Тайна проклятого камня

Царапина на шероховатой поверхности стола не царапина даже – глубокая зазубрина причудливой формы, будто на стол уронили что-то тяжелое и острое. Дин Жун пытается сосредоточиться на ее рисунке, и тогда туман перед глазами слегка рассеивается, а пульсирующая боль в затылке ощущается не так остро. Первое что он увидел, когда пришел в себя, – острия двух копий у самого своего лица, а чуть выше две широкие небритые, звероватого вида физиономии. Его вздернули на ноги, попутно наградив несколькими увесистыми тумаками, крепко связали руки за спиной и поволокли куда-то. И вот теперь неудачливый шпион, совершенно беспомощный, с гудящей головой, сидит за столом в уютном, похожем на кабинет помещении, заставленном полками с книгами и свитками, банками и колбами с жидкостями и порошками, удивительно напоминающим его собственное обиталище, а на столе стоит самый обычный письменный прибор и посуда для чаепития, практически такие же, как у него; и эта схожесть отчего-то усиливает ощущение нереальности происходящего, словно смотришься в кривое зеркало. Напротив расположился тот самый западный варвар, то ли колдун, то ли священнослужитель, а может, у западных варваров все священнослужители занимаются колдовством – лишь Богам ведомо, что происходит в тех далеких землях, куда не ступала нога ни одного жителя Поднебесной. Он пристально рассматривает пленника, чуть склонив голову набок, на его лице нет злости, лишь любопытство. - Однако, - произносит он наконец, потирая подбородок длинными холеными пальцами. - Ваше появление, байху Дин, явилось для меня полной неожиданностью. Дин Жун резко вскидывает голову, не обращая внимания на вспышку боли в затылке. - Вы… вы знаете кто я. Это не вопрос – констатация факта. Собеседник кивает. - Так случилось, что в руки губернатора Вана попала очень важная для меня вещь. Это заставило меня вплотную заинтересоваться личностью губернатора и всех кто к нему близок. Один из моих людей опознал вас. Пленник выдыхает, внезапно обнаружив, что на короткий промежуток времени перестал дышать. Простое объяснение чуть ослабляет стискивающие его внутренности холодные когти страха. Все просто, и это не какое-то там очередное колдовство. - Хотите чаю? Руки я вам развязать не могу… пока, по крайней мере, так что придется за вами поухаживать. Когда к губам Дин Жуна подносят чашку, он резко отстраняется, мотнув головой и едва не расплескав напиток. Угощение пахнет как Лунцзин, который он сам заваривает довольно часто, добавляя чего-нибудь тонизирующего, если необходимо победить усталость, но… Колдун укоризненно качает головой. - Полно вам. Если я захочу вас одурманить или отравить, мне стоит лишь кликнуть стражников - они разожмут вам челюсти насильно, и я волью в вас все, что мне заблагорассудится. Но у меня нет такого намерения. Признав весомость аргументов, пленник припадает пересохшими губами к чашке, лишь теперь осознав, насколько велика его жажда, и опустошает ее в несколько глотков, с облегчением ощущая, как спадает с глаз пелена, а боль в затылке делается менее острой и отвлекающей. - Вот так, - удовлетворенно произносит гостеприимный хозяин, ставя чашку на стол. – Теперь мы можем поговорить. Но невежливо начинать разговор, даже не представившись. Не стану называть имя, данное мне при рождении – оно прозвучит для вас чужеродно. В этих землях меня называют «Лао Вейж», или «господин Ву». Ну вот, правила хорошего тона соблюдены, теперь вы можете спросить меня о чем хотите. Я знаю, у вас множество вопросов. Пленник, успевший обуздать эмоции и привести мысли в порядок, поднимает голову и глядит на собеседника уже почти без страха. Лицо жуткого колдуна по-прежнему не кажется ему отталкивающим – спокойный взгляд темных глаз с непривычно широким разрезом, правильный нос с горбинкой, волевой подбородок, изящная линия скул. Кажется, его не собираются прямо сейчас убивать или подвергать пыткам, так отчего бы не