***
«…Не знаю я, что ждет меня в пути.
Но не боюсь и смерть в любви найти.»
Уильям Шекспир, LXXX сонет
- Валиде, я требую объяснений! Султанша резко обернулась. В ее глазах вскипали злоба и ненависть, не оставляя места и капле раскаяния. Она вскочила, вмиг утрачивая всю доброжелательность. Мехмед и Мустафа поднялись следом, продолжая крепко сжимать ладони друг друга. - Как вы посмели решиться на такое!..POV Хюррем Хазрет Лери
Я не узнаю его. Смотрю в его глаза, слышу его голос, но впервые не узнаю в нем своего сына. Передо мной сейчас кто угодно: Повелитель империи, отважный воин, гордый и сильный мужчина, с несгибаемой волей отстаивающий то, что ему поистине дорого. Кто угодно, но только не МОЙ сын.Конец POV
Раздался звонкий хлопок от пощечины. Тот самый метр. Не сдержавшись, Валиде – султан впервые ударила своего сына. Обида, непонимание, отвращение, страх, чувство вины затопили ее. Глаза сверкнули опаснее острейшей сабли, наливаясь смесью гнева и яда.POV Мустафа Хазрет Лери
- Ты себя – то слышишь?! «Любовь» к Мустафе тебе глаза застила?! Ползут слухи… Посмотри на себя! Ни одна наложница не удостоилась такой чести. ЕГО… - выразительный взгляд в сторону «подлого и ничтожного» меня. – Его же ты оберегаешь так, словно он – твоя законная жена, родившая шехзаде! Удар. Не телесный, но причиняющий боль во сто крат сильнее. Удар, к которому я, вопреки убеждениям, оказался не готов. Это Хюррем - султан наконец – то замолчала или я перестал слышать? Непонятное, сложное, тяжелое чувство расползается глубоко в груди, заполняя собой, отрезая от внешнего мира, заставляя замкнуться на нем. Из затягивающего водоворота пугающих ощущений выдирает до дрожи знакомый голос, разрывая образовавшуюся в голове тишину. Тихо, почти угрожающе. Непреклонно. - Наши братские узы и преданность друг другу – нерушимы, уважение и доверие – безграничны. Моя любовь к Мустафе гораздо глубже и сильнее, чем вы смогли вообразить. ВЫ посмели не только оскорбить, но и покуситься на жизнь того, кто столь же дорог моему сердцу, как каждый из семьи, Валиде. Этим поступком вы не просто разочаровали меня - убили доверие, - его слова елеем лились в душу, обволакивая, защищая от жестокой правды. Подчеркнуто вежливое обращение выстраивало невидимую глухую стену между матерью и сыном. Голос последнего начал набирать силу, будто металл зазвенел. – Я не намерен прощать такое кому бы то ни было, и, если подобное повторится, моего гнева не избежите даже вы, МАТУШКА. Стража! *стремительно входит стража* - Увести. Онемев от шока, султанша не сопротивляется, позволяя увести себя. В голове из раза в раз эхом раздаются обвинения, не давая сдвинуться с места. Больно и холодно, как будто погребен под толщей ледяной воды. Больше всего больно от того, что каждое слово, все до последнего – правда. Я знал это с самого начала, но был уверен, что подобная связь между нами невозможна и отбросил бессмысленные переживания. А когда свершилось то, чего так безумно и страстно желал, счастье затмило разум, заставляя поверить в отсутствие любых проблем. Которые никуда не делись, лишь, на время, услужливо отошли на второй план. Чтобы в будущем ударить с новой силой. Дверь еще не закрылась, а я уже оказался с силой сжат в теплых, родных объятиях. Они выжимали из меня не имеющие оправдания, постыдные слезы, которые не представлялось возможным сдержать. То, к чему мы шли так долго, шли огромными усилиями, рушилось, рассыпалось как хлипкий домик. Захотелось вновь оказаться ребенком, чтобы все проблемы грезились далекими и решал их кто – то другой. Мехмед что – то беспрерывно шепчет, целует в висок, стараясь успокоить. А у меня нет сил даже на то, чтобы поднять руки и обнять в ответ. Но чем сильнее он сжимает меня, тем легче становится на душе. Удивительно. Впервые я старался стать сильнее не из – за того, что так подобает шехзаде, а ради кого – то. Желание оберегать Мехмеда, заботиться о нем и быть ему самой надежной опорой воплотилось в стремление стать сильнее. Ради него. Но, как ни старайся, невозможно изменить самую свою суть, пересечь предел своих природных возможностей.Конец POV
POV Мехмед Хазрет Лери
Я чувствовал, как колотится от гнева мое сердце. Но сердце Мустафы, казалось, перестало биться вовсе. Его удары ощущались настолько редко, что я замирал на полувдохе в ожидании каждого следующего. Почувствовав на щеке влагу, еще сильнее прижимаю к себе. Впервые в жизни становлюсь свидетелем того, как он плачет. В детстве сам часто прибегал, если был сильно чем - то расстроен. Мустафа всегда выслушивал и успокаивал, всегда находил нужные слова поддержки. А сейчас тот, кто сам долгое время был сильным ради других, оказался сломлен жестокой действительностью. В голову, как на зло, не приходило ни одного достойного слова, которое смогло бы утешить, не уколов при этом своей лживостью. Пока я был одним из шехзаде, не так уж и обязан был заводить детей. Но сейчас я – Правитель Османской империи и у меня обязан быть как минимум один кровный наследник. Раньше думал, что, в случае своего правления, смогу возвести на трон сына одного из братьев. Однако сейчас меня посетило другое, гораздо более разумное решение, которое решусь воплотить в жизнь лишь при полном согласии на то Мустафы.Конец POV
***
Верность – это решение. Твердое и уверенное. Внутреннее. Совсем неосознанное, но от того и самое настоящее.
Мехмед лично запер все пять дверей смежных покоев, пригрозив никого не впускать под страхом смертной казни. Мустафа не заметил и этого, продолжая неподвижно стоять на месте с устремленным в никуда взглядом. Мыслями он был сейчас далеко за пределами дворца. Мехмед вернулся к нему. «Не прощу», - его передернуло от вымораживающей пустоты в поднятых на него глазах. Лишь спустя несколько минут там, в глубине, он смог разглядеть блекло тлеющие тяжелые, безрадостные чувства, искрами выжигающие на душе любимого новые раны. Мехмед неторопливо раздел их, оставляя лишь в легкой шелковой одежде, потянул Мустафу за руки в направлении кровати. Тот напоминал ему безвольную куклу. Покорную марионетку, не боящуюся за себя. Не боящуюся боли. Так они добрели до разостланной постели. Мустафа перевел пустой взгляд сначала на нее, потом на Мехмеда. В считаный миг «вернувшаяся» в тело душа передернула невидимый рычаг у него в голове. Тепло подмятого тела не дало соприкоснуться с холодной простынью. Но в следующее мгновение Мустафа рывком перевернул их, оказавшись снизу, обхватывая его бедра ногами, удерживая, плотно прижимая к себе. В глазах его читались отчаяние и боль от понимания, что Хюррем – султан, вообщем – то, абсолютно права*. - Тебе сейчас совсем не это нужно… - шепчет Мехмед, нежно проводя теплой рукой по щеке. Неверие, столь явно читающееся в глазах напротив, вынуждает его продолжить мысль. – Мой возлюбленный, одна ТВОЯ жизнь для меня дороже всего, чем владею… даже собственной жизни. Не ищи подтверждения моей любви к тебе в одном лишь теле**, как не ищешь его у других. Я люблю тебя именно потому, что это ТЫ, Мустафа. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом, всегда на ТВОЕЙ стороне. Взгляд карих глаз подернулся сиянием капель вновь подступившей влаги. Мехмед поочередно поцеловал каждое из закрывшихся век, невесомо собирая слезы. Горькие***, от того такие соленые. Примечания: *«Чтоб ее!», - крик автора, сотворившего эту мегеру. **Подразумевается поиск подтверждения любви к себе в мимике партнера, плотских утехах и т.п. ***Причина таких слез – горе.***
POV Мехмед Хазрет Лери
Утром… Поправочка: «этим» утром Валиде не появилась на пороге моих покоев, возомнив себя первым лучом солнца. Не посмела. После такого… Лично бы прогнал. Большая постель напоминает уютное гнездо из сбившегося одеяла и подушек. Привычно сплетясь телами, еще мягкие и теплые ото сна, мы нежились в объятиях друг друга. В свете занимающегося рассвета разглядываю такие же, как у меня самого, карие глаз. - Знаешь, я утонул в твоих глазах однажды. И пожелал себе безвозвратно остаться, навсегда запечатлеть в них свой образ. В тот день в саду тоже светило солнце, превращая их в медового цвета янтарь. Они так сияли, лучились счастьем… - Мустафа лениво ласкал мою щеку, большим пальцем рисуя на ней круги. - Ты все еще думаешь о ее словах? – как бы мне ни хотелось продлить эту идиллию, ради нашего будущего мы обязаны прямо сейчас прийти к взаимопониманию. Рука замерла, пальцы слегка напряглись, чуть сильнее надавливая на кожу. Уютную тишину разбило повисшее молчание. Вздохнув с сожалением, Мустафа прикрыл глаза и негромко признался. - Я уже давно думал обо всем этом… Еще с тех пор, как понял, что люблю тебя. Но тогда и помыслить не мог, что все случится взаправду, - его рука несмело продолжила размеренную ласку. - Посмотри на меня, Мустафа, - приподнимаю его лицо, мягко цепляя пальцами подбородок, - ты ведь помнишь все, что я тебе вчера сказал? – короткий кивок. – Запомни это лучше сур, которые читал надо мной. Да, я и про это знаю, убьешь Ташлыджалы в другой раз. А сейчас давай останемся так подольше. Один его взгляд в этот момент выражал все, что он чувствовал ко мне: благодарность, доверие... любовь.Конец POV
***
*дворцовая кухня* - Слышали новость? Чибеши Булут умер вчера вечером, - по кухне прокатился взволнованный ропот. Служанки сгрудились теснее, напоминая стайку пугливых птичек. - Говорят, кто – то пытался отравить Мустафу - пашу, использовав новый ароматный суп Шекера – аги, - громким шепотом заверила та, которую частенько заставали в компании разных бостанджи. - Бедный Шекер – ага, теперь и ему достанется, - всплеснула руками другая. - А ведь какой вкусный суп был!..***
