Экспериментатор

Да, мне было хорошо. Я был счастлив. Обняв его крепко-крепко, я уснул. Опять этот странный сон. Снова он пришёл в мою голову, но забыл зайти в аналитический отдел — ничего из этого сна я был понять не в состоянии. Что за волосы? Что за дедуля с перевязанными глазами? Единственное, что я знал — казённый дом, обитель скорби. Грядет нечто… Но это явление больного мозга, да простит меня дедушка Фрейд, ушло в небытие, когда я увидел то, что держу в своих руках. Он лежал ко мне спиной. Колени его были прибиты к животу, к тому же я заметил, что кулаки Бена крепко сжаты; с силой раскрыв их, я увидел свежие красные следы от ногтей. Чертов Бен меня даже не разбудил! Его тело ломали на куски нервные рваные импульсы, ему нужна была поддержка, но он молча, сжимая зубы, лежал и корчился от боли? Я поцеловал его ладони, аккуратно положив их обратно на прежнее место. Отпустив грудь Бена, я опустил свою руку на пол в поисках потерянных вчера штанов. Нащупав отвергнутый вечером предмет гардероба, я принялся шарить по карманам, дабы найти серебряную японскую цепочку с пёстрым треугольником. Поиски были удачны. Легко и невесомо подняв голову Бена, я надел на него этот символический кулон. По моим расчетам (свежие следы от ногтей, напряженная шея и нахмуренные брови), Бен продрыхнет ещё часа два. Я прилип лицом к его шее, вдыхая сладкий запах. Запах — моя главная эрогенная провокация и генератор мыслей. Странно сочетать такие категории. Я понял, что мне вновь нужна перезагрузка в форме огромной дозы кофеина. Меня шатало, голова, как карусель, начинала свой скучный рассказ о тотальном недосыпе, вертя в черепной коробке мой сытый вчерашними эмоциями мозг. Запах кофе расдиффузился по всей кухне. Держа темно-желтую кружку в дрожащих руках, поднося её к носу, я чувствовал концентрированный запах Бена, смешанный с винным ароматом растертого кофе. Это как наркотик. На час я отключился, просто застыл во времени. Запах, картинки памяти иголками втыкались через обонятельные рецепторы прямо в зрительное отделение мозга. Я отчетливо слышал звонкий стук часов на кухонной стене. Достающее и назойливое “тик–так”,“тик–так” долбило мою опьяненную счастьем и кофеином голову. По прошествии времени кофеинового прихода я пошёл к источнику своего подвешенного состояния. Но то, что я увидел, выбило меня из ступора, из которого я не хотел выходить никогда и плевать с высокой башни на прочее! На это я готов был променять всё, абсолютно всё! Проходящие сквозь густые разрывные тучи лучи упали на тело Бена. О, Боже, он жёлтый! Его кожа... Я посадил его печень транквилизаторами. Надеясь на нечеткость своего зрения и на ложный цвет лучей, я быстро и неуверенно подбежал к Бену, перевернул на спину и без предупреждения, трясущимися пальцами открыл его глаза. — Доброе утро, — зевая, сказала моя жертва. Желтые глазные белки сильно контрастировали с яркой светлой радужкой, а его обведенные следами кофейного цвета глаза смотрели на меня с огромной благодарностью. Ой, не любил я этого взгляда. Я медленно и подло убивал Бена, а он мне за это был благодарен? — Дэнни, что случилось? — поднося мои нервные пальцы ближе ко рту, пытаясь их поцеловать, спрашивает он. — Бен... — проскулил я, спадая на колени и кладя голову на его живот. Бен положил руки на мою голову, заметив цвет своих конечностей, всё понял и начал гладить мои волосы. — В конце будет лучше, помнишь, Дэнни?