воспользоваться представившейся возможностью удовлетворить любопытство, которое куда сильнее страха. - Те люди… Что вы с ними сделали? – Картина, увиденная им, когда его волокли к выходу из пещеры, всплывает в памяти, вызывая невольный озноб – высохшие человеческие тела, похожие на мумии, скрючились на гладком полу в разных позах. - Что я с ними сделал…, - Лао Вейж берет со стола одну из чаш, и Дин Жун только теперь замечает, что она, в отличие от прочих, сделана из металла; он окунает в чашу руку и задумчиво растирает на кончиках пальцев какой-то странный черный порошок. – К несчастью, их жертва во имя науки оказалась напрасной. Хотя… каждый эксперимент открывает мне нечто новое, так что я, так или иначе, придал их жалкому беспросветному существованию хоть какой-то смысл. Что вы знаете об алхимии, байху Дин? Вопрос звучит неожиданно, и ответ вырывается у Дин Жуна прежде, чем он успевает подумать. - Алхимией называют науку о продлении жизни и бессмертии. Существует внутренняя алхимия, сочетающая в себе даосские духовные практики и внешняя, основанная на действии минералов, она известна еще с древнейших времен, многие императоры активно пользовались… Осекшись, он замолкает, внезапно осознав, что излишняя болтливость никогда не приносила пользы, а почти всегда вредила. Если открыть западному варвару тайные знания Поднебесной, он может использовать их в своих целях… Тихий смешок прерывает суматошный поток его мыслей. - Полагаю, ваши познания весьма обширны. Однако, вы еще так молоды и так наивны. Зря вы опасаетесь поделиться со мной известными вам достижениями в этой области – я уже прочел все имеющиеся труды ваших ученых, начиная с «Баопу-цзы» и «Цаньтунци». Отдаю должное великим умам этой нации – во многих областях они существенно обогнали моих соплеменников, на долгое время погрязших в болоте мракобесия. Я собрал все знания об алхимии, которыми только располагает человечество, развил их и двинулся дальше. Согласно канонам внутренней алхимии, физическое тело обладает собственными энергетическими ресурсами. Однако, органика недолговечна и подвержена тлену, этот процесс можно замедлить, но нельзя остановить. То ли дело минералы, на которые делали ставку адепты внешней алхимии. Но прием эликсиров на основе минералов внутрь может не только замедлить процесс распада, но и привести к отравлению и преждевременной смерти, что случалось неоднократно. Я пошел другим путем. Я задумал поместить содержащуюся в живых организмах жизненную энергию внутрь неорганической структуры. - Но…, - растерянно произносит Дин Жун, слушавший лекцию с жадным вниманием. — Это совершенно невозможно! Даже отделенную от тела с помощью глубокой медитации духовную субстанцию нельзя увидеть и поймать. Нет таких веществ, или приспособлений, чтобы… - Ошибаетесь, юноша. – Взгляд Лао Вейжа наполняется торжеством. – Способ есть, и он реализован мною на практике. Хотя лишь один из моих многочисленных экспериментов увенчался успехом, это доказывает мою правоту. – Подняв правую руку, он демонстрирует собеседнику перстень с алым камнем. – Здесь, в этом крошечном вместилище, пятнадцать человеческих душ. К сожалению, не каждый камень подходит на роль сосуда, большинство просто превращаются в пыль в процессе поглощения энергии. – Он кивает на металлическую чашу с черным порошком. Дин Жун вспоминает шест в центре зала, на котором стояла эта чаша, светящиеся линии, вспышку и ошеломленно бормочет: - Все эти люди, они просто… Сгорели. Как дрова, которые бросают в костер. - Не совсем верное сравнение. Дрова сгорают без следа, подарив лишь кратковременное тепло, а у тех, кого я использую в своих исследованиях, есть шанс жить вечно внутри камней и дарить бессмертие мне и моим последователям. Угадайте, сколько мне лет? - Думаю… чуть больше пятидесяти. Торжествующая усмешка скользит по тонким губам алхимика. - Нынешняя весна двести восьмая по счету с того момента, как я явился в этот