*покои Хатидже - султан* Уютно устроившись на тахте со сборником стихов, Хатидже вслух зачитывала особенно любимые. - «…Разлука сердце делит пополам, чтоб славить друга легче было нам…». Ты уже слышал новость? – она отложила книгу, беря в руки чашу ромашкового отвара. - Да, мне доложили. По «очень большому секрету», - невесело усмехнулся Ибрагим. - Даже жаль: горе не пощадило ее разум. Или она настолько недооценила чувства собственного сына, - султанша протянула вторую чашу паше. Тот улыбнулся более тепло и отпил немного. - Как бы то ни было, им наверняка очень тяжело сейчас. Одно дело – знать о последствиях своего решения, совсем другое – столкнуться с ними. - Думаю, дело не только в наследнике и жажде удержать власть. Мы с тобой способны понять их, так как сами сейчас влюблены… - она спрятала легкую улыбку в очередном глотке. - Уверен, нашего чувства хватит не только на понимание, но и на поддержку, - Ибрагим взял ее руку в свою, поднял, нежно огладил пальцы, легко прошелся поцелуями по изящно выступающим костяшкам. Хатидже только улыбнулась, выражая свое полное согласие.***
*покои Яхьи - бея*POV Ташлыджалы Яхья
- Немыслимо! – Михримах - султан уже двадцать минут гневно меряет шагами покои. Постарался занять такое место, чтобы притвориться недвижным предметом мебели, не сильно мешающимся под ногами хозяев. - Госпожа, прошу, успокойтесь. Все не так… - Успокоиться! Ты говоришь мне просто взять и успокоиться?! Повелитель империи, мой родной брат… Я не могу принять такое! – моя гордая госпожа. Она замерла, в гневе заламывая кисти рук. Спокойно, Ташлыджалы, дыши. Ты знал, что рано или поздно это случится. Сложность лишь в том, что это не обида, а страх перед неизвестным. - Госпожа, - вроде слушает, - личная жизнь каждой пары касается исключительно их двоих. Не думаю, что нам стоит… - Она бы касалась только их, если бы один из них не был пашой, а другой Повелителем империи! Если об этом узнают за пределами дворца… Это может обернуться катастрофой для всей династии! Тут она права, однако, лишь отчасти. Да, Повелитель обязан озаботиться появлением на свет как минимум одного кровного наследника. Но также ни в одном законе не сказано, кого должен и не должен любить человек. И не важно, какого он происхождения и какое положение занимает. - Михримах, - беру ее холодные руки в свои, - все, что мы можем сделать, если не поддержать, то постараться сделать так, чтобы слухи не распространились по дворцу и за его пределами. Выдернув руки, она отступила на шаг, опасно сощурив глаза. - Вижу, ты так спокоен. Ты с самого начала знал! Не мог не знать... Конечно, ты ведь навсегда останешься предан Мустафе, - госпожа, остановитесь. – Признайся, Ташлыджалы, это все козни Махидевран – султан? У ее сына где – то спрятан наследник, а его задача - сделать так, чтобы он не появился у Мехмеда?!.. - Довольно, госпожа! – она даже замерла с раскрытым от удивления ртом. – Вы говорите вздорные, отвратительные вещи. Мустафа - паша… - Мустафа - паша, Мустафа - паша… Ты на чьей вообще стороне, бей?! Конечно, и как я мог забыть. Бей, слуга… В ее глазах я по – прежнему простой раб, чужак без права голоса. - Прошу меня простить. Уйти, пока не стало поздно, тоже надо суметь.Конец POV
***
*балкон покоев Хюррем - султан*POV Хюррем Хазрет Лери
С этого балкона ты всегда любовался мною и небом. По воле Аллаха твоя верная раба любуется балконом, где под синевой некогда стоял ее Повелитель *прочла молитву*. Прости меня. Если только наблюдаешь за нами. Прости. Мехмед, наш сынок, он всегда был славным, добрым мальчиком. Он стал мудрым правителем, перенял все твои лучшие качества и внял наставлениям. Но мне не хватило сил, за пеленой скорби не смогла распознать угрозу. Что мне делать, Сулейман?..Конец POV
Погрузившись в безмолвную беседу, Хюррем – султан не сразу заметила, как на рассматриваемом ею балконе появились двое. Пара беззаботно наслаждалась великолепным видом на город и море. Мехмед крепко обнимал откинувшего голову ему на плечо Мустафу. Хюррем вздрогнула от легкого ветра, прошелестевшего до боли родным голосом: «доверься».***
*Маниса* - …Ибрагим – паша сделает все возможное, чтобы не допустить этого. - А образумить моего сына тоже Ибрагим – паша сможет?! – султанша, в одночасье сильно побледневшая (в гроб краше кладут), страдальчески прикрыла глаза рукой. - Доверься своему сыну. Сейчас ты можешь сделать то, чего за тебя не сделает никто – быть на его стороне как мать. Ты можешь не одобрять его действий, но позволь ему самостоятельно принимать решения. Независимо от того, видишь ты в них мудрые поступки или глупые ошибки. Гюльфем сочувственно улыбалась. Сама она охотно бы разделила со своим ребенком любые жизненные перипетии. Если бы он был.***
*двенадцать дней спустя* В приемных покоях Ибрагима – паши, к своему неудивлению, утренним гостем стал не только Хранитель дворцовых покоев. Хатидже – султан старательно переписывала ноты для разучивания очередной мелодии. - Паша, госпожа. Я удостоверился: никаких непотребных слухов о Повелителе и Мустафе - паше распространено не было. Служанки всюду болтали исключительно об «ароматном супе» Шекера – аги, который все теперь боятся пробовать даже из его рук. Об их особых отношениях знают лишь люди из правящей семьи, на данный момент проживающие на территории империи. Все, без исключения. Махидевран – султан так же обо всем известно, но Гюльфем – султан яро заверяла меня, что она не станет предпринимать какие – либо действия. Я склонен поверить, но, на всякий случай, продолжу следить за ее действиями. - Это меньшее, чем мы можем поддержать их, - удовлетворенно кивнул Ибрагим. - Как отреагировала Михримах? – Хатидже – султан отложила исписанный аккуратным почерком лист. - Госпожа… она пока не может принять выбор Повелителя, - Ташлыджалы грустно улыбнулся, опуская голову. - Выше нос, Ташлыджалы, - паша похлопал его по плечу, выражая поддержку, - постарайтесь не дать чужим проблемам стать преградой на пути к вашему счастью. - Я попробую поговорить с Михримах, - женщина ободряюще улыбнулась им. - Благодарю, паша, госпожа.***
*дворцовый сад Топкапы* Рисунок никак не хотел получаться гармоничным: то роза не как роза, то соловей больше куста. Отбросив кисть, Михримах устало откинулась на спинку тахты. - Не помешаю? – возле шатра в темно – голубом платье стояла Хатидже – султан с аккуратным букетом тюльпанов. - Вы не можете помешать. Прошу, присаживайтесь, - безрадостно поприветствовала девушка. Они переместились на подушки, слуги ловко убрали рисовальные принадлежности, заменив их вазочкой со сладостями. - Что ты рисовала? - Соловья в розовом кусту. Получился…, - она пространно махнула рукой в воздухе, - не получился. - Как ты думаешь, отчего соловей так любит именно кусты роз? Ведь он так легко может пораниться об их шипы*. Молодая султанша задумалась, глядя на цветущие кусты. Хатидже – султан не стала мешать и торопить ее размышления, занявшись сладостями. - Думаю, - спустя какое – то время негромко начала Михримах, - дело ничуть не в их красоте или запахе. Соловей снова и снова возвращается в тернии розового куста, потому что он дарит ему защиту и покой. Его никто не может потревожить, опасаясь уколоться. Он чувствует, что, если и сам не будет осторожен, может серьезно пораниться. Но соловей также может набраться сил в его объятиях. Как бы в благодарность, он поет свои чудесные трели. - Ты права, Михримах. Подобная взаимность – большая и редкая ценность в нашем мире. Не лучше ли будет оберегать ее от невзгод, чем уничтожать обоих? Молодая султанша с пониманием и благодарностью посмотрела на женщину. - Спасибо. - Не стоит. Вот, возьми их, - протягивает букет тюльпанов, - уверена, они порадуют тебя. После возвращения из сада Михримах велела поставить цветы в вазу. А сама открыла шкатулку, в которой рядом с любовными посланиями хранились лепестки тюльпанов, подаренных другим человеком. Примечания: *отсылка к сказке Оскара Уайльда «Соловей и Роза», которой еще не существовало в то время. Сказки созданы для взрослых, но прочитают их, как всегда, дети.***
*вечер, дворцовая кухня* - Шекер – ага. Подпрыгнув на месте, главный повар выронил половник, развернулся и настолько резко склонился в поклоне, что лбом впечатался в край стола. - П-Повелитель… уй! Аллахом клянусь, я пробовал тот суп перед подачей, все было хорошо. Обещаю, что больше никогда и ни для кого не приготовлю его. Пощадите… Мехмед замер перед столом, в недоумении выслушивая исповедь мужчины. Обдумав сказанное, он звонко рассмеялся, заставив несчастного повара мелко затрястись. - Поднимись, Шекер – ага. Я знаю, ты ни в чем не виноват. Видишь ли, мы с Мустафой так и не успели отведать тот чудесно пахнущий суп. В этот раз я хочу приготовить его сам. Шекер – ага резко разогнулся, на этот раз впечатываясь затылком в «удачно» висящую кастрюлю. - П-Повелитель, ауй, к-как можно… - Ну пожалуйста, Шекер – ага, - по – детски начал упрашивать его Мехмед. - Конечно, все, что прикажете, Повелитель. Сначала надо убрать из настоя все лепестки…***
*покои Яхьи – бея* В покои непривычно осторожничая ступила Михримах – султан. Краем глаза уловив движение, Хранитель покоев оторвал взгляд от бумаг. Увидев, кто решил посетить его, резко поднялся, оправляя и без того идеально сидящий кафтан. - Госпожа! Вы здесь… Прошу прощения за свое… - Тшш, Ташлыджалы. Не нужно, - она подошла к мужчине и накрыла его рот ладонью. — Это мне следует просить прощения. - Госпожа… - осторожно обхватывает ее пальцы, медленно тянет вниз. - Скажи, отчего у прекрасной розы такие острые шипы? - вторую ладонь она положила ему на щеку, нежно огладила. - Не будь их, хрупкий цветок был бы совсем беззащитен, - подумав еще немного, он продолжил мысль. - Роза по природе своей нежна и прихотлива, и вовсе не жестока, - «напротив, чувствительна и ранима, хоть и старается казаться стойкой». – Всем известно, что она не может прятать свои шипы. Оттого не должна беспокоиться о тех, кто, зная об этом, имел неосторожность быть с ней небрежным. Простите меня, госпожа, - он снова поднимает к губам ее тонкую руку, целует запястье, обдавая кожу горячим дыханием, вызывая мурашки. - Соловей всегда осторожен рядом с розой. Радует своими песнями… И ты прости меня, - девушка тепло улыбнулась, глядя в его глаза. Оставшийся недолгий вечер пара провела в его покоях, наслаждаясь стихами и компанией друг друга.***
