Сказка №1002

1539 год, Стамбул, дворец Топкапы

      Солнце с завидным упорством бравого воина пробивалось через плотно задернутые шторы, орудуя лучами как ятаганами. В покоях воздух потрескивал от напряжения мыслительных усилий собравшихся.       - Нашим войскам легче будет штурмовать город, если удастся занять эту крепость.       Несколько литых фигурок переместились из одной части карты в другую к более массивной фигуре, служившей обозначением Ворот Олсатора.       - Повелитель, но как быть с восточным направлением? Там недостаточно наших воинов, чтобы взять южную часть города хотя бы в клещи. Австрийцы спокойно выведут своих людей в тыл, - Ариб-паша, сменивший разжалованного предшественника, указал на точку чуть в стороне.       - Объединение нескольких союзных нам мелких княжеств зайдет с восточной стороны и начнет обходить город с севера. Возьмем их в кольцо.       Бойкий луч резанул молодого стратега по глазам, выхватив из полумрака блеснувший сосредоточенностью и твердой уверенностью в своих решениях взгляд.

*четыре часа спустя*

      Паши, откланиваясь один за другим, степенной вереницей покидали покои Султана. Когда за последним закрылась дверь, от стола раздалось задумчивое:       - Как считаешь, мы успеем заручиться поддержкой Крымского ханства?       Вместо ответа молодого правителя заключили в крепкие объятия.       - Их новый хан жаден как шакал в голодный сезон. В этот раз лучше обойтись без него, - ответил Мустафа, глядя на карту через его плечо.       Он больше ничего не говорил, чтобы не отвлекать любимого от мысленного построения стратегий. Из-под полуприкрытых век следил за сменой выражений его лица: от напряженно-задумчивого к отрешенно-печальному. Такое очень часто происходило в последний год, стоило ему начать заниматься государственными делами. Со дня похорон прошло чуть меньше года…

*год назад, Маниса*

      - Да здравствует Султан Мехмед-хан Хазрет Лери!       Слова голосами всех присутствующих слуг эхом отразились от стен покоев. Первой дар речи, на удивление, обрела Махидевран-султан:       - Ты, верно, обезумел от горя, паша. Разве Повелитель назначил следующим шехзаде Мехмеда?       Никто не шикнул на нее и не одернул едким замечанием. Абсолютно все пребывали в глубоком шоке.       Ибрагим медленно, точно во сне, положил меч на покрывало рядом с замершим Мехмедом. Не вставая с колен, вынул пожелтевший сложенный вчетверо лист из нагрудного кармана. Все так же медленно протянул его рассматривающему церемониальное оружие юноше, не удостоив султаншу даже легким поворотом головы.       Поднявшись, к постели подошел Мустафа и опустился рядом с братом. Глаза обоих забегали по ровным, выведенным твердой рукой строкам с местами осыпавшимися от времени чернилами. «Август 1515 года       Аллах спрятал Ад посреди Рая.       Настоящий правитель великодушен и милосерден. Сын мой, прежде чем увидеть дурное – разгляди хорошее, вперед зла пожелай блага, прежде чем отнять жизнь – даруй ее.       

Сулейман Хазрет Лери»

      Чуть ниже свежими чернилами было приписано: «Июнь 1538 года       Желаю скорейшего исцеления. Да будет Аллах милостив к тебе, Мехмед».       Слезы глубокой душевной скорби, охватившей Мехмеда, блестящими дорожками пролегли на его щеках.       И без того бледная Хюррем-султан, утратив последние краски лица, совсем не величественно бросилась бежать к главному входу во дворец, прижимая ладонь одной руки ко рту и вытирая застилающие глаза слезы другой.

POV Хюррем Хазрет Лери

      Черный ящик на небольших носилках, неестественная тишина и бесчисленные лица, облаченные в скорбь.       Сулейман…       Ноги не слушаются. Надо, надо дойти до него.       Он лежит так неподвижно. Спит. Да, он просто устал и спит, поэтому его везут так.       Сулейман…       Такой холодный. Как они такое допустили? Почему он не просыпается, ведь я здесь, рядом, зову его. Почему он не просыпается? Почему не дышит?!       Рана, он не дышит.       - Сулейман!!!       Рыдания задушили вырвавшимся воплем. Ноги подкосились, заставляя преклонить колени подле мужа. Позволяя прокричать о своем горе прямо в небо, чтобы Аллах услышал, насколько несчастной сделал свою рабу.

Конец POV

*настоящее время, дворец Топкапы*

      По щекам Мехмеда скатились две одинокие слезы, которым в конце своего пути так и не удалось встретиться.       Мустафа лишь сильнее обнял его, молча даря свою поддержку.       «Один приказ может изменить всю твою жизнь, один человек – весь твой мир. Своей последней волей отец *прочел молитву* вверил мне великую и, одновременно с тем, страшную ношу – власть. Мустафа же, всегда оставаясь рядом, изо дня в день удерживает землю под моими ногами. Не дает упасть на колени и в отчаянии молить Всевышнего об избавлении...».       Постепенно совладав с тяжелыми чувствами, Мехмед мысленно восхвалил Аллаха за то, что, в отличие от матери, ему не приходится переносить боль утраты в одиночку. Вслух же медленно заговорил, выравнивая слегка дрожащий голос:       - Столь многое изменилось за этот год: похороны отца, принятие обязанностей и переезд, состояние матушки, Михримах, братьев и всех вокруг… Ибрагим-паша и тетушка находят утешение друг в друге. Родные, народ - все в трауре, молятся Аллаху под сводами мечетей. А то, чем вынужден заниматься я, поправ чувство скорби, - всего лишь очередной военный поход!..       - Тш-ш, я с тобой, - терпеливо, уже далеко не в первый раз за минувший год напоминает Мустафа, кладя свои ладони поверх его сжавшихся в кулаки рук.       - Да. И это то единственное, чему я всегда безмерно рад.       Мехмед обернулся и нежно поцеловал любимого, мягко обхватив его лицо ладонями.       – Спасибо за то, что ты есть у меня.

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙  

      

«…Нам говорит согласье струн в концерте,

Что одинокий путь подобен смерти».

Уильям Шекспир, VIII сонет

      В одних из старых и редко используемых покоев дворца сидели двое. Они не вели умных споров, не смеялись над остроумной шуткой, не шептали смущенно нежных слов любви. Лишь молчаливо рассматривали друг друга, держась за руки. Каждый думал о своем, находя понимание и утешение в глазах напротив.       На другом конце тахты лежал позабытый предлог для встречи - скрипка, так и не прозвучавшая в это чудесное летнее утро.              Пустоту долгой тишины нарушил вздох Хатидже и тихое «ей еще тяжелее…».       В ответ Ибрагим чуть сильнее сжал ее руки в своих, безмолвно соглашаясь. Не позволяя допустить ни единой мысли об одиночестве и будто отвечая: «Я здесь, с тобой. Рядом».

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙  

Восемь месяцев назад, 1538 год, зал Совета

      «…Султан Мехмед-хан Хазрет Лери отменяет Закон Мехмеда Фатиха. С сего числа сего месяца Закон не действителен на всей территории Османской империи и запрещен в любой своей форме на основании…».       По мере того, как слуга зачитывал указ, ропот среди пашей и беев, входящих (пока что) в Совет Дивана, нарастал, едва ли не перебивая глашатая.       «Некоторые так старательно торопятся сложить с себя полномочия. Кто я такой, чтобы этому препятствовать?», безрадостно думал Мехмед, терпеливо наблюдая за их реакцией. Подготавливать указ он начал еще в Манисе, досконально изучая все связанные с ним документы. Не он, так один из его воцарившихся братьев без труда смог бы воспользоваться наработками. Если, конечно, пожелал бы.       Когда пересуды среди мужчин переросли в несдержанные ругательства, Мехмед не выдержал. Громко топнул ногой и резко поднялся с трона, отчего несколько беев подскочили на месте и в страхе вновь малодушно склонили головы.       - Кто желает высказаться против, пусть говорит открыто. Глядя мне в глаза, - он обвел испытующим взглядом сжавшихся мужчин, снова вставших рядком.       Выйдя вперед и нервно прокашлявшись, перед ним склонился Айяс-паша:       - Повелитель, не слишком ли поспешно Ваше решение? - осторожно начал он. – У ныне покойного Повелителя *прочел молитву* не было братьев, в то время как у Вас…       - Оставь печать на столе и выметайся из дворца, - спокойно отчеканил Мехмед, даже не взглянув в его сторону.       - Повелитель, Вы…       Договорить ему не дали. Мехмед подал знак и стража помогла нерадивому слуге выполнить приказ.       - Кто еще недоволен моим решением? Не стесняйтесь, говорите.       Он сложил руки за спиной, смотря на первую освободившуюся должность в форме печати военачальника, не уберегшего своего Повелителя.       – Никто? Тогда выскажусь я. Абан-паша, Гайяс-паша, Джад-бей, Кадер-бей и Фаяз-бей, для вас приказ тот же, что и для Айяса-паши, - «бывшего паши». – Вам требуется помощь или сами справитесь?       Он взял с трона пачку исписанных листов и швырнул их под ноги мужчинам. На них значились суммы долгов и взяток, а также другие подтверждения нарушений ими законов разной степени наказуемости.       Хайреддин-паша несдержанно присвистнул и потер бороду.       Некоторые из названных, вглядевшись в рассыпавшиеся по ковру листы, сразу покорно поплелись сдавать знаки власти. Некоторых убедила стража.       «Так-то лучше. Тишина, порядок… Какой большой выбор должностей у Ташлыджалы появился», мысленно радовался Мехмед.       Некоторые из оставшихся заметно сникли, а кто-то даже дыхание задержал.       Ибрагим-паша не вмешивался в отлично проделанную им же работу. Мустафа стоял возле бостанджи, рядом с троном. Он с нескрываемым интересом наблюдал за происходящим и искренне восхищался молодым Повелителем.       – Перейдем к главному.       Теперь уже все затаили дыхание в ожидании очередного смелого решения. Взяв печать Великого визиря, Мехмед поочередно посмотрел на Ибрагима-пашу и Мустафу.       – Подойди, - велел он брату.       Мустафа, готовый покорно выслушать высокую волю, опустился перед ним на колени.       От этого предписанного церемониальным этикетом действия Мехмед слегка скривился, но быстро вернул лицу торжественно-бесстрастное выражение.       – Я, Султан Мехмед-хан Хазрет Лери, назначаю Мустафу Хазрет Лери Великим визирем Османской империи.       Он протянул печать, но Мустафа лишь ниже склонил голову.       - Прошу прощения, Повелитель. Я не достоин этого поста.       От его слов какой-то бей зашелся кашлем.       «А…», пронеслось в голове Мехмеда, рассчитывавшего на совсем другой ответ.       – Встань и объяснись.       - Я молод, Повелитель. У меня нет того опыта ведения дел, которым обладает Ибрагим-паша. Смею предположить, что именно он справедливо заслуживает пост Великого визиря, - Мустафа ослушался во второй раз, продолжая стоять на коленях.       - Тогда иди и выбери ту должность, которую считаешь, что заслуживаешь занимать подле меня.       Мехмед указал на стол с печатями. «Вот ведь!.. Ладно, потом будем отношения выяснять».       Мустафа послушно поднялся, подошел к столу. И без раздумий взял печать Айяса-бывшего-паши. Вернулся и вновь преклонил колени, принимая должность. Выполнив надлежащие действия, гордо занял свое место среди пашей.       Оставшийся удовлетворенным его выбором, Мехмед уже более торжественно вручил печать Великого визиря Ибрагиму.       «Хотя бы он не спорит. Действительно умен, не то, что некоторые». настроение Султана уже не падало. Глядело со дна и едко скалилось.       После первого же Совета за Мехмедом закрепилось негласное звание «Мудрый».

*час спустя, покои Султана Мехмеда*

      Откинувшись на тахту, Мехмед недовольно уставился на своего несостоявшегося визиря.       - Почему?       - Очевидно, из чувства долга и справедливости.       Мустафа, расстегивая пару пуговиц кафтана, небрежно опустился рядом с ним.       - Мустафа, - в голосе отчетливо прозвучало раздражение.       - Очевидно, - повторил Мустафа, спокойно глядя в ответ. – Пересуды при дворе вызывает уже то, что мы с тобой состоим в… более, чем хороших отношениях. Что раньше между шехзаде от разных супруг и наложниц случалось крайне редко, - «если вообще случалось». – А тут ты, только переняв обязанности, едва ли не на блюдечке протягиваешь мне самый высокий после Султана пост в империи. Ничего не смущает?       - Нет, - не задумываясь, ответил Мехмед.       Вздохнув, Мустафа подсел ближе и заключил его в объятия.       - Я понял, что так ты защищаешь нас, - «это я об отмене Закона. Давно пора». – А еще стараешься обоснованно оставить меня рядом, законно подпустить ближе остальных, - «это о должности визиря». – Для меня все это стало неожиданностью. Должен признать, весьма приятной и лестной.       Мустафа чуть отстранился и, чмокнув любимого в надутые губы, продолжил:       – Но если бы я принял это назначение, то навлек бы на себя, нет, на нас еще больше бед, - «как ребенка уговариваю. Как же прав в свое время оказался Хайреддин-паша».       - Сам знаю, - буркнул Мехмед, - но решение казалось таким правильным. И еще: ты достоен этой должности не меньше, чем Ибрагим-паша. Просто знай это, - он тоже легко коснулся губами его губ.       - Одних Великих визирей, которые были до меня, сгубила жажда денег, других – жажда власти. Вероятно, я стал бы самым жадным визирем в истории Османской империи, ибо жажду обладать ее Повелителем, - «щедрость - одна из добродетелей. Тогда почему же рядом с тобой я становлюсь алчным до безобразия?..».       - Мне нравится, когда ты обладаешь мной, - глаза Мехмеда опасно блеснули в миллиметрах от лица Мустафы.       Решено было оставить все так, как сложилось.

