bambi

И всё-таки, я прислушиваюсь к его совету. Переступаю через жуткое желание завалиться спать, потому что уже пять часов утра, аккуратно выползаю из-под него и вновь направляюсь на кухню. Во мне теплится надежда, что наш разговор будет максимально быстрым, и Канмин в конце концов вернётся домой без единой мысли о том, чтобы хоть раз ещё наведаться ко мне. Я заливаю кипятком две кружки и чуть не обжигаюсь им, потому что чувствую на себе внимательный, обгладывающий до костей взгляд. — Тебе придётся придумать причину повесомее, если вдруг соберёшься заявиться ко мне хоть ещё раз. — Не злись, хён. Я знаю, что ты впустишь меня просто так. Я усмехаюсь, качаю головой, но быстро становлюсь серьёзнее. Когда он приближается ко мне. — С чего это? — Потому что всегда будет повод меня увидеть. — Ты слишком много о себе думаешь. Будет у меня повод, как же. Мне предстоит только разобраться с тем, во что он умудрился вляпаться, но точно не возиться с ним дальше. Сонён не одобрит его компании — да, она девушка задорная и легко может со всеми подружиться, но часто её ревность возникает не тогда, когда нужно. Не единожды это создавало проблемы нам обоим, хоть она упорно не понимала, что не так. Не знаю, почему я вдруг подумал о Сонён в этот момент. Канмин казался немного другим, отличным от Сонён, хоть и возраста они были примерно одинакового. Вот только мальчишка, что сидел прямо напротив меня, явно намного инфантильнее, наглее, и потому вся эта наигранная доброта и наивность в его глазах лишь раздражает. Он говорит обо всём. О своих друзьях, интересах, заикается даже о том, что проходил прослушивание в одном крупном музыкальном агентстве, но мама заставила бросить это дело, потому что денег на всю эту роскошь у них просто не было. Я уже собираюсь саркастично подметить, что со всеми деньгами, что в него вложили богатые парни с десятком бизнесов за спинами (не их собственными — родительскими) наверняка бы сумели устроить его жизнь и запихнуть на ведущие позиции в какой-нибудь новенькой группе. И был бы он самым популярным и самым желанным. Лишь его молчание, долгое и колючее, заставило прийти в себя — надеюсь, я не сказал весь этот ужас в действительности… Он говорит бесконечно долго, иногда усмехаясь и размахивая руками. Я же абсолютно не поспеваю за потоком его мыслей — таким красочным, сумбурным и даже тошнотворным, и потому просто пытаюсь притвориться камнем, но выходит не особо хорошо. Нещадно клонит в сон, думаю, я уже даже взглядом ему это показываю, и потому ему наконец приходит в голову остановиться. Он застывает, словно статуя. Канмин вздыхает, расслабляется. — Прости. Должно быть, я зря всё это говорю. — Действительно зря. Из-за тебя я поспал всего около двух часов и поэтому чувствую себя отвратительно. — Мог бы хоть сделать вид, что тебе было интересно. — Но я очень хочу спать, понимаешь? Он сразу теряется, хмурится — наверное, ему всегда неприятно, когда что-то делается не так, как он хочет. Пусть будет хоть кто-то, кто не повёлся на его смазливую внешность. — Знаешь… Я ведь ушёл не из-за мамы. У нас с ней прекрасные отношения, мы практически не ссоримся. — К чему ты клонишь? — Я здесь из-за того, с кем ты должен разобраться. Он поджидал меня у дома. Я качаю головой. Странно, что Канмин решил так подвести к нему разговор. Может, хотя бы сейчас у меня получится узнать что-то ещё. — Хорошо, я понял. И что, ты будешь тусоваться у меня до тех пор, пока он не пропадёт с горизонта? А мама? Неужели она не знает о его существовании? — Они отлично ладят. Он шмыгает носом, опускает голову. Видимо, не в очень-то и хороших они с мамой отношениях, раз та всячески игнорирует поведение сына. Но потом я вспоминаю кое-что, и всё сразу встаёт на свои места. — Из-за денег? Канмин совсем затихает. Только