*покои Султана Мехмеда* По султанским покоям расплывался чудесный аромат мушмулы и миндаля. Слуги опасливо косились то на пиалу, то на Повелителя. Не приведи Аллах, заставит пробовать… Хлопнули створки смежных покоев. - Мехмед, - мягко позвали. Махнув слугам убираться спать под дверью с той стороны, Мехмед встал навстречу протянутым для объятий рукам. - Я так рад тебе, - ласковый шепот чудесным образом расслабил чужие плечи. - Такой прекрасный запах. Ты приказал снова приготовить тот суп? – чуть отстранившись, Мустафа заглянул ему в глаза. - Не совсем. Я упросил Шекера – агу научить меня готовить его. Попробуешь? – легкое волнение скрылось за милой улыбкой. - Непременно, ведь сам Повелитель приготовил его для меня, – поддразнив, он коротко поцеловал его в губы, - «весь день этого ждал», - и посмотрел на пиалу. Его лицо сковало легкое напряжение от неприятных воспоминаний. Заметив это, Мехмед взял с подноса серебряную ложку, зачерпнул немного и, остудив, попробовал собственную стряпню. - Ммм, а вышло не так плохо. Даже можно сказать, вкусно. Вот, - он снова зачерпнул немного и подул. Мустафа раскрыл рот, позволяя покормить себя. - Ты сам это приготовил?! Чур вся пиала моя! Очень вкусно, Мехмед, - довольно улыбнувшись, он мягко отобрал пиалу и уселся на тахту, скоро заработав ложкой. Мехмед опустился рядом, позволяя любимому насладиться вкусной едой, а себе – умилительным зрелищем.***
Пиала, давно опустошенная, осталась стоять на столе. Свет от единственной свечи рассеивал подступающую дрему. - Мустафа, мы можем кое – что обсудить? – огладил его предплечье, привлекая к себе внимание. - Сейчас? – он чуть повернул голову, скосив глаза вниз. - Да. Повозившись в объятиях, устроившись лицами друг к другу, они безмолвно приготовились к разговору. Положив ладонь на лицо Мустафы, Мехмед огладил щеку большим пальцем, необычным способом придавая себе уверенности. - Я много думал о том, как поступить так, чтобы большинство остались довольны нашим решением. Нашим. Если будешь против, я более никогда не стану ничего предпринимать, - он прервался, серьезно глядя в бездонные карие омуты напротив. Мустафа сильнее прижался к ладони, прося продолжить. – Любой ребенок Правителя считается наследником вне зависимости от того, кем был рожден. Но представ перед Аллахом (речь о никахе), я не желаю видеть рядом никого, кроме тебя. Соединив эти мысли, я нашел решение, которое может помочь нам избавиться от гнета пристального внимания людей. Я хочу, чтобы Клара подарила нам одного моего единственного ребенка.***
«Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
И, если повторить не поспешишь
Свои черты, природу ты обидишь,
Благословенья женщину лишишь…»
Уильям Шекспир, III сонет
*гарем Топкапы* - Дорогу! Султан Мехмед - хан Хазрет Лери! Девушки побросали все свои занятия, на бегу прихорашиваясь, локтями успевая расталкивать зазевавшихся соперниц, чтобы встать как можно ближе к месту шествия Повелителя. Двери распахнулись, наложницы замерли, задержав дыхание, склонились в поклоне таким образом, чтобы умудряться косить глаза под невероятным углом. Мехмед прошествовал стремительно, не взглянув ни на одну, широкими шагами направляясь к лестнице на этаж фавориток. Девушкам ничего не оставалось, как приуныть от несправедливости жизни. *предыдущим вечером* - …Я хочу, чтобы Клара подарила нам одного моего единственного ребенка, - от услышанного глаза Мустафы расширились, скованные невысказанным «я так и знал». В горле пересохло и начало першить, но он постарался озвучить свое опасение. - Если… если родится девочка, то у тебя по - прежнему не будет наследника и проблема останется нерешенной. Сколько тогда ты будешь пытаться… - Не имеет значения, кто родится. Конечно, с появлением шехзаде проблем будет гораздо меньше, но фактически у меня будет ребенок, значит положение правящей ветви династии оспорить будет уже очень сложно. Слышал, в некоторых приняты кровные союзы. Дальних родственников, разумеется. Если родится девочка, мы сможем найти ей достойного мужа среди двоюродных братьев (речь, например, о детях Ибрагима и Хатидже), которые в ближайшее время непременно появятся на радость всем нам… Что думаешь, Мустафа? Прикрыв глаза, Мустафа выдохнул, зажмурился и снова расслабил лицо. Мехмед пристально следил за душевными метаниями любимого, но не смел вмешиваться. Это решение он должен твердо и осознанно принять сам. Наконец, приоткрыв глаза, но так и не взглянув на Мехмеда, он тихо и уверенно заговорил. - Понимаю, что ты идешь на это исключительно ради блага всех нас. Не вижу смысла скрывать очевидное, мне ненавистны вынуждающие нас поступать так обстоятельства. Но я правда очень хочу доверять тебе, быть тем, кто всегда рядом. Если ты желаешь принять такое решение, я поддержу тебя, - последние слова он произнес чуть тверже, открыто глядя в любимые карие глаза. - Спасибо, - прошептал Мехмед. Он протянул вторую руку, беря лицо Мустафы в свои ладони. Приподнявшись, поцеловал в лоб, стремясь выразить затопившие его чувства облегчения, нежности и благодарности. – Правда, Мустафа, спасибо, - перемежая шепот с легкими поцелуями, он проложил ими дорожку от век к подбородку. За ними последовал глубокий, чувственный поцелуй. Мустафа крепче обнял его и перекатился на спину, притягивая ближе, устраивая на себе. Ладони прошлись вдоль крепкой спины, огладили лопатки, плечи, скользнули по мышцам шеи, пальцами зарываясь в мягкие пряди. Приспустив одежду, Мехмед поерзал, устраиваясь на его бедрах… *у дверей покоев фаворитки* Девушки, чьи мечты окончательно разбились об дверь «Клары, которая не в счет», вернулись к своим занятиям. - Свободны, - распорядившись, Мехмед сам постучал и, услышав приглашение войти, скрылся за дверями покоев. *покои Клары* - Повелитель, - девушка с грациозностью знатной дамы склонилась в почтительном поклоне. - Здравствуй, Клара, - не обращая внимания на свой статус, Мехмед ответил тем же поклоном. Он искренне уважал ее. - Прошу, присаживайтесь. Чем я удостоилась чести видеть вас здесь? – девушка жестом понятливо отослала служанку на кухню. - Хюррем – султан попыталась отравить Мустафу, - сразу перешел он к сути. - Посчитала угрозой появлению шехзаде, - его руки против воли сжались в кулаки. Клара подсела чуть ближе, успокаивающе – ободряюще кладя ладонь поверх побелевших пальцев. - Повелитель, если я могу вам чем – то помочь, то с радостью сделаю это. Мехмед благодарно улыбнулся ей, успокаиваясь и вспоминая цель своего визита. - Мы с Мустафой решили просить тебя… *час спустя* - …примешь Ислам. Если бы можно было обойтись без этого…, - виновато улыбнулся Мехмед. - Насколько мне известно, никах еще более упрочил бы положение будущего наследника. Но, по понятным нам обоим причинам, о нем не может быть и речи. Поэтому принятие веры – то немногое, что я могу сделать для благополучия будущего ребенка, - «давно пора». Наступившая ненадолго тишина ничуть не тяготила, каждый размышлял о своем. - Тебе не обидно за свою жизнь? – вслух начал размышлять Мехмед. - Ни любви, ни сострадания, никого нет рядом. Единственного ребенка и того редко кто назовет твоим. Как ты решилась жить такой одинокой жизнью?.. – обуздав эмоции, он спохватился - Можешь не говорить, если не хочешь. Печально улыбнувшись, Клара снисходительно посмотрела на него. - Мы с вами молоды, Повелитель. Однако не привыкли роптать на судьбу, стойко и упорно переносим все ниспосланные испытания. Но, какой бы она ни была, будущее не высечено на камне*. Мы, – единственные хозяева своей жизни, - здесь и сейчас стремимся устроить ее так, как можем и желаем сами. Наши пути вновь пересеклись, значит, мы с вами стремимся в направлении одной жизни – счастливой. Нет повода сожалеть о чем – либо. - Благодарю тебя, Клара. Примечания: Отношения Мехмеда и Клары аналогичны отношениям Сулеймана и Гюльфем в сериале *Отсылка к одной из любимых серий книг автора - Джозеф Дилейни «Ученик ведьмака»***
*покои Мустафы - паши* Хлопнула дверь смежных покоев. - Как все прошло? – Мустафа поднялся из – за стола навстречу Мехмеду, не перестающему загадочно улыбаться. – Судя по твоему виду… - Она согласна! – перебил его тот, порывисто обнимая. Мустафа поцеловал его в лоб, крепко прижимая в ответ. - Будет, кого учить стрелять из лука или баловать, - мечтательно улыбнулся он, мысленно примеряя на себя роль дяди. - Придется встать в очередь: матушка с Михримах и братьями тоже не упустят такую возможность. Балуй лучше меня! Почаще, - Мехмед подмигнул ему, уворачиваясь от шутливого укуса, клацнувшего возле уха. - Поздно, уже избаловал, - Мустафа утянул его в примирительный поцелуй. *вечер, покои Султана Мехмеда* - …Орхан* или Вахид**, - Мехмед мысленно перебирал все более – менее подходящие по смыслу и статусу имена. - А если девочка? – не переставал допытываться Мустафа. - Может, Лале*** или Айше**** - «что у нас там еще красивого да звучного есть?..». – А ты? - Мальчика назвал бы Антар*****, а девочку – Нергисшах******, - не задумываясь ответил он. - Как быстро. Уже думал об этом? – Мехмед очень постарался спокойно поинтересоваться. - Да. Когда мать озадачила своим «праздным любопытством». Назвал ей пару имен, да сбежал в конюшню. А потом и сам как- то задумался. Эти больше всего понравились: и звучат, и со смыслом, - Мустафа щелкнул его по носу, поцеловал в висок. Мехмед лишь фыркнул и махнул рукой, давая понять, что успокоился. - Возможно, матушка захочет назвать ребенка…, - «маловероятно, но все же это ее внук. Или внучка». – Если так, то я не стану препятствовать, - «все равно ничего путного в голову не идет». Мустафа лишь хмыкнул, оставляя принятие решения за любимым. Примечания: *Орхан – великий лидер **Вахид – дарение, подарок ***Лале – жемчужина (да, автор тоже играет в «Клуб Романтики») ****Айше – живая, живущая *****Антар - помощник, сторонник, попутчик ******Нергисшах – проходящая сквозь пламя, преодолевающая преграды***
