула, чтобы приложить хоть какие-то усилия, помочь в чём-то материальном, да и моральном тоже. — Ты просто никчёмный учитель, который только и может бегать со школотой во дворике и зарабатывать гроши. — женщина поджала губы и выпучила глаза, совсем не заботясь о том, что в соседней комнате спит их шестилетняя дочь. Но она не видела сны; внимательно вслушивалась в голоса родителей, натягивая одеяло по подбородок и сжимая потрёпанную, во всех местах перештопанную игрушку медведя. — А ты стерва, которая сидит на жопе ровно и не может выйти на работу. — шёпотом цедил Брюссель, угрожающее выставляя указательный палец. — Вместо того, чтобы хоть как-то мне помочь — всё время отнекиваешься. Дорогой, мы только поженились, у нас медовый месяц, а значит — отдых. — начал пародировать тренер, отводя взгляд к потолку и переминаясь с ноги на ногу. — Дорогой, надо нашу общажную «квартиру» обустроить, а то неуютно тут, я этим займусь, дай только деньги. Дорогой, у меня эти дни, не пойду искать работу. Дорогой, я беременна, буду сидеть дома. Дорогой, у нас родился ребёнок, совсем малышка. Дорогой, нашему ребёнку уже шесть лет, в школу ходит, но я всё равно буду сидеть дома, потому что Я ТАК ХОЧУ. — последние слова он презренно выплюнул ей в лицо, явно довольный произведённым эффектом. — Ах, ты, неблагодарный. — вспыхнула женщина, чьи волосы на макушке встали дыбом. — Да я отдала тебе самые лучшие годы своей жизни! — Это я, Я, — мужчина ткнул в свою грудь, напрягаясь всем телом. — дурак, потратил время на такую ужасную женщину, как ты. Что я в тебе вообще нашёл?! Но продолжить сквернословия им не дала скрипнувшая дверь и фигурка пухленькой девочки, потирающей свои глаза. Делала вид, что будто бы спала, но на деле сна не было ни в одном детском глазу. — Мам, пап, у вас всё хорошо? И каждый раз, слыша этот вопрос, родители обнимали друг друга, натягивая притворные улыбки, согласно кивали и шли вместе укладывать дочь. И так повторялось около шести раз за месяц. Когда у них появился дом и жена решила выйти на работу в магазин, то ссоры пошли на спад. Разногласий стало намного реже, ровно как и общих тем для разговора. Два когда-то очень давно любивших друг друга человека превратились в соседей, которые жили на разных этажах. Повзрослевшая дочь понимала, что брак держится только из-за неё. Приходила очень часто к отцу, садилась на его диван и слушала то, что он говорит. Нежно брала за руку, водила мягкими пальцами по огрубевшей коже и обнимала так крепко, будто бы хотела защитить его от всего мира. — Помни, что я буду всегда с тобой, папа. — шептала она, чувствуя, как подрагивают отцовские плечи. — Я знаю, что у тебя и мамы очень плохие отношения. Не хочу, чтобы вы мучали друг друга… Просто, знай, что я за тебя и буду поддерживать тебя всегда, только позвони мне. И потом повзрослевшая, но маленькая для своих родителей пташка вылетела из гнезда. Уже как два года её комната, окрашенная во все цвета морского бриза, пустует. Туда заходит одинокий отец, берёт её любимые детские игрушки и прижимает себе, вдыхает запах дочкиных духов, вспоминая то время, когда она была совсем ребёнком. А теперь стала студенткой престижного университета; собирается работать в будущем архитектором. Его Мели сможет, он верит в неё. — Папа тоже будет рядом с тобой. Всегда. Ты только мне звони почаще, иначе старик тут совсем один останется. — Брюссель не любил сентиментальности, но это единственное, самое важное, что он мог сказать ей, вперяясь взглядом в стоявшие возле двери чемоданы. — Я люблю тебя, Мели. — И я тебя, папа. А потом… Потом полгода беспокойной жизни и развод, который должен был стать облегчением, а на деле только усугубил положение. — Мне очень жаль, что вы пережили это, тренер. — Стив выпрямился, ощущая боль где-то в области груди. Такую, от которой хочется сжаться в комок и пролежать на полу добротные несколько часов, надеясь, что всё пройдёт, но на деле будет становиться только хуже и хуже. — Я… Вы не достойны такого отношения к себе. Брюссель даже не понял, что он рассказал всё Харрингтону. Опомнился, когда ученик вставил свою реплику после затяжной паузы. Но… даже не жалел о том, что поведал часть своей истории, ведь Стив напоминал ему Мели. Такой же внимательный, может выслушать, даже смотрит точно так же, как и она, сидит практически так же, только вот за руку не берёт. И на том спасибо, иначе бы Харрингтон впечатался бы в пол от точёного удара. — Если вам нужна будет какая-нибудь помощь, то обращайтесь ко мне, к нашей команде. — Стив говорил с максимальной серьёзностью, что заставило Брюсселя хоть немного улыбнуться. — Помните, что мы на вашей стороне. А по поводу дома… — Харрингтон облизнул губу и отвёл глаза к потолку, стараясь найти хоть какое-нибудь решение. Щёлкнул пальцами и выпрямился. — Если суд решит разделить имущество так, что вам достанется большая доля дома, то вашей жене — естественно меньшая. — Тренер кивнул и вздохнул, представляя себя в сером костюме и галстуке. Таким был только на выпускном дочери. — Зачем ей малая часть жилого здания? Как вариант, сдавать в аренду, но, вы не обижайтесь, учитывая умственные способности этой женщины, можно утверждать — ей нужны деньги. А значит… — Она захочет продать свою часть. — подхватил Брюссель, отрываясь от спинки кресла. — И тогда вы сможете просто выкупить её, собирая в комплекте целый дом. Тренер радостно подпрыгнул и хлопнул себя по колену. В глазах проскочили огоньки, и на душе стало так тепло, что непременно захотелось выпить. — Ай да, Харрингтон! Ай да молодец! — Брюссель потёр ладони, уже предчувствуя безысходность