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙  

1539 год, настоящее время, дворцовый сад Топкапы

      Солнечное утро лениво перетекло в столь же солнечный день. Роса поблескивала на тюльпанах и гвоздиках, переливаясь причудливо отраженными красками лепестков. Недалеко от шатра беззаботно посвистывал черный дрозд. Но даже столь приятный день оказался не в силах развеять задумчиво-печальное настроение, тяжелой дымкой клубившееся под его сводами.       Растворившись в красках, разбавленных безрадостными мыслями, Михримах остановила взгляд на картине. Забывшись, она смотрела далеко за рамки нарисованного на полотне залитого солнцем сада. За последний год ее и еще пара дворцовых комнат среди слуг стали называться «картинными галереями Михримах-султан». Одна комната была увешана полотнами с разными видами на дворцовый сад. Вторая была чем-то наподобие мастерской, где хранились краски, кисти и всевозможного размера холсты на подрамниках. В ее собственных покоях весел лишь один портрет. С него по-отечески участливо смотрел ныне покойный Султан Сулейман. Такой, каким она его запомнила.       Стоя чуть в стороне, надежно укрывшись от любопытных глаз в тени персиковых деревьев и зарослей нежно-розового олеандра, за молодой госпожой наблюдал Хранитель дворцовых покоев Топкапы – Ташлыджалы Яхья-бей. Его новая должность как никакая лучше позволяла всегда знать, где девушка проводит свое время. Его извечными спутниками были небольшая тетрадь и карандаш или кусочек угля. За последний год он написал столько стихов и миниатюрных портретов-зарисовок Михримах-султан, что хватило бы на целую книгу.

      «Попробуй я оставить твой портрет,

      Изобразить стихами взор чудесный, -

      Потомок только скажет: «Лжет поэт,

      Придав лицу земному свет небесный!»

      И …»

      Если бы Ташлыджалы попытался, то и сам не смог бы сказать точно, сколько раз вспоминал о своей первой встрече с повзрослевшей, расцветшей прекрасным нежным тюльпаном госпожой.

*июнь 1538 года, Сарухан*

POV Ташлыджалы Яхья

      В один из визитов Хюррем-султан сопровождала юная госпожа, о которой я так много слышал от приехавших вслед за шехзаде Мехмедом слуг. На ней было платье цвета нежного пурпура, а волосы, легкими волнами покоящиеся на плечах, украшала россыпь такого же цвета диких фиалок. Малость детские, еще не до конца заострившиеся черты лица, придающие ему округлость, служили свидетельством ее ласкового прозвища «луноликая».       Забота о времяпрепровождении молодой госпожи легла на меня по долгу службы. С завидной частотой попадаться ей на глаза лишь ради того, чтобы осведомиться, все ли устраивает, было одной из самых приятных моих обязанностей. Но все же не единственной. Помимо почтительного беспокойства о благополучии девушки я так же сопровождал ее во время прогулок по дворцовому саду. Она всегда так очаровательно и светло улыбалась, глядя на тюльпаны, что казалось, каждый раз на небе воистину встречались Солнце и Луна, дабы засвидетельствовать свое почтение сиянию ее улыбки.

*настоящее время, дворцовый сад Топкапы*

      Буду откровенен сам с собой. Я наблюдал за ней долгое время. Во все ее немногие визиты в Манису и весь «год Великой скорби».       Как же печально, что в столь прекрасном цветке единовременно сошлись расцвет и увядание. Расцветая красотой своей юности, Михримах-султан увядала душой от скорби.

      «…Сравню ли с летним днем твои черты?

      Но ты милей, умеренней и краше.

      Ломает буря майские цветы,

      И так недолговечно лето наше!

      Но у тебя не убывает день,

      Не увядает солнечное лето,

      И смертная тебя не скроет тень –

      Ты будешь вечно жить в строках поэта»

Конец POV

      Завершив очередной «портрет» Михримах-султан изящным штрихом уголька, Ташлыджалы приложил к нему лепесток все того же нежно-розового олеандра, чье значение – «предостережение». Убрав небольшую тетрадь и уголек в нагрудный карман кафтана, он вышел из тени с видом между «только пришел» и «вообще от Вас не отходил». Неспешно подойдя к шатру, еще какое-то время понаблюдал за девушкой, не желая слишком скоро отвлекать ее от печальных дум. Но Михримах, словно что-то почувствовав, сама обернулась к нему.       - Вы что-то хотели, Яхья-бей? – произнесла она бесцветным голосом, точно все оттенки его потратила на создание красок.       - Прошу прощения, что потревожил Вас, госпожа. Я лишь прогуливался по саду и стал невольным свидетелем того, как Вы рисуете. Признаться, я восхищаюсь Вашими картинами! Цвета и оттенки, которые Вы подбираете, столь живо и тонко передают прелесть всего, чему выпадает честь оказаться запечатленным Вашей кистью.       - Благодарю. Вы столь щедро переоцениваете мои работы. Я всего-лишь немного научилась пользоваться красками и кистями у Баязида. На удивление, Селим в последнее время тоже заинтересовался живописью.       - Шехзаде Селим тоже увлекся росписью посуды? – «Шехзаде Баязид просто молча терпит его присутствие в своих покоях?».       - Нет. Он сидит в покоях Баязида и читает стихи. Иногда вслух, - равнодушно пожала плечами девушка.       - Возможно, именно там создается особая атмосфера для их прочтения... - Ташлыджалы старательно подобрал слова, не выходящие за рамки этикета. Да, да, он вездесущ!       Михримах, сумевшая расслышать тонкую иронию в словах Хранителя покоев, мимолетно улыбнулась слабой, немного усталой улыбкой.       Ташлыджалы был рад своей маленькой победе и тоже едва заметно улыбнулся.       - Время близится к обеду, госпожа. Могу ли я сопроводить Вас на званую трапезу к Повелителю? – на которую и ему самому давно пора.       - Конечно, - коротко ответила она, давая указания оживившимся служанкам, до этого упорно притворявшимся статуями «Сон в летний день».

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙

      Отдавая дань прекрасной погоде июньского дня, Мехмед приказал накрыть званую трапезу для всех своих родных на балконе султанских покоев. На удивление, все приглашенные появлялись гармоничными парами.       Первыми вошли Ташлыджалы и Михримах, обсуждая преимущества и недостатки рисования углем. За ними, смущенно улыбаясь, вплыли Ибрагим-паша и Хатидже-султан. Они столкнулись в дверях с Джихангиром, пришедшим в сопровождении Фирузе-хатун, которая, после известия о смерти предыдущего Султана, крайне редко покидала покои маленького шехзаде. Все свое время она посвящала его воспитанию, радовалась любым успехам, точно он был ее родным сыном. Последними в покои ввалились Селим и Баязид, как всегда о чем-то споря.       Мехмед и Мустафа приветствовали всех приходящих, пока те размещались за большим столом.       После того, как большинство приглашенных заняли приглянувшиеся им места *этикет гневно негодует в сторонке*, слуги подали еду. Шекер-ага расстарался на славу: каждый смог найти свое любимое лакомство.       Селим и Баязид, усевшиеся рядом, подозрительно притихли и лишь изредка бросали друг на друга странные, задумчивые взгляды. Джихангир делился с Фирузе содержанием недавно прочитанной книги. Михримах и Хатидже беседовали на отвлеченные темы, позволяя Ташлыджалы и Ибрагиму ухаживать за ними. Мустафа и Мехмед, уютно устроившиеся рядом, с улыбками наблюдали за собравшимися, незаметно держась за руки под столом.       Душевно проходившую трапезу омрачало лишь одно пустовавшее место, непроизвольный взгляд на которое возвращал каждого в безрадостное событие минувшего года.       Мехмед осторожно высвободил свою руку из руки Мустафы. Взял кубок с вином и высоко поднял его, привлекая всеобщее внимание.       - Аллах всем нам ниспослал испытание, проверяя стойкость духа, крепость уз и живость сердец. Все мы, собравшиеся сегодня за этим столом, смогли преодолеть его.       Слова были встречены кивками, задумчивыми взглядами и мимолетными печальными улыбками.       - Жизнь каждого из нас – лишь миг в истории, но этот миг длится столько, сколько наш образ живет в сердцах людей. Мы продолжим жить достойно, сохраним память о дорогих нам людях и передадим ее нашим потомкам.       Оглянувшись на пустующее место рядом с собой, Мехмед добавил:       - Да ниспошлет Всевышний утешение тем, кого сегодня нет с нами.       - Аминь, - ответил ему нестройный хор голосов.       Растроганные речью молодого правителя, некоторое время все сидели молча, думая каждый о своем. Но постепенно тишину начали нарушать сначала шуршание тканей и легкая возня, затем тихие голоса продолживших вести спасительные беседы ни о чем.       Впечатленный мудрой речью любимого, Мустафа вновь незаметно взял его за руку и коротко шепнул на ухо:       - Восхищаюсь тобой.       Мехмед ответил ему одной из своих самых теплых улыбок.       Оставшееся время они посвятили еде и беседам.

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙

      

Когда на суд безмолвных, тайных дум

Я вызываю голоса былого, -

Утраты все приходят мне на ум,

И старой болью я болею снова.

Из глаз, не знавших слез, я слезы лью

О тех, кого во тьме таит могила,

Ищу любовь погибшую мою

И все, что в жизни мне казалось мило.

Веду я счет потерянному мной

И ужасаюсь вновь потере каждой,

И вновь плачу я дорогой ценой

За то, за что платила я однажды!

Но прошлое я нахожу в тебе

И все готова я простить своей судьбе.

Уильям Шекспир, XXX сонет

      Под сводами прекраснейшей мечети Стамбула, Сулеймание, достроенной всем скорбящим народом в рекордные сроки, читала молитву женщина. Каждый день она старела на годы: лицо осунулось, под глазами залегли тени от бессонных ночей и пролитых слез, черные одежды скрывали худощавое, ослабшее тело.       Хюррем-султан молилась. Даже спустя год перед ее глазами стоял день похорон любимого человека, чей образ навсегда запечатлелся в памяти, подобно олицетворению Аллаха на земле.

*июль 1538 года*

      Траурная процессия торжественно и неотвратимо приближалась к мечети. Гроб несли четыре старших сына покойного. За ними, точно за наваждением следовала Хюррем-султан. Подле нее шли родные и близкие умершего: Михримах-султан, державшая за руку девятилетнего шехзаде Джихангира, Хайреддин-паша, Ибрагим-паша и Хатидже-султан, Махидевран-султан и Гюльфем-хатун. За ними следовали все остальные. Река из людей тянулась многие мили, скрываясь далеко за пределами обозримого.       Гроб был поставлен на плиту-постамент во внутреннем дворе мечети, чтобы каждый мог проститься с покойным Повелителем. Встав стройными рядами, люди начали молитву. Каждый из допущенных в свой черед подходил к коробу и кланялся, в последний раз выказывая умершему свои любовь и уважение.       Последней подошла Хюррем. Сбылся ее самый страшный кошмар – она пережила того, кого безмерно любила. Запомнила его увядшей, сломанной куклой, пустой оболочкой без души. Поистине печальное зрелище: видеть то, что было полным жизни, этой самой жизнью покинутым.       - Ты – свет. Ты – дыхание. Ты – начало всех начал. Ты – тот единственный человек, ради которого я сумею без колебаний распрощаться со своей жизнью. Ты – тот единственный человек, ради которого я, познав тепло взаимной любви, готова взвалить на себя тяжкий груз одиночества. Прожить отпущенное мне время до конца, как того пожелал бы ты из своей безграничной любви ко мне, Сулейман, - прошептала Хюррем, заливаясь слезами.

*настоящее время*

      Судорожный вздох вырвался из уст женщины. Она не ощутила слез, забыла о необходимости нормально дышать.       Ее ждали. Сыновья, дочь, верные слуги. Были те, кто ждал ее в этом мире. А любимый ждал в другом.       Должна ли она сдаться под напором испытаний и во имя любви воссоединиться с ушедшим? Должна ли отринуть эту малодушную мысль и стойко продолжать жить ради тех, кому нужна здесь? Целый год женщина разрывалась от мучительности выбора. Часть ее уже была мертва. Казалось, дело наполовину завершено и осталось совсем немного. Но другая ее часть, в которой теплилась любовь к их детям, всеми силами рвалась жить ради жизни. Пусть не своей, но оттого не менее значимой.       В последний раз прочтя молитву, женщина поднялась с колен и прошептала:       - Ты – тот единственный человек, ради которого я, познав тепло взаимной любви, готова взвалить на себя тяжкий груз одиночества. Прожить отпущенное мне время до конца, как того пожелал бы ты из своей безграничной любви ко мне, Сулейман.       Хюррем-султан покинула усыпальницу, пообещав себе вернуться в нее лишь когда ее душа встретится с любимым в райских садах Аллаха.

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙

      

Всем, отвергнутым любовью – жить, не поддаваясь боли.

      За становившимися все более оживленными разговорами званый обед незаметно перетек в ужин. Даже избегавшие смотреть друг на друга Селим и Баязид повеселели.       Неожиданно для собравшихся двери распахнулись и громкий голос торжественно возвестил:       - Дорогу! Валиде Хюррем-султан Хазрет Лери!