*заброшенная часть дворцового сада Топкапы* Поздние сумерки стремительно перетекали в раннюю по - душному теплую ночь. За спиной мужчины, склонившись едва ли не в одной плоскости с землей, стоял наемник. - …никаких лишних действий, неестественно спокоен. Второй, что был с ним, опознал саблю. Был убит тем же вечером. Яд… Мужчина, не оборачиваясь, резко вскинул руку, приказав замолчать. - Не желаю слышать о твоих досадных промахах. Почему не схватили сразу? Наемник, вероятно, имевший пару глаз и на затылке, склонился еще ниже. - Всегда в сопровождении. Не считая последнего случая, репутация безупречная. На его стороне достаточно янычар, приближенных к молодому Повелителю. Нужны основания… Мужчина резко развернулся, в темноте сверкнули страшно выпученные глаза. - Основания?! Так устрой их, немедленно! Убирайся. Мужчина в черных одеждах растворился в темноте сада, так и не разогнув спины*. Примечания: * - ага, за кустами легче прятаться. Шур – шур – шур XD***
*покои Султана Мехмеда* Утро выдалось ветреным, но солнечные лучи, никак не желавшие сдаваться без боя, упрямо прорывались к земле сквозь нагоняемые облака. Легкую нервозность мужчин, одетых в парадные кафтаны, выдавало лишь несколько раннее прибытие. За пояс одного был заткнут подаренный другом кинжал. Другой держал в руках любимую книгу, так же подаренную, увы покойным, другом. Мехмед держался торжественно, как подобает Повелителю. Единственная деталь, выдававшая его добродушный юношеский нрав – легкая улыбка, с которой смотрят не на безликих подданных, а на друзей. За его спиной, чуть сбоку, отзеркаливая Ташлыджалы, с точно таким же выражением стоял Мустафа. - Я позвал вас, чтобы сообщить две новости, - довольно оглядев прибывших, начал Мехмед. Первая, - Мустафа передал Ибрагиму богато украшенный тубус, из которого тот аккуратно извлек гербовую бумагу, - я благословляю союз Ибрагима – паши и Хатидже – султан, союз Ташлыджалы - бея и Михримах – султан. Указ, - кивнул на извлеченный сверток, - будет издан сразу после. Вторая новость, - он достал небольшой расшитый золотом мешочек, увидев который, Ибрагим понимающе улыбнулся, - Ташлыджалы, подойди, - осознав, что происходит, Яхья – бей подошел и слишком резко упал на колени. Хрустящий звук полностью заглушить не смог даже толстый ковер. - Побереги колени, друг. Это меньшее, чем я могу отплатить за свою жизнь. Отныне, тебе предстоит трудиться на благо империи и ее народа с еще большим усердием, Ташлыджалы – паша. - Благодарю, Повелитель. Сегодня вы даровали мне гораздо большее, нежели государственный пост. Доверили заботу о госпоже Михримах – султан. Клянусь преданно служить династии османов до конца своих дней, - он принял печать. - Да будет так, - Мустафа, до этого хранивший молчание, кивнул, не скрывая гордости за друга.***
Подали обед. Без знаменитого, в дурном смысле слова, ароматного супа. Готовить его теперь дозволено исключительно по приказу Повелителя (и, по секретной договоренности с Шекером – агой, самому Повелителю). Для кого - то он станет пищей, для кого - то – ядом. - Сегодня необычная погода: облачно, но тепло, - отламывает кусок лепешки, обмакивает в касык* и передает Мустафе. - Согласен: противоречие погоды самой себе, порой, удивляет, - принимает ломоть, в ответ переставляя поближе к Мехмеду вазочку с ароматной мушмулой. - Я сказала, пошли прочь! – за дверями балкона послышался женский крик. Не сумевший предотвратить неизбежное слуга обреченно прокричал, пока оно было не очевидным, но по звуку безошибочно узнаваемым. - Дорогу, Валиде Хюррем – султан Хазрет Лери!POV Мехмед Хазрет Лери
Первый ее визит с «того дня». Да как удачно - в обеденную трапезу. - Мехмед, я жду, нет, я требую объяснений! Ладно этот паша, но моя дочь и какой – то…, - прознала - таки. - Достаточно, Валиде, - сам не встал поприветствовать и Мустафе не дал подняться. Ничего, кивнуть и сидя можно. – Что вынудило Вас нанести нам визит? - Отмени указ о свадьбе, - что ж, коротко, ясно и по делу. - Нет, - лаконично, уверенно и окончательно. А ведь хотел обрадовать вестью, чтобы не делать все за ее спиной, однако, вот досада, не успел. Да чтоб я еще хоть раз у нее просил совета… - Значит, это сделаю я, не утру… - Запрещаю! – повышать голос на мать становится очень дурной привычкой, но, видит Аллах, по - другому она не желает, - Пусть хоть кто – то будет счастлив, не скрывая этого, - правильно смотришь на Мустафу, правильно. – Деньги из вакфа составят треть отведенного на проведение праздничных гуляний. Лицо ее застыло смесью предобморочной бледности и гневного багрянца. Губы расползлись в гаденькой, укоризненной улыбочке. - Что же ты не объявил заодно и о подготовке к твоему никаху? – язвительно «уточняет». Узнала. Ее трясет от гнева. Глаза страшные, но ничего, терпимо. Все равно обед уже испорчен. - Нахожу довольно нецелесообразным объявлять о том, чего никогда не будет. Если… если у меня будет ребенок, он будет единственным. Запомните эти мои слова, Валиде. А теперь я прошу Вас удалиться. Долго уговаривать не пришлось, сама ушла. Точнее, пронеслась, попутно сметая с балкона неудачливых слуг. Смотрю на еду – больше не хочется, опасаюсь подавиться. Мустафа, судя по его виду, тоже предпочел бы завершить неудавшийся обед. Пастух – ветер согнал - таки облака над Стамбулом и из сгрудившейся «отары» начал моросить противный дождик. Погода, порой, кажется нам противоречивой, но еще противоречивей предстает лишь человеческая натура**.Конец POV
Примечания: *Касык – соус из сметаны с давленым чесноком. ** «Никакому воображению не придумать такого множества противоречивых чувств, какие обычно уживаются в одном человеческом сердце» - Франсуа де Ларошфуко***
*покои Клары* Платье из алого шелка с расшитым золотом и жемчугом кафтаном на манер свадебного, которое сшили по приказу Повелителя, придавало девушке особенный шарм. Темные локоны были переплетены жемчужными нитями и уложены в замысловатую прическу. Клара была прекрасна, пленительно очаровательна. - Твое имя – Нурбахар. Твое имя – Нурбахар. Твое имя - … - «Клара», упрямо твердила про себя девушка. Единственное, что у нее осталось на пути к счастью, - она сама. И себя она терять не собиралась. Мехмед настоял на личном присутствии. Она подогнула пальцы сложенных на коленях рук, несильно впиваясь ногтями в кожу. Нельзя показывать недовольство, особенно, когда выбор из единственного варианта был уже сделан. После того, как мулла* завершил обряд, он оставил их, перед выходом коротко покосившись на мужчину и недовольно поцокав. Те же покои, свечи и одежда. Тот же он, та же девушка. Только оба стали мудрее до встречи на вновь пересекшихся путях к цели. - Эту ночь ты должна была провести в объятиях мужчины, женившегося на тебе из взаимности общего на двоих чувства. Я даю тебе последний шанс отказаться, пока не стало слишком… - Нет. Я приняла решение, Мехмед. Как я уже говорила, нет повода сожалеть о чем – либо, - на лице не было маски смиренного безразличия, девушка уверенно смотрела ему прямо в глаза. - Обещаю, я буду нежен. Больше никаких слов. Шорох одежды, неторопливые поцелуи в лоб, шею, плечи. Куда угодно, но только не в губы. Это близость, которая, по мнению обоих, должна неизменно разделяться только с любимым человеком. Не возникло желания прикрыться, сжаться, спрятаться. Нежно и неторопливо, но отстраненно и несколько холодно одновременно. Каждый знал, чего ожидать от вынужденной близости тел. Девушка долго готовила себя к этому физически ощутимому чувству непринятия, поэтому сейчас старалась выглядеть спокойной и расслабленной, дышать глубоко и размеренно, но в последний момент эмоции взяли верх, и она зажмурилась, стискивая подушку. - Тшш, Нурбахар, потерпи немного, - успокаивающий короткий поцелуй в лоб. Собственные ощущения не давали ей сосредоточиться ни на чем другом. Постепенно боль отступила, но чего – то не хватало. Невосполнимого, невозможного между ними. Увидев, что девушка совладала с собой, Мехмед снова принялся терзать поцелуями ее ладонь, стараясь отвлечься от новых и для себя, телесно приятных и душевно мучительных, ощущений. - Думай о нем, - девушка притянула его ближе, пальцами пробегаясь по затылку и шепча в ухо, - думай о Мустафе, - слуха мужчины так и не коснулась задушенная нежность.POV Нурбахар
Странные ощущения. Не неприятные, скорее, непривычные. Интересно, в свою первую ночь Мехмед чувствовал то же самое?.. Нет. Он чувствовал себя любимым и желанным. Господи, Аллах, Боги, да кто угодно! Желаю, чтобы люди были вольны делить свои тело и душу только с любимыми без оглядки на какие – либо условности.Конец POV
Возможно, она могла бы полюбить его, встреться они при других обстоятельствах. Или уже полюбила. Глубоко в душе девушка испытывала к нему неопределенного рода нежность. Она не была материнской или сестринской, иначе происходящее ранило бы светлое чувство кощунственностью. Но не было в ней и намека на желание безраздельно обладать этим, несомненно достойным, мужчиной. Быть рядом, оберегать покой души советами, отвлекать от тягот жизни долгими беседами обо всем на свете, разделять радость и горе – все это было для нее той самой нежностью. Примечания: *Мулла – священнослужитель в Исламе, знаток Корана и религиозных обрядов.***
Закрой глаза. Слушай.
