«У хозяйки было два любимых цыпленка, в которых она души не чаяла. И, когда один из них заболел, она сделала ему вкусный целебный бульон, чтобы он выздоравливал. На изготовление бульона пошел другой, здоровый цыпленок…»
Он так наивно полагал, будто закрыв глаза, можно спрятаться от Чудовища. Но оно преследует: взбирается через зашторенное окно, скрипит по старым половицам, присаживается на край постели, остужая своим присутствием. Оно льнёт к телу, лезет под кожу, раздирая мясо. В какой момент он перестал сопротивляться и даже начал потворствовать Ему? Маргарет рассказала Чимину эту притчу о цыплёнке, когда заметила, что юноша даже спустя прошедший год не может смириться с потерей матери. Прямой смысл самой притчи тётушка так и не объяснила, сказав, что он должен поразмышлять и прийти к выводу сам. Восемнадцатилетний Чимин даже если и пытался добраться до ответа, то только первые дни, ведь со временем просто-напросто позабыл об этом. Несмотря на то что сам Пак никогда не упоминал маму в разговорах, каждый новый шрам на его теле отпечатывался словно гравировкой с её именем. Он так сильно хотел избавиться от боли, что причинял её себе сам, из раза в раз напоминая, что очень слаб. Слаб, чтобы стать сильным. Но разве не похоже это на ту хозяйку, которая во благо одного цыплёнка принесла в жертву другого? Некоторые люди очень склонны жертвовать собой во имя чего-то другого. «Увидев тебя, твоя мама очень расстроилась бы», — звучало частое напоминание Маргарет. На вопросы о самочувствии Чимин отвечал лишь одно слово: «Стабильно», и это всё, что она могла слышать от него месяцами. Он был до жути одинок, и женщина знала: стоит только помочь ему разрушить эту стену недоверия к людям, Чимину полегчает. Но кому Чимин изольёт горечь своего сердца и откроет мрак своей головы? И хотя Маргарет понимала, что она не подходит на эту роль, женщина не поддавалась безнадёге, продолжая проявлять заботу и любовь к юноше. Бывало, принесёт ему его любимый яблочный пирог с мороженым или чаю предложит выпить вместе. Однажды, посоветовав Чимину писать письма своей маме, она получила в ответ его мотание головы и скептический взгляд. Впрочем, это не было чем-то удивительным: парень часто так реагировал на какие-либо советы о том, как справиться с горем. И хотя Пак до сих пор не признаётся, что долгое время писал письма уже как три года несуществующему человеку, Маргарет знает, что у него в одном из ящиков письменного стола хранится их целая стопка. Такова натура Пака: хоть с виду он может показаться чёрствым, но внутри очень раним. Сейчас Чимин стал часто беспричинно плакать. Чимин боится спать четвёртую ночь подряд из-за кошмаров, связанных с выжженной на его сердце датой — седьмым февраля. И Чимин из последних сил держится, чтобы не сорваться и не стать антагонистом для своего же тела. Он часто выходит на люди, злится на самого себя, даже если руки вот-вот готовы причинить хотя бы какую-то боль. Пока заливает заварку кипятком, думает о том, чтобы обжечься самому, а пару дней назад, помогая тётушке Маргарет менять лампочку, хотел пораниться стеклом. Но кому… [Чимин] изольёт горечь своего сердца и откроет мрак своей головы?***
27 декабря, пятница. 4:00 p.m. — Останешься сегодня на игру в шахматы? Брови адвоката хмурятся одновременно с тем, как она щёлкает шариковой ручкой. Сараи отталкивается руками, откатываясь от рабочего стола, и поднимает изнеможённый взгляд на коллегу. Это был мужчина лет сорока, по внешности — полный верзила. Его высокий рост, полнота и строгий взгляд, уверенная речь и стаж работы заведомо заставляли уважать его, но рвавшаяся наружу инфантильность портила впечатление. В его руках красовалась уже которая чашка чая, и ей порой кажется, что он пьёт его чаще, чем работает. Кроме того, этот человек всегда ходил в костюмах, строгость которых напоминала ей её отца. — А тебе так и хочется повторить проигрыш? — девушка спрашивает со скверной улыбкой, заставляя мужчину улыбнуться так же. — Наоборот. Хочу