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙

POV Мустафа Хазрет Лери

      - Как думаешь, она вернулась насовсем или…, - оборвал сам себя Мехмед, не сумев высказать одно из мучивших его весь последний год опасений.       - Уверен, она приняла то единственно верное решение, раз наконец-то покинула мечеть, - прижимаю его ближе к себе и целую в висок.       Как будто болезненной скорби по отцу мало, по ее милости Мехмед был вынужден терзаться еще и переживаниями за жизнь своей непредсказуемой матери. Не то чтобы я винил ее, но благо любимого для меня всегда на первом месте.

*двумя часами ранее*

      Разговоры моментально оборвались. Все замерли, не сводя глаз с вошедшей.       Первым с подушек подскочил Мехмед и в неверии протянул руки к женщине.       - Мама…, - на грани шепота сорвалось с его губ. Он всеми силами старался сдержать слезы радости.       - Да, сынок, я здесь, - Хюррем-султан раскинула руки, приглашая в свои по-матерински теплые объятия.       Хвала Аллаху, она вернулась. Все чаще Мехмед беспокоился о матери, все реже мне удавалось уговорить его довериться и принять любое ее решение.       Вслед за ним с подушек подскочили Михримах, Баязид, Селим и Джихангир. Они заключили Хюррем-султан в свои объятия так, словно пытались укрыть ее от всего мира, навсегда оставить только себе.       За счастливым воссоединением наблюдали медленно поднимающиеся Ташлыджалы, Ибрагим-паша и Хатидже-султан.       Фирузе-хатун, едва осознав, кто перед ней, спешно покинула султанские покои через другую дверь. Но по ее глазам видно было, что желала она это сделать, шагнув прямо с балкона. Сметливые слуги быстро и незаметно убрали ее подушку и столовые приборы.       Подарив всем страждущим свои объятия и улыбки, Хюррем-султан заняла свое законное место подле Мехмеда.       Ужин продолжался еще довольно долгое время, пока она не покинула его, сославшись на усталость от избытка чувств. Сразу после разошлись все остальные, оставшись под большим впечатлением от ее неожиданного появления.

*настоящее время*

      Полумрак султанских покоев разбавляет только лунный свет, проникающий через распахнутые настежь балконные двери.       Чувства, которые Мехмед стойко избегал долгое время, после внезапного возвращения Хюррем-султан обрушились на него с новой силой. Он все жался теснее к моему боку, крепче стискивал руку, но всего этого было мало.       - Мустафа… Позволь ощутить тебя рядом, - наконец сдался он, приподнимаясь на постели.       Поворачиваюсь к нему и заключаю в крепкие объятия. Покрываю россыпью хаотичных легких поцелуев волосы, лицо, шею, плечи. Беру его руку и раскрытой ладонью прижимаю к своей груди напротив сердца.       - Отпусти их, - шепчу в ухо. - Оставь их в прошлом, - поцелуями спускаюсь по скуле от впадинки до уголка губ.       Через несколько секунд Мехмед мелко задрожал, наконец отпуская себя. Вместе со слезами уходили его скорбь по отцу и страх лишиться матери, боль от ежедневного зрелища подавленности родных и давление власти, тяжкой ношей свалившейся на него так рано...       - Я с тобой, я рядом, - сильнее прижимаю его ладонь к своей груди, позволяя ощущать стук сильно, размеренно бьющегося сердца. - Я люблю тебя, Мехмед, - крепче стискиваю объятия.       Он плакал, заглушая рыдания моим плечом. Ответом было его безграничное доверие.

Конец POV

*некоторое время спустя*

      Успокоившийся Мехмед был вновь заботливо устроен на плече Мустафы.       - Почему ты не позволил ей остаться?       - Когда она рядом, тревога о твоей жизни лишает меня всякого покоя. В одиночку я не способен уберечь тебя от всего, что она способна предпринять. Ташлыджалы тоже не имеет способности быть в двух местах одновременно, - «я проверял». - Ни к кому другому у меня больше нет такого доверия.       - Но ведь я теперь Султан. О моей безопасности заботится множество людей… - попытался неубедительно (лично для Мустафы) успокоить его Мехмед.       - Множество может быть и пустым, - перебил Мустафа, чуть крепче сжимая его в объятиях. – Они не обязаны любить тебя, чтобы выполнять свою работу.       - Ташлыджалы тоже совсем не обязательно любить меня, чтобы хорошо защищать, - возразил он теми же словами.       - Тут другое… Главное, что я люблю тебя и доверяю Ташлыджалы, - «оберегать и быть готовым отдать жизнь за того, кого любит любимый тобою человек – высшая форма самопожертвования». – Спасибо, что подписал указ о ее ссылке в Манису. Мне так правда спокойнее.       - И я люблю тебя, Мустафа, - сонно пробормотал Мехмед, носом уткнувшись в его шею.       «Опять услышал только самое важное», вздохнул Мустафа и устало прикрыл глаза.       Легкий ветерок пробежался по их коже, унося с собой остатки переживаний минувшего дня.

⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙⁺˚*•͙✩•͙*˚⁺‧͙

Покои Михримах-султан

      - Госпожа, для вас передали послание, - склонившись, служанка покорно ожидала, пока девушка закончит наводить красоту.       Михримах сидела перед зеркалом, собственноручно расчесывая и укладывая волосы. Это занятие всегда ее успокаивало, давало возможность отпустить мысли, подумать обо всем и ни о чем одновременно. В золотого цвета платье, по ткани которого скользили лучи рассветного солнца, с легкой волной волос, обрамлявших чуть округлое личико, юная госпожа походила на Небожительницу.       - От кого? - закончив, она отложила гребень и жестом подозвала девушку.       - Мне запретили говорить, госпожа. Сказали, вы сами все поймете, как только прочтете, - немного с опаской призналась та. Михримах – султан иногда бывает очень вспыльчивой, особенно, если что – то происходит не так, как она хочет (а случается это редко).       Султанша вновь махнула рукой, веля всем выйти. Оставшись наедине, развернула плотно скрученный лист, из которого на ее подставленную ладонь выпорхнул нежный лепесток тюльпана.       «Я, движимый почтительной любовью,       К Вам посольство письменное шлю,       Лишенное красот и острословья.       И не нашел я Вас достойных слов.       Но если чувства верные оцените,       Вы этих бедных и нагих послов       Своим воображением оденете.       Тогда любовь я покажу свою,       А до поры во тьме ее таю.       Прекраснейшая госпожа, Михримах – султан. Вы подобны чудесному майскому тюльпану, одетому в хрусталь чистейшей утренней росы. Прошу, не судите строго столь посредственные стихи плененного Вами мужчины. Они искренни.       

Навеки Ваш Ташлыджалы»

      Цвет ее щек сравнялся с упомянутым в послании цветком. Скрутив лист и перевязав нежно – розовой лентой, Михримах убрала его в одну из своих самых красивых и любимых шкатулок.       - Бурджу, - служанка тут же склонилась в поклоне на пороге покоев, - принеси кисти и краски.       - Какого размера холст вам понадобится, госпожа? – по привычке уточнила девушка.       - Не надо холст. Только то, что я сказала, - не глядя бросила она, уже сидя за письменным столом и разворачивая чистый лист.       - Слушаюсь, госпожа, - удивленно отозвалась Бурджу, поспешив за всем необходимым.

***

      *покои Султана Мехмеда*       Утро едва ли не с ноги выбило дверь в султанские покои, возвещая о своей «доброте» словами: - «Повелитель, Валиде – султан на пороге ваших покоев и желает немедленно нанести визит!».       Подскочившие на постели Мехмед и Мустафа быстро переглянулись, мысленно обмениваясь коротким и емким ругательством, и начали забег по покоям в поисках своей одежды. Прыгая на одной ноге, Мустафа, на удивление успешно одной рукой натягивая на себя штаны и кафтан, протягивал Мехмеду его пояс. Стараниями последнего половина их нательной одежды перекочевала под одеяло, сопровождаемая девизом «под кафтаном не видно».       Вот и пригодилась одна из самых полезных матросских привычек. Зло на пороге, а ты при параде, пусть и не полном.       *две минуты спустя*       Сметя несчастного слугу со своего пути, Хюррем – султан застала сына и Мустафу за чрезмерно увлеченным разглядыванием какой – то карты.

POV Хюррем Хазрет Лери

      Что ОН здесь делает в такую рань?! Неужто в девицы прописался, да простит меня Аллах.       - Матушка, доброе утро, - одна из приятных привилегий статуса Валиде – султан: возможность в любое время видеть Повелителя по праву матери.       - Валиде – султан, - что я слышу, неужели он так легко смирился с тем, что на моем месте не его мать? Даже кланяется согласно дворцовому этикету. Однако, Мустафа, ты не перестаешь меня удивлять. Пока не знаю, приятно ли.       - Доброе утро, сынок. Я пришла обсудить девушек для хальветов. Теперь тебе по статусу не положено ограничиваться лишь одной фавориткой на несколько лет, - короткий взгляд на Мустафу ничего не дал. Он спокоен как песчаный удав. Попробую его расшевелить намеками потолще.       - Это не стоит вашего беспокойства. После вступления на престол у меня даже по вечерам редко когда остается свободное время. Сложность обязанностей сильно выматывает, - первая стадия – отрицание.       - И все же, необходимо давать себе отдохнуть. А лучше всего делать это в компании прекрасных девушек, - снова никакой реакции. Даже не смотрит. У них там на карте что, пустырник* нарисован?!       - С вашим появлением все взбодрились. Уверен, вскоре последует череда семейных трапез, которыми я с превеликой радостью заполню свои свободные вечера, - сразу третья стадия - торг. Значит сейчас должно быть принятие.       - После ужина еще остается половина вечера и длинная ночь. Уверена, тебе порой одиноко коротать их одному, - а «змей» все гипнотизирует карту. Лежащую явно неправильно относительно смотрящего. Выходит, они вместе ее так разглядывали. Интересно…       - И все же, я настаиваю на том, чтобы самому решать, кому уделять свое время, - не случилось. Принятия не случилось. Ну да ладно, попробуем…       - Если вы позволите высказать свое скромное мнение, - неожиданно вклинился Мустафа, - уверен, Повелителю придутся по душе девушки с именами Мелек, Бену, Айла, Дениз и Нурай. До прибытия сюда они входили в гарем Манисы, но так и не удостоились чести стать чьей – либо наложницей. Каждая весьма искусна в танцах. Редкой красоты девушки: все высокие, кареглазые брюнетки. Именно такие нравятся Повелителю.       Умыл. Может, зря Махидевран так надрывалась? Или это какой – то очередной больной плод ее воображения? Бедняжка, во что только не поверишь от горя.       - Учту ваше предложение, шех… паша, - как непривычно, - и обязательно взгляну на этих девушек, - так уж и быть, живи пока. Но не надейся, что я забуду такую досадную оплошность, как столь раннее разглядывание карты в покоях моего сына.

Конец POV

      Не имея больше благовидных предлогов оставаться, Хюррем – султан смела вон из султанских покоев замешкавшегося на ее пути слугу.       Примечания:       *Пустырник – спиртовая настойка из корня этой травы применяется при чрезмерной возбудимости нервной системы. Ну, намек вы поняли.

***

      *коридор на пути к урочной зале*       - …умер в 1470 году, тогда же родился мой дедушка, Селим I Явуз. Фирузе, ты слушаешь? – мальчик давно заметил, что его сопровождающая мыслями находится далеко за пределами Стамбула. Однако, какое – то время делал вид, что увлеченно повторяет выученную до двенадцатого колена царственную родню. Закончив, намеренно встал на месте, а девушка, не замечая ничего вокруг, продолжила идти.       - Фирузе, - позвал ее Джихангир. Сделав еще пару неспешных шагов, она остановилась и растерянно оглянулась на мальчика.       - Что – то случилось, шехзаде? – спросила больше по привычке, чем искренне интересуясь.       Джихангир подошел к своей подруге, именно так он относился к ней, взял за руку, как часто это делал, и заставил посмотреть на себя.       - Ты стала такой из – за папы? Потому что ты любила его, да? – будучи от рождения щедро одаренным умом, он все видел и понимал. Просто не спешил со всеми это обсуждать. Фирузе не стала ничего отрицать, присела перед ним, чтобы их глаза оказались примерно на одном уровне, не выпуская детской руки из своих ладоней.       - Да, шехзаде Джихангир. Мне очень грустно от того, что Повелителя *прочла молитву* больше нет с нами, - и это было чистой правдой. За те недолгие встречи она успела полюбить этого доброго и заботливого мужчину. – Нам пора идти, шехзаде. Ходжам* Танриверди наверняка заждался вас, - Фирузе поднялась и мягко потянула мальчика за собой. В молчании они дошли до двери урочной залы. Девушка вновь опустилась перед ним.       - Учитесь усердно, шехзаде. Уверена, когда вы вырастите, станете самым мудрым человеком во всей империи, - она порывисто обняла его.       - Ты так прощаешься со мной? – от этого вопроса девушка вздрогнула. – Папы больше нет. Тебе не надо больше любить меня, поэтому уходишь, - в его обиженном голосе начали проскальзывать немного плаксивые нотки. Но он не плакал. Ему уже десять лет. Он взрослый, сильный и умный. А такие не плачут.       - Простите меня, шехзаде. Я очень люблю вас, - «как любила бы свое дитя», - но вынуждена покинуть. Спасибо, что так хорошо относились ко мне все это время, - она преданно, с грустью смотрела в глаза ребенка, которого практически вырастила и воспитала. – Не грустите, шехзаде. Вы очень скоро подружитесь с кем – нибудь еще и забудете обо мне.       - Пожалуйста, возьми меня с собой, - сжал своими руками ее ладони, стараясь удержать рядом. - Все равно до меня во всем дворце дело есть только тебе. Было… - шепотом добавил он в конце, осознавая некоторые вещи, в столь юном возрасте переносимые особенно болезненно.        - Мне никак нельзя взять вас с собой. Вы ведь понимаете… - да, он понимал. Увидь хоть один из бостанджи Фирузе, скрывающуюся вместе с одним из шехзаде, ее бы тут же казнили, а его вернули домой.       - Понимаю. Береги себя, Фирузе. Спасибо, что так долго была мне другом, - мальчик обнял девушку, за ее спиной быстро стирая со щеки успевшую сорваться слезу.       - Спасибо, - шепчет, прежде чем отпустить мальчика. Он видел, в ее глазах тоже стояли слезы.       Больше не говоря ни слова, девушка быстро развернулась и направилась в сторону выхода из дворца, предназначенного для слуг. Джихангир еще некоторое время стоял спиной к двери, глотая невыплаканные слезы обиды и разочарования, оставляя их на ночь. Когда никто не увидит. Успокоившись, он зашел в урочную залу. За ним негромко хлопнула дверь, отрезая от эха стихающих шагов.