мир, подобно прочим смертным, выйдя из материнского чрева. Мало того –как только я надел на палец это кольцо, мне стали не страшны никакие болезни. Даже когда эпидемии косили всех вокруг – я оставался здоров. А полученные мною травмы излечивались вдвое быстрее. Дин Жун потрясенно распахивает глаза. Если не брать во внимание легенды о Пэн Цзу, самым известным реальным долгожителем текущей эпохи был даосский монах по имени Хо, проживший сто пятнадцать лет. Он молчит около минуты, потом медленно произносит: - Не понимаю одного – зачем вы все это мне рассказываете? Я проник сюда как шпион, вы знаете кто я такой и кому служу. Чего вы добиваетесь? Лао Вейж одобрительно кивает - Вы задали правильный вопрос. И в целом ваша реакция на мой рассказ удовлетворила меня более, чем полностью. Я не отдал приказ убить вас на месте, я трачу свое драгоценное время на этот разговор, и мои поступки, разумеется, имеют конечную цель, впрочем, как и все в этом мире. Не стану ходить вокруг да около - мне бы пригодился такой человек как вы, байху Дин. Несмотря на все свое самообладание Дин Жун не в состоянии скрыть насколько его поразили слова собеседника. А тот, как ни в чем не бывало, подливает себе чай и продолжает. - Все мои последователи — тупые исполнители, я морочу им голову христианством, ибо религия это самый верный способ привязать к себе людей и заставить их беспрекословно подчиняться. У меня есть один верный помощник, но он не интересуется наукой, несмотря на свой ум, и чересчур привык полагаться на силовые методы решения проблем. Кроме того, он мой соплеменник, вернее, он принадлежит к другой нации, но для вас все западные варвары на одно лицо. Когда он выполняет мои поручения вне этого поселения, его внешность привлекает слишком много внимания. Вы – совсем другое дело. Вы умны, образованы, молоды, в вас есть страсть к познанию неведомого и амбиции. Совсем скоро мой помощник исправит свою оплошность и вернет утраченную драгоценность, которая станет идеальным сосудом. Этот камень сделает меня не только бессмертным – он подарит мне могущество, по сравнению с коим нынешняя власть земных владык покажется пылью и тленом. – Глаза алхимика загораются лихорадочным огнем. – И мои ближайшие последователи не останутся без награды – каждый получит по такому вот камню, дарующему здоровье и бесконечное долголетие, то есть они тоже фактически обретут бессмертие. Дин Жун ощущает, как помимо его воли слова Лао Вейжа оказывают свое воздействие – голова слегка кружится, внутри зарождается холодок и восторженный трепет предвкушения. - Подумайте какие перспективы перед вами откроются, – Голос алхимика делается вкрадчивым, - Неограниченное количество времени и возможность заниматься абсолютно всем, чем вы только захотите - исследовать неведомые сферы мироздания, делать открытия, влиять на людей и общественное устройство. - Сколько у меня времени, чтобы обдумать ваше предложение? Сияющий взгляд алхимика гаснет, вновь становясь цепким и сосредоточенным; склонив голову набок, он некоторое время рассматривает пленника, явно что-то обдумывая. - У вас будет столько времени, сколько захотите. Предполагаю, вы согласитесь довольно быстро. Однако, вероятнее всего, вы будете морочить мне голову, лишь притворяясь верным слугой, потому что привязаны к своему нынешнему господину не только клятвами, но и сердцем. Так что я буду ждать от вас ответа после того, как командующий Ван расстанется с жизнью. – Внутренности Дин Жуна как будто превращаются в ледяной ком, и лишь привычка при любых обстоятельствах держать лицо не дает эмоциям обрести внешние проявления. – Мало в этом мире есть людей, одаренных столь щедро, как ваш господин, хотя годами он совсем еще дитя, жаль, что ему придется умереть. Но я никак не смогу использовать его таланты, а вред он может причинить весьма существенный. К сожалению, его судьба предрешена. Сожаление на лице Лао Вейжа кажется настолько искренним, насколько