отыграться, — коллега неоправданно гордо задирает голову, выровнявшись в спине. Смотреть на подобное весьма забавно и даже смешно, учитывая, что его жажду победы придётся притупить, а саму игру — отложить. — К твоему несчастью, сегодня у меня много дел. Твою попытку отыграться осуществим в другой день. И, хлопнув целой стопкой папок, она тем самым выпроводила мужчину из своей рабочей зоны, лишив какого-либо смысла задавать вопросы. Макото ни на секунду не забывала о предстоящем выступлении Пака. Скорее, думала об этом больше положенного и предвкушение встречи мешало сосредоточиться, унять лёгкий мандраж. Она часто поглядывала на часы и хмурилась, ведь время шло непозволительно медленно. Прокручивала в голове предыдущее выступление парня и раздумывала над тем, что они будут делать после него. На какие темы будут вести диалоги вновь? А во что он будет одет и каким будет его состояние? Девушку очень сильно изнуряло её же любопытство. Но больше всего расстраивает, когда все мысли и надежды оказываются пустыми, не имеющего никакого смысла. Потому что ни одна из них не воплощается в реальность. И проблема оказалась не только в ней…***
— Выглядишь неважно. С такими словами в отражении появляется Хосок, облокотившийся на дверной косяк и втихаря наблюдавший за прихорашиванием друга у зеркала. Пака подобное замечание порядком возмутило, потому что балетные наряды всегда шли ему, а его тело не раз приравнивали к идеалу для артиста балета — отрицать это смысла нет. Худые, но изящные ноги облегает чёрное трико, красная рубашка бросается в глаза, открывая вид на лебединую шею, а короткий вельветовый пиджак с броскими стразами цвета серебра подчёркивает ровную спину. С помощью косметики его серьёзное лицо сделали мраморным, а глаза выразительными. Однако блеска в них не было, ведь те могли выражать только отторгающий холод. Быстро сделав самоанализ, танцор вскоре понимает, что друг подразумевал далеко не его внешний вид, но его обычно отсутствующая честность в этот раз одержала верх, и, хоть он слегка и противится Хосоку, всё-таки поворачивается к нему лицом. — Препараты, которые я приобрёл на отложенные мамой деньги, закончились ещё недели две назад, а на новые нет средств. — Боже, — на выдохе произносит брюнет. — Ты спал хоть? — В автобусах по дороге в университет. На парах… Если повезёт, — счёл нужным добавить. — И ты явился на дивертисмент в таком состоянии? — А у меня был выбор? Хосок разводит руками, поджимая губы, словно сообщая, что говорить ему больше нечего. Но артист знает своего друга, за которым всегда должно быть последнее слово, поэтому делает вывод, что тот просто не хочет утруждать себя причитанием, ведь, как ему известно, Чимин всегда идёт наперекор и не слушается. Таким образом, разговор на эту тему был закончен. Чимин прочитал на лице друга транслируемое сочувствие и беспомощность, но вслух ничего не отметил, внутренне смутившись. И, не желая продолжать неловкое молчание, танцор поинтересовался, как обстоят дела со штрафом за его проделки. Чон облегчённо заявил, что мама даже не злилась, а наоборот, готова покрыть эти внезапные расходы. Кроме того, она позаботилась о сыне, расспрашивая его о собственном здоровье и прося его больше таким не заниматься. Танцор истерически посмеялся, помотав головой, удивляясь излишней, по его мнению, доброте матери друга. Порой он думает, что с таким воспитанием Хосок вырос ещё паинькой. Ведь мог позволять себе намного больше при знании, что наказания за этим не последует. Потом Хосок не мог не проявить своего любопытства к личной жизни артиста и не спросить о японке, которая, со слов Чимина, должна была прийти сегодня. Всю беседу о Макото Чон улыбался больше, чем сам Пак, — равнодушие, которое могло показаться другому человеку вызывающим, ведь речь шла почти что о его предмете воздыхания! — Можешь не озвучивать этого, но я знаю, что ты волнуешься из-за её оценки больше, чем из-за оценки своего строго учителя, который, между прочим, не раз злоупотреблял своей властью, — раскусывает