***

      *один из рынков Стамбула*       - Вот деньги, господин. Можете высадить меня в любом порту того берега, - девушка, чья голова была покрыта шелковым зеленым платком с витиеватыми золотистыми узорами, протягивала небольшой мешочек торговцу, тревожно озираясь по сторонам.       - Этого мало…, - пожевав сухие обкусанные губы, мужчина оглядел ее с ног до головы. - Отдашь свой платок.       - Нет, - «это подарок шехзаде Джихангира на последний Ураза – Байрам». – Возьмите лучше это, - она сняла и протянула один из своих золотых браслетов, раздаваемых в гареме в честь праздников.       - Выглядит неплохо. Сойдет, - поняв, что девушка больше ни с чем не намерена расставаться, торговец развернулся и пошагал в сторону порта.       *корабль торговца*       Волны плескались о борт небольшого торгового судна, чайки кружили вокруг, крикливо выпрашивая хоть что – нибудь.       Легкий бриз развевал платок Фирузе, смотревшей на уменьшающийся замок, на одном из балконов которого она и Сулейман вместе любовались звездным небом. На ее безымянном пальце в лучах солнца ярко переливалось изящное кольцо с желтовато – коричневым топазом.

***

      *урочная зала*       - Выучите это, пожалуйста, к следующему уроку, шехзаде, - кланялся ему ходжам, провожая до двери. – А где служанка, которая привела тебя?       - Я пришел один, - уверенно соврал мальчик.       - Этого не может быть, шехзаде, я же слышал…       - Я пришел один, ходжам Талдыверди, - перебил его Джихангир, что случалось крайне редко, и спешно удалился.       - Я Танриверди, шехзаде, - «он всегда так коверкает мое имя, когда злится или чем – то расстроен».       *покои шехзаде Джихангира*       Вернувшись в свои покои, Джихангир долго стоял у книжной полки, пальцами пробегаясь по каждому корешку. Его это успокаивало. Книги всегда оставались с ним, не смотря на то, сколько проходило времени. Им не важны были его возраст, внешность, статус. Они не предавали.       - Фелиз, теперь ты будешь везде сопровождать меня, - все так же глядя на вдоль и поперек знакомые книги, проговорил мальчик. – И не говори никому о Фирузе. Притворись, что ее никогда здесь не было.       - Слушаюсь, шехзаде, - склонилась в формальном поклоне его новая соглядатай, безразлично выполняя очередную господскую прихоть.       Примечания:       *Ходжам - тур. «учитель».

***

      *дворцовый сад Манисы*       - Здравствуй, дорогая! Я так рада тебя видеть, присаживайся, - отбросив старомодный этикет, две давние подруги обнялись и устроились на мягких подушках между аккуратно выстриженными деревцами желтого гибискуса. – Ты здесь как глоток свежего воздуха! С момента начала «ссылки» я практически ничего не знаю о жизни сына.       - Когда вижу их вместе, таких счастливых, - задумчиво начала Гюльфем, - у меня все больше укрепляется подозрение, что это сам Мустафа попросил Повелителя подписать такой указ, - разглядывая чудесные цветы, женщина старалась не смотреть на подругу по двум причинам. Первая – поступок Махидевран в отношении Мехмеда до сих пор коробил ее личные чувства, вторая – малоприятные новости.       - Через какое – то время я начала думать так же, Гюльфем, - неожиданно с грустью проговорила та, отвернувшись к другому деревцу. – Если бы мой сын был против, то давно нашел бы способ оспорить его. Уже год прошел… То, как он заботился об этом мальчишке, по - прежнему не дает мне покоя, - Гюльфем немного с опаской глянула на женщину. Все же, этот «мальчишка» теперь Повелитель империи. - Скажи, Мустафа выбрал себе наложницу? Хотя бы одну фаворитку, – с опасным отчаянием понадеялась Махидевран.        - Нет. Ни разу не слышала, чтобы он показывался на пороге гарема, - «зато в султанских покоях – ежедневно». - Мустафа живет в покоях, смежных с покоями Повелителя. Все, что ему бывает нужно, приносят аги и калфы. В свое услужение оба не взял ни одну служанку из гарема. Так же я не слышала, чтобы кого – то приводили к нему ночами, - «держись, Махидевран, это еще не все новости».       С лица султанши сошли все краски. «Как Хюррем такое допустила? Кстати, о ней». Не успела она высказать эту мысль, как ее опередила Гюльфем.       - Хюррем – султан вернулась во дворец. И сразу взялась за устроение хальветов для Повелителя. Эта новость потрясла весь гарем. Еще ни одна девушка, кроме одной давней фаворитки, не побывала в его покоях. Отчего – то только Кларе, кажется, так ее зовут, разрешено просить о встречах с ним. И Повелитель редко ей отказывает. Одни шепчутся об их неземной любви «с первого взгляда», другие…       - Хватит! – перебила ее Махидевран, - прошу, остановись. «Неужели Мехмед был тем, кто играется с моим сыном?!». – Достаточно того, что за это дело взялась Хюррем. Уверена, ее завидного упорства хватит с лихвой, чтобы исправить ситуацию.       Поднялся ветер, шумя в ветвях, срывая и унося желтые лепестки.

***

POV Ташлыджалы Яхья

      - Ташлыджалы Яхья – бей! – запыхавшаяся девушка уставшей птицей подлетает ко мне, на ходу теряя всю свою грацию и практически складываясь пополам в поклоне.       - Что такого произошло, что ты так бежала? – где пожар, а дыма нет?        С трудом отдышавшись, она наконец – то выпрямляется и протягивает плотную трубочку из бумаги.       - Вот, - на выдохе, - весь день бегала по дворцу, чтобы передать вам это послание, - немного приблизившись и прикрыв рот ладонью с одной стороны, она шепотом добавила, - оно от госпожи Михримах – султан.       Вежливо выхватываю записку из рук девушки, прячу в нагрудный карман, краем глаза обшаривая коридор на наличие чужих любопытных глаз. Кажется, никого.       - Спасибо. Передай госпоже, что я пришлю ей ответ завтра на рассвете, в то же время, - так же шепотом бросаю через плечо.       - Слушаюсь, Яхья – бей, - а вот я тебя уже не слушаю. Быстрее в личные покои.       *покои Яхьи - бея*       Заперев все двери и даже ставни, зажег свечу на столе и аккуратно снял нежно – розовую ленту с бумажной трубочки. Именно такого цвета был тюльпан из послания. Неожиданностью стало увидеть свой профиль, смотрящий на цветы того самого олеандра. Когда госпожа успела заметить меня?! Под портретом были стихи.       «Мой глаз и сердце – издавна в борьбе:       Они тебя не могут поделить.       Мой глаз твой образ требует себе,       А сердце в сердце хочет утаить.       Клянется сердце верное, что ты       Невидимо для глаз хранишься в нем.       А глаз уверен, что твои черты       Хранит он в чистом зеркале своем.       Чтоб рассудить междоусобный спор,       Собрались мысли за столом суда       И помирить решили ясный взор       И дорогое сердцу навсегда.       Они на части разделили клад,       Доверив сердце сердцу, взгляду – взгляд.       

Твоя Луноликая госпожа»

      Восхитительные стихи. Если прижать листок к груди, ими можно вылечить мечущуюся в тоске душу.

Конец POV

      Ответ сам пришел в голову вдохновленному взаимностью возлюбленной поэту.

***

      По – детски отбрасывая перо в сторону и откидываясь на спинку стула, Мехмед потянулся, довольный своей работой. Аккуратная стопка бумаг перекочевала с одной части стола на другую. Не прошло и дня.       Впереди его ждала своеобразная награда – вечерняя трапеза в компании Мустафы.

***

POV Мустафа Хазрет Лери

      - И куда это ты так спешно убежал утром, - протянул Мехмед. Уже полчаса этот искуситель сидит напротив, подперев лицо ладонями и хитро улыбаясь.       Отвлекает.        - Чувствую, ответ «дела насущные» тебя не удовлетворит? – обещаю, через пять минут тебя удовлетворит кое - что другое.       - Какие дела могут тебя беспокоить сильнее твоего Повелителя, ммм? – опирается на локти, наклоняясь ближе, заставляя забыть о делах и смотреть только на себя. Такая соблазнительная улыбка.       Очень сильно отвлекает.       Листы полетели на пол. В углу, опасно пошатываясь, чудом устояла чернильница. Мехмед перелез через стол, нагло и с удобством утраиваясь на моих коленях. Не переставая целовать, развязал пояс, стянул с плеч кафтан. Языком провел влажную дорожку по шее к самым пуговицам на вороте рубахи. Его руки по - хозяйски оглаживали живот, бока, задирая мешающуюся ткань, поднимаясь к груди, плечам. Тихий одобрительный стон поощрил его на более смелые действия. Одной рукой играясь с соском, другой он начал ласкать через ткань мой член. Откидываюсь, открывая лучший доступ к шее, откровенно наслаждаясь таким его вниманием.       - На этот раз я закрою глаза на твои «дела насущные». Но не заставляй меня делать это слишком часто, а то начну ревновать, - на горле обозначился укус - предупреждение.       - К кому ревновать будешь: к Ташлыджалы со списком отбывших из дворца или Азизу - аге, которому доставили прекрасных кобыл? – хах, в самом деле, к кому же?       - К любому, кто проводит с тобой больше времени, чем я, - а вот с этим готов поспорить.       Быстро перехватываю инициативу, властно сминая его губы. Избавляю от мешающихся слоев одежды, оглаживая гибкое подтянутое тело, пересаживаю на пол, разворачивая за плечи к себе спиной. Усмехнувшись, он тесно прижался, поерзал бедрами, усиливая желание, обернулся за поцелуем. И оказался прижат грудью к столу. Он таким подготовленным точно ужинать шел? Не тратя времени, потерся между упругих ягодиц и скользнул внутрь, полностью заполняя, взял размеренный темп. Который, его, очевидно, не устроил и он начал нетерпеливо подаваться бедрами назад, насаживаясь жестче.       Увеличил темп, заставляя Мехмеда прогнуться сильнее, распластаться на столе. Столь чувственный вид. Мышцы рук, перекатывающиеся под смуглой кожей, плавная линия спины, полуприкрытые в наслаждении глаза, блестящие раскрытые в стоне губы. Теперь работать за этим столом станет в два раза приятнее и в четыре раза труднее.       *стук в дверь*       - Шехзаде, еда для вечерней трапезы с Повелителем, - как же вы всегда не вовремя!       Толчки снова стали короткими, но глубокими, издевательски приятными. Накрыл его рот ладонью, заглушая низкие стоны, парой пальцев играясь с языком.       - Унеси, - за дверью сразу послышались удаляющиеся шаги, стало тихо. Понятливый ага попался.       Вынув пальцы, за горло притягиваю его к себе, жадно впиваясь в пухлые губы. Он уже близко. Толкнулся сильнее, намеренно проходясь по чувствительной точке. Мехмед затрясся, с протяжным стоном изливаясь на стол.       Мне предстоит еще очень долго разбирать бумаги на тахте…

Конец POV

      Приведя себя и стол в порядок, мужчины перешли в соседние покои. На столе стояла еда, заботливо накрытая калфами. Перенеся ее в покои Мустафы, оба привычно устроились на постели.       - Знал бы, что вечером меня ждет такая награда, управился бы раньше, - довольно улыбнулся Мустафа.       - Это за утро, - «нам ведь так и не дали закончить», - впереди еще целая ночь, - Мехмед вернул ему многообещающую улыбку. *недолгое молчание* - Откуда знаешь о тех девушках? – полюбопытствовал, громко щелкая орехом.       - Ну, они… У каждой есть часть, схожая с нашей внешностью: цвет волос и глаз, форма губ или кожа… - задумчиво ответил Мустафа, цедя вино. – Будет не так сложно переносить общество каждой во время хальветов, - спокойное, почти равнодушное замечание.       - Какая забота, - хмыкнул Мехмед, - постараюсь оценить твой выбор, - он предпочитал не думать о всех тех девушках, которые делили постель с его Мустафой до него. «Сейчас он со мной. Только мой». – Чисто с эстетической точки зрения. С любой другой предпочитаю исключительно одного конкретного мужчину, - он зажал между губами миндаль и склонился к Мустафе, своеобразно предлагая угощение.       Мустафа наклонился, мягко забирая предложенное губами. Сам же отпил из чаши немного вина и притянул его ближе. В поцелуе они разделили глоток, второй, третий... Когда вино в чаше закончилось, спешно убрали на пол опустевшую посуду, откинули покрывало…       Мехмед прав: у них еще целая ночь.

