***
Недлинные пальцы Чимина трепетно соприкасаются с талией Макото, пока девичья рука покоится на мужском плече, от волнения разглаживая ткань футболки. Температура в помещении быстро возростает. Если до этого Чимин даже не отказался бы накинуть кофту, то теперь он с удовольствием освобождает своё тело даже от столь тонкой ткани. Мелодии сменяются одна за другой, но эмоция на лицах этих двоих одна и та же. Они радостны, но спокойны; романтичны, но сдержанны в движениях. Танцевать с Макото ещё пару недель назад показалось бы такой же нелепостью, как слушать мамины любимые песни. Какое странное ощущение, что человека, который всегда оживал при прослушивании этих мелодий, давно не стало. Адвокату приходится вспоминать, как танцевать вальс. Чимин заботливо помогает. Девушка подмечает, что тот очень терпелив, добр, снисходителен к её ошибкам и тем случаям, когда она ненароком ступает не в ту сторону и топчет его ноги. Это заставляет её невольно краснеть, нервно закусывать губу и даже громко смеяться, откидывая голову назад. Бывает, что она смеётся долго и они пропускают половину песни. Но потом она возвращается, берёт руки Чимина в свои нежные ладони, и они продолжают танцевать. Благо, танцор не утруждает её частым, энергичным вальсом, и последние два танца спокойные. Кто-нибудь другой назвал бы это простым топтанием на месте, но порой они осуществляют и изящные повороты, насколько позволяет гостиная Пака. Сам танцор ощущает что-то необычно новое, и он может поспорить, что Макото — тоже. Адвокат учится быстро, и вся её расторопность содействует композиции. В довершение всего, хорошие танцевальные навыки Чимина даже в вальсе вызывают восхищение. Он двигается удивительно нежно, и эта нежность идеально сочетается с девичьей энергичностью. — Из меня вышла бы неплохая партнёрша, правда? — кидает русоволосая на радостях, искрясь в улыбке. В этот же момент в унисон с песней слышится рингтон телефона из прихожей и рука Пака вынужденно соскальзывает с женской талии, пока сама японка несётся на звук. В то время, как девушка отвечает на звонок, он вытаскивает кассеты из старенького магнитофона — который успел стать антиквариатом — и возвращает их на своё место. Спасибо маме за вечер. И Макото за компанию. Любопытно, когда он их прослушает вновь? До встречи, мам! Чимин находит маму, как минимум, в двух вещах. Первая достаточно примитивная, но удивительная — забота. Чимин для всех самостоятельный человек, который всегда справляется сам и которому помощь ни к чему. Но кто сказал, что он хочет всегда справляться сам? Его просто вынудили стать самостоятельным. Вынудили самому готовить все приёмы пищи, и он больше никогда не мог попробовать маминого куриного супа по возвращении из школы. Затем вынудили следить за маминым постельным режимом и снабжать её микстурой, предписанной доктором. И в завершении — говорить с самим собой. Он ни с кем не может поделиться даже самым элементарным. Именно поэтому, когда Хосок нелепо почесал затылок и спросил у него: «Как дела?» — Чимин счёл его за очередного хулигана. Вторая вещь — песни. Он почти никогда не слушал эти кассеты, но часто смотрел на них. От одной мысли, что он услышит мелодию, появлялось ощущение, что он просто умрёт от нахлынувших эмоций и воспоминаний. Или от того, что сорвётся и прибегнет к самоповреждению. Его мама это не одобряла, к слову. Да какая мать вообще будет не против, если её ребенок намеренно калечит себя, просто потому, что не может найти другой выход? Но умирать таким способом Чимину искренне не хотелось. Тоже из-за мамы. Он знал: она относилась к этому с особым негативом. И тем не менее никогда не ругала его. Он начал этим заниматься в том возрасте, когда мама уже редко ходила. Он помнил её самый первый взгляд, когда она увидела порезы, оставленные иглой, и обо всём догадалась. Он был до ужаса печальный. Такой, что Чимину захотелось скрыться с глаз её. Он чувствовал стыд за то, что не справлялся один. С мамой они всегда находили решение, да и всё как-то образовывалось. А теперь на глазах матери морально погибает её сын, в то время как она сама мучается от болезни. Оба видят, но не могут помочь. Однако с Макото всё прошло гладко. Конечно, юноша ощущал на дне души тревогу, но она не подавляла все остальные эмоции. Наоборот, он скорее испытывал приятную меланхолию и наслаждался моментом. Он не думал ни о смерти, ни о смысле бытия; ему в голову даже крайне редко приходили воспоминания с мамой, которые могли