женщины. Конечно, так будет только по этому сценарию, но о другом он пока что не хотел даже и думать. Не удержавшись, встал и подошёл к своему тайнику, о котором никто, кроме уборщицы, не смог бы догадаться — огромному цветочному горшку, в землю которого была вкопана маленькая бутылка. Брюссель, замарав в грязи руки, вспоминал, как к нему прибежала старушка с лейкой и огромными бусинами глаз. Да, было весело, когда уборщица, впервые полив растение, взрастила виски. — Хватит обо мне, Харрингтон, ты чего пришёл? — тренер сел обратно в кресло, достал из ящика уже успевший запылиться за несколько дней стакан и, подув сначала в него, налил приятный для души и уст алкоголь. — Вы хотите отменить наше участие в чемпионате? — рука Брюсселя дрогнула, едва стекло коснулось губ. Всё же выпил виски, ощущая привычное тепло по гортани, в желудке и даже в сердце. Только пылкое настроение до вопроса стало рассыпаться на песчинки. Покрутил стакан, рассматривая жирные отпечатки собственных пальцев. На самом дне вырисовывалась гравировка: «Алану от дружбана Барни. 1969 год». — Да. Не думаю, что эти малол… неопытные игроки, — поправил самого себя тренер, вспоминая прошлый разговор с Харрингтоном. — осилят всю сложность штатского чемпионата. — Сколько у нас ещё времени? Мужчина прищурился, сгибая пальцы одной руки. — Первый этап начнётся в конце марта. Число уже не помню. — Тренер, есть ещё чистых три месяца. — Стив нахмурился, явно не понимая причины для отказа. Перед глазами тут же всплыла картина несостоявшегося будущего в роли выдающегося баскетболиста. — Этот чемпионат может стать важным абсолютно для каждого. Вы подумали об этом?! — брови юноши подлетели, складки кожи выступили на лбу. — А о чирлидерской команде? Без нас их не допустят к смотрам даже, а ведь готовятся они не меньше нашего. Вы же знаете это, но в итоге рушите то, что сами и начали. — Ты видел этих хиляков? — Брюссель сплюнул, словно на язык попало что-то очень неприятное. — Они даже нормальной тренировки не выдерживают. Подавай им отдых с распростёртыми объятиями. — развёл руки в стороны и также быстро опустил их на подлокотники. — Ладно, Бог с вами: с тобой, Харгроувом, Донованом. Да и он ещё так и сяк. Максимум, что вы можете — продержаться до конца первого этапа. Пройти во второй — нет, это уже не ваш уровень. Да и бабы эти, что от них толку? Танцевать может каждый, вот кто-нибудь покруче них ещё найдётся. Этот конкурс тоже не их уровень. Им бы танцевать на мелких матчах и готово. — Не наш уровень? — Стив подумал, что ослышался. — Может это вы нас привели к этому? К «не нашему уровню»? — Харрингтон! — тренер со стуком поставил стакан, крепко сжимая пальцы на стекле. Вена выступила на шее от злости. — Не надо тут Харрингтона! — Стив поднялся со стула и сжал кулаки. — Я вас глубоко уважаю, тренер, но это выводит меня из себя. Вы не хотите, чтобы мы поехали на чемпионат потому, что уверены в нашем сто процентном провале? Раз так, сдайте пост и передайте «флаг правления» в мои руки. — непривычная сталь в голосе удивила Брюсселя. — Мы в любом случае поедем на чемпионат и неважно с вами или без вас. Не дожидаясь ответа, Стив пулей вылетел из кабинета, захлопывая за собой дверь. Его переполняла злость. «Не наш уровень. Я тебе покажу, что значит не твой уровень». Мэддисон сидела на трибунах и рассматривала свой идеальный маникюр в ожидании Харрингтона, с которым она заранее встретилась. Качала ногой и нетерпеливо вздыхала, то и дело поглядывая на дверь. Начальная школа под шествованием другого учителя весело играла в вышибалы. Мэддисон невольно потёрла плечо, в которое уже успел прилететь один из мячей, и мысленно взмолилась, чтобы Стив вышел из кабинета. Но шла минута, вторая, третья. Дверь всё-также оставалась закрытой, а малышня всё-также перебрасывала достаточно тяжёлые маленькие мячи, заставляя Клэр держаться в постоянном напряжении. Её нежная кожа не выдержит ещё одних прилётов «снарядов», ведь тогда даже ни топика, ни футболки не наденешь. Мимолётом накручивала локон на палец и ненадолго погружалась в свои мысли. Всё буквально навалилось снежным комом. Если сдачу экзаменов она кое-как переживёт, постоянные упрёки отца тоже, то поражение в Конкурсе на лучшую чирлидерскую команду округа, на который они могли вообще не попасть — никак нет. Каждую минуту Клэр думала над их танцем: какие связки лучше убрать, а какие добавить; каким образом лучше всего сделать расстановку, чтобы всем было удобно и по росту, и по физическим возможностям; в конце концов какую связующую ей следует выбрать для пары, ведь конечные элементы предполагали работу минимум двух человек. Подобно пчелиному рою, мысли крутились и крутились, не намереваясь останавливаться. Они обязаны победить, и Клэр сделает всё для этого. Даже если придётся связывать Брюсселя и насильно везти в багажнике пикапа семейства Моринг. Клэр тряхнула головой, увидев выскочившего из кабинета Харрингтона. Видок у него был так себе. Буквально пробежал через баскетбольное поле, нашёл глазами Мэддисон и залетел на трибуны. Вены на его руках и шее вздулись, губы были плотно сомкнуты. — Итак? — Мэддисон наполовину повернулась в сторону севшего на трибуну парня, выжидающе стала смотреть, чувствуя, как трясётся пол из-за его ног. — Мы едем. Клэр бы вскочила с места и начала бы выплясывать победный танец, но злобный вид Харрингтона умерил этот пыл. — Тогда почему ты выглядишь так, словно тебе выписали наказание оставаться после уроков до конца учебного года? Стив посмотрел на поле и, как оказалось, очень вовремя. Один из мальчишек слишком недоубно взял мяч и захотел его