это в принципе возможно; поднявшись со своего места, он делает несколько шагов по комнате, заложив руки за спину и скорбно поджимает губы. - Мой помощник уже оправился от ранения и скоро будет в столице. Неделя, максимум две – и все закончится. Вероятно, вы сперва захотите отомстить за его смерть, но в итоге открывшиеся вам невероятные перспективы помогут победить жажду мести, которая всего лишь химера. Так что да – время на раздумья у вас будет. Слыша за спиной лязг засова и удаляющиеся шаги стражников, Дин Жун некоторое время продолжает стоять спиной к двери камеры, тупо уставившись на выщербленный серый камень стен. На сей раз его конвоиры вели себя куда менее грубо – его не били, ему развязали руки и не приковали цепями к стене, вдобавок уходя оставили на полу поднос с едой, пахнущей довольно неплохо, и полный кувшин воды. Первые четверть часа проходят в безуспешных попытках отыскать слабые места своего узилища, но дверь крепка, оконная решетка надежно впаяна в камень, да и окошко слишком узкое, не пролезть. Можно попытаться напасть на стражу, но вряд ли он голыми руками справится сразу с двумя хорошо вооруженными молодцами, каждый из которых выше его ростом и массивнее, он ведь не Цзя Куй. Но, пожалуй, этот план стоит обдумать, поскольку он единственно возможный. Силой воли прервав лихорадочные метания из угла в угол, Дин Жун садится на брошенную у стены охапку соломы, берет палочки и приступает к еде. В своем нынешнем состоянии он точно не способен придумать ничего путного и тем более совершить побег. Сперва необходимо восстановить силы. Сон его тревожен и наполнен серебристыми сполохами, мельтешащими в лихорадочной карусели неведомыми символами, что были начертаны на полу в той пещере, только теперь эти символы покрывают улицы столицы, запруженные народом, а весь город разделен линиями на восемь частей; он видит Ван Чжи, что склонился над столом, заваленным бумагами, и устало массирует виски, а за его спиной притаилась огромная угольно-черная тень, и Дин Жун рвется вперед, чтобы предупредить, уберечь, но ноги будто приросли к месту, и он лишь беззвучно кричит и бьется, будто бабочка в паутине… Лязг засова вырывает его из сна, принося чувство невыразимого облегчения; Дин Жун заслоняет ладонью глаза, защищаясь от слепящего света факела. Один из стражников переступает порог камеры, как-то странно пошатываясь, делает шаг вперед и внезапно, резко покачнувшись, заваливается лицом вниз, едва не рухнув прямо на колени пленнику, заставив того инстинктивно поджать ноги и сдвинуться чуть вбок. Вид появившейся следом фигуры в черном с наполовину закрытым лицом мгновенно выметает из головы пленника остатки сна; напружинившись, Дин Жун принимает позу, позволяющую быстро вскочить на ноги в случае необходимости. Оказавшись на середине камеры, незнакомец медленно тянет вниз полоску ткани, закрывающую нижнюю часть его лица, и Дин Жуна в одну секунду затапливает ощущением невероятного облегчения, когда он видит знакомую ухмылку Цзя Куя. Тот протягивает напарнику руку, легко приводит в стоячее положение, хлопает по плечу. - Пожалуй, - произносит Дин Жун, - сейчас я рад видеть тебя больше, чем ты свою жену после долгой разлуки. Но как ты здесь оказался? Ухмылка Цзя Куя делается шире. - Насчет жены - это вряд ли. Я проводил расследование в Нанкине и примкнул к банде торговцев людьми, чтобы выйти на заказчика, вместе с ними я сюда и попал. Ну что, ты готов покинуть это прекрасное место? Кажется, командующий нас уже заждался. Прикусив губу, Дин Жун замирает в раздумьях на несколько секунд, вспоминая свой сон, в котором целый город оказался полем для эксперимента безумного алхимика, потом решительно мотает головой. - Нам еще нужно кое-что сделать. Долгое время я полагал, что самым опасным злодеем, которого мне довелось встретить, был Ли Цзылун. Но я ошибался - есть некто куда опаснее. И этого человека ни в коем случае нельзя оставлять в живых.