Прекрати мыслить. Чувствуй.
Только так ты сможешь ощутить любовь.
*покои Султана Мехмеда*POV Мехмед Хазрет Лери
А чего я ожидал? Вернувшись в свои покои, хотелось бы увидеть в них Мустафу. Наивно. Что ж, пойду мириться с обиженным ребенком. Постараюсь не сильно обращать внимание на его рост и совсем не детскую бородку. Заперто. И балкон закрыл. Хорошо, будет по – моему. Не зря приказал изготовить пару запасных ключей от его покоев. Так, на всякий случай. Как раз именно такой представился. Где там они у меня запылились?..Конец POV
POV Мустафа Хазрет Лери
По перестуку запертых створок понял, что Мехмед вернулся. Отвернувшись от смежных дверей, плавил взглядом единственную зажженную свечку. Осталась половина. Быстро они. Послышался щелчок замка. А вот сейчас не понял. Ключи же только у… Мехмед, видит Аллах, я не хотел ругаться! Тихонько справился бы со своим неоправданным гневом сам, как привык. Один. Дверь открылась и ключ снова провернули в замке уже с этой стороны, да там и остался. Послышались неторопливые шаги, за спиной зашуршала ткань покрывала. Теплые руки обняли, их хозяин прижался всем телом, носом утыкаясь куда – то в основание шеи. - Мустафа…, - тихо зовет, легко дует на затылок, точно ребенка успокаивает. Знаю. Я не должен злиться. Не имею права. Знаю! Мы же договорились. И я согласился! Тогда почему… Мой! Резко развернувшись, нависаю, впечатывая за плечи в постель. Целую грубо, почти болезненно, глубоко проникая языком, кусая губы, стискивая пальцы до синяков. Мой. Он не сопротивляется. Лишь подается навстречу, прижимаясь сильнее. Что я делаю? Отвесив себе мысленную пощечину, откатываюсь вбок. Не глядя нахожу его руку и осторожно сжимаю, прося прощения. - Ты злишься, - не спрашивает, утверждает. Не помню, чтобы что - то говорил вслух. – Это естественно, ведь задета твоя гордость. Но я сделал то, что должен был, - даже с моего на то согласия, - и не жалею, что решился. Ради нас, - через пару минут тишины, не услышав ответа, он продолжил. - Я думал о тебе… Закрывал глаза и представлял, как целую твою шею, твои плечи, твои руки, - он чуть сильнее сжал ладонь, привычно переплетя наши пальцы. – Она знает о нас. Еще со дня моего первого хальвета. Мы разговаривали. В обмен на спокойную жизнь в гареме Нурбахар согласилась помочь мне… Нам стать счастливыми. - Я злюсь исключительно на себя, - наконец справился с собой, - все знаю, понимаю и все равно не могу смириться с этим. Мне очень жаль, что сорвался. Прости меня, Мехмед, - так и не обернулся, извинился перед «краснеющим» потолком. Слишком по – детски. Слишком стыдно. Но, чтоб его, ощущается таким правильным! Расценив мое гневное сопение за вновь разгоревшуюся внутреннюю борьбу с гневом, Мехмед высвободил руку… Дальше помню плохо. Меня защекотали почти до смерти! Только он, сумев сохранить в себе милую непосредственность, мог так успокоить моего «внутреннего ребенка». Успокоить душу.Конец POV
Свеча догорела, погружая во мрак покои, в которых давно стихли возня и смех, и слышалось лишь мерное дыхание уютно устроившейся в объятиях пары.***
*две недели спустя, покои Султана Мехмеда* - Привести! Перед сидящим на тахте Мехмедом двое бостанджи грубо поставили на колени неизвестного человека. Его руки были туго связаны за спиной, на голове висел черный мешок, одежда отдаленно напоминала лохмотья некогда ярко – алой формы янычар. - Кто этот человек? Мужчина коротко склонился в поклоне и вернулся к прежнему занятию – продолжил прожигать полным праведной ненависти взглядом затылок пленника. - Перед вами убийца Повелителя *прочел молитву*, - «вашего отца, моего друга…», - снимите мешок!POV Мехмед Хазрет Лери
Тот голосистый, что всегда сопровождал отца *прочел молитву* в походах. Йылмаз, кажется. Так это был он… - Повелитель, прошу, прикажите казнить его! Я лично отрублю голову этому!.. – аж слюной брызжет, точно свирепый тигр, вцепившийся в желанную добычу. Неудивительно, ведь он так сильно ненавидит его. И я должен. Но почему в груди нет этих разрушительных чувств? - Подожди снаружи, Ибрагим. Я вызову тебя. Паша чуть своей же слюной не подавился. Стоит в таком недоумении, будто здесь и размышлять не над чем. Но отчего – то я не разделяю ни его чувств, ни его идею. А Йылмаз молчит, не поднимает головы, даже не шелохнулся ни разу. Странная реакция, учитывая, что речь идет о его жизни. - Но… Повелитель. Он же… - Оставь нас. Не говоря ни слова, он лишь склонил голову, кинул еще один испепеляющий взгляд на мужчину и вылетел из покоев. Вот и хорошо. Эмоции затмили его разум, будет только мешать. - Йылмаз, - вздрогнул, но головы не поднял, - поведай мне свою историю. Какие несчастья толкнули тебя на такое… решение? Сначала резко задрал голову, в неверии уставился на меня. А я спокоен, все ведь уже случилось… Не сразу, но он заговорил. Его жизнь нельзя назвать ни легкой, ни необычной. Смерть семьи от рук наших аскеров*, плен и армия. - …специально старался отличиться по службе, чтобы стать ближе к нему. Долго планировал, разведывал, готовился... И, наконец, сделал это. Отомстил за семью, за братьев… Простите за вашу рану. Я никогда не желал зла его семье, особенно детям... Вы столь же мудры, но отличаетесь. Ваши проницательность, справедливость и великодушие достойны восхищения. Сохраните их, - он замолчал, снова низко повесив голову. За все время в глазах не мелькнула и тень сожаления или страха. - Благодарю за искренность. Ибрагим – паша! *входят стража и паша* - Завтра на рассвете я желаю видеть его у плахи. Живым. И семью его приведите. Запереть! Лишь на мгновение. Но в его глазах вспыхнул и погас ужас. Значит, за себя ты не боишься, а за семью готов убить любого. Убить, но не умолять. Твое имя тебе подходит**.Конец POV
Примечания: *Аскер – воин **Йылмаз – никогда не сдающийся***
*раннее утро, дворцовая площадь для казней* Солнце залило белый мрамор небольшой площади позади дворца. Белизна одежды мужчины, которого вели к большому валуну, была торжественно – траурного цвета. Согласно приказу, присутствовать было позволено немногим. Ибрагим – паша со страшным упоением точил парадную саблю. Ташлыджалы – паша стоял недалеко от семьи приговоренного, сжимая за спиной кулаки от звука тихих всхлипов. Мехмед сидел по центру на каменном троне, с которого хорошо обозревалась вся площадь. За его спиной, неестественно прямо и напряженно, стоял Мустафа. Он слышал о поимке убийцы прежнего Повелителя, но не решился обсуждать это, оставляя за ним одним право принимать решение. Никто из присутствующих не сомневался в том, каким оно будет. Мужчину не повели к плахе, поставили на колени перед каменным возвышением. - Попрощайся с семьей, - голос Мехмеда бесцветный, что еще больше настораживает Мустафу. Кажется, мыслями тот далек от этого обманчиво чистого места. Мужчина оглянулся. Медленно обвел взглядом жену, зажимающую себе рот ладонью и содрогающуюся от едва сдерживаемых рыданий. По ее щекам непрерывно катятся слезы, но она во все глаза смотрит на него, стараясь запомнить последние мгновения жизни любимого человека. Затем посмотрел на сыновей. Оба, одному 7, другому 9, крепко сжали челюсти и приподняли головы, встав по обеим сторонам от матери. Слезы застыли в их глазах, так и не посмев выдать. Он не подошел, не обнял, не погладил по голове, как делал всегда. Лишь тепло и печально улыбнулся им. - Я готов, - больше не оборачивается, не поднимает головы. Ибрагим – паша в последний раз особенно звонко провел по клинку точильным камнем. Все на площади затаили дыхание.***
*башня для смотра казни* На женщине были лучшие траурные платье и платок. В глазах ярче камней на кольцах полыхала лютая ненависть. Увидев ее, никто не посмел препятствовать, опасаясь отправиться на плаху вслед за приговоренным.POV Хюррем Хазрет Лери
- Так это был ты!.. Сегодня ты наконец поплатишься за содеянное! – кулаки непроизвольно сжались, ногти до крови впились в ладони. Больно. Но скоро этой боли настанет долгожданный конец. - Сулейман *прочла молитву*, сегодня наш сын отомстит за твою смерть.Конец POV
***
*дворцовая площадь для казней*POV Мехмед Хазрет Лери
«Прежде чем отнять жизнь – даруй ее». - Отныне ты лишаешься воинского звания и всех полученных привилегий. Чтобы искупить свой грех, станешь ходжамом, будешь обучать мальчиков с других земель военному делу. Твое имя не будет предано огласке как имя убийцы. Однако, я поручаю Ибрагиму – паше следить за твоими действиями. И твоей семьей. Один неверный шаг, - красноречивый взгляд сначала на Ибрагима, в качестве предостережения, потом на Йылмаза, в качестве назидания, - они пострадают первыми. Освободить! Ошарашенные, ни один не двинулся с места, даже женщина перестала подвывать. За спиной послышался неровный вздох. Знаю, не этого все ждали. Но наши решения не обязаны соответствовать чьим – либо ожиданиям. - Я сказал, освободить! – отмерли, засуетились. Ну куда такое годится?! Надо добраться до реформы духовной подготовки в корпусах янычар. - Но, Повелитель... Вы… Вы!.. – Ибрагим, не изменяя себе, обрел дар односложной речи последним. - Я ни разу не сказал, что прикажу казнить его, - есть вещи гораздо хуже смерти. - Отец *прочел молитву* завещал мне: «прежде чем отнять жизнь – даруй ее». Я следую его наставлению так, как понимаю и считаю правильным. Если продолжишь упорствовать, то знай, что пойдешь против не моей воли. Замер, выронил саблю. Не ошарашен, он потрясен. Ничего, оправится, поймет, смирится. А я проконтролирую.Конец POV