прокрутить, будто бы являлся мировой звездой. Только руку повернул не в ту сторону, отчего бросок пришёлся в сторону трибун. Мэддисон едва успела пискнуть, когда Стив перехватил мяч и кинул обратно на поле. — Теперь я тренер команды, а не Брюссель. — Харрингтон сжал руки и посмотрел на них. — Сказал, что не хочет вести нас на Чемпионат, потому что мы максимум продержимся до конца первого этапа, а второй — уже не наш уровень. Да и вы тоже не дотянете. Максимум — какие-нибудь мелкие матчи. Клэр посмеялась. — Вот урод. — процедила она с улыбкой. — Мы, значит, трудимся как не в себя, а он вправе распоряжаться нашими жизнями? Хуй в нос, какой прогноз. — прямо сказала Мэддисон, заставив Стива чуть расслабиться. Повернулась резко к нему и схватила за руку. — Знаешь что? Ты станешь прекрасным тренером для своих баскетболистов, а я — для своих лисичек. Брюссель сам за нами ещё увяжется, попомни моё слово. Стив кивнул и посмотрел на пальцы Мэддисон, сжимающие его запястье. Клэр кашлянула и убрала руку, сразу начиная поправлять волосы. — Только одним нам не справится. — Харрингтон был уверен в этом. Честно признался, понимая, что свою гордость и ожидания, по типу «Я-Супер-Крутой-И-Классный-Поэтому-Справлюсь-Сам», в этом вопросе нужно заткнуть куда подальше. — Нужна помощь, только вот кого… Клэр согласно кивнула, возвращаясь к своим размышлениям по поводу работы в паре. Прижала пальцы к губам и чуть прищурилась, прокручивая все возможные имена в голове. Ровно то же самое делал и Стив. Как бы невзначай, в один момент посмотрели друг на друга, прекрасно читая всё по глазам. — И я даже знаю, кого. — выдала Клэр, поджав губы.***
— Нет! Всё было совсем не так. — Хейли замахала руками, сдерживая смех. — Мэтт совершенно случайно столкнулся с Томми в столовой и вся еда с подноса прилетела прямо в лицо директора. Ты бы видел, как пюре с соусом стекает по его идеальному клетчатому костюму. Билли покачал головой, едва улыбаясь. Он всё ещё сидел дома (уже был здоров, как бык, но перспектива отсидеться ещё некоторое время была так сладка), отчего Хейли решила, что её непременной и самой главной задачей является приезжать чуть ли не каждый день с разными вкусностями, которые благополучно отдаются Макс по обоюдному желанию, и рассказывать все новости произошедшие за день. Так рыжая бестия обитала у него уже четвёртый день подряд и… Харгроув даже был не против этого. Наоборот, чаще ловил себя на мысли, что хочет слушать её. Хочет смотреть, как двигаются её губы, руки, тонкие ноги, обтянутые сегодня джинсами. Хочет чувствовать её духи или въедливый запах вишни, из которого состоит каждая клетка её тела. Подумай он о таком по приезде в Хоукинс, то не поверил бы самому себе. Назвал бы себя идиотом, но теперь даже не мог подобрать и слова. Лишь каждый день изучал, отмечая для себя что-то новое касаемо неё. Например, Хейли поведала о своих вкусовых предпочтениях — ненавидит все цитрусовые, но мандарины обожает. Рассказала, что до жути не любит ужасы, но в компании ловит от них кайф. Сказала, что отдаст всё, чтобы поспать лишний часок, но при этом не будет спать целые сутки, если разговорится с человеком. Она была полна противоречий, хоть и выглядела на вид как открытая книга: простая снаружи, отличница с хорошим поведением, посещаемостью, сама доброта, но в то же время душа компании, которую все любят. Однако, всё было намного сложнее. Билли на ум пришла мысль, что он на странице так двадцатой из двухсот, где только знакомится с героем. — Ещё, прикинь, — Синклер приняла позу лотоса, сидя на ковре, и прямо посмотрела на Билли. — Макс решила вступить к моим в клуб радиотехников. — О нет, она становится задротом. — Харгроув возвёл глаза и руки к потолку, корча гримасу сожаления. — Теперь ей нужно стать только ботаном, как ты, и всё решено. — Уж лучше, как я, а не таким как ты, двоечником. — передразнила она и вовсе нахмурилась. — Ты когда вообще собираешься в школу возвращаться? А то о Супер-Крутом-Мачо ходят слухи, по типу: «Уехал из города; сломал себе обе ноги и не может ходить; попал в аварию и лежит в больнице; украли инопланетяне и забрали в свою межпланетную лабораторию». С последнего Билли «выпал» знатно и даже засмеялся, поворачивая голову в сторону Синклер. Такая простая, искренняя улыбка показала на свет едва заметную ямочку на щеке. — Только один рыжий инопланетянин находится в моей комнате, но, судя по раскладу, украл тебя я. — Билли вновь улёгся на кровать и посмотрел в потолок, всё ещё удивляясь разнообразию Хоукинских школьных слухов. — Эта тема с паранормальным у вас в корни въелась в этом городе? Хейли дёрнула плечами, вспоминая прошлый год как сущий кошмар, в основном для одной семьи и её друзей. — Вообще, всё с прогрессией возросло, когда пропал Уилл Байерс. — Хейли провела ногтем по не совсем мягкому ковру, сосредотачиваясь на простом геометрическом орнаменте. Харгроув повернулся, подперев кулаком голову. — Там запутанная история была, о которой ты, наверняка, наслышан за полгода здесь. Уилл стал вроде «зомби», «Мальчиком-Восставшим-Из-Мёртвых». — она облизнула губу и закусила её. — Его тело обнаружили в местном карьере, сказали, что он утонул, устроили ему похороны… Хейли помнила, как стояла напротив зеркала вся в чёрном одеянии. Но не в таком, от которого захватывает дух из-за неземной красоты и блеска, а в том, который навевал траур, скорбь. Волосы были обвязаны чёрной повязкой и спрятаны под чёрный берет, такое же длинное в пол платье, балетки, куртка. Помнила свои синяки под глазами. А потом, всё как в тумане. Стоит уже возле опущенного в могилу гроба с телом