***

      *четыре дня спустя*       Врываться в султанские покои у бодрой с утра пораньше Хюррем стало весьма досадной для пары традицией. На этот раз она не застала своего сына там, где ему по определению положено быть в шесть утра. В постели. Желательно в объятиях наложницы. Вместо этого они едва не столкнулись в дверях, ведущих на балкон. Мехмед жестом пригласил ее вернуться обратно в тень покоев.

POV Мехмед Хазрет Лери

      На этот раз ровно в шесть. Пора заводить Книгу Пришествий. Я, конечно, безмерно рад, что мама вернулась. Но вместе с этим над нами с Мустафой вновь нависла сабля. Одно неверное слово или действие, и она снесет нам головы. Обоим. И не будет разбираться, кто перед ней: сын ее врага, ее собственный или сам Падишах. Матушка страшна в гневе. Единственный, чьего гнева она боялась, увы, не с нами. А будь отец здесь *прочел молитву*, то охотнее помог бы ей, чем встал на нашу сторону.       - Доброе утро, Мехмед. Еще так рано, а ты уже бодрствуешь. Как спалось? – о, уверен, вы не хотите это знать. Ночь была жаркой. И дело совсем не в июльской погоде. Благодаря вашим неприлично ранним «визитам вежливости» их стало гораздо больше.       - Чудесно. Решил немного подышать воздухом перед утренней трапезой, - послав мне взгляд «не убедил, но, так и быть, сделаю вид, что поверила», матушка сразу перешла к цели своего Пришествия.       - Завтра вечером придут наложницы, - недолгая пауза, - те самые, которых посоветовал Мустафа. Я все подготовлю, тебе останется только наслаждаться вечером. С одной из них ты проведешь ночь, — последнее было произнесено тоном, не терпящим неповиновения. Вот так меня, Повелителя, просто ставят перед фактом того, что случится с моим «непременным участием».       - Хорошо, матушка, - ну а что я еще могу сказать?..       Как только за ней закрылась дверь, в покои бесшумно ступил Мустафа. Это она еще не знает, что чудесным утром мы наслаждались вместе.       - Прости, не смог ей отказать, - мне жаль, что ты все слышал.       - Понимаю, - мягко притянул в объятия, - у меня тоже не всегда получалось отказывать своей матери. До недавнего времени, - поцеловал в лоб, чмокнул в кончик носа и губы.       Гораздо приятнее начинать день с улыбки любимого человека.

Конец POV

***

      Мечтательно гоняя по дну шкатулки пять посланий, Михримах с нетерпением ожидала свое законное шестое. Красавица давно навела утренний марафет и сейчас восседала за письменным столом.       - Госпожа, вам послание от… - начала было радовать свою госпожу Бурджу.       - Неси скорее! – заранее обрадовалась та и в нетерпении вытянула руку навстречу девушке.       Нежно – розовая лента была скинута с плотно свернутого листа. На нем изображена сама Михримах – султан, с задумчивым видом рисующая что – то в саду. Рисунок ожидаемо сопровождался стихами.       «У сердца с глазом – тайный договор:       Они друг другу облегчают муки,       Когда тебя напрасно ищет взор       И сердце задыхается в разлуке.       Твоим* изображеньем зоркий глаз       Дает и сердцу любоваться вволю.       А сердце глазу в свой урочный час       Мечты любовной уступает долю.       Так в помыслах моих иль во плоти       Ты предо мной в мгновение любое.       Не дальше мысли можешь ты уйти.       Я неразлучен с ней, она – с тобою.       Мой взор тебя рисует и во сне       И будит сердце, спящее во мне.       

Навеки Ваш Ташлыджалы»

      Едва султанша дочитала подпись, как в дверь вновь постучали.       - Госпожа, прибыл Малкочуглу Бали – бей. Сейчас он в покоях Повелителя.       Любовное послание было спешно свернуто, перевязано лентой и закинуто в шкатулку к остальным. Коротко глянув в зеркало, Михримах поспешила в султанские покои.

***

POV Ташлыджалы Яхья

      - Яхья – бей, прибыл Малкочуглу Бали – бей. Он в покоях Повелителя.       Неожиданно ты навестил нас, старый друг. Знал бы, распорядился не тревожить зря Михримах – султан.       - Ступай, я сам узнаю, нужны ли гостю покои, - непременно самые дальние от женской половины дворца.       *покои Султана Мехмеда*       - Повелитель, прибыл Хранитель Султанских покоев.       - Впусти. *входит Ташлыджалы* - Бали – бей, поздоровайся со старым другом, - ничего не подозревавший бей обернулся на дверь.       Михримах – султан.       Как блестят ее глаза от одного взгляда на этого мужчину. Держись, Ташлыджалы, твоя госпожа ответила взаимностью на твои любовные послания. Бали – бей, видит Аллах, я изо всех сил стараюсь видеть в тебе своего друга и верного слугу (не более) госпожи.       - Ташлыджалы, ты что – то хотел сказать? – выдернул из ступора голос шех… Мустафы – паши (никак не привыкну). Стоп, я не ошибся покоями? Нет, не ошибся, он негласно «всегда» здесь.       - Я лишь хотел узнать, требуется ли подготовить покои для гостя, - Малкочуглу, дружище, самое время проявить свою прославленную воинскую выдержку и ускакать в закат. Сегодня же.       Повелитель и Мустафа - паша молча уставились на него в ожидании ответа. Не приказывая остаться, в знак уважения предоставляя возможность решить самому. Михримах – султан, казалось, вовсе не моргала, ловя каждое его слово, каждый жест.       - Не стоит, я приехал только для того, чтобы передать доклад и просить вашего разрешения отправиться на границу с Персией. Уже безвозвратно, - склонился он перед Повелителем. – С вашего позволения, я покину столицу сразу после этого визита. Прошу, окажите мне последнюю милость, Повелитель.       На глазах Михримах – султан выступили слезы. За что вы так со мной, госпожа?       - Я не хотел бы лишаться такого искусного и опытного воина. Но не вижу повода удерживать против воли. Благословляю тебя, Малкочуглу Бали – бей, и назначаю своим наместником в землях, граничащих с Персией. Выбери и подготовь достойного преемника. Когда решишь отойти от дел, пришлешь его ко мне с печатью.       - Благодарю вас, Повелитель.

Конец POV

      Поняв, что его присутствие давно не требуется, увидев все, чего не следовало, Ташлыджалы молча откланялся. Не пожелав прощаться с тем, кого он всегда, несмотря на несправедливую обиду, считал своим другом.       Михримах дождалась получения беем распорядительных бумаг и покинула султанские покои вместе с ним.

***

      - Ташлы… Таш… Ташлыджалы Яхья – бей! – во весь голос заорала Бурджу, выбиваясь из последних сил от долгой беготни по дворцовым коридорам в попытке перехватить через – чур длинноногого мужчину. Бедная Бурджу.       Привыкнув постоянно видеть стремительно удаляющуюся спину Хранителя покоев, она не успела вовремя понять, что тот резко замер на месте, и на полном ходу врезалась в него.       - Яхья – бей, Михримах – султан желает встретиться с вами после вечерней трапезы. В дворцовом саду возле того олеандра. Сказала, вы сами поймете, - выдала девушка, потирая ушибленный лоб.       - Передай госпоже, что я приду. И еще отдай вот это, - он впихнул в ее руки небольшой квадратик сложенного вчетверо листа. Не говоря больше ни слова, развернулся и стремительно пошагал прочь.       - Вам не Хранителем покоев, вам гонцом в пору быть, Яхья – бей, - ворчала Бурджу, пошатываясь в сторону покоев госпожи.

***

POV Михримах Хазрет Лери

      «По совести скажи: кого ты любишь?       Ты знаешь, любят многие тебя.       Но так беспечно молодость ты губишь,       Что ясно всем – живешь ты, не любя».              Чудесно. Вот что значит полюбить поэта. Вместо короткого «я ревную» получать изящные стихи с тем же неизящным смыслом.       *дворцовый сад Топкапы, место встречи: тот самый олеандр*       Пришел даже раньше. Сколько он там стоит? Он вообще ужинал?       - Госпожа, - не пытается заглянуть в глаза, точно провинился. Интересно, как отреагирует на это.       - Слушай меня внимательно, Ташлыджалы: по совести отвечу я, любя и не скрывая чувств своих отныне, что сердце мое выбрало тебя, все остальное – домыслы пустые. Вот мой ответ, - пока мужчина хватает ртом воздух и краснеет, аки маков цвет, женщина должна успеть сказать многое. - Я действительно рада была увидеть Бали – бея. Но лишь ради того, чтобы сказать, что смогла наконец освободиться от гнета невзаимности своих чувств, ведь они нашли отклик в твоем искренне любящем сердце. Он знает, Ташлыджалы. И рад за нас. Просил передать, чтобы именно ты непременно сделал меня счастливой, - а вот лить слезы радости в мои планы не входило.

Конец POV

      Стараясь незаметно стереть непрошенные слезы, Михримах не заметила, как Ташлыджалы приблизился к ней, встав вплотную. Подняв за подбородок ее лицо, придержал, заставляя смотреть в глаза.       - Я люблю вас, госпожа, - прошептал, склоняясь к самым ее губам. Девушка прикрыла глаза, осторожно подалась навстречу, на половине пути встречая его губы своими.       Ветер окружил слившуюся в поцелуе пару нежными звуками скрипки.

***

      *балкон покоев Хатидже – султан*       - Ты тоже это видишь, Ибрагим? – с улыбкой разглядывая тот самый олеандр, а точнее пару под ним, спросила Хатидже.       - Как вы догадались, госпожа? – он лишь на минуту отвел от нее влюбленный взгляд.       - Мелодия стала нежнее, - с той же загадочной улыбкой посмотрела она на своего возлюбленного.       - Вы правы. Я очень рад за них, - «и за нас. Предыдущий Повелитель *прочел молитву* был добр, но довольно своеобразно устраивал сердечные дела своих подданных. А вот нынешний Повелитель мудр и проницателен не по годам. Уверен, и нас и их ждет счастливое будущее».       - Да благословит их Аллах.       - Аминь, - отложив скрипку, Ибрагим, точно рыцарь, о которых он вычитал в какой – то книге, встал на одно колено перед Хатидже. – Да благословит Аллах и меня, ведая, что я искренен перед вами. Госпожа, вы согласитесь обручиться со мной? – он протянул аккуратное кольцо с искусно размещенной россыпью небольших рубинов.       От неожиданности, она прикрыла рот руками. Чтобы не кричать от счастья слишком громко.       - …, да, - кивнула, затем повторила еще несколько раз, - да, я согласна, - в уголках ее глаз собралось подтверждение искренности.       Ибрагим поднялся, поднял ее руку и осторожно одел кольцо. «Подошло идеально». Дождавшись, когда мужчина склонит голову чуть ниже, Хатидже сама приподнялась и прикрыв глаза, поцеловала возлюбленного. Который в тот же миг ответил ей безоговорочной взаимностью.       Небо, украшенное россыпью звезд, озарилось вспышкой одной из них, помчавшейся исполнять благие молитвы.

***

      *4 июля 1539 года*       Наконец решив оторваться от бесконечных бумаг, потирая затекшую шею, Мехмед вышел на балкон. Свежий ветер так и манил следовать за собой до самого сада.       - Хочешь прогуляться? – Мустафа встал рядом, облокачиваясь о перила, с ласковой улыбкой понимающе смотря на него.       - Мне совсем немного осталось, не усидел. Еще пара листов и можем отправляться. Вдвойне приятнее отдыхать, зная, что запланированные дела завершены, - он повел плечами, разминаясь.       - Согласен. Я уже закончил, поэтому с радостью помогу, - его улыбка стала чуть игривой.       - Ты и в прошлый раз мне это говорил. А потом с радостью отвлекал меня от этих самых дел, требуя внимания к своей совсем нескромной персоне, - чуть с укором в насмешливом голосе ответил Мехмед.       - Обещаю, в этот раз я просто помогу тебе разобрать бумаги, - Мустафа поднял руки в жесте «сдаюсь без боя».       - Ну уж нет. В этот раз я сам все доделаю. Встретимся в коридоре через десять минут, - заявил он. Неплохая попытка. Уже стало получаться лучше.       - Как скажешь, но я бы мог… - просящий взгляд умного коня.       - …ну…хорошо, - все же уступил Мехмед, - но сидеть будешь на тахте. Подальше от стола, - «ну как, вот как я могу ему отказать?».       - Хорошо, - быстро согласился Мустафа, прекрасно зная, что «подальше от стола» само собой заменяется на «рядом со мной на тахте».