бы огорчить. Он просто прожил этот момент, как самый обычный человек. Как Макото — с чистого листа. — Удивлён, как ещё не зажевало ленту. Им уже столько лет, — произносит он, чувствуя, что Макото уже в помещении и стоит позади него. Чимину никогда не нравился этот недостаток в кассетах: зажёвывание ленты, когда велика вероятность того, что композиция вообще сотрётся. Сейчас, конечно, необходимости в кассетах почти нет, но она была когда-то. И, когда эта потребность была, было неудобно. Макото отчего-то притихла. Чимин разворачивается к ней лицом и, сосредоточив взгляд на японке, роняет из рук последнюю кассету, стук которой приглушает ковёр. На лице Макото явные признаки не просто обеспокоенности, а самых настоящих слёз и ужаса. Ему хочется вот-вот спросить, но он не шевелится даже. А там уже и сама адвокат заговаривает: — Звонили из больницы. У папы случился инсульт. Такие вести застали врасплох. Пак стоит так ещё пару секунд, сопоставляя все «за» и «против». И спустя минуту выдаёт чёткий ответ: — Поехали.***
Вновь больницы. Вновь врачи в белых халатах и то самое состояние, когда не можешь нормально есть, спать и просто-напросто существовать. Потому что в твоей крови настолько велика доза адреналина и ещё полного перечня веществ, которые вызывают стресс. А стресс заставляет выливать свою активность в дёрганье конечностей и бессмысленную ходьбу из стороны в сторону. Адвокат всегда контролировала свои эмоции и выбирала, насколько сильно их показывать, в зависимости от общества, в котором находилась. Однако сегодня Чимин впервые видит её такой взъерошенной и несобранной. Сам Чимин в напряжении, хотя её отца даже в глаза не видел и ничего к нему не испытывал. Но сам факт, что это единственный родитель Макото, которого она может лишиться, бросает в дрожь. Это может стать большим ударом для неё. Добрались в больницу эти двое настолько быстро, насколько могли. Такси доставило их за пятнадцать минут, пропуская главные дороги в пробках и соскальзывая в переулки. Врач пока ничего толкового не сказал, кроме того, что проведал мистера Сараи в полночь, поставил ему капельницу и удалился. Он отметил, что тот выглядел встревоженно и о чём-то думал, но не счёл это чем-то серьёзным. Макото, услышав, что это может быть из-за пропущенного ею звонка, совсем погасла. Чимин не знал, что происходило в её голове в тот момент, но выглядела она крайне взволнованно. Время близится к завершению ночи. Стрелки на часах показывают ровно половину третьего. В это время пара знакомых сидит в полутёмном коридоре тихой больницы. Несмотря на то что ещё в начале вечера адвокат выглядела слегка уставшей, она не сомкнула глаз. Чимин тоже. Её голова последние пятнадцать минут лежит на плече танцора, а взгляд сосредоточен на двери впереди. Пак изредка поглядывает на проходящих врачей. Голод даёт о себе знать — его даже немного тошнит, — но думать о еде он не может. Наконец, один из бегающих врачей оказывается тем, кто присматривает за мистером Сараи. Макото сразу всполошилась: в её глазах ожила надежда. Врач подходит к ним и обращается: — Он будет в порядке. Оба выдыхают, а в уголках девичьих глаз скапливаются слёзы. Чимину очень хочется поддержать её, но он точно не знает, как именно это сделать, поэтому лишь кладёт руку на её плечо, словно не давая упасть. Затем врач предупреждает о развитии осложнений и рецидивов. — Реабилитация будет назначена, как только состояние вашего отца стабилизируется. Но я точно планирую назначить строгий мониторинг артериального давления, уровня холестерина и глюкозы в крови. — Как такое могло произойти? Вы ведь говорили, что он под хорошим надзором! Говорили, что отслеживаете его состояние! Девушка в ярости ровно до того момента, пока не узнаёт следующее: — На его продолжительность жизни влияет быстро оказанная медицинская помощь. Из-за того, что наши врачи молниеносно организовали восстановительные процедуры, вероятность сохранить его жизнь и восстановить поврежденные функции головного мозга больше. — На сколько процентов больше? — адвокат читает между строк, пытаясь понять завуалированный смысл среди всей этой чрезмерной похвалы персоналу. — Первые три месяца нервные клетки будут только восстанавливаться. Но мы в силах вернуть только до половины утраченных функций, — признаётся доктор, поджимая губы. — Какие функции могут быть утеряны? Чимин не совсем понимает смысла этого вопроса, ведь адвокату ответ на него прекрасно известен. Однако в этом случае полагаться