мальчика, некогда близкого ей. Проливает горькие слёзы непонимания, обиды. Смотрит на то, как жители поочерёдно бросают горсть земли на крышку, и спрашивает единственное: «За что? Что Уилл Байерс успел сделать этому миру, отчего его решили лишить самого дорого — жизни, его мать — ребёнка, а Джонатана — брата?». Хейли помнила его большие, добрые глаза, вечно смотрящие на неё с уважением, долей страха и морем застенчивости. Сама подошла, посмотрела вниз, чувствуя как подкашиваются ноги. От мысли, что она может свалиться прямо к нему, затошнило. Даже мать заметила, как не естественно побледнела дочь. Только вот три его лучших друга не выглядели так, будто потеряли родного для них человека. Нет. Словно знали что-то такое, чего не знали остальные. Верили, что Уилл жив, а то, что лежит в гробу — фальшивка, не настоящий Байерс. Билли нахмурился. Подумал, что ослышался. — Уиллу Байерсу устроили похороны? — Да. — Хейли кивнула, сильнее надавливая на ковёр. — Когда Уилла нашли живым, то в городе поднялась дикая суматоха. Никто ничего не понимал… Я пошла в то утро в больницу забирать результаты маминого обследования. Увидела Майка, Дастина и Лукаса, которые шастали по коридорам. Ну, естественно, погналась за ними, спросить, что они тут делают и с какого перепуга прогуливают школу. — Хейли выпрямилась, чувствуя боль в спине. — Я остановилась в дверном проёме палаты, в которой уже были Джойс, Хоппер, эта тройка. — посмотрела наконец на Билли, подняв брови. — Знаешь, как я офигела, когда увидела ЖИВОГО Уилла? Представь себе мою реакцию, после которой меня откачивали медсёстры в соседней палате. — уголки губ едва дрогнули. — Я же не была в курсе новостей. В тот же день по радио и в газетах под сенсационным заголовком «Мальчик-Из-Царства-Мёртвых» разлетелась такая весть: «По данным повторной экспертизы было выяснено, что тело, которое опознали как Уилла Байерса, принадлежит другому ребёнку». После этого всего ещё закрыли нашу Национальную лабораторию. Что-то там такое произошло, что известно не знаю даже кому. Хейли поджала губы, а потом взмахнула рукой. — Ещё по каким-то причинам в том году пропало около четырёх человек. Одну из них помню точно — Барбара Холланд. Лучшая подружка Нэнси Уилер. Ходило много слухов по поводу её резкого исчезновения. Сама Нэнси сказала, что Барб решила уехать к своим родителям, перевестись туда в школу и тому подобное. Но не странно ли? Я пыталась ей позвонить, но телефон всё время недоступен. Готова поставить хоть сто долларов на то, что она и сейчас не возьмёт трубку. Харгроув проверять судьбу не стал. — Пиздец у вас, а не город. — заключил он, воображая себе всё сказанное. Может, она его просто надурила? Но с таким видом всё говорила… Чёртова ведьма и актриса. — Не то слово. — согласилась Синклер, уставившись в одну точку. — У вас в Калифорнии было что-то по такому типу? Билли чуть прищурился, вспоминая. — Перестрелка в Норко и ограбление Security Pacific Bank в восьмидесятом году. Это единственное, что мне припоминается за недавнее время. А так, пропажа детей, которые потом быстро находились. Убийства, может и происходили, но всеобщей огласке не поддавались. — он кашлянул и постучал по бедру. — Полиция больше была занята разгоном нелегальных гонок, которые происходили чуть ли не по всему штату, соседним округам, но туда действие местных копов не распространялось. Здешние устанавливали связь с другими полицейскими блоками, и то в большинстве своём не могли никого поймать. Мы были тенями, которые сливались с темнотой и пропадали в проспектах. Речи настолько были красивы, что Хейли невольно засмотрелась. Также подпёрла кулаком щёку и с прищуром наблюдала за ним: всматривалась в голубую лагуну глаз, открывающийся рот, который временами показывал идеальную дорожку белых зубов, следила за перекатывающимися мышцами рук, ведь майка никак не смогла бы скрыть их. На низ Харгроув предпочёл спортивные штаны. Взгляд был прикован только к верху. И даже в большей степени только к его глазам. — Из какого ты города? Всё время говоришь, что хочешь обратно в Калифорнию, домой, но куда именно — умалчиваешь. — Весь штат стал для меня в какой-то степени домом, ведь за четыре года, благодаря моей харизме, смекалке, ловкости и связям, я смог побывать в большинстве городов. Везде я чувствовал себя спокойно, свободно, — его мерный, тихий голос усыплял, будто бы Билли читал сказку на ночь. — Особенно когда выруливал на тачках и учился выигрывать на гонках… Но мой родной город Сан-Диего. — Там красиво? — Синклер решила принять лежачее положение; голова оказалась опущена на одну из подушек, уже долгое время лежавших возле неё, ноги согнулись в коленях, но не сильно. Для полной картины ей не хватало только пледа. — Очень. — Харгроув вновь лёг на спину и теперь скрепил ладони на затылке. — В любое время года. Сан-Диего сам по себе привлекает внимание. Конечно, не такой, как Лос-Анджелес, но жители не жалуются. — он хмыкнул, вспоминая своё детство, до того момента, как остался один на один с отцом. — Ты можешь похвастать поездками или всё время просиживала только в Хоукинсе? — Ой, будто бы я цепью привязана к этому месту. — съязвила Хейли, чуть потянувшись. Подушка была такой мягкой. Даже ковёр и пол в этот миг показались домашним, лечебным матрацем. Почувствовала себя Японцем, который собирается придаться сну на циновке, и невольно улыбнулась. — Каждый Новый Год, сколько я себя помню, мы собираемся всей нашей семьёй и едем в гости к родственникам. Их у меня, знаешь, очень много. Корни дошли аж до России и Африки. — призналась она, сдерживая смешок от такого континентального разброса. — Побывали в Ричмонде, Вашингтоне, Филадельфии, Нью-Йорке. Даже летали в Мексику… Это был один из самых лучших Новых Годов в моей жизни… — Хейли зевнула и закрыла глаза. — Хочу ещё раз туда отправиться. — По окончании школы я вернусь в Сан-Диего. — Билли прижался затылком к изголовью кровати. — Нужно разобраться со всеми незаконченными делами там, а потом можно будет переехать в другое место. Например, в Сан-Хосе или Сан-Франциско, если брать по крупным городам. Если захочу более менее тишины, спокойствия,***