Мехмед обернулся, на лице растянулась вымученная улыбка. - Мустафа… вернемся. Утро только началось, а я уже так устал… - легкая бледность и опущенный взгляд не укрылись от внимательного Мустафы. - Тебе нелегко далось это решение. Помиловать убийцу родного человека – высшее милосердие, - несмотря на неожиданность ситуации Мустафа гордился им.***
*покои Султана Мехмеда* Солнце лениво переплывало с одного конца небосвода на другой. Редкие облака неподвижно висели, точно приколоченные. Птицы, рассевшиеся по краю балкона, щебетали о своем, беспрестанно вертя головками как бы обмениваясь новостями. Из ниоткуда неожиданно закапал легкий дождик, стремительно набравший силу и уже через минуту срывающийся с ясного неба крупными каплями размером с фалангу. Упавшие на перья, они вынудили нескромную «компанию» разлететься, усердно захлопав вмиг потяжелевшими крыльями. Прекратился дождь так же резко, как и начался. Однако птички уже не вернулись. Их место занимала своими конечностями вечерняя тишина, медленно и степенно опускающаяся на столицу. Ни до чего этого им не было дела. Как же незаметно пролетает время, проведенное за хорошей книгой или в объятиях любимого человека. А если то и другое вместе, может показаться, что прошла маленькая жизнь.POV Мустафа Хазрет Лери
Так тепло и уютно. Каждому человеку нужны вот такие вот дни деятельного безделья. Не столько для тела и разума, сколько для души. Мехмед, выпив отвар из мяты и солодки, растянулся на подушках в чем был. Понимающе вздохнув, стянул с него половину «подобающего случаю» наряда, передавая со стола книгу, в направлении которой он так смешно вытянул руки. Удивительно наблюдать, как иногда он, неосознанно или намеренно, впадает в это состояние детской непосредственности и лености. Устроился рядом, сгреб в охапку, немного повозился и затих, присмотрелся. Книгой оказался очередной трактат неизвестного путешественника о военных кораблях других государств. Он все тот же. Ощутив прилив нежности, потерся носом о мягкую щеку, поцеловал в висок. Мехмед, не отрываясь от чтения, нашел мою руку и переплел наши пальцы, поудобнее перехватил книгу. Его губы замерли в легкой улыбке, глаза быстро забегали по, чувствуется мне, уже от и до знакомым строчкам. Так хочется поцеловать, глубоко и нежно, но понимаю, что не стоит. Кажется, ближе к началу вечера кто – то ломился в дверь. Ну да не важно. Памятуя о печальном опыте, первым делом отдал приказ не впускать даже «саму Валиде - султан под страхом смертной казни», которая непременно состоится и никакое чудо их не спасет, если они его не выполнят (дворцовые слуги уже прознали о произошедшем утром). Мехмеда начало клонить в сон: книга опускалась все ниже, страницы перелистывались все реже. Дыхание стало глубоким, его пальцы перестали сжимать мои, начиная выскальзывать. Задремал. Забрав книгу, опустил его голову на подушку, укрыл легкой накидкой. Ночь близилась теплая и душная. Зажег свечу, оставленную на столе, накинул кафтан и вышел к слугам. Само собой приходила Хюррем – султан, но отважные слуги ее не пустили. Похвалил, отправил на кухню. Мы с Мехмедом так ничего за весь день из – за неестественной для осени жары и не съели. Ну и чтобы лишний раз двери в покои не открывать. Мало ли кто залетит, сметая вон всех и вся на своем пути. Проснулся он ближе к началу ночи. Потирая глаза, уселся на постели, осматриваясь. Нашелся я за чтением того самого трактата, почти закончил. Надо отдать должное, автор последовательно и незамысловато излагает самые интересные подробности. - Когда я уснул? – это чудо плюхается обратно на постель и начинает соблазнительно (нет) потягиваться. Потом как – нибудь дочитаю. Подхожу, опускаюсь сверху. Опираясь на одну руку, другой провожу по прогнувшейся спине, животу, ребрам, целую как и хотел. *осторожный* стук в дверь* - А вот и наш ужин, - быстро встаю и велю слугам войти. Расставив нехитрую снедь на низком столике, эти умницы сами поспешили оставить нас. - Так поздно. Ты меня балуешь, - а сам в это время подходит, с интересом оглядывая принесенное. - Ты весь день ничего не ел, - пожимаю плечами, тоже разглядывая содержимое тарелок. - И как тебе трактат? – чуть наклоняет голову вбок, показывая искреннее любопытство. - Должен признать, автор умело излагает суть увиденного. Откуда он у тебя? – я точно не дарил. - Хайреддин – паша принес. Уже после того, как я закончил обучаться у него. - И сколько раз ты его уже прочел? – так, для подтверждения мысли. - Ну, раз…, - махнув рукой, закинул в рот крупный орех, - не помню, много. - Так и понял, - о, яблочко. - А помнишь…Конец POV
Проболтав еще какое – то время о самых простых вещах, закончив позднюю трапезу, они вернулись в постель, вновь уютно устроившись среди подушек и покрывал, погружаясь в глубокий и сладкий сон. Примечания: *осторожный стук в дверь - ага, чтобы Хюррем – султан из другой части дворца не услышала.***
*май 1540 года* Одна из просторных беседок дворцового сада Топкапы была занавешена легкими красными тканями, расшитыми струящимися по ним золотыми нитями. Легкий ветер, с раннего утра разгоняющий любые, даже самые маленькие, облака, заставлял развеваться и парить ее, будто нарочно играясь, мешая слугам завершить последние приготовления. Между тканью были подвешены нити с кусочками стекла причудливых форм, самых разных размеров и цветов. Витражи, задумка Михримах. Яркие лучи, пойманные в них, послушно складывались на ковре в самые смелые фантазии художников. В центре беседки был установлен украшенный искусной витиеватой резьбой рале*. На нем, обтянутый дорогой кожей и инкрустированный редкими драгоценными камнями, покоился Коран правящей династии. К беседке ведет широкая дорожка, густо усыпанная лепестками роз, магнолии и белым рисом. Птицы, вознамерившись соперничать с дворцовыми музыкантами, возносили трели, кружась в ясной лазури. На подушках, подобранных в тон к ковру и занавесям, по центру расположился почтенный мулла. По правую руку от него сидели Ибрагим – паша в серо – зеленом кафтане и Ташлыджалы – паша в темно – синем. По левую руку расположились Хатидже – султан и Михримах – султан в роскошных ало – золотых платьях. Напротив муллы устроились Мехмед и Мустафа. Первый разглядывал прекрасную, так повзрослевшую сестру, а второй широкой улыбкой подбадривал «незаметно» нервничающего друга. В этом тесном кругу не могло найтись места сторонним представителям пар. Свидетелями стали сам Султан и его возлюбленный. Хюррем – султан, к «явному» огорчению Михримах и «тайной» радости Ибрагима, не соизволила явиться. Однако, «незаметно» наблюдала с одной из открытых галерей, с неодобрением кривясь своим мыслям. - По воле всемогущего Аллаха, по завету Избранного Пророка, по решению…, - первыми проходили никах Ибрагим и Хатидже. *часом ранее* - Мехмед, подожди! – юная султанша, стараясь не растерять половину украшений, со всей возможной грацией и достоинством бежала за братом по коридору. А ходил тот довольно быстро. - Михримах… ты… такая красивая, - обернувшись, выдохнул он. – Что – то случилось? Прошуршав вслед за остановившейся и старающейся дышать глубоко Михримах, подол платья улегся алым всполохом у ее ног. Отдышавшись, она поправила пару украшений и начала с главного. - Ташлыджалы давно все мне объяснил. Признаться, поначалу мне трудно было понять и принять твой выбор. Но… Мехмед внимательно наблюдал за сестрой, опустившей голову с порозовевшими отчего – то щеками. В этот момент она так сильно напомнила ему ту маленькую непоседливую девочку, его дорогую младшую сестренку. Так незаметно ставшую прекрасной, благородной девушкой, невестой, которая вскоре станет женой. - Спасибо, Михримах, - аккуратно обнял ее, не заставляя смущаться еще больше. Отстранившись, она поправила еще пару каких – то колец, чуть съехавший кафтан. - Кстати, хотел узнать. Вы уже договорились с Хатидже – султан, чей никах будет заключен первым? – Мехмед помог ей поправить чуть сползшую набок диадему и отвел за ухо пару светлых прядок, выбившихся - таки из прически. - Да. Пусть будут первыми, - без заминки проговорила она. - Уверена? Так легко уступаешь. На тебя так волнение влияет? – шутливо поддразнил ее брат. Михримах несильно шлепнула его по руке, со знанием дела возвращая непослушные пряди в прическу, и улыбнулась. - Их любовь столь долго томилась ожиданием, а наша не познала и трети преград. Несколько минут уж точно не станут испытанием. Как – то по – особенному тепло улыбнувшись, Мехмед подставил локоть. Михримах уцепилась за него и они вместе направились к украшенной беседке, возле которой в нервно – радостном ожидании расхаживали паши, напоминая воинственных павлинов. *настоящий момент* -…принимаешь ли ты в жены Михримах – султан Хазрет Лери, дочь Султана Сулеймана - хана Хазрет Лери, которую ты просил? – торжественно вопрошает мулла. - Принимаю… - подняв полные решимости глаза на Михримах, Ташлыджалы широко, радостно и