на свои знания — это меньшее, чего она желает. Как танцор замечает, врачу ответ даётся непросто. Он переводит дыхание, на короткое время отводит глаза в пол, но затем всё же осмеливается взглянуть на дочь своего пациента. — Нарушение слуха, зрения, потеря памяти, частичный паралич, дефекты речи, — пауза служит осмысливанием сказанных слов, и доктор продолжает: — Будьте уверены, что мы сделаем всё, что сможем, дабы ваш отец не потерпел больших потерь. Однако Сараи уже плохо слышит дальнейшее. Наверняка она представляет не самые лучшие картины. Парализованного отца, который больше никогда не заговорит с ней, или — ещё хуже — того, кто совсем забыл о ней. Юноша искренне не хочет, чтобы девушку посещали самые ужасные мысли, поэтому, когда врач уходит, он старается сосредоточить её внимание на себе. — Макото, — японка запоздало реагирует, поэтому ему приходится взять её за плечи. — Всё будет хорошо. Твоему отцу назначат тщательное обследование, затем реабилитацию. Японка, находящаяся на гране срыва, кивает. — Он будет в порядке. Веришь? Макото безудержно всхлипывает и отрицательно мотает головой. От такой честности Чимин печалится, однако вида не подаёт. Он прижимает её к себе, крепко обняв. Наконец, она плачет. Сильно и громко. Её тело содрогается от каждого всхлипа, который вырисовывается раненым узором на юношеском сердце. Он разделяет с ней её боль, но, к сожалению, кроме как быть рядом, ничего не может предпринять. Но для Макото простое нахождение танцора близко уже достаточная помощь, только пока она не может нормально отблагодарить его и сказать, как ценит. После того, как плач заканчивается и девушка отходит от студента, тот заботливо подносит ей бумажный стакан воды. После пары сделанных глотков, она заводит разговор. — Пять лет назад, — начинает она, обхватывая стакан ладонями, дабы охладиться. — Когда я была в активном поиске не только себя, но и хорошей работы, я редко бывала дома. Мой день состоял из трёх вещей: подработка, учёба, друзья. На другое либо не было времени, либо уже не хватало сил. С отцом были натянутые отношения. Он жаловался на то, что я постоянно делаю что-то не так, и на неправильное расставление приоритетов. Словно семьи у меня нет, — она усмехается. — А ведь для меня её тогда действительно не существовало… Это случилось в марте, когда я поехала на очередное собеседование по работе. Незадолго до этого мы повздорили с отцом из-за моих пропусков в университете. Я игнорировала все его звонки. А после собеседования, когда я вышла вся счастливая, ведь меня взяли, я получила звонок. Уже не от отца, — она мотает головой и поджимает губы. — В трубке сказали, что мой отец находится в городской больнице с инсультом. И я на всех парах, через весь город… — Макото горько смеётся. — Как оказалось, в скорую позвонил один сосед, который частенько заглядывал к моему отцу. Серые глаза теперь исследуют лицо Чимина, глядя с какой-то усмешкой и отчаянием. — Если бы не я, то мы могли бы избежать всего этого. Но я пылкая персона, и я тогда действовала под властью эмоций, не задумываясь о том, что мой отец уже не молодой человек.***
На улице светало. Отца навестить пока возможности не было, поэтому врач сказал прийти через некоторое время, заботливо порекомендовав Макото отдохнуть и не винить себя. Как печально, что эти слова ничего для неё не значили. Когда они выходят на улицу, у Чимина складывается впечатление, что на небо пролили краску. Голубая простыня усыпана морозными розовыми пятнами, а облака расположены хаотично. Складывается красивый своей безобразностью пейзаж. — Я совсем забыла, — внезапно говорит девушка, протягивая тот самый фиолетовый пакет. Чимин изгибает бровь, с недопониманием глядя на неопознанную вещь. — Я готовила маффины для своего отдела. И так как в то утро вы напомнили мне о себе, то я решила испечь и для вас. Они уже не такие горячие и свежие, но я не подозревала, что им предстоит немного залежаться. Надеюсь, вы хоть немного получите от них удовольствие. Чимин принимает подарок, медленно беря пакет из рук Макото, а удивление с лица не сходит. Он заглядывает внутрь, наблюдая подарочную коробку. Затем смотрит на ужасно вымотанную японку, у которой каким-то чудом ещё находятся силы одарить его своей улыбкой. Русоволосая прощается, собираясь уйти, но студент, наконец опомнившись, хватает её за край пальто. — Вы правы, — говорит он едва ли с улыбкой, заглядывая в серые омуты. — В вальсе из вас вышла бы неплохая партнёрша.