Сью медленно спускалась по ступенькам, чувствуя, как скручивает желудок. Прямо в её руках находится документ, ну, его копия, в котором чёрным по белому написано: «Перевод ученицы Эндерсон Сью в базовый математический класс. Приказ номер сто пятнадцать. Датируется восьмым декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года». Она сделала это сразу же после Снежного бала. Решила, что нельзя откладывать на потом, ведь через пару дней близился ещё один урок математики. А, надо признаться, после слов Шварца: «Надеюсь, что не увижу тебя на следующем уроке», — вовсе не хотелось приходить. На дополнительные занятия — другое дело, но непосредственно на урок с оценками, контрольными работами и вызовами к доске — никак нет. Была так воодушевлена, когда забирала из рук секретаря одну простую бумагу, от которой, однако, круто всё перевернулось. А теперь слышала сердцебиение в ушах, чувствовала, как подкашиваются ноги, и тело вот-вот рухнет на ступеньки. Остановилась на крайней, прислушиваясь к звукам. Играл телевизор, родители о чём-то говорили. Может, о погоде. Руки в момент похолодели. «Я справлюсь. Маленькая что ли? Нет. Сильная и практически независимая». Эндерсон тихо выдохнула, пока нога повисла в воздухе. «Или, может быть, побежать обратно в комнату, запрятать эту бумагу куда-нибудь под стопку одежды, дождаться первого экзамена по математике и сказать родителям: «А, ой, вот так вышло. Ну всё, пока, я уехала учиться на повара!». В принципе, план казался идеальным. Только вот его нарушил голос матери, видимо заметившей отброшенную дочерью тень на полу. — Сью, родная, чего там стоишь? Иди к нам. — «Слишком добрая. Очень подозрительно». Эндерсон завела руку за спину и, натянув на лицо улыбку, сделала решающий шаг. Пути назад не было. Цветочный горшок, стоявший сбоку, конечно, был идеальным временным местом хранения такого ценного документа, но гениальные идеи приходят слишком поздно. Прошла в гостиную, отмечая постоянство. Вот отец сидит в излюбленном кресле, как ни странно, в идеально выглаженном костюме, рубашке, галстуке в зелёную полоску. Закинул ногу на ногу, руки растянул вдоль подлокотников. Взгляд под густыми тёмными бровями устремился в телевизор, по которому крутили ежедневную программу новостей Хоукинса. — На окраине нашего города было найдено тело мёртвого оленя. — сообщила миловидная ведущая, держа спину выпрямленной, руки сложенными перед собой, а голову приподнятой. — Полиция сообщает, что беспокоиться не о чем. «Это всего лишь бродячие волки, город будет взят под надёжную защиту. Но следует воздержаться от посещения лесов, по крайней мере до окончания зимы» — предупредил Джим Хоппер. Патрик Эндерсон хмыкнул, пуще прежнего нахмурившись. «Зол, только чем?» — Сью облизнула губу и села на диван, чувствуя, как рука с документом затряслась. Мать сидела с другого края, занимаясь привычным делом, которое успокаивало её, — вязанием. За долгие годы семейный гардероб успел обзавестись достаточным количеством свитеров, шапок и носков, причём разных цветов и узоров. Материнские идеальные кудри струились по плечам, сама женщина не обращала внимания на телевизор и напевала себе мелодию под нос. — Как дела в школе? — прекрасно, только этого вопроса Сью не хватало. — Как бал прошёл? — Отлично. — Эндерсон покосилась на отца, которому, признаться, было всё равно на такие аспекты дочкиной жизни. Когда касалось оценок, Патрик сразу выступал как самый настоящий родитель, волнующийся за своё дитятко. — Я стояла на раздаче напитков, но потанцевать тоже успела. — Одна или с мальчиком? — мама шикнула, уколовшись спицей, но не обратила на это должного внимания, продолжив вязание новогоднего носка в подарок бабуле. Заметила, как отец чуть сильнее сжал край подлокотника на этом вопросе. Сглотнула, почувствовав, как пересохло в горле. — Одна. Все парни оказались уже заняты. Мама покачала головой и краем глаза заметила лист, покоившийся на коленках дочери. — А это что у тебя? — женщина спицами указала на бумагу, заставив Сью глубоко вдохнуть. — Это… — голос надорвался, отчего пришлось покашлять. — Это бумага о моём официальном переводе из углублённого математического класса в базовый. Пальцы матери дрогнули, едва стоило услышать эти слова. Её брови подлетели и голова резко повернулась на Сью. — И ещё, — набравшись смелости, Сью подалась вперёд. — я собираюсь поступить на повара по окончании учёбы. Не зря же на кулинарные курсы тем летом ходила. На половину связанный носок и спицы упали на пол. Холодный металл своим звуком гулко резанул по ушам. Женщина вскочила, не зная, как реагировать. Только Патрик перевёл свой взгляд на дочь, считая новости Хоукинса теперь чем-то бесполезным. — Повар?! Повар?! — мать разинула рот и схватилась за волосы, пальцами впиваясь в корни и оттягивая их. — Ты, верно, так неудачно шутишь? Сью не боялась матери. Уже привыкла к её крикам и со временем научилась пропускать их через себя. Но отец… Патрик был больной темой, закрытой на сто замков. Эндерсон всегда мечтала быть папиной дочкой, но вместо этого сталкивалась