***

Поцелуй… Ничего нового, тоже самое — бешеный выброс концентрированного эндорфина в кровь. Он коснулся холодными колечками моей щеки, теплыми губами начал целовать лицо… Холодные колечки — последнее, что я помню чётко и полностью. Ломки стали сильнее и болезненнее. Вернулись озноб, рвота, тошнота и кашель. Лекарства больше не помогали. Он из раза в раз хватался за правый бок в поисках очага режущей боли — печени. Вдобавок к этому букету я приплел ещё и ромашечки: не в состоянии смотреть на орущего и извивающегося Бена, я вколол ему несколько ампул медикаментов сразу, чем ещё сильнее ранил больной орган. Видимо, доктор Боули крайне мало знал о действии сих всесильных таблеток счастья, — кроме ошеломляющего эмоционального эффекта, нарколог не угадал ничего. Этот яд за месяц смог угробить молодого здорового парня. Боли были лишь цветочками. Не думал, что когда-то скажу такое, но лучше бы он корчился от боли, чем произошло то, что произошло. Где-то дня четыре Бен мучился от спазмов, мои уши были уже атрофированы и особого физического дискомфорта не испытывали. Мы просто лежали на диване, на котором я признался ему в том, что люблю, и я пытался отвлечь Бена от ломки поцелуями и не только, я сжимал его в своих руках, он в ответ прижимался ко мне, сильно дрожа. Всё это время спать я не мог. Ломка проходила, он отрубался часов на пять, а я думал о том, что натворил. Знал, что это хорошо не закончится, и подозревал, что подходят его последние дни пребывания со мной. Это приводило меня в панику, я сжимал его сильнее и слушал, как музыку, его глубокие и тяжелые вдохи, убирал с мокрого лица и горячей шеи пряди кудрявых волос. Но, как я сказал раньше, цветочки завяли... Через четыре дня орать и звать на помощь он перестал. Удивлению не было границ. Я уж было подумал, что судьба повернулась к нам не жопой, а своим красивым кукольным личиком, но пришлось всё-таки любоваться задним её планом. — Бен, ты меня слышишь? Бен, очнись! Бен! — Я безрезультатно пытался достучаться до него. Измученный парень сидел на полу и смотрел в одну точку, пошатываясь. Его рот был плотно закрыт, а в зоне пирсинга выступала недавно запёкшаяся кровь. Такие заскоки были всё чаще и чаще. Ломок уже не было, но Бен продолжал себя крайне странно вести. Однажды он пришёл ко мне, сел напротив, долго всматриваясь мне в глаза. Это длилось минут двадцать, потом он брёл назад в гостиную. Были дни, когда он говорил, что у него галлюцинации, как при приходе, — всё плывёт, кружится, абсолютное не-сознание происходящей действительности. У меня один вопрос: какого чёрта я не повёз его к врачу?!!! — Кивни, если ты меня слышишь! Бен! Ладно, давай моргни! Бен, давай, Бен! — Я начал трясти его за плечи, на что не последовало никакой реакции. Обессилено скатившись рядом с Беном, я увидел, что он резко схватился за правый бок, громко вскрикнул и отключился. Что было дальше — как мы добрались, куда поехали, — не помню. Помню лишь, как мы заходили в то здание. Чтоб тебя чёрт побрал, это та самая больница, что и в моем сне. На дверях меня встретил тот же дедуля. Следующий провал в памяти. Мы в психушке, стоит называть вещи своими именами! Всё кончено — я стал его концом. Я потерял всё, что имел. Бен встретит свою смерть в стенах психушки. А я его погубил... Я! Я! Не помню, о чём говорил с главврачом, но помню, что во всём виноваты либо антидепрессанты, либо транквилизаторы. Я свалил всё на длинную тяжелую хандру Бена, а врач уверил меня, что всё будет хорошо. Нет, не будет всё хорошо! НЕ БУДЕТ!!! Как я очутился дома, я не помню. Я знаю, что всё плохо, не знаю, что делать с Майкой, и догадываюсь, что будет с Беном.

***

На следующий день после случившегося (либо не на следующий) я начал бегать по улицам города в поисках "больницы". Помимо того, что я не помнил, куда должен идти, ещё и из-за кучи выпитого алкоголя, который оставил свои следы, несмотря но то, что выветрился за вечер и ночь из нервного организма, и перенесённой безнадёжности, я просто выпал из реальности, шатался и часто спотыкался. Дойдя до пункта назначения, я с большим усилием открыл тяжелую дверь. Пройдя по коридору, я встретил главврача, имени которого я не вспомню, кажется, русский. Он без лишних слов провёл меня в палату к Бену. Всё оказалось лучше, чем я думал, представляя себе его в смирительной рубашке. Бен просто мирно сидел, как и в прошлый раз, шатаясь и смотря в одну точку. Я подошёл к нему, взял дрожащими пальцами его лицо, посмотрел прямо в глаза. — Бен, ты меня слышишь? - Как я и ожидал. Только к устремленному на больничные стены взгляду прибавился тихий шепот: "Дэнни, Дэнни". После услышанного я свалился на колени, сжал руки на его бедрах и опустил голову на них. После чего промычал что-то, похожее на "Бен". И тут я, утративший любую надежду, чувствую на своей голове прикосновение его холодной ладони, Бен начал водить ею от затылка до основания шеи. Я даже не стал подниматься, а просто наслаждался этим моментом. — Вот видите, Дэнни, ему станет лучше. Мы промыли ему желудок, дали нужные медикаменты. Прочистим ещё его кровь от антидепрессантов, и вернется он к Вам в здравом уме. — А Вы ничего, кроме антидепрессантов, не находили? - вставая с колен, дрожащим хриплым голосом промямлил я. — Да вроде бы нет. А что, есть подозрения, что могли б? — Нет-нет! Просто должен был удостовериться. - Очень! Очень-очень странно. За такое короткое время эта чёртова смесь не могла просто исчезнуть из его крови. Наркотикам нужно в среднем месяц, чтобы выйти из организма. Неужели Боули с Джин помогли? — Дэнни, всё будет хорошо, Бен - здоровый парень со здоровой психикой. Вот его выпишут где-то через две недели, вы пройдёте курс реабилитации. Вернётся ваш Брюс к нормальной жизни. - Он дружески приобнял меня. — Ладно, я пошёл. - Я уныло снял руку доктора со своего плеча, посмотрел ещё раз на Бена и вышел из палаты. Последующие события конца недели размазались в моей голове, не пропуская ни одной здравой мысли в последнюю непропитую извилину больного мозга. В районе солнечного сплетения пусто. Не будет всё хорошо! Не будет!