***

- Нижайше прошу простить командующего Вана, но просто так входить в помещение архива без предварительного согласования запрещено специальным императорским указом. - Малосимпатичная пухлощекая физиономия Лю Дася с совсем узкими щелками глаз, чересчур крупным носом и умащенной маслами жидкой бороденкой приобретает выражение почтительной озабоченности. - Но командующий может оставить прошение, и этот чиновник обещает в кратчайшие сроки выбрать подходящий день и назначить сопровождающего… - Не стоит волноваться, - Ван Чжи протягивает главному смотрителю небольшой алый свиток, украшенный императорской печатью. — Это специальное разрешение от Его Величества. Пусть господин Лю спокойно занимается своими делами, мы не доставим ему лишних хлопот. И сопровождающий нам не нужен. Тот с почтительным поклоном принимает свиток на вытянутые ладони и, тут же раскрыв, бегло просматривает. - Однако… тут сказано лишь насчет командующего Вана, а ваш спутник… Тан Фань, переминающийся с ноги на ногу за спиной Ван Чжи, благоразумно сохраняет молчание, делая вид, что разговор его абсолютно не касается. Ван Чжи высоко поднимает брови в гротескном удивлении. - Господин Лю полагает, что этот ничтожный должен обходиться без личного помощника? Или мне стоит потревожить покой Его Величества еще и просьбой уладить мелкие формальности? Главный смотритель заметно бледнеет и принимается длинно витиевато извиняться, но главное - он отходит в сторону, освобождая проход в архив. Оглянувшись через плечо, Тан Фань подмечает, каким взглядом он провожает незваных гостей, и озадаченно хмыкает. - Этот тип ведет себя так, будто мы пытаемся вломиться в его личную сокровищницу. - Так обычно ведут себя те, кому есть что скрывать, - не оборачиваясь и не замедляя шага, отвечает Ван Чжи. – Вопрос лишь в том, касаются ли его секреты предмета нашего поиска. Военный министр Сян с такой настойчивостью пытался убедить меня в том, что хроники путешествий Чжэн Хэ утеряны безвозвратно, я просто не мог не заподозрить неладное. А насколько мне известно, министр в свое время оказывал покровительство Лю Дася и помог ему занять его нынешний пост. - А может, у тебя просто выработалась привычка везде подозревать заговоры? - Возможно. Хотя, если бы я хоть раз ошибся в своих подозрениях… Остановившись у входа в один из просторных залов, уставленных бесконечно длинными полками и шкафами с книгами и свитками, Ван Чжи обводит широким жестом потенциальное место поиска. - Это архив Военного министерства, изначально записи хранились здесь. Вынести что-либо из архива нереально – стража у входа тщательно обыскивает всех служащих, покидающих здание, невзирая на ранги. Но если их умышленно куда-то переместили, то… - …и жизни не хватит, чтобы перебрать весь государственный архив, - заканчивает за него фразу Тан Фань, с озабоченным видом потирая подбородок. - Поэтому ты мне и нужен. Знаменитый сыщик задумчиво обводит взглядом кажущиеся бесконечными ряды полок со сваленным на них бумажным добром. - Когда случился тот пожар? Три месяца назад? - Почти четыре. Лю Дася утверждает, что нужные нам бумаги сгорели именно во время этого пожара. - Тогда об этом должны были сделать запись в реестре. Давай глянем. Спустя четверть часа, проведенных в канцелярии архива, нужный реестр наконец найден, и Тан Фань сосредоточенно водит пальцем по вертикальным строчкам иероглифов. — Вот, посмотри. Запись самая последняя и чернила явно более свежие, чем в предыдущих строках. Ее сделали совсем недавно. Надо выяснить чей это почерк. Старший из писцов опознает автора записи почти сразу, но, по несчастливому стечению обстоятельств, этот человек умер буквально неделю назад в результате несчастного случая, и пойманная было нить тут же обрывается, заставив напарников удрученно переглянуться. - Выходит, документы переместили куда-то совсем недавно, - Тан Фань принимается расхаживать из угла в угол, рассуждая вслух, - И много их, кстати, было? - Восемь книг и одиннадцать свитков. - Немало. Довольно редко документы