с его холодом, отстранённостью и полным безразличием. — Пап, посмотри, какого я ежа нарисовала. — маленькая Сью встала на цыпочки, чтобы достать до отцовского стола, и протянула лист, начиная махать им перед самым лицом. Все пальцы перепачканы мелками, даже на нос, щёки и лоб каким-то образом попали зелёные, синие и фиолетовые цвета. Патрик лишь отпихнул дочь, которая своим «творением» загораживала важные договоры, с которыми требовалось ознакомиться и решить — подписывать их или нет. — У меня нет времени. Давай потом. — даже и бровью не дёрнул, отталкивая дочь. Помнила, как в свои семь выпросила у родителей велосипед. Видела, как её одноклассниц учили отцы и сама наивно полагала, что точно также будет и в её случае. Нацепила на голову шлем, на руки и ноги — защиту. В полной боевой готовности сидела на крыльце с новеньким розовым великом в руках, ожидая приезда отца. Просидела так до вечера, не смея двинуться с места. Даже в туалет отказалась побежать, лишь бы не упустить момента. И вот, машина завернула, останавливаясь напротив гаража. Зашуршала галька под колёсами, а затем под идеально лакированным туфлями. Отец выглядел «идеальным» постоянно, даже дома. — Пап, привет. — Сью подпрыгнула, улыбаясь так искренне, как может только ребёнок, не познавший жестоких реалий мира. — Научи кататься на велике, пожалуйста. Помнила, каким взглядом он её смерил. Таким, что аж мурашки побежали по коже. — Не сегодня. — только и сказал Патрик, обходя дочь и заходя в дом. Но это «Не сегодня» продлилось долгие годы. В итоге сосед научил Сью тонкому мастерству вождения, а не родной папа. Тогда она думала, что это нормально — отец постоянно работает ради семьи, естественно устаёт и ему нужен отдых. Однако со временем маленькая Эндерсон взрослела и всё больше понимала, что Патрику не нужна роль заботливого папы. Ему достаточно иметь власть, быть «надзирателем» в доме и следить за успеваемостью дочери, чтобы та выбилась в люди и поскорей переехала в другое место, выбранное, разумеется, им. Выбрала бы мужа, который заранее прошёл бы собеседование с Патриком. Даже собаку не смогла бы выбрать без ведома «главаря». Сью с чистой завистью смотрела, как ведут себя другие отцы со своими детьми. Готова была закрывать уши, стоило слышать счастливые истории. Так было в детстве. Но она повзрослела, переборов это. Так и теперь осталось перебороть страх, из-за которого Эндерсон становилась тряпичной куклой в руках очень умелого кукловода. — Ты хоть понимаешь, что тебя ждёт, если ты туда пойдёшь?! — никак не унималась женщина, яростно шагая по территории гостиной. — Ты подумала хотя бы о зарплате?! Да ты вшивой посудомойщицей будешь работать! — Ты что вообще говоришь?! — не выдержала Сью, услышав последнюю реплику. Вскочила с дивана, перестав обращать внимание на свой страх. — Вшивой посудомойщицей?! Именно такие, мама, работают в тех местах, где обитают состоятельные семьи, вроде нас. Моют за нами тарелки, вилки, ложки, ножи, бокалы, — начала по пальцам перечислять Эндерсон, испытывая жгучую несправедливость. — Это такая же работа, как и другие. — О нет, это роль прислуги. — мать поставила руки на бока; её ноздри раздувались как у быка. — Тогда я лучше буду прислугой, чем такой, как ты. Лучше буду подчищать за людьми тарелки, чем подлизывать начальству ради прибавки в зарплате. — колко ответила Сью, припоминая особенности мамашиных повышений. Они основывались на постоянном: «А, может быть, мне сбегать туда и распечатать это? А может вам кофе сварить? Давайте я возьму на себя весь недельный отчёт и сама всё отредактирую! Задержаться на работе, конечно же, дорогой мистер Чак, ради вас, хоть до Луны и обратно в наш офис». — Не. Смей. Так. Разговаривать. С. Матерью. — твёрдый отцовский голос заставил Сью захлопнуть рот. — Если ты решишься уйти из математического класса, то… Эндерсон почувствовала, как затрясся подбородок и в уголках глаз слишком защипало. «Родителям порой нужно давать отпор, ведь это тебе работать, а не им. И они не поймут, какие сложности вызывают разные… теоремы Шарля, например». Голос Шварца всплыл где-то в подсознании. Да так, что дал огромный толчок. — Я уже это сделала, п а п а. — Сью хлопнула по столу, припечатывая копию подлинного документа к поверхности. — И я решу, кем мне быть. Это не ваша жизнь, а моя. И работать не вам, а мне. — прошипела в конце и сорвалась с места, покидая гостиную. Отец впервые начал кричать, но слова уже плохо долетали до неё. Уши заложило конкретно, а сердце готово было выпрыгнуть из груди в любой момент. Сью забежала в комнату и закрыла дверь на замок. Попятилась назад, пока не дошла до края кровати и не рухнула на пол, выпуская слёзы наружу. Плечи содрогались и всхлипы разносились по пространству с каждым вдохом. Капли стекали на подбородок, капали на грудь и бёдра. Руки бессильно лежали на ковре и спина вжималась в изножье. «Что со мной будет дальше? Зачем же я это сделала?» — навязчивые вопросы тут же пришли на ум, стоило остаться одной. С первого этажа она слышала перекрикивающий даже телевизор голос отца, к которому подсоединилась мать. Они всегда делали выбор за неё. Всегда. «Почему теперь не могу выбрать и я?!» Запрокинула голову, затылком впечатавшись в изножье. Схватилась за волосы и поджала колени к груди, чувствуя, что её всю начинает сжирать изнутри. Ощутила, как катастрофически стало не хватать того воздуха, что был в её комнате. Он словно пропитался запахом родителей, запахом ссор и, быть честной, табака, который Сью покуривала ночами. Только весь запас закончился ещё вчера, пополнить — не успела. Вздрогнула, когда дёрнулась