***

      *дворцовый сад Топкапы*       В саду оказалось еще лучше, чем на балконе. Ветер шуршал в нависающих над дорожкой кронах деревьев, даря прохладу. Маленький озорной воробей, будто играя, чирикал в кустах чуть впереди гуляющих. Когда они проходили мимо, замолкал, быстро перелетал на следующий куст и продолжал радостно посвистывать.       - Матушка сегодня столько раз нанесла «визит вежливости», что мне начало казаться, она там не очередной хальвет, а целую свадьбу тайно организовала! О каждой мелочи спросила. Ну вот какое мне дело до цвета тряпок на ложе? – лениво бредя по дорожке, Мехмед на ходу разминал затекшие за утро руки, плечи, спину.       - Не удивлюсь, если так оно и есть. Те девушки действительно достойны тебя, - щурясь от пробившегося сквозь листву лучика, высказал он свое мнение.       - Для меня нет никого достойнее тебя, Мустафа, - метнул в него вмиг посерьезневший взгляд. - Зачем ты вообще их посоветовал?       - Раньше я думал о многом… Счастлив, что большая часть так и осталась давними мыслями, - слова Мехмеда о нем приятно грели, его мягкая улыбка отразилась на лице напротив. – Вот и сейчас придумал, как тебе избежать встреч наедине с наложницами.       - И как мы это организуем? – заметно оживился Мехмед.       - Велю Ташлыджалы подготовить ближайшие к твоим покои. После того, как девушки закончат танцевать и ты кинешь платок одной из них, слуги сопроводят ее. Пусть там и высыпается, - улыбка вышла чуть кривоватой, больше похожей на усмешку.       - Вот она и будет там всю ночь дожидаться меня. А на утро побежит плакаться матушке о том, какой я жестокий, - хмуро подхватил Мехмед.       - Не расскажет. Для любой наложницы станет позором подобное пренебрежение ею самим Повелителем. Уверен, она убедит Хюррем – султан и весь гарем в том, что вы провели великолепную ночь в твоих покоях.       - Надеюсь, ты окажешься прав. Отделаемся малой кровью, - уже с меньшим сомнением в голосе пробормотал он.       - Точно, кровь. Достану немного с кухни, чтобы все выглядело правдоподобно, - добавил, памятуя о своем «невинном» интересе о подробностях первого (не состоявшегося) хальвета брата.       - А причем здесь кровь? – недоумевающе моргнул Мехмед.       - Сразу слышно, что ты никогда по – настоящему не был с женщиной, - мягко пожурил его Мустафа. – Я рад этому, - Мехмед пониже опустил голову, стараясь скрыть легкий румянец.       Ветер убежал по кронам далеко вперед. Воробей продолжал радостно чирикать, наслаждаясь жизнью, не обремененной людскими заботами.

***

      - Вели калфам подготовить покои чуть дальше по коридору. Пусть будут убраны точь-в-точь как султанские. Еда, свечи, постель… Девушка должна свято верить в то, что именно так все задумывалось Хюррем - султан. Когда слуги сопроводят ее, проследи, чтобы дверь заперли и открыли только утром. Выстави двух охранников, нельзя давать ей шуметь, - вертя на пальце один из перстней, давал указания Мустафа.       - Будет сделано, паша, - Ташлыджалы одновременно понимал и не понимал его беспокойство. Понимал, что Мустафа переживает об успешности уловки. Не понимал, отчего он по – прежнему так не уверен в себе и выборе возлюбленного.

POV Ташлыджалы Яхья

      Стоит ступить за порог покоев шехзаде - паши, как из – за угла, как черт из табакерки, выпрыгивает Бурджу.       - Ташлыджалы Яхья - бей! – голосит она, подходя ближе, загораживая единственный проход.       - Тише ты, - шикаю на нее, оборачиваясь на только сейчас закрывшуюся дверь. – Зачем так кричать, – тихо возмущаюсь, - да еще рядом с покоями паши?! – красноречиво поднял палец вверх.       - Вот, - невозмутимо протягивает записку, - вам просили передать.       Вот почему она меня аж у самых дверей караулила. Откуда только успела узнать, где я сейчас?       - Хорошо, ступай, - сказал кусочку подола, мелькнувшему за угол. Как ветром сдуло.       Обрадовали тебя, поделись своей радостью с другими. Пойду - ка и я радовать главную калфу распоряжением Повелителя и паши.

Конец POV

      «А Даду – ага не обманул. Но идея повесить на бея колокольчик мне нравится больше», - размышляла Бурджу, вприпрыжку возвращаясь в покои своей госпожи.

***

      

Музыкальное сопровождение части - Asena «Ritm Solo 1»

      Султанские покои утонули в свечах, блестящих шелках и переливах музыки. Девушки кружились, извивались, застывали в изящных позах, не подозревая, что одну из них ждут точно такие же покои. Но без Повелителя. «Торжество надежды» - картина маслом.       Ради всего этого Мехмеда выдворили из собственных покоев уже во второй половине дня. Войдя, он смог найти только те единственные вещи, которых не коснулось великолепно организованное безобразие. Мебель. Кровать, стол, тахта и зеркало. Точнее, их основы. Кровать едва проглядывала из - под груды подушек на любой цвет и размер, остальное было накрыто дорогими тканями «за ненадобностью».       Из любопытства разглядывая девушек, совершенно не следя за, несомненно, глубоким смыслом танца, Мехмед мысленно сравнивал каждую из них с Мустафой. У одной похожего оттенка губы, у другой разрез глаз и цвет кожи…       Действо продолжалось уже полчаса. Наконец, танцующие замерли, образуя фигуру аля «Тюльпан», последний звук далеким эхом стихал где – то под потолком. Выбрав самую похожую на возлюбленного, он кинул ей платок. Его не заботило, как зовут девушку, ее история. Мехмед желал поскорее отослать их всех, ведь за дверями смежных покоев его ждет желанный, дорогой сердцу человек.       Слуги сопроводили каждую наложницу до ее комнаты, Дениз (так ее звали) - в заранее подготовленные покои. В двери провернулся ключ.

***

POV Мехмед Хазрет Лери

      Практически вытолкав оставшихся слуг за дверь, запер ее и скинул тяжелый праздничный кафтан. Весь вечер этого хотел. Сорвал ткань с тахты, стола и зеркала. Так - то лучше.       Со спины крепко обняли теплые руки. Горячее дыхание пробежалось от загривка до выступающей шейной костяшки. Откидываюсь и подставляюсь под нежные поцелуи нетерпеливых губ.       - Пойдем к тебе, здесь всего… слишком, - делаю маленький шаг вперед, утягивая его за собой.       - Как пожелаешь, - шепчет, чуть отстраняясь, - только дай мне минуту.       Откупоривает маленький бутылек, откидывает одеяло и капает несколько капель крови на простыни. Даже думать об этом не хочу.

***

      Оказавшись в покоях Мустафы, запираю дверь на ключ и дергаю за ручку второй. Готово. Печально, когда двое вынуждены скрывать свои искренние чувства от всего мира. Радостно, что не друг от друга.       Разворачиваюсь, ловлю на себе обжигающий взгляд, практически осязаемый на коже. Плавно, скользящими шагами приближаюсь, отвечая точно таким же. Видно, я ослеп или обезумел, когда сравнивал глаза той девушки с его. Они ни капли не похожи. Никто из них не смотрел и никогда не посмотрит на меня с таким пылким обожанием.       - Тебе и танцевать не надо. Даже простые движения изящны... – хрипло шепчет, по – хищному плавно скользя навстречу.       Поцелуй был больше похож на столкновение двух борющихся друг с другом желаний подчинить себе и подчиниться самому. Он то властно сминал мои губы своими, то отступал, позволяя мне хозяйничать у себя во рту. Самый преданный подданный днем, самый желанный повелитель ночью. Избавляя нас от одежды, не позволяя ни на мгновение отвернуться от себя, Мустафа помог забраться на кровать. Ставя на колени, прижимая спиной вплотную к крепкому телу, заставляя выгибаться и отвечать на грубо – нежные ласки.       Одним плавным движением он оказался полностью во мне, и мы стонем в поцелуй. Лаская тело, проходясь по всем особенно чувствительным местам, быстро увеличивает темп. Удерживая нас на грани, не давая мне рухнуть в забытье, а себе сорваться на откровенную грубость. Мустафа никогда не причиняет боль. Пусть сейчас и чувствуется его стремление полностью обладать уже принадлежащим ему мною, но он неизменно проявляет удивительное самообладание, рождающееся из заботы. Опустив на подушку, заставив прогнуться еще сильнее, переплел наши руки, принявшись покусывать шею и лопатки. Толчок, другой, чуть глубже… Идеально. Голос сорвался, тем самым давая распоряжение повторять снова и снова. И Мустафа продолжал, доводя обоих до пика.       - Люблю тебя, - шепчет, языком играясь с ухом, - мой Мехмед. Только мой, - полностью накрывает своим телом, подминая под себя, крепче обнимая и впиваясь долгим поцелуем - укусом в место между шеей и плечом.       - Только твой, Мустафа, - шепчу в ответ, ловлю в рот его пальцы и слегка прикусываю, прежде чем выпустить. – Прошу, наполни меня...       Сладкая судорога не заставила себя ждать. Всегда работает. Чувствую, как напряглось его тело, и сильнее сжимаюсь, подаваясь навстречу. Всего пара размашистых движений и сладкая истома разливается по телу.       - Останься во мне, - так хорошо, до сих пор искры перед глазами.       - Как в наш первый раз? – отдышавшись, Мустафа мягко переворачивает нас на бок, обтирая какой - то тканью и накрывая одеялом. Трется носом об висок, мягко касается губами скулы.       - Как в наш первый раз, - накрываю его руки своими, делая объятие взаимным. Ощущение приятно знакомой наполненности, его присутствия - успокаивает.       Выдыхаю, окончательно расслабляясь. Сон приходит мгновенно.

Конец POV

***

      Утро в гареме началось раньше обычного. Такое событие: у главной грезы всех наложниц, молодого и прекрасного Повелителя, побывала девушка (не Клара). Значит и у них в будущем, возможно, тоже появится шанс.       - Повелитель был нежен с тобой?       - А стихи читал?       - Больно было?       Девушки, перебивая друг друга, старались перетянуть на себя внимание Дениз и получить ответы на давно интересовавшие их вопросы. Надо же быть подготовленными к соблазнению.       Дениз стояла, опустив глаза, густо заливаясь румянцем и перебирая пальцы. Ей было решительно нечего ответить хотя бы одной из них. Оставалось только кивать.

POV Дениз

      *прошлый вечер*       В двери провернулся ключ. Никогда не слышала о том, чтобы Повелитель сам приходил к наложнице, да еще и дверь в покои отпирал. Хотя, обстановка точно такая, как рассказывала главная калфа. Еда, свечи, постель… Хюррем – султан очень постаралась.       *настоящее время*       Наивная. Он так и не пришел. Стоило лечь спать уже через час после того, как за мной заперли дверь. Интересно, других девушек ждет то же самое? Или только мне так «повезло» стать «новой Кларой»? Вдруг начнет вызывать к себе и запирать на всю ночь в одиночестве? Хотя, если покои каждый раз так будут убраны, то грех жаловаться. Чем не главная наложница?       Ну не рассказывать же мне обо этом, в самом деле. Засмеют да посочувствуют. Так, Дениз, как учили: отбрасываем гордость, берем в руки себя и мило скалимся о своем.       - Ночь была великолепной, - театрально вздохнем, - Повелитель был так обходителен, - мечтательно закатим глаза. – Все время держал за руку, шептал нежные слова…       Этим дурочкам хватило. Вон как восторженно запищали.

Конец POV

      Дениз хоть и задрала нос, да не заметила, как за ней с балкона зорким коршуном бдит довольная собой Хюррем – султан.

***

      

Я хотел бы поцеловать тебя,

А цена этого поцелуя – моя жизнь.

И теперь моя любовь бежит к моей жизни

С криком: «Как дешево, давай рискнем!»

Сердце – истинный рычаг всего великого и имеет доводы, которых не знает разум.

      *месяц спустя*       Полуночно - синий медленно светлел до лазурно - серого. Она так и не смогла уснуть. Вечером Бурджу принесла новое послание для своей госпожи.       Сидя у зеркала, Михримах вновь и вновь перечитывала нежные строки, поглаживая кончиками пальцев лепесток алой розы. На ее безымянном пальце блестело золотое кольцо с таким же пламенно – алым гранатом.       «Мой глаз гравером стал и образ твой       Запечатлел в моей груди правдиво.       С тех пор служу я рамою живой,       А лучшее в искусстве – перспектива.       Сквозь мастера смотри на мастерство,       Чтоб свой портрет увидеть в этой раме.       Та мастерская, что хранит его,       Застеклена любимыми глазами.       Мои глаза с твоими так дружны:       Моими я тебя в душе рисую.       Через твои с небесной вышины       Заглядывает солнце в мастерскую.       Увы, моим глазам через окно       Твое увидеть сердце не дано.       Моя Луноликая госпожа, давно не секрет, что весь я полностью и безраздельно принадлежу лишь Вам. Согласитесь ли Вы пожизненно осчастливить влюбленного поэта, подарив себя?       

Навеки Ваш Ташлыджалы»

      - Бурджу, где сейчас Хранитель покоев? – спрашивает, пребывая в мечтательной задумчивости. Легкая улыбка ямочками играет на ее щеках.       - Еще очень рано, госпожа. Не думаю, что Яхья – бей уже приступил к своим обязанностям, – «если бы я знала. К нему не колокольчик, а веревку надо привязать, чтобы сподручнее искать было. Глядишь, и далеко не убежит».       Скоротав за грезами еще час, султанша дождалась пяти утра. Примерно во столько вставали слуги. Ташлыджалы, хоть и был Хранителем покоев, тоже придерживался этого распорядка. Бурджу не долго выясняла: одна ночь в засаде возле покоев бея принесла свои плоды. Теперь она знала, во сколько тот отходит ко сну и просыпается.       *покои Яхьи – бея*

POV Ташлыджалы Яхья

      Лазурно - серое небо едва начало приобретать оттенки бирюзы и нежного пурпура, когда дверь тихо отворилась.       Вошла она. Вплыла, словно утреннее видение.       - Госпожа, - запоздало кланяюсь, оторопев от столь необычайно раннего визита. Раньше меня караулила Бурджу.       - Ташлыджалы, - негромко проговорила она, изящными пальчиками перебирая, укладывая на плечо свои каштановые локоны.       Кольцо.       Мое кольцо.       - Госпожа, - выдыхаю, взгляд замер на ярком камне. Она все поняла. И приняла меня.       Приблизившись, девушка приложила одну ладонь к моему сердцу, другой мягко обхватила лицо.       - Я согласна, - подалась ближе, прошептав в самые губы.       - Я счастлив, моя госпожа, - шепчу в ответ, прижимая к себе, увлекая в нежный поцелуй.