несколько дерзко улыбнулся. *несколькими часами ранее* - Бурджу, подай мне то кольцо. Нет, не это, другое! Это украшение сюда не подходит, унеси! – Михримах проснулась неприлично рано, чтобы успеть одеться и уложить волосы. Сегодня все должно быть особенно идеально. - Бурджу, не спи! Принеси еще розовой воды. - Слу…ушаюсь, - честно стараясь подавить зевок, кланяется служанка и спешно плетется за чем послали. Через пару часов раздается осторожный стук в дверь. - Да! – Михримах давно потеряла терпение, а не желающий лежать ровно локон его обретению совершенно не способствовал. - Михримах, - раздался спокойный женский голос. - Приветствую, Хатидже – султан. Бурджу, не отвлекайся, а то снова распадется! – служанка вздрогнула, слишком резко втыкая заколку в волосы и царапая нежную кожу. Михримах вздрагивает. - Позволь мне, - Хатидже мягко отстраняет служанку и умело заканчивает украшать сложную прическу. - Благодарю, тетя. Признаться… я так волнуюсь. Хочется быть…, - она запнулась, глубоко вдыхая, подбирая наиболее подходящее слово. - Желанной? – услужливо и невероятно точно подсказывает женщина. - Да, - выдохнула девушка, задумчиво проводя пальцами по подкрашенным губам. - Поверь, дорогая, волноваться не о чем, - Хатидже – султан осторожно приобняла ее за плечи, чуть сжимая их в знак поддержки. - Ты всегда будешь прекрасна в любом виде, особенно в глазах человека, который любит тебя всей душой. Михримах глубоко вздохнула и спокойно, впервые за утро, улыбнулась. - Спасибо. В знак признательности хочу, чтобы вы с Ибрагимом – пашой первыми прошли обряд никаха, - она посмотрела на нее через зеркало. - Хорошо, - улыбнулась женщина, опуская голову. На ее губах расцвела красивая нежная улыбка. *настоящий момент* - Я в присутствии всех свидетелей объявляю эти союзы заключенными, - мулла развел руки, чтобы вознести молитву. Все присутствующие повторили его действия. Примечания: *Рале – подставка для Корана.***
«Язычником меня ты не зови. Не называй кумиром божество.
Пою я гимны, полные любви, ему, о нем и только для него.
Его любовь нежнее с каждым днем, и, постоянству посвящая стих,
Я поневоле говорю о нем, не зная тем и замыслов других.
«Прекрасный, верный, добрый» — вот слова, что я твержу на множество ладов.
В них три определенья божества, но сколько сочетаний этих слов!
Добро, краса и верность жили врозь, но это все в тебе одном слилось».
Уильям Шекспир, CV сонет
*улицы Стамбула* Музыка, нарядные ткани торговых палаток, пряные запахи угощений, охапки цветов, ярко – красные развивающиеся ленты, улыбающиеся и смеющиеся от души люди… От всего этого праздничного вихря у Мехмеда кружилась голова. Или это он слишком долго крутился, жадно осматривая все вокруг, запоминая, впитывая. Его народ счастлив. «Мехмед умеет гораздо лучше Михримах запечатлеть момент: он наслаждается им, рисуя в своей памяти», - пока тот крутился вокруг себя, Мустафа с улыбкой наблюдал за возлюбленным, как за редким чудом. Таким радостным, искренним, таким живым. Как и было задумано, на деньги из вакфа Хюррем – султан в нескольких местах города установили палатки с едой для детей – сирот, бедняков, стариков и калек. Каждый, кто подходил, в благодарность воздавал хвалу Аллаху в ее честь, а внимательная стража следила за порядком. Вот кому было не до гуляний. Однако было велено и им раздать праздничные харчи в конце дня. Раздав все ценные указания еще накануне, Мехмед и Мустафа, переодевшись в богатых торговцев, покинули дворец, чтобы насладиться праздником. Не как султан и его слуга, а как два свободных и любящих человека. Мустафа не торгуясь купил у кого - то сладости. Мехмед, довольно уплетая обжаренные в меду и корице орехи, кинул несколько монет в корзинку для пожертвований возле одной из палаток. - Смотри, как ловко! – воскликнул он, указывая на факира, искусно выписывающего восьмерки подожженными на концах палками, стоя на одной ноге. Мустафа насмешливо фыркнул и потянул его за рукав, увлекая дальше. Толпа была такой плотной, что от охранников они без особого труда избавились на первом же пересечении дорог. Река из людей лениво перетекала из одной части города в другую, на несколько мгновений замирая у каждого лотка и устремляясь дальше. Мустафа крепко держал Мехмеда за край рукава, пока тот не перехватил его руку, крепко сжав. Так надежнее. Выбравшись из общего потока горожан, они прогуливались по узким, менее людным улочкам, так и не разнимая рук. К вечеру, обойдя весь город по кругу, пару раз беззлобно посмеиваясь, наблюдая за седеющими не по годам бостанджи, упустившими их, перепробовав все, что только попадалось им на глаза, мужчины свернули к очередному высокому дому. Выбравшись на крышу, они уютно устроились в нише, закрывающей от вечернего ветра и глаз самых любопытных и наблюдательных. Привалившись друг к другу, привычно переплели руки, ожидая яркого завершения дня свадьбы родных. Через некоторое время раздался первый залп орудий и темно – синее небо расцвело десятком красочных цветов. Для обоих было ново наблюдать не с балконов дворца, поэтому они смотрели во все глаза. То на шумный салют, то на лица друг друга, расцвеченные всполохами огней и несдерживаемых эмоций. Миг и красота растворялась в воздухе, не долетая до земли. Миг и эмоция растворялась в коротком, нежном поцелуе.***
*балкон покоев Хюррем – султан* - Ты помнишь, как мы впервые вместе смотрели на салют…Сулейман *прочла молитву*. Я была похожа на ребенка, с такими большими глазами. Он всегда мне нравился. А ты обнимал, терпеливо ждал, пока закончится, гладил по голове… Помолчав, разглядывая особенно громкий, разорвавшийся красными искрами, залп, она продолжила. - Наши дети так выросли… Мудрый Правитель, талантливая художница и жена, искусный поэт, отважный уважаемый воин, блистающий способностями ученик… Я счастлива, что живу, могу видеть их счастье и рассказывать об этом тебе, - она проводила влажным взглядом последние золотисто – алые всполохи, растворяющиеся высоко в ночном небе.***
*дворец Ибрагима – паши* Где – то далеко раздавались хлопки праздничного салюта. Но двое слышали лишь свои грохочущие сердца. Наконец – то. Медленно подойдя, он откинул полупрозрачную вуаль и не смог оторвать взгляд от мерцающих счастьем глаз напротив. Две ласковые, манящие бездны. Настолько прекрасна, настолько желанна в этот момент его возлюбленная. Его законная жена. - В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас, желаете ли вы всегда любить меня, госпожа? – практически прошептал Ибрагим. Их лица были в считанных сантиметрах друг от друга. - Желаю, - ее выдох осел на губах напротив. – В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас, желаешь ли ты всегда любить меня, Ибрагим? – прошептала она, завороженно рассматривая. - Желаю, - в беспросветных омутах его глаз тонули янтарные блики пламени свечей, плавились, смешиваясь, перерождаясь в искры счастья, в которое сам Ибрагим боялся поверить до конца. Прогремел последний залп, но в этих покоях, этой ночью никому не было до него дела…***
*покои Михримах – султан* В роскошно убранных покоях раздавались вздохи, тихие стоны и горячий шепот молодых. Комнату наполнял прекрасный аромат, возбуждающий, щекочущий ощущения, дополняя их. - …Михримах, - ему было непривычно обращаться к госпоже лишь по имени, к своей законной жене, - этот аромат…, - он проложил дорожку легких поцелуев, по изящной шее спускаясь к ключицам. - Матушка послала…ах, - почувствовав неожиданный легкий укус на плече, выдохнула девушка, - мускус… Договорить ей не дали, захватывая нежные губы, страстно сминая их, оттягивая, совсем легко прикусывая. Девушка отвечала не менее пылко, оглаживая плечи мужа, несильно сжимая и оставляя легкие полосы от ногтей…***
*месяц спустя* - Госпожа, взгляните, - Сюмбюль протянул женщине книгу учета денег, отведенных для вакфа. Хюррем выгнула бровь, но взяла увесистый талмуд, раскрыла. - Как прекрасно, Сюмбюль! Скажи, кого мне стоит благодарить за столь щедрые пожертвования? – она перевела посветлевший взгляд с книги на мужчину, не переставая улыбаться. - После свадьбы, сразу, как закончилось Большое гуляние, Хатидже – султан и Ибрагим – паша, Михримах – султан и Ташлыджалы – паша, - указал он на записи, - пожертвовали эти деньги в знак признательности за то, что весь народ был сыт и радостен на их свадьбе. Все благодаря тому распоряжению Повелителя, госпожа, - отзеркалив ее выражение, поведал Сюмбюль. Как бы ей не хотелось этого признавать, слишком многое изменилось после их* отхода от дел… Примечания: *Речь о Сулеймане и Хюррем***
*два дня спустя*POV Сюмбюль – ага
- Ну хотя бы разочек, всего один визит, госпожа, - как с маленькой. Последний раз я так уговаривал совсем юную Михримах – султан. - Слышать ничего не хочу! – для убедительности она прикрыла уши ладонями, - у тебя других дел нет? Так чего же ты сразу не сказал, я придумаю. Всплеснув руками, отхожу на шаг, показывая, что сдаюсь. Упрямство Михримах – султан явно унаследовала от матери. Госпожа ни разу не навестила Нурбахар – хатун, а ведь та уже вот – вот разродится, ИншАллах! Не навещала, но и не вредила. Возможно, надежда теплится и в ней…Конец POV
***
«…«Вы посмотрите на моих детей.