истинные чувства Чимина он, стряхивая невидимые пылинки с плеча друга. Пак прекращает смотреть в зеркало и переводит взгляд на парня, но ничего не говорит. Хосок напоследок одаряет его своей жизнерадостной улыбкой, а затем, похлопав по плечу и сказав пару добрых слов о том, что он не сомневается в нём, выходит из гримерки. Время близится к вечеру, и стрелки — к цифре пять. Артист не может унять дрожь пальцев, временами — самого тела. Парень ненароком пропускает мимо ушей все советы учителя, не в состоянии сконцентрироваться. Учитель Смит подмечает, что танцор волнуется сильнее обычного, а его лицо даже побледнело, но не особо обращает на это внимание. Темноволосый потирает вспотевшие ладони и двигает замёрзшими пальцами ног, ведь в балетках слегка прохладно. Часто просит Хосока проверить присутствующих, надеясь, что вот-вот он скажет: Макото пришла. Но он из раза в раз мотает головой, хотя мероприятие уже начинается. В конечном счёте Хосок уходит в зал, сливается с присутствующими, оставив Чимина разочарованным, возможно, временному отсутствию девушки. Она обещала. Неужели забыла? Но они обменивались смсками и она упомянула, как сильно ждёт этого вечера. А может, много работы? Но адвокат бы предупредила. Как же так? Пака громко объявляют. Точнее объявили ещё несколько секунд назад, но танцор неровно дышит за кулисами и не смеет сделать и шага по направлению к сцене. В конце концов учитель, мистер Смит, стоявший неподалёку, поспешно подходит и несильно толкает того в плечо, с явным французским акцентом спрашивая нервно, почему же он медлит. «Mon Dieu, Пак Чимин, не заставляйте зрителей ждать!» — говорит он. Ещё несколько организаторов устремляют свои взгляды на растерявшегося артиста, и по их лицам можно прочесть то же. Чимина буквально вытолкали на сцену. Походка у него крайне неуверенная, словно он потерялся и вообще не понимает, что происходит. Подтверждением тому было неправильное расположение, ведь парень остановился где-то с левого края, а не в центре. Позади него звучит яростный шёпот, а впереди слышны перешёптывания зрителей. Чимин ищет глазами Макото. Но нужная русоволосая макушка — лицо с прелестными веснушками и даже издалека узнаваемый ярко-красный шарф — никак не находится. Не находится, потому что её нет. Хосок, наблюдавший за этим недоразумением, тихо чертыхнулся. Он подорвался с места, минуя целый ряд зрителей и перед каждым извинившись. И как только путь был освобождён, ринулся прямиком к другу. Брюнет поднимается на сцену, его лицо не на шутку встревожено, а рот приоткрыт в немом испуге. Он успевает лишь произнести: «Чимин?» — и протянуть руки вперёд до того, как у Пака голова идёт кругом и он валится на пол. От серьёзного удара головы частично его уберёг вовремя среагировавший Хосок, который хоть и поймал друга, но всё-таки упал с ним. Зрители в унисон ахнули, некоторые даже подорвались со своих мест, а люди из-за кулис кинулись к танцору. Лоб Хосока вспотел, он глядел на бессознательного друга, пытаясь привести того в чувства. Он повторял его имя, в надежде, что тот откликнется, и слегка пошлёпывал по бледным, но горячим щекам. Мистер Смит был спокоен, но действовал быстро. Он проверил пульс, затем, приоткрыв веки танцора, посмотрел реакцию зрачков на свет. И только потом француз приказал вызвать врача. Хосок мало что понимал, поэтому в панике спрашивал учителя, будет ли с ним всё в порядке. Мужчина с тяжёлым выдохом ответил: «Не впервой» — и попросил других помочь унести Чимина с глаз людей. Чон подумал, что это не является ответом на его вопрос и не успокоился. «От обмороков ещё никто не умирал…» — утешал он самого себя.***