снимает с пальцев кольца и убирает их в карман толстовки — наверное, неприятно на них смотреть, когда речь идёт о подобных вещах, о невозможности. А также о тех, кто может это исправить, но взамен просит слишком много. Я, ощущая лёгкий укол вины, зову его на кухню. Он идёт медленно, садится за стол и аккуратно обхватывает руками кружку с уже подстывшим чаем. Себе я всё же заварил кофе, поэтому, когда отпил немного, то тут же поморщился — снова слишком горький. Мы сидим молча какое-то время, и я в очередной раз осмеливаюсь поднять взгляд и понаблюдать за ним. Он словно чувствует это. Вся та обольстительная наглость, благодаря которой он и получал заботу, вмиг из его образа исчезает, и передо мной оказывается обыкновенный подросток — запуганный, со своими тараканами в голове и комплексами, о которых даже, наверное, поговорить не с кем. Сколько же в нём того, чего обычному, толстокожему и бесчувственному взрослому не видно… А видят ли те, кто практически всегда рядом с ним — друзья, одноклассники? Или даже при них он только и делает, что играет какую-то роль? — Я бы всяко помог тебе. Это моя работа. Канмин еле-еле тянет улыбку, водит пальцем по кромке кружки. Наверняка сказанные слова потешили его самолюбие. — И кем же ты работаешь? — Защитником дурачков вроде тебя. Он смотрит на меня. Заинтересованно, беззлобно, и мне это нравится. — Дурачков? Я киваю. А он, между тем, начинает новый рассказ. О том, что он познакомился с Пак Ёнгамом, когда проходил кастинг в одном модельном агентстве. Не прошёл, жутко расстроился, а Ёнгам оказался рядом. Меня охватило жуткое чувство тревоги — вот так всё просто было, и Канмин даже сам не понял, как позволил этим отношениям развиться. Он вёл себя внимательно по отношению к нему, зорко следил за самочувствием и решал все его проблемы, если таковые возникали. Хён, такой нежный и хороший, такой красивый и надёжный, понемногу начинал становиться кем-то большим, давал деньги, делал многократно дорогие подарки. Канмина не смущало это, ведь к такому быстро привык — это происходило с его пятнадцати лет. Только внешне он выражал смятение, пытался слабо отнекиваться и отказываться от подачек, но хён был в разы упрямее всех, кто когда-то связывался с Канмином. Затем он заставил Канмина познакомить его с мамой. Тот, в свою очередь, испугался, но с заверения Ёнгама всё-таки представил его как нового друга из модельного агентства. Как мама могла догадаться о том, что происходит на самом деле? Она не понимала этого, да и Канмин переставал понимать, потому что спустя два месяца пристальное внимание превратилось в физическую близость. Я сглатываю. Внутри всё сжалось, а затем сделалось ещё хуже. Канмин отдалился от многих из-за любимого, заботливого хёна. Он заставил, опять же, ведь не хотел, чтобы его мальчик «подвергался дурному влиянию». Однако от Ёнсына и Ёнхо отвернуться было безумно сложно, и их дружба стала маленькой тайной. Простые вопросы про то, куда Канмин собирается после школы, если не к нему, понемногу стали обсессией — Ёнгам держал у себя под боком практически каждый день, ловко манипулировал и самодовольно и удовлетворённо улыбался, когда ему шли на уступки. — Думаю, это всё. Канмин выдыхает, а я замечаю, как его подбородок дрожит. Тонкие розовые пряди, спадая на глаза, скрывали подступившие слёзы. — Да? Ещё бы — он рассказал буквально обо всём, что в его жизни случилось с приходом в неё Ёнгама. Теперь только и оставалось, что замолчать и ждать реакции, но как-то отвечать я не тороплюсь. Даю ему время прийти в себя, успокоиться, но он, видать, слишком долго держал всё в себе. Что ж, так даже лучше — теперь мне не придётся связываться с Ёнсыном и что-то выяснять. Да и тот, должно быть, не в курсе таких подробностей. Ребёнок, сидевший напротив меня, кивает. А