Конец POV

      За дверями покоев, привалившись к стенке рядом с храпящими в рамках приличия стражниками, счастливо посапывала преданно не сомкнувшая за ночь глаз Бурджу.

***

POV Хюррем Хазрет Лери

      - Со мной он всегда так нежен!       - А мне однажды даже прочел свои стихи!       - И мне. А еще в глаза так смотрел!..       Ишь как щебечут. Одна другой заливистей. Уже месяц прошел, но ни одна из них так и не понесла дитя. Мустафа так спокойно их рекомендовал, зная, что они бесплодны? Нет, лекари сообщили бы о таком.       В чем подвох?       Девушки врут или Мехмеда кто – то всему обучил? Мустафа вполне мог. Так, что это я. Других злодеев в гареме что ли нет?*       Рядом с моим сыном – нет.

Конец POV

      - Сюмбюль, опроси девушек. Правда ли они проводят ночи с Повелителем. Только не поднимай шум.       - Будет сделано, госпожа, - ага бесшумно скользнул обратно в тень угла, растворяясь в ней по очередному поручению.       Примечания:       *«Других злодеев в гареме что ли нет?», – решило зло всея… гарема? Стамбула? Османской империи?

***

      *месяц спустя*

POV Хюррем Хазрет Лери

      После возвращения передо мной стояло три проблемы. Первая – отстранить Мустафу. Не убить, конечно, но отослать далеко и, желательно, надолго. Вторая – наладить личную жизнь сына. Хальветы проходят регулярно, что не может не радовать. Меня и наложниц из гарема. Третья – ускорить появление юных шехзаде, моих внуков. На удивление, вторую проблему решить оказалось легче всего. А вот на решение третьей, подозреваю, влияет первая. Ни одна из пяти фавориток так и не понесла дитя.       - Госпожа.       - Говори.       - Наложницы признались. Повелитель ни разу не проводил ночь в компании ни одной из них. Думаю, сегодня вечером вам стоит лично посетить покои, в которых «проходят» хальветы.       *поздний вечер*       Сюмбюль привел к дверям тех самых покоев сразу после того, как туда вошла наложница. Что ж, посмотрим.       - Дорогу, Валиде Хюррем - султан Хазрет Лери!

Конец POV

***

      *покои Султана Мехмеда, стук в дверь*       - Войдите, - не отрываясь от трактата, Мехмед пытается переписать в тетрадь понравившуюся строку.       - Брат. Мы можем поговорить?       Подняв голову, скорее из – за серьезного тона, чем из интереса, он отложил книгу и перо. Приглашающим жестом указал на тахту у окна.       Михримах опустилась с удивительно прямой спиной, не сводя с него напряженного взгляда. Ладонью одной руки она прикрывала другую, словно скрывала что – то. Заинтересовавшись причиной такого поведения, Мехмед осторожно спросил.       - Ты хочешь мне о чем – то рассказать? – «надеюсь, это что – то окажется радостным».       После нескольких мгновений напряженной тишины на лице девушки расцвела нежная, по – детски искренняя улыбка. Она подняла руку, опустив глаза на подол пурпурного платья. На пальце переливался крупный ярко – алый гранат.       Сидевший в напряженном ожидании дурных вестей Мехмед расслабился. Они решились.       - Поздравляю, сестра, - тепло улыбаясь, обнимает покрасневшую девушку. – Ты уже обрадовала матушку?       Едва отступившее напряжение вернулось. Ее щеки слегка побледнели, а уголки губ дрогнули.       - Именно это я и хотела обсудить с тобой, - начала осторожно. – Не думаю, что мама будет в восторге. И дело не в его статусе. Тот факт, что Ташлыджалы – верный друг Мустафы, не позволит нам получить ее благословение. Но ты – Султан, твое слово – закон. Поэтому, прошу, - она подняла на него взгляд, горящий решимостью идти до конца, - благослови нас.       Мехмед в задумчивости пожевал губы. Не хотелось проворачивать такое важное событие за спиной собственной матери. Но Михримах права – она никогда не одобрит их никах. Он берет ее руки в свои, заглядывает в глаза.       - Я сам поговорю с ней об этом. И да, я полностью поддерживаю ваше решение и даю свое благословение. В ближайшее время издам указ о начале подготовки к празднику. Думаю, семи месяцев хватит…       *покои Мустафы - паши, в то же время*       - Два месяца назад, паша, - Ибрагим опустил взгляд, не переставая мечтательно улыбаться.       - И ты говоришь мне это только сейчас?! Ибрагим, я думал, мы друзья, - притворно журит его Мустафа. «Они решились». – Когда планируете радовать Повелителя?       Улыбка на лице мужчины стала натянутой, в глазах блеснуло опасение.       - Поэтому и обратился к вам. Я верю в мудрость и доброту нашего молодого Повелителя, однако влияние Валиде не может не вызывать опасений. Хюррем – султан, если узнает, не упустит шанса… Но я нашел выход, как не сообщать ей раньше времени. Позвольте обратиться к вам с просьбой, - он покорно замер в ожидании ответа.       - Такое радостное событие непременно должно состояться с особым размахом! Конечно, говори, я обязательно помогу.       Повеселев, расправив плечи, Ибрагим начал посвящать его в суть своей задумки.       - Как я уже говорил, проблема не в том, чтобы получить благословение Повелителя, а в том, чтобы до самого никаха об этом не узнала Хюррем – султан. Вы довольно близки, - Мустафа резче, чем требовалось, перевел на него взгляд, - не подумайте, мы с Хатидже – султан молились за ваше с Повелителем счастье... Я имею ввиду, могли бы вы лично обсудить все с ним. Так об этом не станет известно слишком скоро, - начавший речь бодро, паша окончательно смутился, хотя во время тренировки она звучала не так неловко.       Внимательно посмотрев на мужчину, словно видел его впервые, Мустафа кивнул своим мыслям. Вытянув руку, коротко сжал его плечо, выражая поддержку.       - Можешь не переживать, я поговорю с Мехмедом. Уверен, он поймет и поможет.       - Благодарю вас, паша!

***

POV Хюррем Хазрет Лери

      - Дорогу, Валиде Хюррем - султан Хазрет Лери!       *двери распахиваются*       Чудно. Свечи, вино, фрукты и очередное кареглазое недоразумение на ложе. Сам Повелитель нигде не наблюдается *с «интересом» осматривается*. Пойду узнаю, что же его так задержало. Или кто, не приведи Аллах.

Конец POV

***

      *покои Султана Мехмеда*       - …за это время мы сможем подготовить все необходимое.       *двери резко распахиваются*       На Хюррем – султан с недоумением и легким испугом уставились две пары глаз. Михримах и Мехмед тут же поднялись с тахты, теряясь в догадках, почему их беседу прервали столь бесцеремонной спешкой. В ответ с порога на них смотрела чем – то удивленная мать.       - Мехмед, сынок. Михримах… Мехмед, ты забыл о том, какой сегодня день? Наложница давно ждет. Одна, - многозначительная улыбка чуть смягчает читающееся в ее глазах желание громко и со вкусом побранить его. Так, для приличия.       Он и вправду охотно забыл об этом своем досадном обязательстве, как только сестра поделилась с ним столь радостным известием.       - Простите, матушка, это я его задержала, - Михримах слегка нервно обхватила одну ладонь другой, как делала ранее, и спешно откланявшись, легко выпорхнула из покоев.       - Ну, теперь мне, - «к сожалению», - ничто не может помешать посетить наложницу.       Но ни один не двинулся с места. Мать и сын продолжили разглядывать друг друга, размышляя каждый о своем.       - Поужинаем завтра втроем? – прерывает затянувшееся молчание Хюррем, оглядев его с неуместной, едва уловимой грустью.       - Я всегда считал, что у тебя больше детей. Почему только мы с Михримах? – Мехмед в недоумении склонил голову набок. У него не получалось предугадать, к чему приведет этот разговор.       - Нет, я хочу разделить трапезу с тобой и Мустафой. Насладимся едой, поговорим. Вы так хорошо ладите. Думаю, пора и мне сделать шаг навстречу. Все же, ребенок не виноват в ошибках своих родителей…       Мехмед не надеялся, что подобное станет возможно так скоро. И сейчас не позволял себе поверить до конца. Волна дрожи прокатилась от груди, оседая внизу живота. «Неужели долгожданное примирение?!».       - Да! То есть, конечно, матушка, - выпалил он, отчего Хюррем недоуменно выгнула бровь. – Просто, я рад, что ты все же передумала, - смутившись, он отвел взгляд, но не перестал улыбаться. Он не видел, как мать смотрела на него с сочувственно – горькой улыбкой.       - Ступай, Мехмед. Наложница…       - Уже направляюсь, - отозвался он, улыбаясь, очевидно, совсем другому событию.

***

      *коридор на пути к покоям Хюррем - султан*

POV Хюррем Хазрет Лери

      Они писали друг другу письма со дня отъезда Мустафы в Манису. Ничего особенного: живое участие и наивная забота братьев друг о друге. Интересы, события дня, истории из детства…       После его приезда. В тот год он очень много времени проводил с ним. И жесты. По – детски раскованные, наивные, такие естественные. Даже со мной он перестал вести себя подобным образом после обучения у Хайреддина - паши. А рядом с ним – ежедневно.       Он едва не предстал перед Аллахом собственными усилиями... Сказал – любовь. Правда, ни с одной девушкой Мехмед не проводил времени больше того, которое требуется на что – то вроде «да», «нет» и «оставь нас». Клара не в счет.       Их отправили в один санджак (неслыханно!). После ранения Сулейман *прочла молитву* лично привез его в Манису. Не ко мне. К нему. И он всегда был рядом, заботился. В чем – то сверх меры.       Махидевран едва не убила... Но, о чудо, не кто – нибудь - самый преданный слуга Мустафы охранял его. Не припомню, чтобы обязанности бостанджи входили и в обязанности Хранителя покоев. Не приведи Аллах, Ибрагима бы я сразу за такое с поста сжила. И донес то никто иной, как Мустафа, хотя с легкостью мог все скрыть. А Мехмед, сдается мне, охотно помог бы ему в этом.       Мехмед – нынешний Султан Османской империи. И кто же подле него? Правильно. Опять Мустафа. Тот, кого ему разумно следовало бы казнить по закону Фатиха, а не значительно приближать, связав себе руки. Однако, Сулейман *прочла молитву* тоже поселил Ибрагима в тех покоях*. Но в султанских – то по утрам наблюдалась исключительно я – его законная жена и мать его детей.       Мехмед посещает наложниц. Да, да, тех, которых посоветовал Мустафа, чтоб ему пусто было! И глаза - то у них у всех карие, и локоны – то темно – каштановые. Одно что женщины. Но, как оказалось, и в этом был подвох. Как мужчина он не был ни с одной из них.       Не думала, что когда – нибудь признаю это, но Махидевран оказалась права. Чтоб и ей пусто было!

Конец POV

      Дойдя до своих покоев, султанша в сердцах хлопнула створками дверей дважды. Сначала по каменным изваяниям, именуемым «бостанджи», дежурившим снаружи, затем по служанкам, дожидающимся внутри и не успевшим отскочить.       Примечания:       * - события следуют так, как надо автору, а не так, как представлено в сериале. Да, вообщем – то, и персонажи многие отсутствуют. Ну, вы поняли.