ручка. Подняла голову, услышав частые стуки и увидев, как начала трястись дверь. — Немедленно открой мне. — отцовский голос пробрал до мурашек. Нет, она ему не откроет, ни при каком исходе. Завтра с утра выберется через окно, пусть и будет неудобно, но не встретится с ним лицом к лицу. Повертела головой, будто бы он мог её увидеть. Но с минуту спустя Патрик понял намерения дочери. — Запомни, пока ты живёшь в этом доме — будешь жить по моим правилам. — Сью была сплошной ошибкой, не вписывающейся в идеальную картинку отца. — Я завтра же позвоню в школу и сообщу о том, что на тебя надавили и вынудили перевестись. Твоя «туалетная» бумага ни цента не стоит. Клочья документа пролетели через маленькую щель двери. Эндерсон встала на четвереньки и поползла к ним, шепча попутно: «Нет, нет, нет». Дрожащими пальцами схватилась за пару бумажек, на которых отрывисто было написано: «пер… Сью Эн…» — Ненавижу… НЕНАВИЖУ. — закричала она, прекрасно понимая, что Патрик её услышит. Удаляющиеся тяжёлые шаги, сбившееся злобное дыхание. С оглушающим шумом закрывшаяся дверь на другом конце второго этажа. И больше ничего, кроме плача Сью Эндерсон, окончательно потерявшей надежду.***
Тихо, спокойно, уютно. Как дома. Так чувствовала себя Хейли, стоило растянуться вдоль кровати и потянуть руки вверх. Почувствовала приятную боль в мышцах рук и услышала, как прохрустел позвоночник. Всё бы ничего, но стоило открыть глаза, как осознание пришло моментально — это не её дом. Кровать Билли, раскиданные на полу маленькие подушки, её рюкзак, валяющийся у стола. В комнате уже было темно. «Сколько же сейчас времени?» смутно подумала Синклер, приходя в себя после дневного сна. «Я ведь уснула на полу» — перевела взгляд вновь на подушки на ковре, а потом посмотрела на себя, нежившуюся в, на удивление, мягкой кровати. Невзначай глянула под одеяло, убеждаясь, что вся одежда на месте, и положила голову обратно на подушку, уставившись в потолок. «Где же сам Билли?» — хороший вопрос и хороший ответ самостоятельно пришёл через пару секунд. Синклер приняла самое быстрое решение, которым промышляла ещё в далёком детстве, когда в её покои пробиралась мать со своим надзором, — притворилась спящей. Быстро перевернулась на бок до того, как опустилась ручка двери. Поджала руки и одно колено, принимая, по её мнению, самую правдоподобную, отточенную годами позу. Лишь один глаз осторожно приоткрыла, стараясь остаться незамеченной. Харгроув закрыл дверь. Остановился, осматривая лежащую девушку, чьи рыжие локоны разбросались по всей подушке. Закатил глаза, подумав, сколько можно уже спать. И что её не разбудит даже пушечный выстрел. Подошёл к гантелям, чувствуя, как нужно выпустить пар. Просто в голову лезли только одни мысли о Лукасе и Макс, которые, наверняка гуляют сейчас под ручку, едят сладкую вату и ломаются перед первым поцелуем, а, возможно, последнее они уже давно совершили. Взялся за инвентарь, начиная поочерёдно поднимать его. Старался не слишком шуметь, но с каждой секундой мысли о Синклер, лежащей недалеко, отходили на второй план. Почему он так часто думает о Макс, когда та отправляется на гулянку с потенциальным парнем? «Потому что беспокоюсь о тебе, мелкая чертовка. Быть хорошим братом всегда же так легко, особенно когда ты вставляешь свои палки в колёса и пытаешься вырулить всё самостоятельно. Помнишь Джеффри? Когда он решил, что ему всё дозволено и он может запускать свои руки куда не надо. Так руки сломались у парнишки, зато будет знать, как себя вести. А Синклер этот что? Слащавый, который перед тобой скачет, как жеребёнок. Пытается проявить характер, хотя видно, что ты сильнее его. Придётся тоже ему что-то сломать, если в тебе сломает хоть частицу». Даже представил, как Лукас пятится, забивается в угол и смотрит своими оленьими глазами на грозную фигуру, надвигающуюся на него. Уже заносит кулак, собираясь врезать по лицу, как останавливается в считанных сантиметрах из-за надрывного девичьего голоса позади, кричащего: «Не смей, Билли». Старшая сестра, такая до тошноты заботливая, бежит к своему брату, прижимает к себе и теперь оба Синклера перед ним чуть ли не на коленях. Один боязливый взгляд, а другой прямо в глаза, буквально говорящий: «Я тебя не боюсь… Можешь хоть под колёса машины бросить, но я не буду тебя бояться, Харгроув. Никогда» Капли пота скатились по шее от быстро нарастающего темпа. Эта чёртова Синклер поселилась в его мыслях, и он уже не помнил когда. То ли после Снежного бала, то ли задолго до него. Самое ужасное, в чём он мог себе признаться — он хотел её. Хотел во всех смыслах этого слова и сдерживать себя порой было достаточно трудно. Романтические истории не про него, а вот эротические гораздо больше подходят всей его фигуре. Уже успел в прошлом наиграться в любовь, хватило подавно, больше не надо. Появлялась девушка — маршрут построен. Флирт, поцелуи, секс, конец. Флирт, поцелуи, секс, конец. Флирт, поцелуи, секс, конец. С Синклер вообще такого не должно было быть. «Не подпущу ни на шаг. Ни на один» — твердил он себе в самом начале их громогласного знакомства. Только потом сам сознательно пошёл в эту пропасть и достиг собственного дна, когда начал излагать все свои мысли. Когда коснулся её рук, талии на балу, прижимая к себе. Мысленно подметил, что неплохо было бы прижать её в каком-нибудь другом месте и тоже к себе. Билли плотно сомкнул челюсти и сжал губы. Он действительно считал её ведьмой, ведь как можно объяснить те изменения, которые происходят в нём самом? Признаться, Харгроув до сих пор ошарашен, как перевернулись с ног до головы его собственные принципы и