я не выдерживаю, принимаю чувство жалости и протягиваю руку. Аккуратно глажу его по макушке, говорю как можно мягче слова поддержки, жалею его, потому что уже слишком много он за эти три месяца пережил. Мне не интересно, кто был до Ёнгама, и поступали ли они так же, как он, ведь, судя по всему, с ними удалось разойтись мирно, без лишней драмы и маниакальных преследований. Ребёнок, сидевший напротив меня, шмыгает носом, и я пододвигаю ему коробку с салфетками. Слежу за каждым несмелым движением пристально, чтобы не упустить какую-нибудь мелочь. За какие-то пару минут он успокаивается и только медленно, утомлённо произносит: — Я хочу спать. Но этого у Канмина не выходит. Он безуспешно пытается заснуть в течении полутора часов, вертясь на диване в гостиной, но в конце концов измученно выдыхает и откидывает плед, поднимаясь и снова проходя ко мне, на кухню. Я всё это время пытался разбудить мозг чтением и наблюдением за Пак Ёнгамом — своей безопасностью он вообще не озабочен, как глупо. Уже почти восемь, и он уходит в школу, обещая, что ещё обязательно заглянет в гости. У меня же ответить на это не получается — слишком много опасений по непонятной мне причине, Канмина слишком много. Стало. За эти несколько часов. Как можно так просто выболтать всё настолько важное и сокровенное как на духу незнакомому человеку? Я то открываю рот, то закрываю его, пока Канмин торопливо обувается и поправляет растрёпанные волосы перед небольшим зеркалом в прихожей. Думаю, стоит ли спрашивать и давать слабину, позволить ему надеяться на гостеприимство в следующий раз. Но, при очередной такой мысли я всё-таки спрашиваю. — Ты собираешься возвращаться домой? Он мотает головой, продолжая изучать своё отражение в зеркале, проводит пальцем по губам и затем облизывается. — Я уже написал маме, чтобы не ждала меня. — И где тогда ночевать будешь? Многозначительно улыбается, хлопает пушистыми ресницами. Меня всего перекручивает, но я себя утешаю — по крайней мере, сюда он больше никогда не вернётся. Хотя, после заданного вопроса не стоило надеяться на какой-то другой ответ кроме… — У друга. Ну, или у тебя. — Что? У меня? — Пак Ёнгам не знает об этом месте, значит, тут я в безопасности. Больше похоже на то, что он придёт сюда только из вредности. Он не прощается со мной. Машет рукой как-то по-детски и быстро забегает в лифт вслед за каким-то мужчиной. Как только дверцы закрываются, мне становится тревожно — я никогда не видел этого человека здесь. *** Первым делом, стоит мне только наконец выползти на улицу, я набираю побольше воздуха в грудь и застываю на месте. Меня обдувает ветер, с ним, мне кажется, должен исчезнуть и его запах. К сожалению, одного его прикосновения и небольшой близости хватило, чтобы даже руки пропахли белыми лилиями. Терпеть не могу этот запах, от него тут же начинает болеть голова. Мелкие капли дождя застают врасплох. Становится даже как будто холоднее, и люди вокруг начинают куда-то исчезать. Была бы сейчас рядом Сонён, она бы жутким голосом сказала, что это их забирает злобный Дух ненастья за плохие дела. Я бы на это только неловко посмеялся, про себя недоумевая — насколько же остальные хуже меня, если Дух ненастья никогда не мог меня настигнуть. Я покупаю сим-карту с мыслями о том, что мой разум поглощён теперь уже совсем другим духом. Тело и сердце — почти. И это произошло за какие-то несколько часов. Боюсь, что я не избегу участи того, кто пригреет на своей груди Ю Канмина. Это пугает, но я стараюсь утешить себя, ведь наши взаимодействия не будут такими уж сильными и частыми. Он не смеет предпочесть меня своим друзьям, верным и преданным. Я для него — злодей и негодяй. Тот самый Дух ненастья, который утащит за собой в бездну, если он рискнёт вернуться. Не понимать этого — глупо и эгоистично.