Моя былая свежесть в них жива.
В них оправданье старости моей!».
Пускай с годами стынущая кровь
В наследнике твоем пылает вновь!..»
Уильям Шекспир, II сонет
*день спустя, покои Нурбахар* Топот слуг, перешептывания служанок, крики и наставления повитухи смешивались в голове, оглушали, заставляя мысли испаряться, не достигая разума. В какой - то момент перед глазами поплыло от волнения, в голове зазвенело, но руки, крепко сжимавшие плечи, не дали облокотиться на стену. Дурнота накатывала и отступала, возвращалась и пропадала вновь. Не спасали ни нюхательный порошок, ни шепот у самого уха, ни родные объятия. Мехмеда потряхивало от осознания, что в этот момент за дверями покоев решается судьба правящей династии. Последний (первый) крик. Наконец, возня стихла, наступила оглушающая тишина, будто все замерло в ожидании. Из – за двери показалась уставшая немолодая женщина, кланяясь и приглашая пройти внутрь. Мехмед сглотнул, впихнул не глядя скляночку кому – то из слуг и неспешно побрел в покои, будто оставляя себе шанс на позорный побег. В покоях пахло всем и сразу: потом, кровью, какими – то лекарствами, благовониями и еще непонятно чем. Подобная смесь запахов живо напоминала поле битвы, продолжавшейся не меньше суток. На постели лежала бледная Нурбахар, вокруг которой суетились две служанки. Еще одна держала на руках запеленатого в белую ткань ребенка. - Поздравляю, Повелитель! – негромко поздравила. - Ваш сын здоров и крепок, настоящий богатырь. Мехмед не спешил поднимать руки, чтобы взять протянутого малыша. «Сын…у меня сын…», - вертелось в голове, и он был не уверен, что сможет удержать непослушными руками маленькую хрупкую жизнь. Мустафа отстранился, обошел его и взял ребенка. Пальцем отодвинул ткань, улыбнулся, разглядывая крошечное личико. - Мехмед, - позвал, ласково улыбаясь, - поздравляю. Аллах ниспослал нам столь чудесное благословение. Вытяни руки. Мехмед послушался. Мустафа приблизился, перекладывая ребенка, но своими придержал за локти. За это время на лице мужчины сменились самые разные эмоции: удивление, страх, восторг, сомнение, облегчение и, наконец, радость. Он улыбнулся, прижимая спящего малыша ближе, легонько покачивая. Мустафа не мешал, был всегда рядом, наблюдал. Через несколько мнут двери распахнулись. В них, шурша подолом, совсем не степенно вбежала Хюррем – султан. Неловко споткнувшись на пороге, остановилась с широко раскрытыми глазами, глядя на двоих мужчин, баюкающих ребенка. Коротко облизнула пересохшие губы, расправила смявшуюся ткань, расправила плечи и нацепила «подобающее» выражение лица. Но плотно сжатые губы и серьезный взгляд выдавали ее волнение. Мехмед, услышав шум, обернулся. - Матушка, - улыбнулся так тепло и спокойно, как ни разу за последний год. Они подошли, Мехмед протянул ей ребенка. - Я хотел бы, чтобы ты дала имя нашему сыну, - уже давно взяв себя в руки, он посмотрел на Мустафу, встречая такую же мягкую улыбку. «Сулейман *прочла молитву*. В этом ребенке, едва взглянув на него, я увидела тебя. Возможно ли?..», еще раз по очереди посмотрев на сына и внука, женщина начала молитву. - …твое имя - Сулейман, твое имя – Сулейман, твое имя – Сулейман, - по лицу Хюррем скатилась слеза. Затем еще одна и еще. Улыбка дрожала на ее губах.***
*две недели спустя* - …а если долго не будет засыпать… - Дать теплого молока, госпожа. Сложно было сказать, где Хюррем – султан чаще проводила время: в покоях Нурбахар или в своих. Наверное, одинаково, поскольку и там, и там она редко выпускала внука из рук. - Какая же я тебе госпожа, - надула губы в притворной обиде женщина. - Матушка, - исправилась Нурбахар, поправляя одеяльце. Во дворце воцарилась идиллия. Нашедшая во внуке свое утешение, Хюррем не отпускала от себя Нурбахар, заваливая, несомненно, ценными наставлениями и опекая молодую маму, порой, чрезмерно. Прекратились ее неприлично ранние визиты в султанские покои, отчего Мехмед и Мустафа наконец вздохнули с облегчением. Своими обязанностями султанша щедро одарила мало – мальски сведущих слуг, никого не обделив. Но организацию празднования в честь первого года шехзаде она поручила сама себе. Гуляния грозили быть пышными и продолжительными.***
- Отец, а вижу собственного сына реже, чем пашей на совете, - возмущался, но не очень громко, Мехмед, качая на руках спящего младенца. Глазки у него, по словам Нурбахар и матери, были карими, как у него. А носик как у деда, а ротик как у… - Не волнуйся, у вас будет еще много времени вместе, - заверил Мустафа, обнимая его за пояс, привлекая ближе и целуя в висок, щеку, уголок губ... - За нами наблюдают, - шепнул Мехмед, с улыбкой отстраняясь, взглядом указывая вниз. Малыш лежал, разглядывая их во все свои медово - карие глаза.***
«…С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней».
Уильям Шекспир, XXIX сонет
*12 августа 1540 года, покои султана Мехмеда* На балконе, под мерцающим звездопадом небом, по обе стороны от муллы расположились четверо мужчин. Стояла теплая августовская ночь, тишину которой нарушал только легкий звон пуговицы, специально пришитой к наряду Мустафы. На шее Мехмеда, поверх кафтана, на золотой цепочке висел зеленый с черными прожилками небольшой камешек. Несколько дней назад Ибрагим каким – то чудом отыскал священнослужителя, в молодости уличенного в «греховной» связи с мужчиной. Сказал, «подарок на свадьбу». И вот этой «свадьбе» с его легкой руки суждено состояться сегодняшней ночью. Справа от муллы сидели Мехмед в темно - бордовом, расшитым золотом, кафтане и Ибрагим. Слева – Мустафа в черном наряде с золотой вышивкой и Ташлыджалы. - По воле всемогущего Аллаха, по завету Избранного Пророка…, - оба мужчины безотрывно смотрели в глаза друг друга, - …принимаешь ли ты в мужья Султана Мехмеда – хана, сына Султана Сулеймана – хана… - Принимаю…, - трижды уверенно подтвердил Мустафа, не переставая улыбаться. В уголках его глаз поблескивали пара капель затаившейся радости. - Принимаешь ли ты в мужья Мустафу, сына…, - размеренно продолжил мулла, ничуть не смущаясь править слова обряда. - Принимаю…, - трижды уверенно подтвердил Мехмед, возвращая возлюбленному такую же искреннюю улыбку. - А вы, в качестве свидетелей, подтверждаете? Ибрагим и Ташлыджалы одновременно трижды подтвердили правдивость происходящего. - Я в присутствии всех свидетелей объявляю этот союз заключенным. После общей молитвы друзья и мулла еще раз поздравили их и удалились. Однако, молодые не спешили отправиться на ложе, оставаясь стоять на балконе, греясь в объятиях друг друга. Мустафа заговорил, неотрывно разглядывая ночное небо, расчерченное мириадами падающих звезд. - Лгут зеркала – какой же я старик! Я молодость мою делю с тобою. Но если дни избороздят твой лик, я буду знать, что побежден судьбою. Как в зеркало, глядясь в твои черты, я самому себе кажусь моложе. Мне молодое сердце даришь ты, и я тебе свое вручаю тоже. Старайся же себя оберегать – не для себя: хранишь ты сердце друга. А я готов, как любящая мать, беречь твое от горя и недуга. Одна судьба у наших двух сердец: замрет мое – и твоему конец*, - пожелание долгой жизни любимому человеку, дольше, чем отмерена его собственная, стало запоздалой клятвой. Ведь они оба уже давно стали сердцами друг друга. Через какое – то время Мустафа заметил, что Мехмед чуть шевелит губами, словно беззвучно молится. - Что ты загадал? – прошептал на ухо, прослеживая взглядом еще несколько падающих звезд. - Не скажу, а то не сбудется, - Мехмед повернулся к нему, счастливо улыбаясь и нежно целуя в губы. – Я люблю тебя, Мустафа. Глядя в карие глаза любимого, в которых отражались звезды, делая их образом неба, Мустафа уверенно произнес. - Сбудется. Непременно сбудется. Клянусь. «Желаю продолжать верить Мустафе до последнего вздоха. Лишь благодаря ему я познал столь удивительное чувство – любовь. Любовь, согревающую своей силой, искреннюю, взаимную, дарящую душевный покой». Примечания: *Уильям Шекспир, XXII сонет.