Пока Чимину оказывали медицинскую помощь, Макото прослеживала глазами потемневший город за окном такси. Она без конца теребила край расклёшенной юбки и то и делала, что поглядывала на часы. Навязчивый таксист часто комментировал прослушиваемое радио и, по-видимому, считал, что его разлагольствования действительно интересны девушке, но он так и не удостоился чести быть услышанным. Адвокат была занята переживаниями. Ещё в половину пятого Сараи пыталась выскользнуть из бюро, спеша на предстоящий концерт артиста балета. Но стоило кое-кому сделать один звонок, и она нерешительно, но меняла своё направление. Что могло так сильно повлиять на девушку? Новости об отце. Он старый, больной и утомлённый. Глаза пустые и равнодушные. Кожа потеряла свой блеск жизни, как и шея, сложившись складками. У неё было ощущение, что прошли не недели, а несколько лет — вот насколько плохо он выглядел. Рука дочери скользнула к его постели, коснувшись сморщенной ладони отца. Ладонь у него была сухая и шершавая, а хватка — слабая. «Ишемический инсульт», — таковы слова доктора. Макото нахмурилась и отнеслась к не совсем понятному, но весьма пугающему её заключению со всей серьёзностью, повернувшись к мужчине в белом вполоборота. Просить рассказать о подробностях не пришлось: своим обеспокоенным видом девушка дала понять, что ждёт услышать детали, и мужчина сам продолжил речь практически сразу. Он упомянул известный ей факт, что в анамнезе её отца ещё несколько лет назад было установлено нарушение сердечного ритма и проводимости, что несёт за собой боль в груди, предобморочное состояние и много иных отклонений. Впоследствии эта и другие причины привели к нарушением реологических свойств крови, а также патологии магистральных артерий. Однако никакие слова врача не могли повлиять на девушку больше, чем то, что она видела. Её отец плохо выговаривал слова, и было видно, как ему трудно шевелить губами. Он не совершал ни единого движения, ведь он двигался теперь только по надобности. А его ладонь, которую она всё время держала в своей, оказалась парализована. Они выдержали паузу. Взгляд у Макото был потухший, что нельзя было сказать о её внешнем виде. Мистер Сараи заметил, что она куда-то собиралась, но примчалась к нему, перечеркнув все свои планы. Из-за мысли, что он лишает её радости, отнимает время, которое она могла потратить на своё будущее счастье, он чувствовал себя плохо. Врач, поняв, что им нужно время побыть одним, откланялся, предупредив, что будет снаружи. Они оба промолчали, но были ему благодарны. — Как ты, пап? — прервала она тишину, взглянув на его лицо. — Ты ужасно бледный. Мистер Сараи не отрывал от дочери глаз, просто молча рассматривая её. И только спустя минуту, он открыл рот и смог что-то произнести. — Красивая юбка, — неожиданный комплимент заставил её испустить нервный смешок, а затем улыбнуться. Даже её коллега Рэйден не обделил вниманием новую вещь, подметив, что она отлично подходит ей. Она выбирала её специально для сегодняшнего вечера. Сам отец хотел улыбнуться тоже, но не смог, всё так же сохраняя спокойный вид. — Кто он? — последовал следующий вопрос тихим тоном. Макото вскинула брови, не понимая, с чего он взял, но глаза мужчины транслировали полную уверенность. — Я вижу плохо, — начал он, сделав паузу. — Но мушкетёр из тебя никакой. Макото рассмеялась. И, решив не утруждать своего отца разговором, без смущения призналась: — Его зовут Чимин. Учится в университете, танцует балет… — Красиво? — почти перебивает отец. — Бесподобно, — без раздумий отвечает она. — Я познакомлю его с тобой: он тебе понравится, я уверена. — Я счастлив. Макото широко улыбнулась и сжала парализованную ладонь отца; в её глазах застыли слёзы. Её отца перевели в отдельную пустую палату, так что теперь здесь не было никого, кроме его одного. Торшер рядом с белоснежной постелью не мог осветить всю комнату, хотя она была небольших размеров, а окна на улицу были закрыты плотными жалюзями. Ей очень не хотелось оставлять его одного, ведь казалось, ему будет очень одиноко. Макото чувствовала себя беспомощной. Всего, что она могла сделать, по её мнению, было недостаточно. Она вышла из полумрака в светлый коридор, негромко закрыв дверь. Попрощавшись с доктором и поблагодарив его, она двинулась на выход, пытаясь нащупать телефон в своём черном пальто. [Makoto]: [6:45 PM] Извини меня