***

      *раннее утро, покои Султана Мехмеда*       В оставленные с вечера распахнутые дверцы балкона белыми занавесями вплывал ласковый ветер ранней осени. По стенам, балдахину и одеялу наперегонки бегали первые солнечные зайчики. Пара, уютно устроившаяся в теплых объятиях друг друга, вела негромкий разговор.       - …думаю, его следует повысить до паши: он по – прежнему известен и как искусный воин, и как талантливый стратег, - Мехмед легко накрыл ладонью один солнечный блик, перепрыгнувший с покрывала на щеку Мустафы.       - Ты прав. Ташлыджалы с Ибрагимом будут практически на одном уровне, при этом каждый сможет выполнять то, в чем сведущ. *недолгое молчание* Знаешь, как бы они ни относились друг к другу, мне видится двойной никах. Один большой, пышный праздник, длящийся целый месяц. Хюррем – султан сможет посодействовать его проведению средствами для вакфа*, ведь на гуляниях будут дети, женщины и мужчины разного уровня жизни. Несколько десятков слуг будут раздавать еду и воду исключительно бедным и малоимущим, чтобы не допустить несправедливости. Думаю, Михримах и Хатидже – султан не откажутся пожертвовать часть подаренных им во время торжества денег на благое дело, - Мустафа накрыл его руку своей и «зайчик» перепрыгнул уже на его ладонь.       - Замечательная идея! Расскажем ей сегодня за ужином, - Мехмед потерся носом о тыльную сторону поймавшей его руки. – Знаешь, это так сложно: решать то, о чем никогда даже не задумывался, вершить судьбы людей, стараясь учесть едва ли не все… - пожаловался.       - Хахахах, - негромко рассмеялся Мустафа, - знали бы они, что государственные дела нынешний Султан предпочитает решать в своей постели, - игриво скосил глаза в его сторону.       - Кстати о них, - тон Мехмеда мгновенно утратил часть своей беззаботности, - выходит, в то время, когда я разговаривал с Михримах, Ибрагим – паша пришел к тебе с той же просьбой. Каждый выбрал своего покровителя. Думаешь, они догадываются?       Мустафа переплел их пальцы и повернулся к Мехмеду, поцеловал в лоб, потерся носом, не видя, чувствуя, как расцветает ответная улыбка.       - Ибрагим упомянул, что они с Хатидже – султан даже помолились за наше счастье. Уже как – то узнали и приняли к сведению. Насчет Михримах и остальных – не уверен, - мысленно перебрав всех членов правящей семьи, чуть сильнее сжал пальцы. - Я понимаю, насколько для тебя важна семья, одобрение матери… Знают они или только догадываются, думаю, нам надо начать с разговора с Хюррем – султан. Она впервые сама предложила поужинать с тобой в моем присутствии. Все же, она твоя мать и, даже если не одобряет, то имеет право узнать это от тебя. Возможно, кто – то поддержит нас, кто – то проклянет - я давно готов к любым их реакциям. Думаю, нам стоит попытаться, - окружающих серьезность, загоревшаяся в его глазах, заставляла опасаться, и лишь Мехмеда она всегда успокаивала, дарила надежду.       - Я испытываю… так много всего. Радость, волнение, предвкушение, страх… Не думаю, что она сможет принять нас сразу. Но уже давно не перестаю надеяться, что, возможно, со временем у нас получится любить друг друга, не скрываясь. Хотя бы от семьи, а остальное - не так важно, - робкая улыбка, вновь слабо расцветшая на его губах, была тут же обласкана нежными поцелуями.       - Мы справимся, обещаю.       «Я сделаю все, чтобы защитить тебя. Обещаю».       Примечания:       * - да, она создала его сразу, как вернулась во дворец после траура.

***

      *галерея на пути в покои Султана Мехмеда*       - Повелитель! – к прогуливающемуся по открытой галерее Мехмеду стремительно приближался Хранитель покоев.       - Что уже случилось? – он остановился. Ташлыджалы оглянулся, встал чуть ближе, чем позволял дворцовый этикет и негромко заговорил.       - Сегодня утром одна из служанок Хюррем – султан принесла в ее покои букет... Из веток ягодного тиса, олеандра и клещевины. Вам это о чем – нибудь говорит?       - Нет, - «кроме того, что букет наверняка вышел страшненьким». – А должно?       - На вид это просто безвкусный букет, но на деле – ядовитый сбор с ленточкой. Я узнал у лекарей: порошок из любого из них вызывает скрытое (внутреннее) кровотечение и остановку сердца. Нам нужно что – то предпринять!       - Нам нужно что – то предпринимать? – Мехмед по - прежнему не понимал связи между жутким букетом и своей персоной. Он задумчиво взглянул на Хранителя покоев, который, судя по виду, не прочь был на пробу пару раз приложиться лбом об ближайшую стену. «Мало ли, кто там еще не угодил моей кровожадной матушке…».       «Мустафа!».       - Распорядись, чтобы с этого момента все, что он попытается съесть, сначала пробовал чибеши*. А потом показывался мне, - «сегодня еще ужин…».       - И на вечернюю трапезу с госпожой пусть останется, - «если доживет». Ташлыджалы умчался «что – то предпринимать», пока не подали обед.       «Очень, очень сильно хочу верить, что это просто нелепый букет служанки, напрочь лишенной чувства прекрасного».       Примечания:       *Чишничибеши – дегустатор (дословно).

***

      *покои Мустафы – паши*

POV Мустафа Хазрет Лери

      Что он забыл в моих покоях? Всегда думал, что их место на кухне… О, плов. Стоило потянулся за тарелкой, как мужчина передвинул ее к себе, пробуя и только потом ставя передо мной. Не понял.       - Разве ты не на кухне должен этим заниматься? – а не сидеть перед господами, смущая аппетит своей серебряной ложкой в каждой их тарелке.       - Таков приказ Повелителя, - невозмутимо пояснил, пробуя следующее блюдо. Судя по виду, он и сам не в восторге: вон как тяжело сглатывает.       Что уже произошло, что Мехмед так обеспокоился? Причем не своей, моей безопасностью. Ну что ж, будем весь день портить друг другу аппетит: я своим статусом и туманной угрозой отравления, он – своей ложкой в каждой моей тарелке. А орехи – то за что?..

Конец POV

***

      

Эй, храбрец, не сетуй на судьбу,

Не обвиняй в своих грехах другого.

Ты оглянись, узри свою вину,

Все беды от тебя самого.

Ты не от тени собственной страдаешь.

Что же ты сделал, что не увидел обратного пути?

Что же ты посеял, чтобы собрать другой урожай?

Твои поступки рождаются из души и тела.

Они, словно дети, придут потом и схватят тебя за подол*.

      

Джалаладдин Руми

      *вечер совместной трапезы, покои Султана Мехмеда*       Ближе к оговоренному времени двери султанских покоев распахнулись и внутрь потянулась длинная вереница слуг. Спустя пару минут невысокий стол ломился от обилия любимых блюд обоих. Хюррем - султан и о себе не забыла: рядом с вазочкой мушмулы** дымились крупные перепелки. Искусно расшитые подушки в тон к ковру и занавесям, с расчетом расставленные свечи… Каждая мелочь выражала то, что к этой встрече готовились.       Мехмед медленно, предельно внимательно оглядел каждую деталь вечера, стараясь зарисовать его в памяти. И он охотно позволил бы себе раствориться в ощущениях, если бы не одно «но». Слишком уж все прекрасно. Достаточно хорошо зная свою мать, Мехмед мог поклясться любому неверующему, что Хюррем – султан способна организовать такой роскошный вечер как для чьего – то праздника, так и для похорон.       Оценив, где вероятно решит расположиться Валиде, Мехмед занял подушку, ближайшую к ней. Не так далеко, как хотелось бы, но и дополнительный метр – тоже расстояние. И вновь там, где хотелось бы меньше всего, пригодились навыки, приобретенные за время обучения на корабле. Ничто не выдавало внутреннюю напряженность Мехмеда (или ему так казалось), пообещавшего себе сделать все, чтобы Мустафа благополучно пережил этот ужин. Накануне объяснившись с ним, он отослал чибеши. Временно.       Дверь вновь распахнулась без объявления, вошла Хюррем – султан. Платье ее любимого багрового цвета отливало в свете свечей, ничуть не уступая со вкусом подобранным украшениям.       - Сидите. Давайте хотя бы этим вечером забудем об этикете (да ну?!). Как одна семья (да ну?!), - она грациозно опустилась на подушку, взгляд блеснул неясным обещанием чего – то. То ли счастливого примирения, то ли утонченной расправы. Мехмед отчаянно верил в первое, готовясь к более вероятному второму.       Вдох. Выдох.       Признание.       - Матушка, прежде чем приступить к трапезе, мы хотели бы кое – что сообщить тебе, - резко ощутив неуверенность, Мехмед опустил глаза, но в следующий момент нашел под столом руку Мустафы, переплел их пальцы, чуть сжал и, почувствовав ответное легкое сжатие, поднял полный решимости взгляд. – В моей жизни уже довольно давно появился человек, который стал необычайно дорог. Человек, которого я очень люблю. Не то, чтобы я скрывал это от вас. Просто, боялся встретить непонимание и осуждение, разочаровать... Думаю, настало время заново познакомить вас.       Мехмед повернул голову, его губы растянулись в теплой, такой искренней улыбке. Такой красивой. Мустафа, все это время смотревший исключительно на него, вернул ее мягкое отражение. Они одновременно потянули сплетенные руки вверх, кладя их на стол, на всеобщее обозрение. И только в этот момент Мехмед смог сложить из всех деталей верную мозаику. На обозрение единственной в покоях Хюррем – султан. Ни одного слуги, ни одной служанки. Только они втроем: он, Мустафа и Валиде, застывшая с неестественной, жесткой улыбающейся гримасой на вытянувшемся лице.       Предчувствовал. Ожидал. Готовился.       И все равно больно. Встречаться с непониманием и осуждением дорогих тебе людей больно каждый раз как в первый. Это тот кинжал, чье лезвие со временем чувствуется лишь острее.       Дернувшись, словно очнувшись от ступора, султанша что – то невнятно хмыкнула, угукнула, рассеянно оглянулась по сторонам, старательно отводя взгляд от лежащих на столе переплетенных рук, прокашлялась. Мустафа потянул было руку обратно, под спасительную тень скатерти, но Мехмед сильнее сжал пальцы, упрямо сверля непроницаемым взглядом мать. Улыбки и их подобие давно сошли с лиц всех троих.       - Хм, по такому случаю… я распорядилась приготовить нечто особенное. Гюнеш! – «не ага и не калфа, ее личная служанка», отметил Мехмед.       Раз.       В дверях мгновенно возникла служанка, отвлекая от двойственности ситуации. На небольшом подносе дымились три пиалы с очень ароматным чем – то. Последний гвоздь крышки гроба, то есть событий вечера, - блюдо, запах которого может перебить даже некоторые «ароматные» яды. Сердце Мехмеда болезненно сжалось, кажется, в седьмой раз за вечер. Который едва успел начаться.       - Валиде, позвольте узнать, что это за необычайно вкусно пахнущее блюдо? – «интересно, Мустафа из вежливости, или из жалости интересуется этой ароматной бурдой?», пронеслось в мыслях Мехмеда.       - Шекер – ага придумал очень вкусный суп из желтой мушмулы и миндаля. А секрет необычного аромата в лепестках душистой розы, которые следует вымачивать пару дней. Именно она составляет основу блюда, - «она рецепт каждого блюда знает или только тех, которыми травить сподручнее?», не унималось его беспокойство.       Два.       Хюррем – султан с, казалось, неподдельным интересом попробовала принесенное лакомство. Ее лицо расслабилось, линия плеч стала менее напряженной, движения вновь обрели грациозность. Но стоило Мустафе взяться за ложку, плавность и бдительность хищного животного вернулись как не покидали.       - Мустафа, - более не глядя на мать, Мехмед постарался придать своим лицу и голосу как можно больше беззаботности, - покорми меня.       - Но, мы же, ты… - его взгляд начал метаться между замершей султаншей и по – детски подперевшим щеку Мехмедом. Не сказать, что он до этого был спокоен и весел, но складывающаяся ситуация с каждой минутой давила на него все больше.       - Да, я хочу, чтобы ты покормил меня. Сейчас, - для убедительности он пошире раскрыл рот.       Последний раз взглянув в сторону Хюррем – султан, Мустафа плавно поднес полную ложку…       - Стой.       Оба резко повернулись к женщине, нелепо замерев в исходных положениях. Громко клацнула челюсть.       - Я имею ввиду, - чуть замялась она, - Мехмед, сынок, у тебя точно такое же блюдо. Позволь Мустафе спокойно насладиться им вместе с нами.       Три.       Затылок пронзила острая боль, вцепившаяся ледяной хваткой, заставляя замереть и прислушаться к собственным ощущениям. Терпение Мехмеда лопнуло.       - Калфа!       Двери распахнулись, семеня, в них вбежала перепуганная служанка.       - Да, Пове…       - Немедленно привести чибеши.       - Мехмед… - начала было Хюррем.       - Живо!       Кивнув больше от испуга, калфа опрометью бросилась куда послали.       - Мехмед, что случилось? – Мустафа взял его руку в свои. В глазах – чистое непонимание. «Он готов был поверить ей», - с содроганием осознал Мехмед, - «не задумываясь съел бы все, что она предложила сегодня. Ради успокоения моей совести. Не приведи Аллах, опасения подтвердятся…».       Двери резко распахнулись, вбежал запыхавшийся чибеши, половину покоев пересекая в строго горизонтальном поклоне. Мехмед многозначительно посмотрел на мать, напряженно улыбнулся краешком губ Мустафе.       - Проверь, - указывает исключительно на пиалу Мустафы. «Снова невезучий он», отметил тот.       - Мехмед, неужели ты думаешь… - одним взглядом он дал понять, что не только думает, но и с готовностью ожидает.       Чибеши опустил в пиалу серебряную ложку. Спустя некоторое время пристально вгляделся в нее - та даже не потемнела.       - Мехмед, послушай… - Мустафа попытался успокоить его. Ответом стало лишь более ощутимое сжатие ладони.       - Ешь.       Мужчина посмотрел на пиалу так, словно увидел в ней не суп, а своей конец (учитывая собравшуюся компанию). Медленно поднес к себе, принюхиваясь. Зачерпнул немного той же серебряной ложкой, попробовал и… даже спустя десять минут остался стоять в напряженном ожидании. Живой и здоровый.       «Не понимаю. Я же почувствовал…».       - Можешь идти, - поспешно распорядилась Хюррем – султан.       Откланявшись, чибеши медленно направился к двери. И упал, так и не дойдя до нее.       Услышав приглушенный ковром звук, все трое обернулись. Глаза Мустафы расширились от ужаса осознания (он едва не накормил этим любимого человека), глаза Мехмеда опасно сузились от горечи правоты.       - Валиде, я требую объяснений!       Примечания:       *В сериале Хюррем цитирует эти стихи, в то время как Сулейман уехал в Эдирне и сжигает прощальное письмо Мустафы и его кольцо.       **Мушмула – небольшая (чаще желтая) слива.