поступают в архив большими партиями, обычно это отдельные дела из префектур со статусом «важно», утратившие актуальность доклады из приграничных земель и прочих ведомств, они стекаются сюда постепенно. Нужно просмотреть записи о приеме документов за последний месяц и проверить те из них, где количество книг и свитков было значительным. Особое внимание следует обратить на записи, сделанные рукой нашего так некстати почившего писца. Ван Чжи думает, что это очень даже хорошая идея – совсем недавно он применил аналогичную хитрость, чтобы надежно укрыть камень в королевской сокровищнице. По прошествии нескольких часов напарники ощущают себя полностью вознагражденными за труды – хроники путешествий Чжэ Хэ обнаруживаются в архиве Министерства Обрядов вперемешку с родословными всех самых знатных родов Поднебесной. Тан Фань с чрезвычайно довольным видом шагает к выходу, сопровождая двух служащих, что несут драгоценную находку, а Ван Чжи задерживается в канцелярии, собирая фальшивые записи в отдельную папку. Стоит ему переступить порог, как его довольно грубо и бесцеремонно хватают за плечи и прижимают к стене. Лицо Лю Дася кажется ошеломленному внезапным нападениям командующему Западной Оградой совершенно незнакомым, будто перед ним другой человек – черты искажены ненавистью, зубы оскалены, глаза горят лихорадочным блеском. - Ты… Проклятый щенок! Я знаю, для чего тебе эти бумаги! ОН у тебя! Отвечай – ОН у тебя? Ты его украл? Где ты его прячешь?! Руки со скрюченными пальцами тянутся к горлу Ван Чжи, он роняет папку на пол, пытаясь защититься, но в безумца, кажется, вселились демонические силы и его непросто остановить. Отпустив одну из удерживаемых за запястья рук, Ван Чжи перехватывает вторую руку противника за ладонь и выворачивает мягким плавным движением, заставив того вскрикнуть и опуститься на колени. Боль, судя по всему, отрезвляет Лю Дася – его побагровевшее широкое лицо приобретает более осмысленное выражение. Обернувшись к подбежавшим на шум стражникам, Ван Чжи непринужденно поправляет одежду и собирает рассыпавшиеся по полу листы бумаги. - Все в порядке, господин Лю немножко не в себе, я отвезу его к лекарю. Спустя некоторое время Тан Фань провожает жадным взглядом повозку, увозящую драгоценную находку и арестованного главного смотрителя архива. - Ты ведь позволишь мне прочесть эти документы? – Делать «щенячьи глазки» Жуньцин умеет в совершенстве. – Это ведь совершенно потрясающая находка! Рассказы о морях, невиданных землях, совершенно непохожих на нас людях… Ван Чжи улыбается одними глазами. - Разумеется, я собирался привлечь тебя к изучению этого архива. И помощь Дун-эр тоже будет нелишней. Правда, я опасаюсь, что в процессе мне придется потратить на еду полугодовой бюджет Западной Ограды, но ничего не поделаешь. Когда повозка командующего подъезжает к воротам Западной Ограды, путь ей преграждают несколько телег, груженных странными, вытянутой формы тюками, которые как раз проезжают через ворота. Ван Чжи высовывается из повозки; его сердце пропускает удар, когда он понимает, что это за груз. Оказавшись на просторном дворе перед зданием, он жестом останавливает одну из телег и, храня закаменевшее выражение лица, откидывает в сторону грубую плотную ткань, игнорируя тяжкий, шибающий в ноздри запах тлена. Лицо Чен И почти не пострадало, сохранив безмятежное выражение, глаза его закрыты, руки вытянуты вдоль тела. Уголки губ командующего опускаются вниз, лоб прорезает скорбная морщинка. Он накрывает тело юноши и идет к следующей телеге. Трепыхнувшись при виде знакомого сиреневого чжидо с вышитыми синими цветами, сердце Ван Чжи на секунду замирает, а потом вдвое ускоряет темп, прогоняя по венам невероятной силы облегчение, которое кружит голову и рождает внутри острое ощущение эйфории. Лицо убитого изуродовано до неузнаваемости, но он ниже Дин Жуна на пол-ладони, заметно шире в плечах и талии, а откинутая в сторону мозолистая рука с короткими крепкими пальцами совершенно точно не может принадлежать его ближайшему помощнику.