некоторые из них вовсе испарились. Качнул головой, сбрасывая упавшие на глаза волосы. Ему было на всех п о х у й в этом долбанном городе. А сейчас он рвёт всё, что можно из-за внезапно проснувшихся братских «чувств», твердящих — заботься о младшей, стань её опорой и защитой. Будь тем, кого не было у тебя. Но которого ты бы так хотел иметь. Сейчас думает не только о своём мужском величии и статности, иначе бы не послал тогда Донована, стоило ему прилипнуть к мелкому ненавистному Синклеру. Не заботится о своих «мужских инстинктах», твердящих направо и налево: погнали возьмём ту, дай ей свой номерок, — ведь попросту ему все вмиг стали противны. На пьедестал желания вышла одна, представляющая из себя сплошное препятствие, полное противоречие, полную ему противоположность. Фитиль с пометкой «Интерес» полыхал, искры метал в сторону, обжигая все внутренности. Хейли уже не могла подглядывать. Начала в упор смотреть за своеобразной тренировкой, которую удалось застать прямо сейчас. Только казалось, что Билли так высвобождает то, чего не может сказать. Слишком резко поднимал гантели, слишком шумно дышал… слишком перекатывались его мышцы, слишком блестели под лунным светом, слишком качались его кудри при каждом поднятии. И было много слишком, которое можно было объединить в одно. Билли был слишком. Отвратительным, ужасным, красивым, прекрасным, омерзительным, сексуальным, злым, добрым. Он был с ней любым. Синклер облизнула губы и осторожно села на кровать. Ни один скрип не разнёсся по комнате, да даже если бы он и был, то Харгроув навряд ли бы его услышал, полностью погружённый в себя. Сжала одеяло, наблюдая за ним. Не знала, что сказать. Поняла, что срочно нужно уходить, ведь достаточно поздно. Куча домашней работы, семейный ужин… «Боги, родители ведь даже не знают, где я». Но она просто следила, не в силах отвести взгляда от его спины, рук, ног. От него всего. Будто прямо в этой комнате нет дверей и всё, что остаётся — смотреть фильм восьмидесятых годов, который покажут лишь раз за весь год. Его голова наклонилась, показалась часть идеального профиля. — Не спишь. — констатировал он, не прекращая тягать гантели. Его сбивчивый голос, такой хриплый, низкий, что мурашки пробежались вдоль позвонка. — Уже давно. — лукавить нет смысла. Она и не хотела ему врать. После того случая — никогда. Харгроув не был тем самым близким человеком, которому ты всегда будешь говорить правду и ни о дной мысли о вранье не возникнет. Которому ты доверишь свой секрет без единой заминки, ведь будешь знать, что это правильно. Просто, по человечески не хотелось лгать ему. Порой правду сказать тяжело, но лучше с этой тяжестью, чем смотреть прямо, улыбаться и нагло нести чушь. Билли хмыкнул и положил инвентарь на пол. Взял полотенце, вечно висящее на стуле и вытер шею, ключицы. «Я Хейли Синклер или тряпка?!» — подумала она, но с места не сдвинулась. Ощутила, как чаще забилось её сердце, стоило Харгроуву повернуться и схватиться за концы полотенца, повисшего на шее. Сглотнула, теперь понимая, что испытывали школьницы и дамы постарше, когда он на них смотрел так. В упор. Когда им улыбался, подмигивал. Облизывал нижнюю губу прямо как сейчас. — Сколько… сейчас времени? — с запинкой спросила она, пытаясь сбросить дымку, вставшую перед глазами. — Ровно 19:00. Прямо как тогда. Прямо как в тот день, когда Синклер мельтешила перед его домом, ожидая точного времени. Когда они вместе делали проект по биологии, не переваривая друг друга на дух. А теперь Билли пытается переварить то, что прямо на его кровати сидит та, о которой он думает последнюю неделю как не в себя. Флирт, поцелуи, секс, конец. Можно обойтись без первого***
Харгроув ушёл в душ, как только Шевроле дало по газам. Понял, что срочно нужно обдать себя либо холодной водой, чтобы освежиться, либо кипятком, чтобы окончательно потерять голову. Что бы было, если бы родители не пришли в такой момент. Всё бы было. Абсолютно всё да так, что Синклер ушла бы только через час-два, а не так быстро сбежала. Так ещё и подмигнула ему на прощание, чертовка. Харгроув покрутил вентили и струи забили по телу. Зашипел, ощутив печение меж лопаток, но не обратил на это должного внимания. Перед глазами была она — на его бёдрах, извивающаяся от его рук и губ, дразнящая, такая недоступная и в то же время и нет. «В эту игру можешь играть не только ты» — её голос сладостно растворился в бьющихся о кафель каплях. Вспомнил, как всё шиворот на выворот перевернулось, когда рыжеволосая бестия застонала ему на ухо. Он видел её замешательство и… некий страх, когда водолазка полетела на пол. Прекрасно заметил это по вмиг напрягшемуся телу. Решил принести удовольствие ей, расслабить без лишних прикосновений. Почему так? Возможно, потому что она девственница. Возможно, потому что она без ума от него и страшится такой близости со своим «идеалом, кумиром». А возможно, потому что она — Хейли Синклер, и этим всё уже объясняется. Коснулся лбом стенки душевой кабины, закрывая глаза. Клялся самому себе, что никогда не подпустит Синклеров к себе, а особенно её — Хейли Синклер. Ни на один шаг. А выходит, что сам выложил ровную дорожку к её рту, телу. К глазам, глядевшим на него из-под полуопущенных век. К глазам, которые в этот момент можно было сравнить с шоколадной пастой, всеми видами молочных плиток. Со всем сладким, что в этой каше захотелось действительно утонуть и попросить добавки в виде вишнёвых губ. Этот вкус, смешанный с собственной горечью, стал его концом за этот вечер. И Харгроув теперь более чем уверен, что не остановится, пока не исследует Хейли Синклер всю и даже больше.